Всего за несколько дней Нестеренко страшно изменился: и дело было не только в тюремном тряпье, заменившем элегантный костюм. Глаза потухли, румяные щеки слегка ввалились, и на смену самоуверенной ухмылке пришло потерянное выражение лица, словно у отличника, провалившего экзамен, или у бюджетника, у которого вытащили кошелек с последней сотней.
— Нас интересует эпизод с грабежом трейлера, — сказал майор. — Вы по-прежнему утверждаете, что порошок в ваш дом попал из трейлера?
— Да.
— Как получилось, что вы знали о содержимом трейлера?
— Я не знал. Знал только, что чего-то везут. Думал — два килограмма опия и хотел поучить фраеров уму-разуму.
— Каким образом вы узнали о маршруте трейлера?
— Мои люди охраняли аэродром, они открыли трейлеру ворота и сообщили мне. От Рыкова до МКАД практически одно шоссе, там мы его и поджидали.
— Где именно?
— На десятом километре. Там еще за сто метров линия электропередач. За ней грунтовая дорога в лесок, в леске свалка. Розы мы побросали на свалку.
— А порошок забрали с собой?
— Мы не только порошок забрали с собой, — усмехнулся Сазан, поднимая глаза на Калинина. Полковник поспешно отвел взгляд.
— А как вы остановили трейлер?
— Гаишниками переоделись.
— А вот водитель показывает, что вы нагнали его сзади на «БМВ», и, поскольку он часто видел вас в компании Кагасова, он решил, что вы забыли ему что-то передать. Остановился, когда вы помигали фарами.
— Вранье.
— Вы могли бы показать, как все это происходило?
— Мог бы. А смысл какой? Майор встал со стула и, подойдя к окну, зашептал что-то Калинину на ухо. Калинин кивнул.
— Ладно, Владлен Леонидович, — сказал майор, — надо следственный эксперимент проводить. Забирайте его.
Валерия под конвоем провели коридорами, в которых горели вечные немигающие лампы. Калинин шел сзади, держась на почтительном расстоянии.
Валерия заставили повернуться лицом к стене и сняли наручники, а потом выдали гражданскую одежду. Нестеренко надел серый пиджак от Версаче и ботинки крокодильей кожи. Галстук он сунул в карман.
Потом ему опять нацепили наручники и вывели во двор, туда, где урчала черная, как копирка, «Волга». Калинин сел в «Волгу» спереди, а Нестеренко втолкнули между двумя амбалами.
— Куда мы едем, — спросил Нестеренко, когда фигурная решетка уползла в сторону перед носом «Волги» и машина свернула налево, к набережной.
— К трейлеру. Следственный эксперимент.
— Не валяй дурака! Убрать меня решил? Собственноручно? Боишься доверить ответственную работу третьим лицам?
Калинин не отвечал.
— Ты меня продал, да? Очень стыдно полковнику ФСБ остаться в живых благодаря бандиту. Куда лучше приписать все успехи себе. А меня грохнуть, чтобы не болтал лишнего. И останутся только видеозаписи. Чудо оперативной работы.
Калинин молчал.
Машина миновала набережную, свернула у Кремля влево и через несколько минут вылетела на Воздвиженку.
— Знаешь, перед кем мне больше всего стыдно? — спросил Сазан. — Перед Мишей Ивкиным. Сыном гендиректора. Он попросил меня защитить отца. И чего он запомнит? Он запомнит бандита с пушкой в кабинете — наглого хама. И еще эфесбешников, которые придут, пожмут Ивкину ручку и объяснят, что органы во всем разобрались и бандиты с коррумпированными чиновниками сидят за решеткой. И Миша на всю жизнь запомнит, что бандиты в России плохие, а органы хорошие. Совершенно правильная сексуально-политическая ориентация для российского гражданина, ты не находишь?
Машина свернула направо у мэрии, сразу же налево — и через минуту въехала в растворившиеся чугунные ворота Белого дома.
