– Он засмеялся, и стены комнаты для животных эхом отозвались на его смех.
Маша не засмеялась. Ее передернуло.
– Что ты хочешь мне сказать? – спросила она. В воображении уже возникали пугающие ответы.
Виктор не мог взглянуть ей в глаза.
– Ну пожалуйста, – крикнула Маша, почти плача.
– Я пытаюсь объяснить тебе предысторию, чтобы ты могла понять, – ответил Виктор, зная, что она никогда не поймет. – Поверь мне, я вовсе не планировал то, что случилось потом. К тому моменту, когда ты заговорила о втором ребенке, я как раз закончил успешный эксперимент на овце. Помнишь, когда мы решили обратиться в «Фертилити»?
Маша кивнула. По ее щекам катились слезы.
– Они взяли у тебя несколько яйцеклеток. Их было восемь.
Маша почувствовала, что ее качает. Чтобы удержать равновесие, она схватилась за край лабиринта.
– Я сам произвел оплодотворение в пробирке, используя свою сперму, – продолжал Виктор. – Ты об этом знала. Но я не сказал тебе, что я принес оплодотворенные яйцеклетки сюда, в лабораторию.
Маша оторвала руки от стола. Шатаясь, она добрела до стула у стены. Ей хотелось потерять сознание. Она тяжело опустилась на стул. Ей казалось, что она. не сможет дослушать Виктора до конца. Но она понимала, что теперь, когда он уже начал говорить, он договорит до конца, хочет она этого или нет. Похоже, он думал, что сможет уменьшить свой чудовищный грех, если будет рассказывать об этом как ученый. И это тот человек, за которого она вышла замуж?
– Когда я принес зиготы сюда, – продолжал Виктор, – я выбрал произвольную последовательность молекулы ДНК в хромосоме шесть и сделал точечную мутацию. Затем, используя метод микроиньекций и ретровирусный возбудитель, я внедрил ген ФРН и несколько промотеров, включая один из бактериальной плазмы, который отвечал за сопротивление цефалоспориновому антибиотику, который называется цефалоклор.
Виктор помолчал, не поднимая глаз.
– Именно поэтому мне надо было, чтобы Мэри Миллман принимала цефалоклор со второй по восьмую неделю беременности. Именно цефалоклор заставляет работать ген, обеспечивающий фактор роста нервов.
Наконец Виктор поднял глаза.
– Видит Бог, когда я это делал, мне казалось, что это неплохая идея. Но позже я понял, что я был не прав. Я жил в ужасе до рождения Виктора-младшего.
Внезапно Машу охватила ярость. Она вскочила и начала молотить мужа кулаками. Он и не пытался защищаться, просто выжидал, пока она опустит руки. Она стояла перед ним, беззвучно всхлипывая. Виктор попытался ее обнять, но Маша оттолкнула его руки. Она вышла в основное помещение лаборатории и села там. Виктор проследовал за ней, но она даже не взглянула на него.
– Прости меня, – снова сказал Виктор. – Поверь, я бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что все будет хорошо. Ни с одним из животных не было никаких проблем. Возможность родить гениального ребенка была так соблазнительна... – Его голос замер.
– Я не могу поверить, что ты способен на такой ужасный поступок, – всхлипнула Маша.
– В прошлом ученые ставили опыты на себе, – сказал Виктор, сознавая, однако, что это вовсе не извиняло его.
– На себе! – крикнула Маша. – А не на невинных детях! – Она плакала. Однако постепенно страх начал отпускать ее. С трудом Маша попыталась взять себя в руки. Виктор поступил ужасно. Но что сделано, то сделано. Она уже ничего не могла изменить. Теперь приходится действовать в тех обстоятельствах, которые сложились. Маша стала думать о Викторе-младшем, любимейшем существе.
