— Груздь, — сказала женщина повару. — Срочно готовь полный обед, а до того скажи служанке, чтобы немедленно топила баню.
Детина отвели в столовую и усадили на ховлебенк. На него долго молча смотрели, а он слегка стеснялся. Баня поспела раньше обеда, и его отвели в баню. Женщина сама раздела его, сокрушаясь, рассматривая ссадины, синяки, сыпь, прыщи — все, что сопутствует путешествиям в полубезумном состоянии. Детин не сопротивлялся, но и не пожелал отмыть себя сам. Женщина поливала его теплой водой, терла тряпками, снова поливала, выводила в предбанник, вытирала, заводила в парную, раздевшись до гола. Детин повиновался ей, не проявляя никаких эмоций. Затем женщина оделась, выбежала куда-то, привела повара по имени Груздь, и он подрезал Детину помытую бороду.
Затем его облачили в чистую рубаху и снова отвели в столовую. Там его ждал обильный обед, и Детин слегка оживился. В какой-то момент нужно было остановиться, но он не смог, и вскоре ему стало нехорошо. Затем его еще помыли и повели в спальню. Чистое белье, мягкая перина. Слегка недоумевающий Детин лег на перину, повернулся на бок, и уснул.
Когда он проснулся, женщина сидела на скаммеле рядом с ложем и смотрела на него с надеждой.
— Зяблик, — сказал Детин. — Жил какой-то зяблик в лесу. — Он поворочал языком во рту и попросил пить.
Женщина вскочила, распахнула дверь и громко позвала служанку. Вскоре появились кувшин и кубок, и Детин напился всласть.
— Зяблик прилетел в город и увидел много несправедливости, — сообщил он. — А на бугорке живет злой волшебник.
Женщина слушала его, а по щекам у нее текли слезы. Непонятно.
— Я тебя помню, — сказал он.
Она вытерла слезы и спросила:
— Помнишь?
— Да. Но я не помню, как тебя зовут.
— Детин! Детин, очнись! Что с тобой!
— Не знаю, — признался он. — Я не знаю, что со мной.
Неожиданно взгляд его упал на амулет, висящий у женщины на шее. И Детин что-то смутно стал вспоминать.
Состязания. Единоборство. Победитель бросает вызов. Из толпы к нему идет человек… Амулет… Амулет победителя преподносится в дар… кто-то кого-то навещает… гость… Позволь! Меня обвинили в убийстве того, кто подарил ей этот амулет. Я его пальцем не тронул! Свиньи. Мне сказали, что я его убил из ревности. Это чудовищная ложь. И была какая-то… странная, по имени Дике. Называй меня Дике, так она сказала.
— Дике, — сказал он.
— Я не Дике, Детин! — женщина посмотрела на него умоляюще.
— При чем тут ты! — возмутился он. — Любава, не дури, а? Дике — это…
Он запнулся и ошарашено посмотрел на Любаву. Она тоже смотрела на него — не смея верить.
— Меня освободил Ярослав! — вспомнил Детин. — А при чем тут зяблик?
Он задумался.
— Какой еще зяблик! — сказал он зло. — Не до зябликов. Любава!
Она бросилась ему на шею и стала целовать.
— Подожди, подожди, — сказал он. — Меня оклеветали! А сын забрал все деньги. А Бескан — тварь продажная. Нет, я этого так не оставлю. Еще чего! Это все посадник. Сговорился со всеми.
— Посадника больше нет.
— Как это — нет?
— Его взяли под стражу.
— А кто теперь правит?
— Ярослав.
— Да ну?
Детин сел на ложе и подпер голову рукой.
— Вот я к нему и пойду, — сказал он, подумав. — А то что же это…
— Ему сейчас, может быть, не до тебя.
— Не дури, Любава. Как это ему может быть не до меня.
— Может.
— Чей это дом?
— Мой.
— Твой? Как это. Ты продала старый?
— Нет еще.
— А! Драгоценности какие-нибудь продала?
— Нет. Я теперь, Детин, богатая землевладелица.
Детин засмеялся.
— Не дури. Ты смешная, и я тебя люблю.
Он встал и поцеловал ее нежно в лоб и в нос.
— Надо идти к князю.
— Повремени, — попросила Любава. — Завтра.
— Ну завтра так завтра. Дай-ка мне смолы, а то привкус во рту какой-то. И волосы мне надо расчесать. И — кто это так мне бороду обкромсал? Куда не глянь — сплошные неумехи. Как еще город стоит, на чем держится. Безобразие.
