— прервал я его.
— Вы не были готовы, друг мой, — безрадостно улыбнулся он. — Едва ли вы готовы и теперь!
Я задумался.
— И вы настаиваете, что во всем происходящим нет ничего сверъестественного?
— Точно!
— Но вы так часто использовали это слово, причем совсем недавно…
— Исключительно по привычке, Анри. И еще потому, что ваше представление о мире по-прежнему допускает употребление именно этого слова. И в дальнейшем мы будем применять оба понятия — пока вы не привыкните к этой идее.
Я снова задумался, а потом принялся рассуждать вслух.
— Магия Старших Богов — это сложная комбинация психиатрии и генетики… Знаете, Титус, мне легче согласиться с представлением о чуждом нам разуме, нежели о сверхъестественных созданиях. Было бы понятнее, если бы объединенные силы зла, Великие Древние были бы инопланетянами, и против них необходимо пришлось бы применять необычное оружие.
— Можете считать, так оно и есть… Бороться с этими существами следует оружием, оставленным нам Старшими Богами — пением и колдовством (научно имплантированными ментальными и генетическими блоками), с помощью силы пятиугольной звезды. Но нужно помнить, что это не сверхъестественные, а просто иные силы.
— Подождите! — Мне хотелось окончательно все расставить на свои места. — А как же разнообразные формы сверхъестественного, которые нам встречались в прошлом? Они тоже выпрыгнули из…
— Да, Анри… Теперь я думаю именно так. Все сверхъестественные явления уходят корнями в древнюю науку Старших Богов. А теперь, де Мариньи, решайте: вы со мной?..
— Да, — ответил я без всяких колебаний и встал, чтобы через огромный стол пожать руку Титусу Кроу.
Глава 5
Из записных книжек де Мариньи
В тот вечер я ушел из Блаун Хауса очень поздно, размышляя о чрезвычайно интересных, хотя все еще не слишком понятных мне, идеях Титуса Кроу. Мы подробно обсудили поставленную передо мной задачу и составили довольно жесткий план. Впрочем, я твердо знал, что, как обычно, большую часть работы Кроу взвалил на свои плечи. К сожалению, я не мог начать исследования немедленно — пока весь глобальный план не будет разработан в деталях. В этот вечер мы также продумали чрезвычайно простую и, на первый взгляд, безупречную ловушку, которая, сработав, поставила бы жаждущего возвратить харденские яйца Шудде-Мьелла (или какого-то его родственника — главу рода в Англии) в безвыходное положение. Кроу написал три письма своим доверенным друзьям. Одно он адресовал эксцентричному бесстрашному старику, живущему в Сторновее на Гибридах; второе — корреспонденту в Америке, с которым Кроу в течение многих лет обменивался письмами, делясь соображениями о фольклоре, примитивных мифах, и антропологии — человеку старше его на несколько лет, исключительному эрудиту, Уингейту Писли, до недавнего времени бывшему профессором психологии в Мискотоническом университете, Массачусетс; а третье письмо отправилось в путешествие по Британским островам — в Маршфилд вблизи Бристоля, к матушке Квелли, старой шарлатанке-медиуму, которая любила Титуса Кроу, как родного сына.
Замысел был таков: не ожидая ответов на письма, мы решили отправляем яйца в Америку, профессору Писли. Тот, конечно, получит корреспонденцию — высланную авиапочтой — раньше, чем посылку с опасным грузом, и, изучив наши инструкции, перешлет яйца — в течение суток — Росситеру Макдоналду в Сторнвей. Тому, в свою очередь, мы поручили незамедлительно переадресовать пакет матушке Квелли, а уж от этой «талантливой» леди яйца должны вернуться ко мне. Я не оговорился, указав себя последним адресатом продуманной почтовой цепи. Именно я был ее первым звеном, забрав накануне из Блаун Хауса аккуратно упакованную и готовую к пересылке коробку. По пути домой я опустил письма в почтовый ящик. Кроу настаивал именно на такой последовательности перемещений пресловутых яиц, потому что был абсолютно уверен в точности и аккуратности своего американского корреспондента — Уингейта Писли.
Я полностью согласился со своим многоопытным другом. Пора было убрать яйца из Блаун Хауса. Я даже настаивал на этом. Они слишком долго находились в одном месте. Их присутствие начало тяготить моего друга. Он чувствовал все нарастающую напряженность и стал вздрагивать от внезапного скрипа половиц и шороха деревьев в саду его загородного дома.