– Ладно, – выдавила она из себя, пытаясь унять продолжавшие литься слезы. – Об этом ты мне рассказал. Но ты не сказал, почему хочешь еще раз провести полное медицинское обследование. Что тебя волнует? Ты думаешь, развитие интеллекта опять упало?
Пока она говорила, ей вспоминались события шестилетней давности. Тогда они жили в маленьком домике, Дэвид и Дженис были еще живы. Это было счастливое время, наполненное восхищением невероятными способностями Виктора-младшего. В три года он читал и понимал все. Насколько она могла оценить, уже тогда коэффициент умственного развития мальчика был около двухсот пятидесяти баллов.
Но все изменилось в один день. Она приехала в «Кимеру», чтобы забрать сына из садика. Его приводили туда после утренних занятий в подготовительной школе. Увидев лицо директора, она сразу поняла, что что-то случилось.
Полин Сполдинг была изумительная женщина. Сорока двух лет, бывшая преподавательница начальной школы, бывший инструктор аэробики. Она любила свою работу, любила детей. Дети отвечали ей обожанием. Но сегодня она выглядела расстроенной.
– Что-то случилось с Виктором, – прямо сказала она. – Он заболел? Где он?
– Он здесь, – ответила Полин. – Нет, он не заболел. С его здоровьем все в порядке. Кое-что другое.
– Говорите же! – крикнула Маша.
– Все началось после обеда, – стала рассказывать Полин. – Когда все дети отдыхают, Виктор обычно играет в шахматы с компьютером в комнате для занятий.
– Я знаю, – сказала Маша. Она разрешила сыну не отдыхать в тихий час, поскольку он сказал ей, что не нуждается в послеобеденном отдыхе и не хочет зря тратить время.
– В это время в комнате больше никого не было. Вдруг раздался громкий шум. Вбежав, я увидела, что Виктор стулом разбивает компьютер.
– Боже мой! – воскликнула Маша. Вспышки раздражения были совершенно не характерны для Виктора-младшего. – Он объяснил, почему он это сделал?
– Он плакал.
– Виктор? Плакал? – Маша была поражена. Виктор-младший никогда не плакал.
– Он плакал, как плачут обычные дети трех с половиной лет.
– Что вы хотите сказать? – спросила Маша.
– Очевидно, он разбил компьютер, потому что внезапно разучился им пользоваться.
– Это абсурд. Он работает на нашем домашнем компьютере с двух с половиной лет.
– Подождите. Это еще не все. Чтобы как-то его успокоить, я дала ему книжку о динозаврах, которую он до этого читал. Виктор разорвал ее.
Маша побежала в комнату для занятий. Там было трое детей. Виктор-младший сидел за столом и раскрашивал картинки, как обычный приготовишка. Увидев ее, он бросил мелок, кинулся в ее объятия, заплакал и начал жаловаться, что у него болит голова. Маша прижала его к себе.
– Ты порвал свою книжку о динозаврах? – спросила она.
Он опустил глаза.
– Да.
Но почему?
Виктор-младший взглянул на Машу и ответил:
– Потому что я больше не могу читать.
В течение последующих нескольких дней мальчик прошел полное медицинское обследование на предмет выявления заболеваний нервной системы. Никаких отклонений найдено не было. Однако когда повторили тесты на определение коэффициента умственного развития, которые проводили ему год назад, результаты были обескураживающие. Показатель упал до ста тридцати баллов. Это был высокий балл, но не для гения.
Виктор вернул Машу к действительности, заверив ее, что с интеллектом мальчика все в порядке.
– Тогда зачем обследование?
– Я... Мне просто кажется, что это было бы неплохо, – пробормотал Виктор.
– Мы с тобой женаты шестнадцать лет, – помолчав, сказала Маша. – Я знаю, что ты утаиваешь от меня правду.
Ей трудно было представить, что может быть что-то более страшное, чем то, что она уже услышала.
Виктор провел рукой по своим густым волосам.
– Это из-за того, что произошло с детьми Хоббсов и Мюрреев.