Детин, приодевшись (одежду ему купил на торге повар, по инструкциям), действительно пошел к Ярославу на следующий день. Ярослав обещал посодействовать, а для начала обратиться к тиунам, вершившим дела с Нестичем. Тиуны развели руками. На Нестича можно было подать в суд. Начать тяжбу. Но тяжбы за имущество длятся годами. Пойти в свой бывший дом и говорить там с Нестичем Детин не захотел — порешил, что это ниже его достоинства. Взяв значительную сумму у Любавы, он навел справки, снарядил путешествие, купил товар и отправил его в Норвегию. Этого показалось мало, и он снарядил еще одно путешествие — в Константинополь. Через два месяца оба путешествия завершились очень удачно, и дело Детина стало расти. Сначала Любава хотела отписать ему половину своих земель (если бы он попросил, отписала бы все), но возникли сложности. По какому-то старому новгородскому закону, человек из купеческого сословия не имел права получать дарственную от болярина или болярыни, а Любава происходила из древнего рода. Детин мог получить ее земли, только женившись на ней, но он был женат. Жена его знать его не хотела, но делу это не помогало.
А вскоре дела Детина пошли не просто хорошо, а очень хорошо. Все купцы Новгорода прекрасно помнили о его злоключениях, и заключать с ним сделки считалось среди них особым шиком — проявлением добродетели с легким привкусом нарушения устоев — Детин был человек меченый. Большинство новгородцев верило, что именно он убил Рагнвальда.
К нему вернулась былая уверенность, былые силы. Нищим он по-прежнему не подавал, считая, что попрошайничество есть проявление слабости и лени.
А через год примерно после описываемых событий в дом Детина и Любавы постучался болярин Нещук. В результате нескольких неудачных сделок он потерял все, что имел, и за неуплату дани и виры должен был через несколько дней оказаться в темнице, или в яме. Преемник Явана оказался еще большей сволочью, чем Яван, и неплательщиков преследовал безжалостно. Нещук слезно умолял Любаву дать ему четыреста гривен. И она дала. Детин, вернувшись с какого-то строительства домой тем вечером, узнав о происшествии, начал было Любаву ругать, но она заметила ему, что со своими личными средствами вольна поступать так, как хочет. И Детин махнул рукой. Тем более, что Любава была уже шестой месяц беременна, и характер ее за время беременности испортился. Завела привычку ныть и скандалить, и во всем усматривать несправедливость, как тот хорлов зяблик.
ЭПИЛОГ
Старый новгородский дом болярина Викулы и жены его Белянки почистили, починили, обновили, обставили с тем, чтобы можно было принимать знатных гостей. Проявив деловую сметку, Белянка купила у одной обедневшей болярской семьи нескольких весьма услужливых холопов за полцены. Сдружившись с молодой новгородской знатью, жена Викулы в отсутствие мужа весело проводила время.
Холопы, как бы услужливы они не были, не могут отказать себе в удовольствии посплетничать. Поползли о доме и о хозяйке слухи. Говорили, что приезжал гонец от мужа хозяйки, болярина Викулы, с грамотой, а в грамоте той писано, что охотясь в Травяной Лощине с двоюродным братом своим на тура, упал болярин с лошади и сломал ногу, и родственник отвез его к себе во Псков, и раньше весны не сможет болярин в Новгород приехать, и (добавляли сплетничающие, улыбаясь многозначительно) жена Викулы не очень этим огорчена. Также говорили, понижая голос почти до шепота, что заглядывал в обновленный дом Белянки холоп ее, именем Кир, неизвестно где пропадавший две недели к ряду. Перезнакомившись с новыми слугами и служанками, дождался Кир вечера, а как разошлись гости, почти хозяйским шагом вошел в гридницу, налил себе свиру, грохотал кружкой, двигал ховлебенк, топал ногой, даже напевал что-то, чтобы привлечь внимание, и в конце концов дверь хозяйской спальни отворилась, но вышла из спальни вовсе не Белянка, для которой Кир заготовил не очень вразумительное сказание о том, как его похитили из Верхних Сосен, а потом отпустили, а вышел собственной персоной один из приближенных Ярослава, тот, который не новгородец, не ковш, не варанг, не поляк, не ростовчанин, не грек, не германец, а леший его знает кто, по-славянски говорит плохо, по-шведски лучше, любит огурцы, всегда обходителен с женщинами, имя имеет мудреное, сразу не выговоришь, Жись-чего-то, нет, не выговоришь. Неизвестно, что Белянка рассказала ему о Кире, а только пригрозил он Киру, что ежели еще раз его увидит, то хвитец Киру, был человек и нет человека. Кир после того уж не появлялся больше — ни у дома Белянки, ни на торге, ни на пристани — нигде. Беглый холоп стал Кир. Вроде бы видели его на Черешенном Бугре один раз, но и там он не задержался — беглых там не любят. Одна дорога у беглого — в лес. Возможно, примкнул Кир к людям Свистуна, но это маловероятно, поскольку Свистун ушел, говорят, из Земли Новгородской сразу после того, как схватили (еще понижая голос) посадника бывшего. Вроде бы у него, у Свистуна, были с посадником какие-то дела, и вроде бы ратники Ярослава начали его, Свистуна, усердно искать, вот он и убрался по добру, по здорову. А у Белянки что ни вечер, то застолье.