Но зная в чем дело я не видел в его нервозности ничего удивительного. Конечно, Кроу страдал от переутомления, однако осознание близости этих проклятых яиц только усугубляло его состояние. Казалось, он постарел на несколько лет. Я боялся, не приведет ли такое резкое ухудшение здоровья к психическому недомоганию, как это и произошло с сэром Эмери Уэнди-Смитом.
Не удивительно, что я почти не спал в эту ночь. Я лежал в уютной постели за надежными стенами своего дома из серого камня обдумывая наш новый замысел. Я принял его полностью, но необходимо было уточнить все подробности, хотя бы для того, чтобы прояснить общую картину. Честно сказать, моя бедная голова гудела, словно с похмелья. Ну и конечно была другая — более существенная причина моей бессонницы — коробка с блестящими шарами лежала на столике в изголовье моей постели!
Беспокойно терзая подушку, я обдумывал наш замысел то с одной, то с другой стороны, отыскивая возможные промахи — и не находил никаких просчетов — ни в решении Кроу запутать отродье Шудде-Мьелла, ни в предпосылках его невероятной теории. Но тем не менее я чувствовал, что здесь кроется какая-то роковая ошибка! Мысль о ней затаилась, где-то в дальнем уголке моего сознания, но не выходила на поверхность.
Если бы только туман в голове рассеялся. Верно, мое настроение сокрушающей депрессии исчезло, но теперь мне предстояло преодолеть смог нерешительности!
Конечно, я не был лично знаком с корреспондентами Кроу, но мой друг безгранично верил им, особенно Писли. Кроу в своем послании рассказал о фантастической угрозе Земле — в чисто гипотетическом плане, но достаточно убедительно, чтобы вовлечь профессора в борьбу с чудовищами. Правда, если бы я давно не знал Титуса Кроу, то и сам принял бы его рассказ за бред сумасшедшего и не спешил бы выполнить его странные пожелания.
Сообщив Писли больше, чем следовало, — с моей точки зрения — Кроу поставил под удар все наше предприятие. Я напомнил Титусу его же собственные слова: «Будь я проклят, если знаю, кому могу довериться…»
Но он только хмыкнул в ответ и заявил, что в любом случае — просто ради старой дружбы — Писли выполнит его просьбу по отношению коробки с яйцами.
Кроу рассчитывал, что эта затея с пересылкой даст ему хотя бы три недели, чтобы подготовиться. Я раздумывал над этим и…
Вот оно!
Что же это была за мысль, промелькнувшая, когда я подумал, что путешествие яиц начнется утром?
Нет, пока я старался ухватить ее, она снова ускользнула в туман. Я расстроился и решил перехитрить упрямую мысль: игнорировать ее и дать ей вынырнуть в подходящее время. Такое со мной случалось и прежде — но в данных обстоятельствах это почему-то сильно меня тревожило.
Ворочаясь на постели, я то и дело поглядывал на коробку с таинственным содержимым, и очень живо представлял жемчужные сияющие шары в темноте их картонного гроба. Потом мои мысли потекли по другому руслу…
Я попытался расспросить Кроу о «коробке» — инкубаторе, обнаруженном Уэнди-Смитом на месте мертвого Гхарне.
Кроме того я хотел знать, почему не было подобного устройства в харденской пещере-туннеле. Но усталый оккультист (или мне следует называть его «ученым»?) сам испытывал замешательство по этому поводу. Поразмышляв немного, он вдруг забеспокоился и попытался уклониться от дальнейших вопросов, заявив что-то невнятное о разных климатических условиях этих мест.
Но что за изображения украшали тот каменный ящик, не унимался я. Мой ученый друг содрогнулся и порекомендовал, как и сэр Эмери своему племяннику, обратиться к трудам Коммодуса и одержимого ведьмами Каракаллы. Титусу — по его словам — хватало кошмарных сцен и из его собственных снов, так что не было надобности в созерцании ужасных рисунков, воспроизведенных другими. Кстати он считал, что картинки на стенах харденской пещеры, которые видел Бентхем, содержали куда больше информации, и были не простыми непристойными изображениями. Титус Кроу считал, что инспектор не рассказывал об этом вполне сознательно! Его слова только подстегнули мое любопытство, и в конце концов Кроу вынужден был сдаться. Он подробно и четко описал некоторые из своих снов. Порой он видел почти символический комок отвратительных щупальцев, стремящихся к поверхности; а иногда — сцены, происшедшие на поверхности земли и наполненные, в отличие от подземных, бесконечным ужасом!