– А кто это?
– Уилльям Хоббс и Хорас Мюррей работают у нас, – ответил Виктор.
– Только не говори мне, что ты сотворил химер и из их детей.
– Хуже, – признался Виктор. – Обе пары были действительно бесплодны. Им нужны были донорские яйцеклетки. Поскольку оставшиеся семь зигот – уже оплодотворенные – были заморожены, я решил использовать две из них.
– Ты хочешь сказать, что эти дети генетически мои?
– Наши, – поправил Виктор.
– Боже мой! – только и смогла сказать Маша. Она сидела молча, потрясенная этим новым откровением. У нее уже не было эмоций.
– Это то же самое, что предоставлять донорские яйцеклетки или сперму. Просто это эффективнее, поскольку они были уже оплодотворены.
– Может быть, для тебя это то же самое, учитывая, что ты сделал с Виктором-младшим. А для меня нет. Я даже представить себе не могу, что кто-то другой воспитывает моих детей. А что с оставшимися пятью яйцеклетками? Где они?
Виктор устало поднялся и направился к приборам в центре комнаты. Он остановился у круглого металлического прибора, размером напоминавшего стиральную машину. Машина была соединена резиновыми трубками с баллоном сжиженного нитрогена.
– Они здесь, – сказал Виктор. – Заморожены с возможностью последующего оживления. Хочешь посмотреть?
Маша покачала головой. Она была потрясена. Как врач, она знала о существовании такой технологии, но в тех редких случаях, когда думала об этом, это было как-то абстрактно. Она и представить себе не могла, что это когда-нибудь будет иметь к ней отношение.
– Я не собирался тебе все сразу рассказывать, – сказал Виктор. – Но теперь ты знаешь все. Я хочу, чтобы Виктор прошел полное обследование. Надо быть абсолютно уверенными, что у него нет никаких проблем со здоровьем.
– Но почему? – с горечью спросила Маша. – Что-то случилось с другими детьми?
– Они заболели.
– Сильно? И чем?
– Очень сильно. Они умерли в результате острой церебральной эдемы. Пока никто не знает почему.
Маша почувствовала приступ головокружения. Ей даже пришлось наклонить голову, чтобы удержать подступающую тошноту. Каждый раз, стоило ей чуть успокоиться, Виктор снова выводил ее из себя.
– Это случилось внезапно? – Она подняла на мужа глаза. – Или они какое-то время болели?
– Внезапно.
– Сколько им было?
– Около трех лет.
Один из принтеров, внезапно ожив, начал яростно печатать. Затем включился холодильник, низко гудя и подрагивая. Маше показалось, что лаборатория жила своей жизнью. Ей не нужны были люди.
– Те дети, которые умерли, у них тоже был ген ФРН?
Виктор кивнул.
– Они были примерно в том возрасте, когда у Виктора-младшего упал показатель интеллектуального развития?
– Почти. Вот почему я хочу, чтобы было проведено обследование: надо удостовериться, что у него не будет дальнейших проблем. Но я уверен, у него все в порядке. Если бы не дети Хоббсов и Мюрреев, я бы и не думал проверять Виктора. Поверь мне.
Если бы Маша могла смеяться, она бы рассмеялась. Виктор только что почти разрушил ее жизнь, и теперь он просит ему поверить. Это было за гранью ее понимания – как можно экспериментировать на собственных детях. Но уже ничего нельзя было изменить. Теперь надо думать о настоящем.
– Ты думаешь, что с Виктором могло бы случиться то, что случилось с другими? – спросила она задумчиво.
– Сомневаюсь. Тем более если учесть возрастную разницу в семь лет. Похоже, он уже преодолел критический момент в то время, когда у него было падение интеллектуального развития. Возможно, случившееся с другими детьми было вызвано тем, что зиготы пребывали в замороженном состоянии, – начал рассуждать Виктор, но осекся, увидев выражение лица жены. Она явно не испытывала интереса к научной стороне трагедии.