Напротив, на горбатом мостике, скучала какая-то демонстрация: не то шахтеры, не то академики. Пузатый дядька в обвисших тренировочных штанах держал большой самодельный плакат: «Правительство — на мыло!» Слово «Правительство» было написано через два "и". Чуть поодаль болтались плакаты, аналогичные по содержанию и грамматике.
— Правильно, — сказал Сазан, — порубают вас когда-нибудь к чертям собачьим — ни одного приличного человека ни в одном комитете, у нас бы вас всех давно как отморозков замочили. О Господи! И ведь были же у меня варианты! Краснодарскую братву сориентировать, с Лешим поговорить. Нет! Навернулся, как последний фраер, поверил — и кому! Конторе! Ты при Союзе что делал? За иностранцами следил, да? Ах, студентка Университета имени Патриса Лумумбы позволила себе заявить, что в магазинах колбасы нет — выслать ее за это антинародное высказывание!
Машина остановилась под навесом у стеклянных дверей подъезда. Калинин наклонился, достал ключи от наручников и снял их с запястий Сазана.
— Выходи, — сказал полковник, — и если ты еще хоть раз хавку откроешь, мы сядем и поедем обратно. Въехал?
Сазан молча вышел из машины. Все так же молча они прошли через арку металлоискателя и мимо двух солдат, придирчиво сличивших пропуска с паспортами, переданными им Калининым, а потом поднялись на верхний этаж и пошли по длинному, как рукав пожарного шланга, коридору.
Калинин завернул в первую же дверь с треугольником, обращенным основанием вверх. Засим полковник открыл дипломат и достал из него помазок, тюбик крема и безопасную бритву.
— Подними подбородок, — велел полковник. Валерий поднял подбородок, и Калинин густо намазал его кремом для бритья.
— Сам побреешься, — спросил полковник, — или тебя побрить?
— Жалко, — сказал Сазан, — что опасных бритв больше нет. Сам побреюсь.
Мелкий белодомовский чиновник, забежавший в сортир отлить, с изумлением вбирал ушами диковинный диалог.
По завершении процедуры бритья Калинин повязал Нестеренко галстук, открыл дверь туалета, взял Сазана за руку и опять повел его куда-то в дебри правительственного здания, устроенного явно с расчетом на то, чтобы сбить с толку террористов и иных злоумышленников. Ибо, после того как вышеуказанные террористы справились с наиболее легкой частью задачи — а именно пронесли через два металлоискателя оружие и взрывчатку, они должны были неминуемо заплутаться в лабиринте кабинетов и сдаться от отчаяния первому встречному чиновнику.
Основательно проплутав по коридорам, Калинин наконец постучался и впустил Сазана в дверь, на которой не было никакой таблички. Сазан удивленно огляделся. Они оказались в небольшой комнате, где стояли круглый стол, кожаный диванчик и парочка кожаных же кресел.
Посереди стола стояла ваза с фруктами. У окна торчал небольшой шкаф со вдвинутым в него плоскоэкранным «Панасоником».
Все вещи были высококлассные, но без малейших признаков рабочего стола, телефона и прочих аксессуаров, необходимых, по мнению Сазана, для нормальной бюрократической деятельности. Сазан никогда не бывал в кабинетах действительно высоких начальников и потому не мог понять, куда он попал.
В этот момент дверь в комнату — не та, через которую они вошли, а другая, напротив, — стремительно распахнулась, и в нее просунулась голова.
— У меня сейчас совещание, — сказала голова, — сидите и ждите. С вами начнем минут через пятнадцать. И голова скрылась.
