В течение одного только месяца армию бросали в районы смуты с полдюжины раз.
Манасии казалось, что все его королевство готово взорваться.
Эти ощущения усиливались кошмарами. Перетекая из ночи в ночь, они заставили короля присмотреться к этим двум людям, что тревожили его сон. К золотоволосому и голубоглазому. Для короля они превратились чуть ли не в реальность, и он теперь непрестанно думал о них, гадая, кто же это такие.
Когда состояние стало просто невыносимым, он призвал на поиски ответа лорда Фари и его магов. Сначала он решил все представить в облегченном виде, но понял, что никого этим не обманет, а лишь даст повод лорду Фари заметить его слабость.
Составили гороскопы, но толку не получили, поскольку все гороскопы противоречили друг другу. Боги спали, и небеса не давали ответа, пусть снотолкователи и пребывали в невежестве относительно данного факта.
Дюжину раз бросал король кости. Без результата.
Наконец лорд Фари распорядился привести раба-человека. Вопли от его мучений должны были бы умилостивить богов, а затем ему живому разрезали живот, чтобы маги могли погадать по внутренностям.
Манасия с большим интересом наблюдал за Фари, склонившимся над стонущей жертвой и принюхивающимся к разверстой ране.
— Здоровый запах, ваше величество, — доложил старый кудесник. — Хороший знак.
Он поднял комок кишок.
— Пощадите, пощадите, — застонала жертва.
Фари рассматривал внутренности.
— Еще лучше, ваше величество, — сказал он через минуту. — Эта хорошая крепкая кишка символизирует надежность проводимой вами политики, ваше величество.
Человек издал слабый вскрик, когда Фари потянул дальше.
— Прошу вас, — захныкал человек, — прошу вас.
— Ага! — сказал старый демон. — Вот где наши проблемы, ваше величество.
Он держал в лапе поблескивающий комок внутренностей. Из толстой кишки выпирали два тупых отростка.
— Вот опухоль, ваше величество, — сказал Фари. — Развилась на основной кишке. Видите, разделяется надвое?
Манасия согласно кивнул. Фари вытянул коготь и разрезал каждый отросток. Хлынула черная кровь.
— Матерь милосердная! — возопила жертва. И тут же обмякла без сознания.
Удовлетворенный полученной информацией, Фари бросил внутренности. Подползли два раба с ароматической водой и полотенцем, дабы маг мог сполоснуть лапы.
Фари принялся расхаживать взад и вперед, вытирая когти и размышляя. За это время два раба утащили человека прочь.
— Королю на обед понадобится его сердце, — крикнул он вслед рабам.
Наконец, когда Манасия уже потерял всякое терпение, Фари заговорил.
— Вот как я понял это, ваше величество, — сказал он. — Эта опухоль, боюсь, представляет действительно угрозу. Эти два отростка и отсасывали энергию из всего организма, как и два человека из кошмара мучают ваше величество. Из этих двух один король. Другой — маг.
— Ну и что из того, что один из них маг? — взревел Манасия. — Человеческая магия слишком слаба, чтобы представлять для нас угрозу.
— Это так, ваше величество, — сказал Фари. — Но возможно, что в союзе с королем этот маг обладает определенной опасной мощью. Точнее сказать не могу. Внутренности не дают ответа. Но вот что они мне сказали совершенно точно: сейчас эти двое — король и маг — разделены. Начинали они вместе, потом по каким-то причинам расстались. И в данный момент существуют независимо друг от друга.
— А когда они объединятся? — спросил король.
Фари вздохнул, вытирая последние капли крови с лап.
— Этого мне не открылось, ваше величество, — сказал он. Он бросил полотенце. Подполз раб и забрал его.
— Но что насчет моего вторжения? — не отставал король. — Сколько мне еще ждать? Мне кажется, чем дольше я жду, тем больше шансов у этих двух сил объединиться.
— Совершенно верно, ваше величество, — сказал Фари.
— Так посоветуй, — потребовал король. — Когда мне начинать вторжение?
Фари не колебался. В этом вопросе старый демон чувствовал себя вполне уверенно. Внутренности ясно показывали.
— Весной, ваше величество, — сказал он. — Сразу же, как сойдет снег.
— А что насчет того короля и мага? — спросил Манасия. — Они к тому времени соединятся?
— Не думаю, ваше величество, — сказал Фари. — Они слишком далеко друг от друга. А пока не задует великий ветер и не принесет их друг к другу, нам страшиться нечего.