Я с живостью вспомнил голос Кроу, его ломкий, высокий голос, больше подходящий приговоренному к смертной казни:
— В одном из снов тварей было четыре. Они ползли, словно гигантские гусеницы, отталкиваясь от земли извивающимися щупальцами. Из широко разинутых ртов текла пенистая слюна. Они окружили женщину и разорвали ее на части могучими мерзкими конечностями. Их серые тела забрызгала кровь несчастной жертвы…
— Но, Господи, где же у них… пасть? — Мой голос понизился до шепота.
Даже задавая этот вопрос, я знал, что мне не понравится ответ.
— Постарайтесь отречься от привычных образов, Анри, — тихо посоветовал Кроу. — Вообще, что бы вы ни делали, не углубляйтесь в подробности. Эти твари совсем другие.
Вспомнив слова и тон Кроу, я инстинктивно потянулся и включил свет. Впрочем, это не помогло. Зато вдруг всплыла в памяти строчка из древнего Ибншакабао из его зашифрованных «Отражений», повторенная, как я знал, Альхазредом в «Некрономиконе»: «Нет предела злобности разума, если у существ нет головы!» Боги! Есть разум и пасть, но нет головы!
Я никогда не считал себя нервным человеком — хотя, конечно, один Бог знает, как бы я отреагировал, окажись в критической ситуации. Может я отказался бы от опасных экспериментов — но теперь, уставившись на коробку с яйцами рядом с моей постелью и живо представляя, как где-то, далеко или не очень, чудовищные твари плавят землю, выжигая туннели, я не смог не включить свет! И скажите, кто бы посмел обвинить меня в трусости?
Но все равно, даже при свете, я не смог успокоиться: появились тени… Их отбрасывали мой шкаф и халат, висящий на двери. Когда же я, наконец, понял это, то обнаружил, что мысленно прикидываю, сколько времени потребуется, чтобы выскочить из постели и выпрыгнуть в окно на случай если…
Рассердившись на себя, я снова выключил свет и повернулся спиной к коробке, надеясь таким образом выкинуть из головы все мысли об ужасных подземных тварях.
Вероятно я все-таки немного поспал, потому что мне явилось видение, чем-то похожее на сны Кроу. Проснувшись в испарине, я понял, почему моего друга так встревожила неведомая опасность, исходящая из-под земли.
Услышав в песнопениях подземных тварей название легендарного города — Гхарне, Кроу вспомнил об экспедиции Уэнди-Смита, направившейся на поиски места, где в доисторические времена находился этот город. Сопоставив множество газетных публикаций о непонятной сейсмической активности с подробностями своих кошмарных снов, мой друг заинтересовался материалами Уэнди-Смитов. Дополненные письмом от Реймонда Бентхема, они укрепили его подозрения. А логические заключения подтвердили правильность его выводов.
Я вспомнил, как накануне вечером мы говорили о распространении Шудде-Мьелла и его рода. Мы старались понять, как это создание освободилось из заточения. Кроу видел причину в каком-то естественном катаклизме, и я — за неимением лучшего — был вынужден с ним согласиться. Но меня тревожили и другие вопросы: как давно произошла эта катастрофа; сколько тварей скрывается под поверхностью земли и далеко ли они расползлись? Уэнди-Смита волновало то же самое, но, по мнению Кроу, предложения сэра Эмери относительно способов борьбы с чудовищами были просто нелепы.
— Какая ерунда! — говорил он. — Вы только подумайте! Разве можно уничтожить чудовищ Шудде-Мьелла огнеметами! Они же выжигают туннели в камне. Только такими и могли быть первобытные создания на раскаленной Земле! И доказательства этому буквально лежат на поверхности. Подумайте о температуре и давлении, при которых углерод, хризолит и алмазная пыль соединялись в неповторимые композиции, создав скорлупы этих яиц! Огнеметы? Ха! Да эти твари наслаждаются пламенем! Но по-настоящему удивительны их метаморфозы в промежутке между детством и зрелостью. Хотя, с другой стороны, и человеческие существа претерпевают фантастические изменения — детство, половая зрелость, менопауза, старость. А развитие амфибий: лягушек, жаб… а цикл чешуйчатокрылых? Да, возвращаясь к нашим «зверушкам», я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил горящей сигарой двух крошечных червячков… Но для взрослой твари потребуется что-то более основательное, чем огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Вы не были готовы, друг мой, — безрадостно улыбнулся он. — Едва ли вы готовы и теперь!
