Кассафех влюбилась в него в тот момент, когда, подняв светильник, увидела лежащим в своей постели, но она до сих пор ничего не знала о Нем. Незнакомец вошел к ней, очаровал ее и увел ее с собой. И тем же незнакомцем Симму оставался до сих пор. Он ничего не рассказывал о своем прошлом, видимо не считая это важным. Не говорил Симму и о будущем, хотя оно-то уж наверняка будет значительным. Ну, а теперь он был героем, демоном, молодым леопардом и ее возлюбленным. И Кассафех этого казалось вполне достаточно. Что касается Симму, то он, наконец, вспомнил кое-что из своего прошлого, свою звериную сущность, безмолвную, повинующуюся инстинктам. Он, казалось, любил Кассафех, хотя, вероятно, его чувство вовсе и не было любовью. Может, он любил ее из-за того, что находил в ней что-то звериное, в первую очередь красоту зверя. Однажды он ушел в поисках еды, а, вернувшись, увидел, что его спутница уснула в полуденном пекле. Половину ее загорелого тела жгло солнце, половину скрывала тень той скалы, под которой он ее оставил. Кассафех раскинулась во сне, ее волосы походили на застывший свет, струившийся с прекрасного, не человеческого лица, и Симму видел в ней газель, рысь, змею. Она была для него скорее сестрой, чем женой. Но Симму всегда страстно желал ее. И это приносило неповторимое наслаждение во время путешествия через пустыню — отдушина, среди бесконечных поисков пищи и цели пути.
То, что они были всегда вместе, связало их за время пути неразрывными узами. Лишь это и фляга, висевшая на поясе Симму.
Наконец, месяц или год спустя, они перевалили через гряду высоких дюн и увидели, что местность внизу изменилась. Конечно, нельзя сказать, что там все цвело и зеленело, но впереди лежала менее выжженная земля, не опутанная призрачными сетями ослепительного солнечного сияния.
Спустившись на равнину, путники столкнулись с зарослями колючих растений. Кое-где возвышались даже чахлые засохшие деревца.
На следующий день путники нашли старую заброшенную дорогу, местами занесенную песком. На закате Симму и Кассафех обычно делали привал. И хотя юноша по ночам обычно бродил неподалеку от спящей девушки, в этот раз он уступил просьбе Кассафех. Ночь — самое подходящее время для любви. Вечером, расположившись на ночлег у одинокой скалы, путешественники увидели маленькую змейку, которая танцевала под музыку солнца и пустыни, а может, ее просто дразнил невидимый песчаный дух. Симму привычным движением подозвал змею к себе, и та обвилась вокруг его руки, тихо шипя.
После этого он взглянул на Кассафех и в ослепительно-голубых глазах прочел явную просьбу: «Научи этому и меня». И Симму начал учить ее. Кассафех оказалась способной ученицей. Она легко усваивала сверхъестественные знания и прилежно применяла их на практике. Вскоре девушка достигла больших успехов и уступала в этом искусстве только самому Симму.
Когда на землю спускались холодные ночи, травы на равнине сверкали от инея, Симму и Кассафех прижимались ближе друг к другу, чтобы сохранить тепло. Однако теперь по ночам было не так холодно, как в пустыне, к тому же путники в любой момент могли развести костер из сухих стеблей травы и ветвей мертвых деревьев.
Однажды Кассафех сидела у костра и пристально смотрела на пламя. Вдруг она громко сказала:
— Я вижу большой город, твой город.
— Был город. Его больше нет.
— Ты будешь королем! — заявила Кассафех, не понимая, впрочем, собственной настойчивости. Близость цивилизованных земель разбудила в ней купеческую дочь, ведь она только отчасти была духом.
Симму непонимающе взглянул на свою спутницу, но ее красота погасила его легкое раздражение. Кассафех казалась ему лишь невинной дочерью стихий. Небо, огонь и кошка. Когда-то героя покорила хитрость девушки (он с восхищением вспоминал о светильнике под ложем), но еще более очаровало его случившееся потом.
Однако порой бывает достаточно лишь слова. Или двух. Город. Король.