Шторм, несущий воздушный корабль над равнинами Джаспера, длился чуть ли не неделю. Ярость ветров была сравнима разве что с любовными страстями в каюте Мефидии.
Для Сафара же наступило время удивительного путешествия к сердцу женщины.
По многим причинам Сафар, как правило, предпочитал компанию женщин. Он и вырос среди добрых и умных женщин. Ребенком сидел среди них, да так тихо, что вскоре о нем забывали, и он внимательно вслушивался в их беды и чаяния.
Сафар считал, что женщины более склонны к мечтаниям, нежели мужчины. Там, где мужчина видел лишь плоскую поверхность равнины, женщина отмечала тончайшие детали. Сафару не повезло в его первом столкновении с женщиной на любовном фронте. Астария глубоко уязвила его. Конечно, у него хватало ума не судить всех женщин по одной, но тем не менее страхи и сомнения оставались в его душе.
Мефидия рассеяла все их одним махом.
Мефидия же совсем по-другому относилась к их роману. Чувства ее были потрясены. Нравственность пошатнулась. Сафар никак не мог насытиться, что и нравилось Мефидии в молодых людях. Более того, он был уступчив. И самое главное, боготворил ее. С точки зрения Мефидии, именно эти три качества являлись величайшими преимуществами юности. У мужчин, разумеется. Но у Сафара было еще нечто — некая таинственность.
У Мефидии было немало романов; некоторые из-за денег, некоторые из-за страсти, а один или два даже по любви. Хотя с возрастом Мефидия начинала полагать, что все три эти разновидности ничем друг от друга не отличались, основываясь на любви к самой себе.
Больше всего в молодых людях Мефидия ценила их умение быть признательными. Просто женщине надлежало быть женщиной, и тогда она одерживала верх. Ведь молодые люди — нормально воспитанные молодые люди — настолько привыкли подчиняться матерям, что охотно передавали ответственность за решения другой женщине. А уж Мефидия умела завлекать одним взглядом. Возбуждать одним прикосновением. Удерживать в повиновении одной нахмуренной бровью.
Опытная актриса, Мефидия справилась бы с любым мужчиной, но с молодыми было легче. К тому же и веселее. Как частенько говаривал Чейз: «Хозяйка любит свои игрушки, этого у нее не отнимешь. Любит их новенькими, с ключиком, чтобы заводились».
Сафар тоже мог превратиться в такую вот игрушку, хотя она и спасла его в пустыне исключительно по доброте. Когда он поправился и она увидела, что личность у него под стать внешности, то решила, что место ему — в ее постели. Мефидия становилась привередливой женщиной, когда речь шла о партнере по сексу. Если даже глаз ее и останавливался на выпуклых мужских достоинствах, она вовсе не стремилась автоматически тут же проверить его энергичность в действии.
Что на самом деле привлекало Мефидию в Сафаре, так это его сущность мага. Она ощущала красоту, мощь и страсть его таланта. К тому же Сафар не только был чрезвычайно активен в постели — она уже давно не видела такой мужской силы, — но обладал и добрым сердцем. По натуре своей Сафар спешил считать любого человека другом, пока тот не уверял его, что является врагом. Это характерная черта юности, и скорее благородная, нежели нелепая. Эта черта зачастую приводит к несчастьям и быстро изживается в человеке.
Какое-то время Мефидия опасалась Сафара как мага. Вернее, переживала, что если не будет достаточно осторожно обращаться с этой частью его натуры, то повредит в первую очередь доброте юноши. И тогда злобный черный маг, каким бы мог стать Сафар Тимур, явил бы собою угрозу миру.
Несмотря на всю привлекательность Сафара, Мефидия долго удерживала свои страсти. Более того, она полагала, что лучше ей вообще удержаться от этого романа. И лишь происшествие в Кишаате вырвало ее из мрачных раздумий.
Мефидия считала, что за свою долгую жизнь видела почти все. Она побывала во многих королевствах, встречалась со множеством людей. Не раз сталкивалась с опасностью и злобой; но в душе полагала, что добро перевешивает зло, а радости в жизни больше, нежели напастей, и всю свою работу посвящала тому, чтобы и других убеждать в том же.
Как колдунья, она прекрасно знала, что маги и колдуны помышляют лишь о зле. Ей удавалось избежать подобных искушений. Для Мефидии магия шла от сути самой земли. Она верила, что ее могущество происходит от природы, которую она воспринимала как любящую бабушку.