Сазан в изумлении вытаращил глаза. Хотя он был небольшой охотник до газет, а по телевизору смотрел только боевики, по некоторому размышлению он идентифицировал голову как принадлежащую очень высокопоставленному чиновнику. Что самое удивительное — этот чиновник не имел никакого отношения к силовым структурам, если, конечно, не считать его постоянных попыток урезать средства государственного бюджета, отпускаемые на содержание этих самых структур. Поэтому взаимоотношения между этими самыми структурами и чиновником, в настоящий момент занимавшим пост вице-премьера, были далеки от идиллических.
Кроме того, в распахнутую дверь Сазан заметил настоящий кабинет — с батареей желтых телефонов и компьютером, с совершенно невообразимым столом для заседаний из розового какого-то дерева, протянувшимся от стены до стены. И понял, где он находится: не в предбаннике, который имеется у каждого кабинета, а в каком-то «послебаннике», комнате для отдыха, что ли, в которой высокопоставленный чиновник беседовал с самыми близкими друзьями и отводил душу от всякой алчной и злоречивой дряни, наводняющей его кабинет.
Сазан бросил еще один взгляд на кожаный диван, на котором было так удобно сидеть, и ему в голову тут же пришла крамольная и совершенно неуважительная по отношению к власти мысль: на этом диване необыкновенно удобно валять секретаршу.
Калинин наклонился к нему и заговорил почему-то шепотом:
— Рассказывать будешь ты, ясно?
— Почему я?
— Потому что кто рассказывает — тот и получает медаль. Ты шкуру свою спасти хочешь?
Нестеренко сглотнул и осторожно вынул из вазы большое зеленое яблоко. Живот его сводило от голода. Пять дней он видел только воду да кашу, а последний день и каши от хандры не ел.
Чиновник появился не через пятнадцать, а через двадцать минут, в сопровождении еще двоих, одного постарше, другого помоложе. Этих двоих Нестеренко не знал, но не без оснований предположил, что к силовым органам они тоже отношения не имеют, а скорее имеют отношение к аппарату правительства, или Минфину, или тому подобным обиталищам лохов. Выправка у них была не как у военных, а как у экономистов.
Вся публика расселась вокруг круглого стола, а вице-премьер, заметив, что корзиночка с яблоками наполовину опустела, достал откуда-то из шкафа конфеты и печенье. Тут же секретарша, цокая высокими каблучками, принесла кофе, и Валерий уставился на нее с легким разочарованием. Она была на десять лет старше и на двадцать килограмм тяжелее, чем, по мнению Нестеренко, полагалось человеку с трехкомнатным кабинетом.
Валерий с сожалением подумал, что вряд ли диван, на котором он сидит, служит любовным лежбищем.
— Рассказывайте, — сказал вице-премьер. Голос его был сух и отрывист, — у вас полчаса.
— Как рассказывать? — спросил Валерий.
— Как было.
— Все… э-э… началось с того, что передо мной расстреляли тачку. В меня тоже попало, я вылетел на обочину, выскочил-: смотрю, а те, которые стреляли, развернулись и едут назад. Недострелили, значит. Ну, я за пушку и стал шмалять. Я думал, они в меня целились, — смущенно пояснил Нестеренко.
Два спутника вице-премьера подняли голову и откровенно заулыбались. Вице-премьер сидел с каменным лицом, как будто ему каждый день приходилось общаться с уголовниками.
— Я их спугнул, они уехали. Я подошел к расстрелянной машине. Там были дети — сын директора авиакомпании «Рыково-АВИА» и его подружка. Этого директора, Ивкина, и хотели застрелить, а сын подвернулся по ошибке. Через день Миша Ивкин попросил меня быть «крышей» для его отца.
— А что, у аэропорта не было «крыши»? — встрепенулся один из чиновников, тот, что помоложе, демонстрируя тем самым похвальное знание российских экономических реалий.
— Была. Некто Шило. Он у них держал топливо-заправочный комплекс, — объяснил Сазан, — но этого Шило накануне грохнули.
— Кто? Бандиты?
— Нет. Военный патруль. С соседнего аэродрома. Рыково-2.