– Что ты думаешь по поводу падения интеллектуального коэффициента Виктора? Это не может быть смазанной формой того же явления, ведь он был примерно в таком же возрасте, когда это случилось?
– Возможно, – ответил Виктор. – Но я не знаю.
Маша медленно обвела глазами лабораторию. Теперь она воспринимала все это оборудование, казалось, пришедшее из будущего, по-иному. Научное исследование может подарить надежду на излечение ныне смертельного заболевания, но оно же может привести к совершенно обратным последствиям.
– Я хочу уйти отсюда, – неожиданно сказала Маша, поднимаясь. От резкого движения стул, на котором она сидела, покатился, вращаясь, к центру комнаты и ударился о холодильную установку, в которой хранились зиготы. Виктор подхватил стул и поставил его на место, около стеллажа. К этому времени Маша уже вышла в коридор. Виктор быстро запер лабораторию и поспешил за ней. Он протиснулся сквозь закрывавшиеся двери лифта. Маша отодвинулась от него. Она чувствовала боль, злобу, омерзение. Но сильнее всех этих чувств было чувство тревоги. Ей хотелось скорее домой, к сыну.
Они молча вышли из здания. У Виктора хватило ума не заговаривать с ней. Снег начал подмерзать, и им приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Пока они садились в машину. Маша чувствовала, что муж наблюдает за ней. Она по-прежнему молчала. Однако после того как они переехали Мерримак, Маша неожиданно заговорила:
– Мне казалось, что эксперименты на человеческих эмбрионах запрещены законом. – Она понимала, что преступление Виктора, скорее, относится к области морали, но пока что была не в силах принять всю правду.
– Отношение к этому всегда было нечетким, – сказал Виктор, чувствуя облегчение от того, что ему не надо касаться этических вопросов. – В Федеральном своде законов был опубликован небольшой указ, запрещающий подобные эксперименты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Маша не засмеялась. Ее передернуло.
– Что ты хочешь мне сказать? – спросила она. В воображении уже возникали пугающие ответы.
Виктор не мог взглянуть ей в глаза.
– Ну пожалуйста, – крикнула Маша, почти плача.
– Я пытаюсь объяснить тебе предысторию, чтобы ты могла понять, – ответил Виктор, зная, что она никогда не поймет. – Поверь мне, я вовсе не планировал то, что случилось потом. К тому моменту, когда ты заговорила о втором ребенке, я как раз закончил успешный эксперимент на овце. Помнишь, когда мы решили обратиться в «Фертилити»?
Маша кивнула. По ее щекам катились слезы.
– Они взяли у тебя несколько яйцеклеток. Их было восемь.
Маша почувствовала, что ее качает. Чтобы удержать равновесие, она схватилась за край лабиринта.
– Я сам произвел оплодотворение в пробирке, используя свою сперму, – продолжал Виктор. – Ты об этом знала. Но я не сказал тебе, что я принес оплодотворенные яйцеклетки сюда, в лабораторию.
Маша оторвала руки от стола. Шатаясь, она добрела до стула у стены. Ей хотелось потерять сознание. Она тяжело опустилась на стул. Ей казалось, что она. не сможет дослушать Виктора до конца. Но она понимала, что теперь, когда он уже начал говорить, он договорит до конца, хочет она этого или нет. Похоже, он думал, что сможет уменьшить свой чудовищный грех, если будет рассказывать об этом как ученый. И это тот человек, за которого она вышла замуж?
– Когда я принес зиготы сюда, – продолжал Виктор, – я выбрал произвольную последовательность молекулы ДНК в хромосоме шесть и сделал точечную мутацию. Затем, используя метод микроиньекций и ретровирусный возбудитель, я внедрил ген ФРН и несколько промотеров, включая один из бактериальной плазмы, который отвечал за сопротивление цефалоспориновому антибиотику, который называется цефалоклор.