Существо из Кишаата здорово поколебало это ее представление. Когда оно восстало из земли, казалось, будто сама природа бросилась на нее. У этой природы, вдруг показавшей свою истинную суть, оказалась морда шакала. В тот ужасный момент, когда над нею нависла тварь, она подумала, что сейчас лишится не только жизни, но и души.
Сафар спас ей и то и другое.
И она бросилась в его объятия за покоем, безопасностью и со всей радостью живого существа. Целую неделю она укрывалась в этих объятиях, забывая об ужасе, вызванном появлением той твари. Но страхи все же давали о себе знать. Поздно ночью, когда бушевал шторм, а Сафар спал, она выпускала эти страхи по очереди и изучала их.
В конце концов она пришла к выводу, что чудище из Кишаата являлось предзнаменованием. Первым несчастьем из многих грядущих.
Инстинкты подсказывали ей, что совладать с этими напастями по плечу лишь Сафару.
Как только она пришла к этой мысли, она поняла, что ей не удержать его. Сафар просто не мог оставаться всю жизнь в цирке. Его ждет жизнь гораздо более счастливая здесь, с ними, но если Сафар отвергнет свою судьбу, то для него это будет равнозначно трагедии, которую не искупит никакое счастье. И однажды на Мефидию все равно ляжет печальная обязанность указать ему мрачную дорогу судьбы.
Она ничего не сказала Сафару. Вместо этого в подходящий момент ненавязчиво расспрашивала о подробностях прошлой жизни. И все им рассказанное лишь подтверждало ее выводы. Он поведал о видении с Хадин и катастрофе, о своих опасениях за грядущие несчастья, о стремлении к знаниям в Вал арии, об открытии демона Аспера и о том, чем все закончилось. Он показал ей каменную черепашку, подаренную Нерисой, и Мефидия вместе с ним скорбно прислушивалась к слабо пульсирующей жизни внутри идола.
— Какой же я был дурак в своих попытках отыскать ответ, — горько сказал Сафар. — А если нашел бы, что бы стал делать с ним сын гончара из Кирании?
Затем он поклялся ей в вечной любви, пообещал навсегда остаться с ней и никогда не возвращаться к унылому существованию прикованного к земле смертного, изумленно взирающего на пролетающий над головой воздушный корабль.
Мефидия промолчала. Не стоило пока делиться с ним своими раздумьями.
Но она должна была позаботиться о том, чтобы Сафар во всеоружии встретил предначертанное ему.
Она решила, что за оставшееся время обучит его всему, что сама знает, отдаст всю любовь, все чувства, что берегла для себя, для своей защиты от мира. Она должна внушить ему веру в себя. А затем, когда придет пора, она соберется с силами и укажет ему судьбоносную дорогу.
Шторма продолжались, прерываясь изредка на день. Ветра продолжали нести их над равнинами Джаспера.
В тех краях, над которыми пролетал воздушный корабль, они видели много горя. Разрушенные деревни и вытоптанные поля, по которым прошествовали армии. Даже под проливными дождями брели по дорогам тысячи беженцев, направляясь к известной цели. Видели они и поля боев, покрытые трупами людей и животных.
Эти зрелища опечалили актеров. Теперь люди если и обменивались словами, то лишь по необходимости. Больше всех опечалился Сафар, глаз не сводивший с открывающейся внизу картины.
Однажды им пришлось перелетать через невысокий горный кряж. Когда они вырвались из плена облаков, их встретило солнце и бодрящий воздух.
Они летели над широкой безмятежной долиной. В буйной зелени долины бежали голубые ручейки, ярко раскрашенные дома деревень стояли в тени разросшихся садов. Все выглядело здоровым и процветающим, без признаков тех бедствий, что встречались ранее.
Свежий ветер погнал воздушный корабль вперед. В дальнем конце долины располагался небольшой город, за жемчужными стенами которого поднимались изящные строения.
Сафар склонился над ограждением. Открывшееся зрелище вызвало улыбку на его лице.
— Что это за место? — спросил он.
— Город Сампитей, — сказала Мефидия. — Здесь мы еще ни разу не выступали. Но слышали только хорошее. Мне рассказывали: здесь настоящий рай для артистов.
Сафар задумался, смутно припоминая уроки географии, данные Губаданом. Затем он вспомнил эти расстилающиеся внизу белые шелковичные сады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Манасии казалось, что все его королевство готово взорваться.