Глава 2
На рассвете по дороге через долину брел, пошатываясь, Йолсиппа, бродяга. Примерно час назад он случайно вышел на эту дорогу и теперь шел по ней, утопая в песке, в сторону бесплодной пустыни. Это был человек средних лет (хотя годы не научили его ничему, кроме злодейств, и, что еще хуже, злодейств бестолковых, не приносящих никакой выгоды), толстый и вульгарный, неудачник, жадный до жизни. В его левом ухе красовался поддельный рубин, а в правой ноздре — позолоченное кольцо. Его одежда представляла собой невообразимую смесь тряпок и заплат всевозможных цветов и оттенков, украшенную стеклянными драгоценностями, порядком изодранную и грязную. Да и сам Йолсиппа был чрезвычайно грязен. С пояса его свисал ужасающего вида нож, при помощи которого он пытался избавиться от многочисленных недругов, кредиторов и закона. Однако этот нож так ни разу и не отведал крови — единственно благодаря неповоротливости и слабому желудку своего владельца. Вряд ли Йолсиппа кого-то жалел — разве что в самой философской и туманной форме: он рыдал на казнях и похлопывал нищих по плечу, старательно не замечая их чаши для подаяний, но в то же время ничего не стоило его до смерти напугать. И ведь надо же было такому человеку избрать карьеру карманника, срезающего кошельки, вора, а чаще всего — знахаря-шарлатана! Не далее чем два дня назад в десяти милях отсюда Йолсиппа объявил себя знахарем в маленьком городке на краю пустыни. У него в запасе были склянки с зеленой мазью, чтобы удалить уродливые пятна на теле; склянки с красной мазью, чтобы лечить язвы и раны; амулеты для защиты от демонов; смолы и порошки, возбуждающие любовную страсть; а также настойки, эту страсть успокаивающие. Кроме того, шарлатан продавал книжки с яркими картинками, описывающими приключения героев, и истории эротического содержания. Народ в городке оказался сговорчивым, и люди покупали товары Йолсиппы скорее из интереса к чему-то новому, искренне веря в их полезность. Торговля шла замечательно, пока не случилось несчастье.
Вообще Йолсиппа не особенно был влюбчив, но существовало одно-единственное условие, немедленно и неудержимо повергающее его в состояние любовного безумия, — косые глаза, причем не имело значения, кому они принадлежали — мужчине или женщине. Ныне остается лишь догадываться о причинах этой странности. Возможно, Йолсиппу в его нежные годы нянчила женщина с подобным физическим недостатком, из-за чего впоследствии напряжение его орудия стало ассоциироваться с косоглазием.
Снова и снова Йолсиппа заставлял себя идти в притоны и спал со шлюхами, глаза которых не косили, в надежде избавиться от смешного пристрастия. Но все его усилия оказались напрасны. Он ничего не мог с собой поделать. Конечно же, многим страдающим косоглазием это очень нравилось. Однако на этот раз косоглазый, которого Йолсиппа мельком увидел в толпе в городке на краю пустыни, оказался чемпионом кулачного боя, человеком семи футов ростом, с чудовищно широкой грудью, кабаньим брюхом и бычьей шеей.
Йолсиппа прекрасно понимал всю глупость своей страсти, но, как только два налитых кровью, косящих глаза остановились на нем, он задрожал от охватившего его желания. Чтобы избавиться от вожделения, не было смысла пользоваться собственными снадобьями, так как он их готовил из воды, спирта и ослиной мочи. А раз так, то, заперев товары в повозке, Йолсиппа отправился в таверну, где обычно отдыхал знаменитый кулачный боец. Робко подобравшись к скамье, где сидел объект его страсти, Йолсиппа примостился рядом с великаном и с дрожью в голосе залепетал:
— О, внушающий страх господин, не подскажете ли вы мне какое-нибудь место, где я смог бы передохнуть сегодня ночью?
— Пойди в ночлежку, — буркнул чемпион.
— А может быть, господин согласится разделить со мной свою комнату? Я бы не остался в долгу, ведь в этих местах так трудно найти пристанище.
— Сколько? — спросил боец, не считавший свое ложе священным. К тому же он вот уже месяц не участвовал в хорошо оплачиваемых боях. Йолсиппа, дрожа всем телом, назвал цифру. Боец назвал другую. Йолсиппа, забыв о жадности во имя любви, уступил.
Едва ли хоть один новобрачный пребывал в таком нетерпении, как Йолсиппа в этот вечер. Когда наконец стемнело, шарлатан отправился в комнату бойца, но тот еще не пришел. «Что же, все к лучшему», — подумал Йолсиппа, решив, что чем больше вина выпьет его возлюбленный, тем хуже будет соображать.
Но вот боец, спотыкаясь, стал подниматься по лестнице; затем ввалился в комнату и рухнул на кровать. Йолсиппа, однако, не мог позволить закрыться этим соблазнительным глазам. Он протянул руку и игриво погладил бойца, а когда тот тихо пробормотал что-то, Йолсиппа немедля взгромоздился на его тушу и, постанывая от нетерпения, приготовился к вторжению.