Я задумался.
— И вы настаиваете, что во всем происходящим нет ничего сверъестественного?
— Точно!
— Но вы так часто использовали это слово, причем совсем недавно…
— Исключительно по привычке, Анри. И еще потому, что ваше представление о мире по-прежнему допускает употребление именно этого слова. И в дальнейшем мы будем применять оба понятия — пока вы не привыкните к этой идее.
Я снова задумался, а потом принялся рассуждать вслух.
— Магия Старших Богов — это сложная комбинация психиатрии и генетики… Знаете, Титус, мне легче согласиться с представлением о чуждом нам разуме, нежели о сверхъестественных созданиях. Было бы понятнее, если бы объединенные силы зла, Великие Древние были бы инопланетянами, и против них необходимо пришлось бы применять необычное оружие.
— Можете считать, так оно и есть… Бороться с этими существами следует оружием, оставленным нам Старшими Богами — пением и колдовством (научно имплантированными ментальными и генетическими блоками), с помощью силы пятиугольной звезды. Но нужно помнить, что это не сверхъестественные, а просто иные силы.
— Подождите! — Мне хотелось окончательно все расставить на свои места. — А как же разнообразные формы сверхъестественного, которые нам встречались в прошлом? Они тоже выпрыгнули из…
— Да, Анри… Теперь я думаю именно так. Все сверхъестественные явления уходят корнями в древнюю науку Старших Богов. А теперь, де Мариньи, решайте: вы со мной?..
— Да, — ответил я без всяких колебаний и встал, чтобы через огромный стол пожать руку Титусу Кроу.
Глава 5
Из записных книжек де Мариньи
В тот вечер я ушел из Блаун Хауса очень поздно, размышляя о чрезвычайно интересных, хотя все еще не слишком понятных мне, идеях Титуса Кроу. Мы подробно обсудили поставленную передо мной задачу и составили довольно жесткий план. Впрочем, я твердо знал, что, как обычно, большую часть работы Кроу взвалил на свои плечи. К сожалению, я не мог начать исследования немедленно — пока весь глобальный план не будет разработан в деталях. В этот вечер мы также продумали чрезвычайно простую и, на первый взгляд, безупречную ловушку, которая, сработав, поставила бы жаждущего возвратить харденские яйца Шудде-Мьелла (или какого-то его родственника — главу рода в Англии) в безвыходное положение. Кроу написал три письма своим доверенным друзьям. Одно он адресовал эксцентричному бесстрашному старику, живущему в Сторновее на Гибридах; второе — корреспонденту в Америке, с которым Кроу в течение многих лет обменивался письмами, делясь соображениями о фольклоре, примитивных мифах, и антропологии — человеку старше его на несколько лет, исключительному эрудиту, Уингейту Писли, до недавнего времени бывшему профессором психологии в Мискотоническом университете, Массачусетс; а третье письмо отправилось в путешествие по Британским островам — в Маршфилд вблизи Бристоля, к матушке Квелли, старой шарлатанке-медиуму, которая любила Титуса Кроу, как родного сына.
Замысел был таков: не ожидая ответов на письма, мы решили отправляем яйца в Америку, профессору Писли. Тот, конечно, получит корреспонденцию — высланную авиапочтой — раньше, чем посылку с опасным грузом, и, изучив наши инструкции, перешлет яйца — в течение суток — Росситеру Макдоналду в Сторнвей. Тому, в свою очередь, мы поручили незамедлительно переадресовать пакет матушке Квелли, а уж от этой «талантливой» леди яйца должны вернуться ко мне. Я не оговорился, указав себя последним адресатом продуманной почтовой цепи. Именно я был ее первым звеном, забрав накануне из Блаун Хауса аккуратно упакованную и готовую к пересылке коробку. По пути домой я опустил письма в почтовый ящик. Кроу настаивал именно на такой последовательности перемещений пресловутых яиц, потому что был абсолютно уверен в точности и аккуратности своего американского корреспондента — Уингейта Писли.
Я полностью согласился со своим многоопытным другом. Пора было убрать яйца из Блаун Хауса. Я даже настаивал на этом. Они слишком долго находились в одном месте. Их присутствие начало тяготить моего друга. Он чувствовал все нарастающую напряженность и стал вздрагивать от внезапного скрипа половиц и шороха деревьев в саду его загородного дома.