Эти ощущения усиливались кошмарами. Перетекая из ночи в ночь, они заставили короля присмотреться к этим двум людям, что тревожили его сон. К золотоволосому и голубоглазому. Для короля они превратились чуть ли не в реальность, и он теперь непрестанно думал о них, гадая, кто же это такие.
Когда состояние стало просто невыносимым, он призвал на поиски ответа лорда Фари и его магов. Сначала он решил все представить в облегченном виде, но понял, что никого этим не обманет, а лишь даст повод лорду Фари заметить его слабость.
Составили гороскопы, но толку не получили, поскольку все гороскопы противоречили друг другу. Боги спали, и небеса не давали ответа, пусть снотолкователи и пребывали в невежестве относительно данного факта.
Дюжину раз бросал король кости. Без результата.
Наконец лорд Фари распорядился привести раба-человека. Вопли от его мучений должны были бы умилостивить богов, а затем ему живому разрезали живот, чтобы маги могли погадать по внутренностям.
Манасия с большим интересом наблюдал за Фари, склонившимся над стонущей жертвой и принюхивающимся к разверстой ране.
— Здоровый запах, ваше величество, — доложил старый кудесник. — Хороший знак.
Он поднял комок кишок.
— Пощадите, пощадите, — застонала жертва.
Фари рассматривал внутренности.
— Еще лучше, ваше величество, — сказал он через минуту. — Эта хорошая крепкая кишка символизирует надежность проводимой вами политики, ваше величество.
Человек издал слабый вскрик, когда Фари потянул дальше.
— Прошу вас, — захныкал человек, — прошу вас.
— Ага! — сказал старый демон. — Вот где наши проблемы, ваше величество.
Он держал в лапе поблескивающий комок внутренностей. Из толстой кишки выпирали два тупых отростка.
— Вот опухоль, ваше величество, — сказал Фари. — Развилась на основной кишке. Видите, разделяется надвое?
Манасия согласно кивнул. Фари вытянул коготь и разрезал каждый отросток. Хлынула черная кровь.
— Матерь милосердная! — возопила жертва. И тут же обмякла без сознания.
Удовлетворенный полученной информацией, Фари бросил внутренности. Подползли два раба с ароматической водой и полотенцем, дабы маг мог сполоснуть лапы.
Фари принялся расхаживать взад и вперед, вытирая когти и размышляя. За это время два раба утащили человека прочь.
— Королю на обед понадобится его сердце, — крикнул он вслед рабам.
Наконец, когда Манасия уже потерял всякое терпение, Фари заговорил.
— Вот как я понял это, ваше величество, — сказал он. — Эта опухоль, боюсь, представляет действительно угрозу. Эти два отростка и отсасывали энергию из всего организма, как и два человека из кошмара мучают ваше величество. Из этих двух один король. Другой — маг.
— Ну и что из того, что один из них маг? — взревел Манасия. — Человеческая магия слишком слаба, чтобы представлять для нас угрозу.
— Это так, ваше величество, — сказал Фари. — Но возможно, что в союзе с королем этот маг обладает определенной опасной мощью. Точнее сказать не могу. Внутренности не дают ответа. Но вот что они мне сказали совершенно точно: сейчас эти двое — король и маг — разделены. Начинали они вместе, потом по каким-то причинам расстались. И в данный момент существуют независимо друг от друга.
— А когда они объединятся? — спросил король.
Фари вздохнул, вытирая последние капли крови с лап.
— Этого мне не открылось, ваше величество, — сказал он. Он бросил полотенце. Подполз раб и забрал его.
— Но что насчет моего вторжения? — не отставал король. — Сколько мне еще ждать? Мне кажется, чем дольше я жду, тем больше шансов у этих двух сил объединиться.
— Совершенно верно, ваше величество, — сказал Фари.
— Так посоветуй, — потребовал король. — Когда мне начинать вторжение?
Фари не колебался. В этом вопросе старый демон чувствовал себя вполне уверенно. Внутренности ясно показывали.
— Весной, ваше величество, — сказал он. — Сразу же, как сойдет снег.
— А что насчет того короля и мага? — спросил Манасия. — Они к тому времени соединятся?
— Не думаю, ваше величество, — сказал Фари. — Они слишком далеко друг от друга. А пока не задует великий ветер и не принесет их друг к другу, нам страшиться нечего.