Сазан поспешно заглотил конфету «Мишка на севере» и продолжал:
— А этого директора, Ивкина, накануне чуть не сняли. Контрольный пакет «Рыково-АВИА» находится в государственной собственности, а голосует по нему Служба транспортного контроля.
— Голосует по нему Мингосимущества по поручению Службы транспортного контроля, — брезгливо поправил вице-премьер, и восхищение Сазана собственной экономической грамотностью сильно поблекло. Он поспешно заглотил еще одну конфету и продолжил:
— В общем, СТК хотела снять этого Ивкина, а на его место поставить Кагасова — это из аэропорта Еремеевка в Краснодарском крае. Они говорили, что у «Рыково-АВИА» плохие финансовые результаты, а у Кагасова результаты были еще хуже, и они все равно хотели его поставить. Я, конечно, стал смотреть, в чем дело, и увидел, что эта самая СТК создала при себе компанию «Петра-АВИА» и распорядилась передать ей в аренду все имущество топливозаправочных комплексов, а во главе «Петра-АВИА» оказался сын зама главы СТК.
— Служба распорядилась? — недоверчиво уточнил вице-премьер.
— Было постановление правительства, — быстро сказал один из чиновников, — я его помню. Номер девятьсот тридцать пять за этот год.
— Все топливозаправки в аэропортах контролируют бандиты, — застенчиво продолжал Сазан, — и я решил, что СТК решила отхватить себе очень жирный кусок. И что, возможно, за СТК стоят какие-нибудь-воры или нефтяники.
— Небольшая разница, — прошелестел одними губами более молодой из чиновников, и его товарищ сдержанно прыснул.
— У вас осталось двадцать минут, — сказал вице-премьер, — может, мы перейдем к делу? Сазан проглотил еще одну конфету.
— Ну если к делу, то были три афганца-товарища, майоры Бачило и Тараскин и полковник Сергеев. Первый был десантником, а остальные два — летунами. Вот они послужили в Афганистане с честью и славой, и в числе прочего Бачило завел контакты через местную милицию с продавцами дури, а летуны в процессе исполнения интернационального долга научились возить опиум вместе с грузом-200 на социалистическую родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Нас интересует эпизод с грабежом трейлера, — сказал майор. — Вы по-прежнему утверждаете, что порошок в ваш дом попал из трейлера?
— Да.
— Как получилось, что вы знали о содержимом трейлера?
— Я не знал. Знал только, что чего-то везут. Думал — два килограмма опия и хотел поучить фраеров уму-разуму.
— Каким образом вы узнали о маршруте трейлера?
— Мои люди охраняли аэродром, они открыли трейлеру ворота и сообщили мне. От Рыкова до МКАД практически одно шоссе, там мы его и поджидали.
— Где именно?
— На десятом километре. Там еще за сто метров линия электропередач. За ней грунтовая дорога в лесок, в леске свалка. Розы мы побросали на свалку.
— А порошок забрали с собой?
— Мы не только порошок забрали с собой, — усмехнулся Сазан, поднимая глаза на Калинина. Полковник поспешно отвел взгляд.
— А как вы остановили трейлер?
— Гаишниками переоделись.
— А вот водитель показывает, что вы нагнали его сзади на «БМВ», и, поскольку он часто видел вас в компании Кагасова, он решил, что вы забыли ему что-то передать. Остановился, когда вы помигали фарами.
— Вранье.
— Вы могли бы показать, как все это происходило?
— Мог бы. А смысл какой? Майор встал со стула и, подойдя к окну, зашептал что-то Калинину на ухо. Калинин кивнул.
— Ладно, Владлен Леонидович, — сказал майор, — надо следственный эксперимент проводить. Забирайте его.
Валерия под конвоем провели коридорами, в которых горели вечные немигающие лампы. Калинин шел сзади, держась на почтительном расстоянии.