Виктор помолчал, не поднимая глаз.
– Именно поэтому мне надо было, чтобы Мэри Миллман принимала цефалоклор со второй по восьмую неделю беременности. Именно цефалоклор заставляет работать ген, обеспечивающий фактор роста нервов.
Наконец Виктор поднял глаза.
– Видит Бог, когда я это делал, мне казалось, что это неплохая идея. Но позже я понял, что я был не прав. Я жил в ужасе до рождения Виктора-младшего.
Внезапно Машу охватила ярость. Она вскочила и начала молотить мужа кулаками. Он и не пытался защищаться, просто выжидал, пока она опустит руки. Она стояла перед ним, беззвучно всхлипывая. Виктор попытался ее обнять, но Маша оттолкнула его руки. Она вышла в основное помещение лаборатории и села там. Виктор проследовал за ней, но она даже не взглянула на него.
– Прости меня, – снова сказал Виктор. – Поверь, я бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что все будет хорошо. Ни с одним из животных не было никаких проблем. Возможность родить гениального ребенка была так соблазнительна... – Его голос замер.
– Я не могу поверить, что ты способен на такой ужасный поступок, – всхлипнула Маша.
– В прошлом ученые ставили опыты на себе, – сказал Виктор, сознавая, однако, что это вовсе не извиняло его.
– На себе! – крикнула Маша. – А не на невинных детях! – Она плакала. Однако постепенно страх начал отпускать ее. С трудом Маша попыталась взять себя в руки. Виктор поступил ужасно. Но что сделано, то сделано. Она уже ничего не могла изменить. Теперь приходится действовать в тех обстоятельствах, которые сложились. Маша стала думать о Викторе-младшем, любимейшем существе.
– Ладно, – выдавила она из себя, пытаясь унять продолжавшие литься слезы. – Об этом ты мне рассказал. Но ты не сказал, почему хочешь еще раз провести полное медицинское обследование. Что тебя волнует? Ты думаешь, развитие интеллекта опять упало?
Пока она говорила, ей вспоминались события шестилетней давности. Тогда они жили в маленьком домике, Дэвид и Дженис были еще живы. Это было счастливое время, наполненное восхищением невероятными способностями Виктора-младшего. В три года он читал и понимал все. Насколько она могла оценить, уже тогда коэффициент умственного развития мальчика был около двухсот пятидесяти баллов.
Но все изменилось в один день. Она приехала в «Кимеру», чтобы забрать сына из садика. Его приводили туда после утренних занятий в подготовительной школе. Увидев лицо директора, она сразу поняла, что что-то случилось.
Полин Сполдинг была изумительная женщина. Сорока двух лет, бывшая преподавательница начальной школы, бывший инструктор аэробики. Она любила свою работу, любила детей. Дети отвечали ей обожанием. Но сегодня она выглядела расстроенной.
– Что-то случилось с Виктором, – прямо сказала она. – Он заболел? Где он?
– Он здесь, – ответила Полин. – Нет, он не заболел. С его здоровьем все в порядке. Кое-что другое.
– Говорите же! – крикнула Маша.
– Все началось после обеда, – стала рассказывать Полин. – Когда все дети отдыхают, Виктор обычно играет в шахматы с компьютером в комнате для занятий.
– Я знаю, – сказала Маша. Она разрешила сыну не отдыхать в тихий час, поскольку он сказал ей, что не нуждается в послеобеденном отдыхе и не хочет зря тратить время.
– В это время в комнате больше никого не было. Вдруг раздался громкий шум. Вбежав, я увидела, что Виктор стулом разбивает компьютер.
– Боже мой! – воскликнула Маша. Вспышки раздражения были совершенно не характерны для Виктора-младшего. – Он объяснил, почему он это сделал?
– Он плакал.