Шторм, несущий воздушный корабль над равнинами Джаспера, длился чуть ли не неделю. Ярость ветров была сравнима разве что с любовными страстями в каюте Мефидии.
Для Сафара же наступило время удивительного путешествия к сердцу женщины.
По многим причинам Сафар, как правило, предпочитал компанию женщин. Он и вырос среди добрых и умных женщин. Ребенком сидел среди них, да так тихо, что вскоре о нем забывали, и он внимательно вслушивался в их беды и чаяния.
Сафар считал, что женщины более склонны к мечтаниям, нежели мужчины. Там, где мужчина видел лишь плоскую поверхность равнины, женщина отмечала тончайшие детали. Сафару не повезло в его первом столкновении с женщиной на любовном фронте. Астария глубоко уязвила его. Конечно, у него хватало ума не судить всех женщин по одной, но тем не менее страхи и сомнения оставались в его душе.
Мефидия рассеяла все их одним махом.
Мефидия же совсем по-другому относилась к их роману. Чувства ее были потрясены. Нравственность пошатнулась. Сафар никак не мог насытиться, что и нравилось Мефидии в молодых людях. Более того, он был уступчив. И самое главное, боготворил ее. С точки зрения Мефидии, именно эти три качества являлись величайшими преимуществами юности. У мужчин, разумеется. Но у Сафара было еще нечто — некая таинственность.
У Мефидии было немало романов; некоторые из-за денег, некоторые из-за страсти, а один или два даже по любви. Хотя с возрастом Мефидия начинала полагать, что все три эти разновидности ничем друг от друга не отличались, основываясь на любви к самой себе.
Больше всего в молодых людях Мефидия ценила их умение быть признательными. Просто женщине надлежало быть женщиной, и тогда она одерживала верх. Ведь молодые люди — нормально воспитанные молодые люди — настолько привыкли подчиняться матерям, что охотно передавали ответственность за решения другой женщине. А уж Мефидия умела завлекать одним взглядом. Возбуждать одним прикосновением. Удерживать в повиновении одной нахмуренной бровью.
Опытная актриса, Мефидия справилась бы с любым мужчиной, но с молодыми было легче. К тому же и веселее. Как частенько говаривал Чейз: «Хозяйка любит свои игрушки, этого у нее не отнимешь. Любит их новенькими, с ключиком, чтобы заводились».
Сафар тоже мог превратиться в такую вот игрушку, хотя она и спасла его в пустыне исключительно по доброте. Когда он поправился и она увидела, что личность у него под стать внешности, то решила, что место ему — в ее постели. Мефидия становилась привередливой женщиной, когда речь шла о партнере по сексу. Если даже глаз ее и останавливался на выпуклых мужских достоинствах, она вовсе не стремилась автоматически тут же проверить его энергичность в действии.
Что на самом деле привлекало Мефидию в Сафаре, так это его сущность мага. Она ощущала красоту, мощь и страсть его таланта. К тому же Сафар не только был чрезвычайно активен в постели — она уже давно не видела такой мужской силы, — но обладал и добрым сердцем. По натуре своей Сафар спешил считать любого человека другом, пока тот не уверял его, что является врагом. Это характерная черта юности, и скорее благородная, нежели нелепая. Эта черта зачастую приводит к несчастьям и быстро изживается в человеке.
Какое-то время Мефидия опасалась Сафара как мага. Вернее, переживала, что если не будет достаточно осторожно обращаться с этой частью его натуры, то повредит в первую очередь доброте юноши. И тогда злобный черный маг, каким бы мог стать Сафар Тимур, явил бы собою угрозу миру.
Несмотря на всю привлекательность Сафара, Мефидия долго удерживала свои страсти. Более того, она полагала, что лучше ей вообще удержаться от этого романа. И лишь происшествие в Кишаате вырвало ее из мрачных раздумий.
Мефидия считала, что за свою долгую жизнь видела почти все. Она побывала во многих королевствах, встречалась со множеством людей. Не раз сталкивалась с опасностью и злобой; но в душе полагала, что добро перевешивает зло, а радости в жизни больше, нежели напастей, и всю свою работу посвящала тому, чтобы и других убеждать в том же.
Как колдунья, она прекрасно знала, что маги и колдуны помышляют лишь о зле. Ей удавалось избежать подобных искушений. Для Мефидии магия шла от сути самой земли. Она верила, что ее могущество происходит от природы, которую она воспринимала как любящую бабушку.