Валерия заставили повернуться лицом к стене и сняли наручники, а потом выдали гражданскую одежду. Нестеренко надел серый пиджак от Версаче и ботинки крокодильей кожи. Галстук он сунул в карман.
Потом ему опять нацепили наручники и вывели во двор, туда, где урчала черная, как копирка, «Волга». Калинин сел в «Волгу» спереди, а Нестеренко втолкнули между двумя амбалами.
— Куда мы едем, — спросил Нестеренко, когда фигурная решетка уползла в сторону перед носом «Волги» и машина свернула налево, к набережной.
— К трейлеру. Следственный эксперимент.
— Не валяй дурака! Убрать меня решил? Собственноручно? Боишься доверить ответственную работу третьим лицам?
Калинин не отвечал.
— Ты меня продал, да? Очень стыдно полковнику ФСБ остаться в живых благодаря бандиту. Куда лучше приписать все успехи себе. А меня грохнуть, чтобы не болтал лишнего. И останутся только видеозаписи. Чудо оперативной работы.
Калинин молчал.
Машина миновала набережную, свернула у Кремля влево и через несколько минут вылетела на Воздвиженку.
— Знаешь, перед кем мне больше всего стыдно? — спросил Сазан. — Перед Мишей Ивкиным. Сыном гендиректора. Он попросил меня защитить отца. И чего он запомнит? Он запомнит бандита с пушкой в кабинете — наглого хама. И еще эфесбешников, которые придут, пожмут Ивкину ручку и объяснят, что органы во всем разобрались и бандиты с коррумпированными чиновниками сидят за решеткой. И Миша на всю жизнь запомнит, что бандиты в России плохие, а органы хорошие. Совершенно правильная сексуально-политическая ориентация для российского гражданина, ты не находишь?
Машина свернула направо у мэрии, сразу же налево — и через минуту въехала в растворившиеся чугунные ворота Белого дома.
Напротив, на горбатом мостике, скучала какая-то демонстрация: не то шахтеры, не то академики. Пузатый дядька в обвисших тренировочных штанах держал большой самодельный плакат: «Правительство — на мыло!» Слово «Правительство» было написано через два "и". Чуть поодаль болтались плакаты, аналогичные по содержанию и грамматике.
— Правильно, — сказал Сазан, — порубают вас когда-нибудь к чертям собачьим — ни одного приличного человека ни в одном комитете, у нас бы вас всех давно как отморозков замочили. О Господи! И ведь были же у меня варианты! Краснодарскую братву сориентировать, с Лешим поговорить. Нет! Навернулся, как последний фраер, поверил — и кому! Конторе! Ты при Союзе что делал? За иностранцами следил, да? Ах, студентка Университета имени Патриса Лумумбы позволила себе заявить, что в магазинах колбасы нет — выслать ее за это антинародное высказывание!
Машина остановилась под навесом у стеклянных дверей подъезда. Калинин наклонился, достал ключи от наручников и снял их с запястий Сазана.
— Выходи, — сказал полковник, — и если ты еще хоть раз хавку откроешь, мы сядем и поедем обратно. Въехал?
Сазан молча вышел из машины. Все так же молча они прошли через арку металлоискателя и мимо двух солдат, придирчиво сличивших пропуска с паспортами, переданными им Калининым, а потом поднялись на верхний этаж и пошли по длинному, как рукав пожарного шланга, коридору.
Калинин завернул в первую же дверь с треугольником, обращенным основанием вверх. Засим полковник открыл дипломат и достал из него помазок, тюбик крема и безопасную бритву.
— Подними подбородок, — велел полковник. Валерий поднял подбородок, и Калинин густо намазал его кремом для бритья.
— Сам побреешься, — спросил полковник, — или тебя побрить?
— Жалко, — сказал Сазан, — что опасных бритв больше нет. Сам побреюсь.
Мелкий белодомовский чиновник, забежавший в сортир отлить, с изумлением вбирал ушами диковинный диалог.