Вначале чемпион думал, что это одна из служанок таверны, и лишь теперь понял, как ошибался. С ужасным ревом он поднялся и, враз протрезвев, сбросил с себя одеяло и Йолсиппу.
Несмотря на мольбы Йолсиппы и его заверения в глубочайшем почтении, боец схватил шарлатана одновременно за воротник залатанной одежды и за бороду и поднял в воздух.
Тут бойца охватили сомнения. Рыча, он широкими шагами мерил комнату, подняв Йолсиппу высоко над головой. Сначала он решил кастрировать насильника и, не обращая внимания на вопли жертвы, выдернул из стены кривой нож. Потом эта идея, показалась ему не столь уж удачной, и боец стал развязывать свой пояс, решив удавить наглеца. Но пока он возился с тугим узлом, удовлетворение, которое он рассчитывал получить от такой казни, тоже показалось ему недостаточным. Тогда он ринулся к узкому окну и попытался протолкнуть в него Йолсиппу, собираясь зашвырнуть его в сточную канаву тремя этажами ниже. Но насильник оказался слишком толст, и боец с гневным воплем затащил его обратно; сунул беднягу под мышку и выскочил из комнаты. С грохотом бежал он по лестнице — при этом Йолсиппа молил о помощи, чемпион сыпал проклятиями, а жители соседних комнат тщетно молили о тишине.
Выйдя на улицу, боец притащил Йолсиппу к воротам конюшни и потребовал вывести самую буйную лошадь, В этот момент Йолсиппа, снедаемый неутоленной страстью и ужасом, потерял сознание.
Очнулся он примерно в миле от города, на широкой равнине. Повсюду росли колючие кустарники, а их колючки рвали тело Йолсиппы. Сначала бедняге показалось, что земля мчится ему навстречу, но мгновение спустя он убедился, что земля тут ни при чем — его волокли по земле, обмотав вокруг ног толстую веревку. Вскоре Йолсиппа понял, что веревка привязана к хвосту несущейся галопом лошади. Неизвестно, проявляла ли эта лошадь такую же ретивость в начале пути, но сейчас она явно испытывала большое неудобство и стремилась сорвать свое раздражение на том, кого к ней привязали. Несчастный взмолился о пощаде, но лошадь в ответ лишь с еще большей энергией рванулась вперед. Йолсиппа определенно погиб бы через несколько минут, не улыбнись ему в этот момент удача. Не до конца протрезвевший чемпион забыл обыскать Йолсиппу и не забрал у него большой нож, всегда висевший на поясе бродяги. Про этот самый нож внезапно и вспомнил Йолсиппа. Пока его швыряло из стороны в сторону и тащило сквозь всевозможные растительные преграды, Йолсиппа ухитрился вытащить нож и принялся пилить веревку, пока та не оборвалась. Насильник остановился, застряв в сухом кустарнике. Лошадь, к счастью, не вернулась, чтобы лягнуть или укусить его, она предпочла ускакать вперед и вскоре скрылась из виду. Йолсиппа лежал под кустом и рыдал, жалобно подвывая, не столько от боли, сколько из-за мук отвергнутой любви.
Йолсиппа не имел ни малейшего представления о том, в какой стороне остался город. Кругом простиралась лишь мрачная равнина; где-то поблизости лежала безжизненная пустыня. Йолсиппа поднялся и побрел, куда глаза глядят.
Когда взошло солнце, он почувствовал облегчение, но ненадолго. Через час или меньше, спасаясь от жары, он заполз под скалу и пролежал целый день в ее спасительной тени, томясь от жажды. Когда же солнце село, Йолсиппа с радостью приветствовал прохладу, которая, впрочем, вскоре сменилась жутким холодом, принеся еще большие страдания.
— За что? — вопрошал Йолсиппа богов. — Что я сделал, чем заслужил смерть в таком месте?! Вы же сами наградили меня этой слабостью. А здесь я только из-за нее. Это несправедливо.
Миновала ночь, и тьма стала отступать. Йолсиппа, очнувшись от забытья, снова бесцельно побрел по равнине.
— Я повторяю, — хрипло провозгласил он, когда небо разверзлось, выпустив из своего восточного погреба свирепое солнце — льва, который в конце концов растерзает Йолсиппу. — Я повторяю: это несправедливо — оставить меня умирать здесь. Разве я согрешил? Ну, допустил глупость. Вам надо было убить меня, когда я ограбил дом судьи или когда всадил нож в задницу сборщика налогов, а не сейчас, когда я просто не смог с собой совладать!
Вероятно, боги все же иногда прислушиваются к жалобам людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59