Существо из Кишаата здорово поколебало это ее представление. Когда оно восстало из земли, казалось, будто сама природа бросилась на нее. У этой природы, вдруг показавшей свою истинную суть, оказалась морда шакала. В тот ужасный момент, когда над нею нависла тварь, она подумала, что сейчас лишится не только жизни, но и души.
Сафар спас ей и то и другое.
И она бросилась в его объятия за покоем, безопасностью и со всей радостью живого существа. Целую неделю она укрывалась в этих объятиях, забывая об ужасе, вызванном появлением той твари. Но страхи все же давали о себе знать. Поздно ночью, когда бушевал шторм, а Сафар спал, она выпускала эти страхи по очереди и изучала их.
В конце концов она пришла к выводу, что чудище из Кишаата являлось предзнаменованием. Первым несчастьем из многих грядущих.
Инстинкты подсказывали ей, что совладать с этими напастями по плечу лишь Сафару.
Как только она пришла к этой мысли, она поняла, что ей не удержать его. Сафар просто не мог оставаться всю жизнь в цирке. Его ждет жизнь гораздо более счастливая здесь, с ними, но если Сафар отвергнет свою судьбу, то для него это будет равнозначно трагедии, которую не искупит никакое счастье. И однажды на Мефидию все равно ляжет печальная обязанность указать ему мрачную дорогу судьбы.
Она ничего не сказала Сафару. Вместо этого в подходящий момент ненавязчиво расспрашивала о подробностях прошлой жизни. И все им рассказанное лишь подтверждало ее выводы. Он поведал о видении с Хадин и катастрофе, о своих опасениях за грядущие несчастья, о стремлении к знаниям в Вал арии, об открытии демона Аспера и о том, чем все закончилось. Он показал ей каменную черепашку, подаренную Нерисой, и Мефидия вместе с ним скорбно прислушивалась к слабо пульсирующей жизни внутри идола.
— Какой же я был дурак в своих попытках отыскать ответ, — горько сказал Сафар. — А если нашел бы, что бы стал делать с ним сын гончара из Кирании?
Затем он поклялся ей в вечной любви, пообещал навсегда остаться с ней и никогда не возвращаться к унылому существованию прикованного к земле смертного, изумленно взирающего на пролетающий над головой воздушный корабль.
Мефидия промолчала. Не стоило пока делиться с ним своими раздумьями.
Но она должна была позаботиться о том, чтобы Сафар во всеоружии встретил предначертанное ему.
Она решила, что за оставшееся время обучит его всему, что сама знает, отдаст всю любовь, все чувства, что берегла для себя, для своей защиты от мира. Она должна внушить ему веру в себя. А затем, когда придет пора, она соберется с силами и укажет ему судьбоносную дорогу.
Шторма продолжались, прерываясь изредка на день. Ветра продолжали нести их над равнинами Джаспера.
В тех краях, над которыми пролетал воздушный корабль, они видели много горя. Разрушенные деревни и вытоптанные поля, по которым прошествовали армии. Даже под проливными дождями брели по дорогам тысячи беженцев, направляясь к известной цели. Видели они и поля боев, покрытые трупами людей и животных.
Эти зрелища опечалили актеров. Теперь люди если и обменивались словами, то лишь по необходимости. Больше всех опечалился Сафар, глаз не сводивший с открывающейся внизу картины.
Однажды им пришлось перелетать через невысокий горный кряж. Когда они вырвались из плена облаков, их встретило солнце и бодрящий воздух.
Они летели над широкой безмятежной долиной. В буйной зелени долины бежали голубые ручейки, ярко раскрашенные дома деревень стояли в тени разросшихся садов. Все выглядело здоровым и процветающим, без признаков тех бедствий, что встречались ранее.
Свежий ветер погнал воздушный корабль вперед. В дальнем конце долины располагался небольшой город, за жемчужными стенами которого поднимались изящные строения.
Сафар склонился над ограждением. Открывшееся зрелище вызвало улыбку на его лице.
— Что это за место? — спросил он.
— Город Сампитей, — сказала Мефидия. — Здесь мы еще ни разу не выступали. Но слышали только хорошее. Мне рассказывали: здесь настоящий рай для артистов.
Сафар задумался, смутно припоминая уроки географии, данные Губаданом. Затем он вспомнил эти расстилающиеся внизу белые шелковичные сады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69