По завершении процедуры бритья Калинин повязал Нестеренко галстук, открыл дверь туалета, взял Сазана за руку и опять повел его куда-то в дебри правительственного здания, устроенного явно с расчетом на то, чтобы сбить с толку террористов и иных злоумышленников. Ибо, после того как вышеуказанные террористы справились с наиболее легкой частью задачи — а именно пронесли через два металлоискателя оружие и взрывчатку, они должны были неминуемо заплутаться в лабиринте кабинетов и сдаться от отчаяния первому встречному чиновнику.
Основательно проплутав по коридорам, Калинин наконец постучался и впустил Сазана в дверь, на которой не было никакой таблички. Сазан удивленно огляделся. Они оказались в небольшой комнате, где стояли круглый стол, кожаный диванчик и парочка кожаных же кресел.
Посереди стола стояла ваза с фруктами. У окна торчал небольшой шкаф со вдвинутым в него плоскоэкранным «Панасоником».
Все вещи были высококлассные, но без малейших признаков рабочего стола, телефона и прочих аксессуаров, необходимых, по мнению Сазана, для нормальной бюрократической деятельности. Сазан никогда не бывал в кабинетах действительно высоких начальников и потому не мог понять, куда он попал.
В этот момент дверь в комнату — не та, через которую они вошли, а другая, напротив, — стремительно распахнулась, и в нее просунулась голова.
— У меня сейчас совещание, — сказала голова, — сидите и ждите. С вами начнем минут через пятнадцать. И голова скрылась.
Сазан в изумлении вытаращил глаза. Хотя он был небольшой охотник до газет, а по телевизору смотрел только боевики, по некоторому размышлению он идентифицировал голову как принадлежащую очень высокопоставленному чиновнику. Что самое удивительное — этот чиновник не имел никакого отношения к силовым структурам, если, конечно, не считать его постоянных попыток урезать средства государственного бюджета, отпускаемые на содержание этих самых структур. Поэтому взаимоотношения между этими самыми структурами и чиновником, в настоящий момент занимавшим пост вице-премьера, были далеки от идиллических.
Кроме того, в распахнутую дверь Сазан заметил настоящий кабинет — с батареей желтых телефонов и компьютером, с совершенно невообразимым столом для заседаний из розового какого-то дерева, протянувшимся от стены до стены. И понял, где он находится: не в предбаннике, который имеется у каждого кабинета, а в каком-то «послебаннике», комнате для отдыха, что ли, в которой высокопоставленный чиновник беседовал с самыми близкими друзьями и отводил душу от всякой алчной и злоречивой дряни, наводняющей его кабинет.
Сазан бросил еще один взгляд на кожаный диван, на котором было так удобно сидеть, и ему в голову тут же пришла крамольная и совершенно неуважительная по отношению к власти мысль: на этом диване необыкновенно удобно валять секретаршу.
Калинин наклонился к нему и заговорил почему-то шепотом:
— Рассказывать будешь ты, ясно?
— Почему я?
— Потому что кто рассказывает — тот и получает медаль. Ты шкуру свою спасти хочешь?
Нестеренко сглотнул и осторожно вынул из вазы большое зеленое яблоко. Живот его сводило от голода. Пять дней он видел только воду да кашу, а последний день и каши от хандры не ел.
Чиновник появился не через пятнадцать, а через двадцать минут, в сопровождении еще двоих, одного постарше, другого помоложе. Этих двоих Нестеренко не знал, но не без оснований предположил, что к силовым органам они тоже отношения не имеют, а скорее имеют отношение к аппарату правительства, или Минфину, или тому подобным обиталищам лохов. Выправка у них была не как у военных, а как у экономистов.
Вся публика расселась вокруг круглого стола, а вице-премьер, заметив, что корзиночка с яблоками наполовину опустела, достал откуда-то из шкафа конфеты и печенье. Тут же секретарша, цокая высокими каблучками, принесла кофе, и Валерий уставился на нее с легким разочарованием. Она была на десять лет старше и на двадцать килограмм тяжелее, чем, по мнению Нестеренко, полагалось человеку с трехкомнатным кабинетом.