Но зная в чем дело я не видел в его нервозности ничего удивительного. Конечно, Кроу страдал от переутомления, однако осознание близости этих проклятых яиц только усугубляло его состояние. Казалось, он постарел на несколько лет. Я боялся, не приведет ли такое резкое ухудшение здоровья к психическому недомоганию, как это и произошло с сэром Эмери Уэнди-Смитом.
Не удивительно, что я почти не спал в эту ночь. Я лежал в уютной постели за надежными стенами своего дома из серого камня обдумывая наш новый замысел. Я принял его полностью, но необходимо было уточнить все подробности, хотя бы для того, чтобы прояснить общую картину. Честно сказать, моя бедная голова гудела, словно с похмелья. Ну и конечно была другая — более существенная причина моей бессонницы — коробка с блестящими шарами лежала на столике в изголовье моей постели!
Беспокойно терзая подушку, я обдумывал наш замысел то с одной, то с другой стороны, отыскивая возможные промахи — и не находил никаких просчетов — ни в решении Кроу запутать отродье Шудде-Мьелла, ни в предпосылках его невероятной теории. Но тем не менее я чувствовал, что здесь кроется какая-то роковая ошибка! Мысль о ней затаилась, где-то в дальнем уголке моего сознания, но не выходила на поверхность.
Если бы только туман в голове рассеялся. Верно, мое настроение сокрушающей депрессии исчезло, но теперь мне предстояло преодолеть смог нерешительности!
Конечно, я не был лично знаком с корреспондентами Кроу, но мой друг безгранично верил им, особенно Писли. Кроу в своем послании рассказал о фантастической угрозе Земле — в чисто гипотетическом плане, но достаточно убедительно, чтобы вовлечь профессора в борьбу с чудовищами. Правда, если бы я давно не знал Титуса Кроу, то и сам принял бы его рассказ за бред сумасшедшего и не спешил бы выполнить его странные пожелания.
Сообщив Писли больше, чем следовало, — с моей точки зрения — Кроу поставил под удар все наше предприятие. Я напомнил Титусу его же собственные слова: «Будь я проклят, если знаю, кому могу довериться…»
Но он только хмыкнул в ответ и заявил, что в любом случае — просто ради старой дружбы — Писли выполнит его просьбу по отношению коробки с яйцами.
Кроу рассчитывал, что эта затея с пересылкой даст ему хотя бы три недели, чтобы подготовиться. Я раздумывал над этим и…
Вот оно!
Что же это была за мысль, промелькнувшая, когда я подумал, что путешествие яиц начнется утром?
Нет, пока я старался ухватить ее, она снова ускользнула в туман. Я расстроился и решил перехитрить упрямую мысль: игнорировать ее и дать ей вынырнуть в подходящее время. Такое со мной случалось и прежде — но в данных обстоятельствах это почему-то сильно меня тревожило.
Ворочаясь на постели, я то и дело поглядывал на коробку с таинственным содержимым, и очень живо представлял жемчужные сияющие шары в темноте их картонного гроба. Потом мои мысли потекли по другому руслу…
Я попытался расспросить Кроу о «коробке» — инкубаторе, обнаруженном Уэнди-Смитом на месте мертвого Гхарне.
Кроме того я хотел знать, почему не было подобного устройства в харденской пещере-туннеле. Но усталый оккультист (или мне следует называть его «ученым»?) сам испытывал замешательство по этому поводу. Поразмышляв немного, он вдруг забеспокоился и попытался уклониться от дальнейших вопросов, заявив что-то невнятное о разных климатических условиях этих мест.
Но что за изображения украшали тот каменный ящик, не унимался я. Мой ученый друг содрогнулся и порекомендовал, как и сэр Эмери своему племяннику, обратиться к трудам Коммодуса и одержимого ведьмами Каракаллы. Титусу — по его словам — хватало кошмарных сцен и из его собственных снов, так что не было надобности в созерцании ужасных рисунков, воспроизведенных другими. Кстати он считал, что картинки на стенах харденской пещеры, которые видел Бентхем, содержали куда больше информации, и были не простыми непристойными изображениями. Титус Кроу считал, что инспектор не рассказывал об этом вполне сознательно! Его слова только подстегнули мое любопытство, и в конце концов Кроу вынужден был сдаться. Он подробно и четко описал некоторые из своих снов. Порой он видел почти символический комок отвратительных щупальцев, стремящихся к поверхности; а иногда — сцены, происшедшие на поверхности земли и наполненные, в отличие от подземных, бесконечным ужасом!