– Виктор? Плакал? – Маша была поражена. Виктор-младший никогда не плакал.
– Он плакал, как плачут обычные дети трех с половиной лет.
– Что вы хотите сказать? – спросила Маша.
– Очевидно, он разбил компьютер, потому что внезапно разучился им пользоваться.
– Это абсурд. Он работает на нашем домашнем компьютере с двух с половиной лет.
– Подождите. Это еще не все. Чтобы как-то его успокоить, я дала ему книжку о динозаврах, которую он до этого читал. Виктор разорвал ее.
Маша побежала в комнату для занятий. Там было трое детей. Виктор-младший сидел за столом и раскрашивал картинки, как обычный приготовишка. Увидев ее, он бросил мелок, кинулся в ее объятия, заплакал и начал жаловаться, что у него болит голова. Маша прижала его к себе.
– Ты порвал свою книжку о динозаврах? – спросила она.
Он опустил глаза.
– Да.
Но почему?
Виктор-младший взглянул на Машу и ответил:
– Потому что я больше не могу читать.
В течение последующих нескольких дней мальчик прошел полное медицинское обследование на предмет выявления заболеваний нервной системы. Никаких отклонений найдено не было. Однако когда повторили тесты на определение коэффициента умственного развития, которые проводили ему год назад, результаты были обескураживающие. Показатель упал до ста тридцати баллов. Это был высокий балл, но не для гения.
Виктор вернул Машу к действительности, заверив ее, что с интеллектом мальчика все в порядке.
– Тогда зачем обследование?
– Я... Мне просто кажется, что это было бы неплохо, – пробормотал Виктор.
– Мы с тобой женаты шестнадцать лет, – помолчав, сказала Маша. – Я знаю, что ты утаиваешь от меня правду.
Ей трудно было представить, что может быть что-то более страшное, чем то, что она уже услышала.
Виктор провел рукой по своим густым волосам.
– Это из-за того, что произошло с детьми Хоббсов и Мюрреев.
– А кто это?
– Уилльям Хоббс и Хорас Мюррей работают у нас, – ответил Виктор.
– Только не говори мне, что ты сотворил химер и из их детей.
– Хуже, – признался Виктор. – Обе пары были действительно бесплодны. Им нужны были донорские яйцеклетки. Поскольку оставшиеся семь зигот – уже оплодотворенные – были заморожены, я решил использовать две из них.
– Ты хочешь сказать, что эти дети генетически мои?
– Наши, – поправил Виктор.
– Боже мой! – только и смогла сказать Маша. Она сидела молча, потрясенная этим новым откровением. У нее уже не было эмоций.
– Это то же самое, что предоставлять донорские яйцеклетки или сперму. Просто это эффективнее, поскольку они были уже оплодотворены.
– Может быть, для тебя это то же самое, учитывая, что ты сделал с Виктором-младшим. А для меня нет. Я даже представить себе не могу, что кто-то другой воспитывает моих детей. А что с оставшимися пятью яйцеклетками? Где они?
Виктор устало поднялся и направился к приборам в центре комнаты. Он остановился у круглого металлического прибора, размером напоминавшего стиральную машину. Машина была соединена резиновыми трубками с баллоном сжиженного нитрогена.
– Они здесь, – сказал Виктор. – Заморожены с возможностью последующего оживления. Хочешь посмотреть?
Маша покачала головой. Она была потрясена. Как врач, она знала о существовании такой технологии, но в тех редких случаях, когда думала об этом, это было как-то абстрактно. Она и представить себе не могла, что это когда-нибудь будет иметь к ней отношение.
– Я не собирался тебе все сразу рассказывать, – сказал Виктор. – Но теперь ты знаешь все. Я хочу, чтобы Виктор прошел полное обследование. Надо быть абсолютно уверенными, что у него нет никаких проблем со здоровьем.
– Но почему? – с горечью спросила Маша. – Что-то случилось с другими детьми?