Валерий с сожалением подумал, что вряд ли диван, на котором он сидит, служит любовным лежбищем.
— Рассказывайте, — сказал вице-премьер. Голос его был сух и отрывист, — у вас полчаса.
— Как рассказывать? — спросил Валерий.
— Как было.
— Все… э-э… началось с того, что передо мной расстреляли тачку. В меня тоже попало, я вылетел на обочину, выскочил-: смотрю, а те, которые стреляли, развернулись и едут назад. Недострелили, значит. Ну, я за пушку и стал шмалять. Я думал, они в меня целились, — смущенно пояснил Нестеренко.
Два спутника вице-премьера подняли голову и откровенно заулыбались. Вице-премьер сидел с каменным лицом, как будто ему каждый день приходилось общаться с уголовниками.
— Я их спугнул, они уехали. Я подошел к расстрелянной машине. Там были дети — сын директора авиакомпании «Рыково-АВИА» и его подружка. Этого директора, Ивкина, и хотели застрелить, а сын подвернулся по ошибке. Через день Миша Ивкин попросил меня быть «крышей» для его отца.
— А что, у аэропорта не было «крыши»? — встрепенулся один из чиновников, тот, что помоложе, демонстрируя тем самым похвальное знание российских экономических реалий.
— Была. Некто Шило. Он у них держал топливо-заправочный комплекс, — объяснил Сазан, — но этого Шило накануне грохнули.
— Кто? Бандиты?
— Нет. Военный патруль. С соседнего аэродрома. Рыково-2.
Сазан поспешно заглотил конфету «Мишка на севере» и продолжал:
— А этого директора, Ивкина, накануне чуть не сняли. Контрольный пакет «Рыково-АВИА» находится в государственной собственности, а голосует по нему Служба транспортного контроля.
— Голосует по нему Мингосимущества по поручению Службы транспортного контроля, — брезгливо поправил вице-премьер, и восхищение Сазана собственной экономической грамотностью сильно поблекло. Он поспешно заглотил еще одну конфету и продолжил:
— В общем, СТК хотела снять этого Ивкина, а на его место поставить Кагасова — это из аэропорта Еремеевка в Краснодарском крае. Они говорили, что у «Рыково-АВИА» плохие финансовые результаты, а у Кагасова результаты были еще хуже, и они все равно хотели его поставить. Я, конечно, стал смотреть, в чем дело, и увидел, что эта самая СТК создала при себе компанию «Петра-АВИА» и распорядилась передать ей в аренду все имущество топливозаправочных комплексов, а во главе «Петра-АВИА» оказался сын зама главы СТК.
— Служба распорядилась? — недоверчиво уточнил вице-премьер.
— Было постановление правительства, — быстро сказал один из чиновников, — я его помню. Номер девятьсот тридцать пять за этот год.
— Все топливозаправки в аэропортах контролируют бандиты, — застенчиво продолжал Сазан, — и я решил, что СТК решила отхватить себе очень жирный кусок. И что, возможно, за СТК стоят какие-нибудь-воры или нефтяники.
— Небольшая разница, — прошелестел одними губами более молодой из чиновников, и его товарищ сдержанно прыснул.
— У вас осталось двадцать минут, — сказал вице-премьер, — может, мы перейдем к делу? Сазан проглотил еще одну конфету.
— Ну если к делу, то были три афганца-товарища, майоры Бачило и Тараскин и полковник Сергеев. Первый был десантником, а остальные два — летунами. Вот они послужили в Афганистане с честью и славой, и в числе прочего Бачило завел контакты через местную милицию с продавцами дури, а летуны в процессе исполнения интернационального долга научились возить опиум вместе с грузом-200 на социалистическую родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31