Я с живостью вспомнил голос Кроу, его ломкий, высокий голос, больше подходящий приговоренному к смертной казни:
— В одном из снов тварей было четыре. Они ползли, словно гигантские гусеницы, отталкиваясь от земли извивающимися щупальцами. Из широко разинутых ртов текла пенистая слюна. Они окружили женщину и разорвали ее на части могучими мерзкими конечностями. Их серые тела забрызгала кровь несчастной жертвы…
— Но, Господи, где же у них… пасть? — Мой голос понизился до шепота.
Даже задавая этот вопрос, я знал, что мне не понравится ответ.
— Постарайтесь отречься от привычных образов, Анри, — тихо посоветовал Кроу. — Вообще, что бы вы ни делали, не углубляйтесь в подробности. Эти твари совсем другие.
Вспомнив слова и тон Кроу, я инстинктивно потянулся и включил свет. Впрочем, это не помогло. Зато вдруг всплыла в памяти строчка из древнего Ибншакабао из его зашифрованных «Отражений», повторенная, как я знал, Альхазредом в «Некрономиконе»: «Нет предела злобности разума, если у существ нет головы!» Боги! Есть разум и пасть, но нет головы!
Я никогда не считал себя нервным человеком — хотя, конечно, один Бог знает, как бы я отреагировал, окажись в критической ситуации. Может я отказался бы от опасных экспериментов — но теперь, уставившись на коробку с яйцами рядом с моей постелью и живо представляя, как где-то, далеко или не очень, чудовищные твари плавят землю, выжигая туннели, я не смог не включить свет! И скажите, кто бы посмел обвинить меня в трусости?
Но все равно, даже при свете, я не смог успокоиться: появились тени… Их отбрасывали мой шкаф и халат, висящий на двери. Когда же я, наконец, понял это, то обнаружил, что мысленно прикидываю, сколько времени потребуется, чтобы выскочить из постели и выпрыгнуть в окно на случай если…
Рассердившись на себя, я снова выключил свет и повернулся спиной к коробке, надеясь таким образом выкинуть из головы все мысли об ужасных подземных тварях.
Вероятно я все-таки немного поспал, потому что мне явилось видение, чем-то похожее на сны Кроу. Проснувшись в испарине, я понял, почему моего друга так встревожила неведомая опасность, исходящая из-под земли.
Услышав в песнопениях подземных тварей название легендарного города — Гхарне, Кроу вспомнил об экспедиции Уэнди-Смита, направившейся на поиски места, где в доисторические времена находился этот город. Сопоставив множество газетных публикаций о непонятной сейсмической активности с подробностями своих кошмарных снов, мой друг заинтересовался материалами Уэнди-Смитов. Дополненные письмом от Реймонда Бентхема, они укрепили его подозрения. А логические заключения подтвердили правильность его выводов.
Я вспомнил, как накануне вечером мы говорили о распространении Шудде-Мьелла и его рода. Мы старались понять, как это создание освободилось из заточения. Кроу видел причину в каком-то естественном катаклизме, и я — за неимением лучшего — был вынужден с ним согласиться. Но меня тревожили и другие вопросы: как давно произошла эта катастрофа; сколько тварей скрывается под поверхностью земли и далеко ли они расползлись? Уэнди-Смита волновало то же самое, но, по мнению Кроу, предложения сэра Эмери относительно способов борьбы с чудовищами были просто нелепы.
— Какая ерунда! — говорил он. — Вы только подумайте! Разве можно уничтожить чудовищ Шудде-Мьелла огнеметами! Они же выжигают туннели в камне. Только такими и могли быть первобытные создания на раскаленной Земле! И доказательства этому буквально лежат на поверхности. Подумайте о температуре и давлении, при которых углерод, хризолит и алмазная пыль соединялись в неповторимые композиции, создав скорлупы этих яиц! Огнеметы? Ха! Да эти твари наслаждаются пламенем! Но по-настоящему удивительны их метаморфозы в промежутке между детством и зрелостью. Хотя, с другой стороны, и человеческие существа претерпевают фантастические изменения — детство, половая зрелость, менопауза, старость. А развитие амфибий: лягушек, жаб… а цикл чешуйчатокрылых? Да, возвращаясь к нашим «зверушкам», я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил горящей сигарой двух крошечных червячков… Но для взрослой твари потребуется что-то более основательное, чем огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25