– Они заболели.
– Сильно? И чем?
– Очень сильно. Они умерли в результате острой церебральной эдемы. Пока никто не знает почему.
Маша почувствовала приступ головокружения. Ей даже пришлось наклонить голову, чтобы удержать подступающую тошноту. Каждый раз, стоило ей чуть успокоиться, Виктор снова выводил ее из себя.
– Это случилось внезапно? – Она подняла на мужа глаза. – Или они какое-то время болели?
– Внезапно.
– Сколько им было?
– Около трех лет.
Один из принтеров, внезапно ожив, начал яростно печатать. Затем включился холодильник, низко гудя и подрагивая. Маше показалось, что лаборатория жила своей жизнью. Ей не нужны были люди.
– Те дети, которые умерли, у них тоже был ген ФРН?
Виктор кивнул.
– Они были примерно в том возрасте, когда у Виктора-младшего упал показатель интеллектуального развития?
– Почти. Вот почему я хочу, чтобы было проведено обследование: надо удостовериться, что у него не будет дальнейших проблем. Но я уверен, у него все в порядке. Если бы не дети Хоббсов и Мюрреев, я бы и не думал проверять Виктора. Поверь мне.
Если бы Маша могла смеяться, она бы рассмеялась. Виктор только что почти разрушил ее жизнь, и теперь он просит ему поверить. Это было за гранью ее понимания – как можно экспериментировать на собственных детях. Но уже ничего нельзя было изменить. Теперь надо думать о настоящем.
– Ты думаешь, что с Виктором могло бы случиться то, что случилось с другими? – спросила она задумчиво.
– Сомневаюсь. Тем более если учесть возрастную разницу в семь лет. Похоже, он уже преодолел критический момент в то время, когда у него было падение интеллектуального развития. Возможно, случившееся с другими детьми было вызвано тем, что зиготы пребывали в замороженном состоянии, – начал рассуждать Виктор, но осекся, увидев выражение лица жены. Она явно не испытывала интереса к научной стороне трагедии.
– Что ты думаешь по поводу падения интеллектуального коэффициента Виктора? Это не может быть смазанной формой того же явления, ведь он был примерно в таком же возрасте, когда это случилось?
– Возможно, – ответил Виктор. – Но я не знаю.
Маша медленно обвела глазами лабораторию. Теперь она воспринимала все это оборудование, казалось, пришедшее из будущего, по-иному. Научное исследование может подарить надежду на излечение ныне смертельного заболевания, но оно же может привести к совершенно обратным последствиям.
– Я хочу уйти отсюда, – неожиданно сказала Маша, поднимаясь. От резкого движения стул, на котором она сидела, покатился, вращаясь, к центру комнаты и ударился о холодильную установку, в которой хранились зиготы. Виктор подхватил стул и поставил его на место, около стеллажа. К этому времени Маша уже вышла в коридор. Виктор быстро запер лабораторию и поспешил за ней. Он протиснулся сквозь закрывавшиеся двери лифта. Маша отодвинулась от него. Она чувствовала боль, злобу, омерзение. Но сильнее всех этих чувств было чувство тревоги. Ей хотелось скорее домой, к сыну.
Они молча вышли из здания. У Виктора хватило ума не заговаривать с ней. Снег начал подмерзать, и им приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться. Пока они садились в машину. Маша чувствовала, что муж наблюдает за ней. Она по-прежнему молчала. Однако после того как они переехали Мерримак, Маша неожиданно заговорила:
– Мне казалось, что эксперименты на человеческих эмбрионах запрещены законом. – Она понимала, что преступление Виктора, скорее, относится к области морали, но пока что была не в силах принять всю правду.
– Отношение к этому всегда было нечетким, – сказал Виктор, чувствуя облегчение от того, что ему не надо касаться этических вопросов. – В Федеральном своде законов был опубликован небольшой указ, запрещающий подобные эксперименты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41