* * *
Вернувшийся в Новгород Ликургус несказанно удивился, встретив Хелье у оружейной лавки в Готском Дворе. Обнялись. Хелье объяснил ему, что произошло, и Ликургус, вроде бы, обрадовался, хотя в теперешнем его состоянии трудно было понять, когда он радуется, а когда нет. Ликургус же дал Хелье понять, что тот, кого Хелье опасался больше всего, не представляет более опасности.
Вскоре, порекомендовав князю преемника, главного священника Краенной Церкви, военачальник Ликургус, получивший награду за службу и отказавшись от награды за Верхние Сосны, собрался в путь. Перед отъездом он зашел в дом Гостемила — попрощаться с друзьями и знакомыми, где застал только Хелье.
— А где ж наши славные воины? — спросил он насмешливо.
Хелье Ликургус не нравился. В нем мало что осталось от Явана. Жестокий человек, суровый человек, возможно хитрый и не очень щепетильный в выборе средств.
— Ушли смотреть на скоморохов.
— Ага, — Ликургус покачал головой. — Ну, Хелье, не знаю, встретимся ли еще. Может и встретимся.
— Куда ты едешь, если это не тайна?
— Не тайна. В Венецию я еду.
— Ну да? И что там у тебя за дело?
— Я принял предложение Александра.
— Александра?
— Ты с ним, вроде бы, знаком.
— Ага. Вот какого Александра.
— Да. Мне нужно пройти испытательный срок.
— Какое-то общество или содружество?
— Не знаю, честно говоря. Он мне сказал, что испытательный срок — пять лет, и два из них я буду учиться в семинарии. Может, он пошутил так, а может правда.
* * *
Очень ему этого не хотелось, и все же Ликургус зашел к Эржбете. С тех пор, как она вернулась в Новгород из Игорева Сторца, Эржбета находилась безвыходно в доме на окраине, который она сняла у ремесленника, отбывшего в Псков на свадьбу брата.
— Я пришел попрощаться, — сказал Ликургус.
— Да, — равнодушно откликнулась Эржбета. — Вид у тебя походный.
— Ты давно не выходила в город, — заметил он.
Она посмотрела на него тускло.
— У меня есть для тебя новость, — сообщил он. — Я давеча был на торге и встретил нашего общего знакомого. Вспомнили совместное путешествие в Константинополь, и прочее. Он говорит, что зла на тебя не держит.
— Наверное, он хочет на мне жениться, — сказала Эржбета мрачно.
— Не думаю.
— Зная его, думаю, что ему все равно, на ком жениться. Истосковался.
— Кто?
— Дир. Мы ведь о Дире говорим?
— При чем тут Дир. Нет, конечно, Дир хороший парень. Но вообще-то я имел в виду Хелье.
Она резко повернулась к нему.
— Это ты шутишь так? А ну пошел вон!
— Эржбета, не кричи, тебе не идет. У тебя и так голос противный, а когда ты кричишь, он еще…
— Пошел вон!
— Эржбета, я видел Хелье. На торге. После чего я зашел к нему — он живет с другом недалеко от Краенной Церкви.
— Хелье?
— Да. Хелье. Мы с тобою, оказывается, поспешили с выводами.
Эржбета поднялась на ноги.
— Где?
— Ты собираешься признаться ему в любви? А то ведь пора уж. Не думаю, правда, что он…
— Заткнись. Не твое дело. Где?
— На Улице Смолильщиков. В Ремеслах. Пятый дом от угла, если идти от церкви.
У Эржбеты запылали веснушчатые щеки. Она стала натягивать сапоги.
— Ну, развеселилась, — сказал Ликургус. — До свидания, Эржбета. Я уезжаю.
— Да. Счастливого пути и удач.
— Я…
— До свидания. Спасибо. Пошел вон.
Ликургус посмотрел на нее критически, подумал, пожал плечами, и вышел.
А Эржбета, наскоро одевшись, побежала в Ремесла, не помня себя. Хелье стоял на крыльце, беседуя с Гостемилом о чем-то. Эржбета, не показываясь им на глаза, стоя в тени дерева, долго смотрела на него. Они зашли в дом. Эржбета вздохнула и пошла обратно.
* * *
Семитысячное войско, обещанное Житнику, прибыло в Верхние Сосны. Та немалочисленная его часть, что была знакома с ландшафтом, удивилась, найдя на месте княжеского комплекса пепелище. Остальные удивились, не найдя стана с шатрами. Кинулись в селение, но жители не могли сказать по этому поводу ничего вразумительного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61