Он был сражен, узнав, что до ближайшего поселка шагать по бездорожью километров десять.
— Мы не прокладываем дорог среди Деревьев, — сказал Тембеси, отец Дъюанда. — В этом все дело.
Рассвело, а они все еще шли. Но в ландшафте, угадывающемся в свете раннего утра, Фландри обнаружил новый повод наслаждаться чудесами жизни.
Почва была низкая, сырая, верхний слой составлял мягкий ярко-зеленый торф, похожий на мох. На нем миллионами капелек сверкала роса. Туман клубился и перетекал из одной ложбины в другую, редея с каждой секундой по мере того, как поднималось солнце. Сырость заполняла рот и нос. Он шел, высоко поднимая ноги, почти бесшумно, через пружинящую поросль. Молчаливые люди, шедшие рядом в тумане, как призраки, не могли избавить от навязчивого ощущения, что он спит.
Перед ним, вырвавшиеся из тумана в яркое небо, встали Деревья Ранау.
Их было, наверное, больше тысячи, но Фландри мог видеть лишь несколько одновременно. Они росли очень далеко друг от Друга, между стволами не меньше километра. А еще они были очень большие.
Когда Дъюанда говорил об этих деревьях, что они достигают двухсот метров в высоту и живут около десяти тысяч терранских лет, Фландри представлял себе нечто вроде секвойи, знакомой ему по Терре. Но Юнан Бизар — не Терра. Великие Деревья оказались в несколько раз толще; просто невероятно, что могли существовать такие горы органического происхождения с корнями вместо подножий. Метров на пятьдесят ствол был голый, потом начинал разветвляться, вначале толстыми, потом все более тонкими ветвями. Самые тонкие и высокие веточки были под стать терранскому дубу, самые низкие сами могли сойти за лес. Количество пятиконечных листьев, каждый из которых имел зеркальную поверхность снизу, превосходило, казалось, число видимых звезд. Даже если учесть меньшую силу тяжести на Юнан Бизар, трудно было сказать, как могли удерживаться в воздухе такие огромные стволы. Вероятно, это объяснялось тем, что на не уступающий по прочности металлу ствол наращивалась наилегчайшая порода, вроде терранской бальзы, с грубой серой корой. Слабый ветерок, привычный для этих мест, шевелил верхние листья, и они отражали зеркальной изнанкой солнечный свет далеко вниз, на нижнюю листву, не давая ей зачахнуть в тени.
Но Фландри было не до попыток объяснить увиденное. Он просто застыл на месте. Деревья закрывали собою все небо, солнечный свет мигал, дрожал, переливался в кронах, подобно пламени. Остальные, поняв состояние Фландри, тоже остановились, поджидая его. Все молчали.
Терранин обрел наконец дар речи, когда они снова тронулись в путь.
— Ваши люди в основном арендаторы? Редкий случай здесь, как я понимаю?
Тембеси — большой, с будто из камня высеченным непреклонным лицом, — ответил не спеша:
— Не совсем понимаю, какой смысл вы вкладываете в эти слова. С самого начала колонизации стало ясно, что свободный фермер здесь обречен. Большие наделы не могли себя окупить, а с маленьких участков все шло на собственный прокорм, на продажу не оставалось ничего. Плюс ко всему — много денег уходило на противоядие, чтобы думать о какой-либо модернизации. Один неудачный год — и вы вынуждены продать часть земли богачу, владельцу плантаций, только чтобы просто оплатить пилюли. Ферма становилась совсем крохотной, она уже не способна была прокормить, владелец залезал в долги, и если он в конце концов не попадал в рабство, это могло считаться удачей.
Наши предки, крестьяне, предвидели подобную участь — утрату земли. Они все распродали и перебрались сюда, где еще были условия для свободной и независимой жизни. Место было к тому времени необжитое — это во-первых; нужна была наличность для приобретения разного инвентаря и таблеток. Во-вторых, земля здесь была слишком скудной, чтобы на нее могли польститься богачи, которые всегда найдут повод вытеснить слабых. В-третьих, привлекала удаленность от коррупции, от грязи городов, от невежества и нищеты деревень. В-четвертых, возникла взаимовыручка, которая не дала бы распасться новой общине. Все это мы нашли здесь, среди Деревьев.
К этому моменту они вышли из леса и входили в Священную Рощу. Было вовсе не темно, как ожидал Фландри, когда они вступили под сень первого гиганта. Сама крыша из листьев служила источником света: листья мерцали, сверкали, вспыхивали, рассыпая солнечные зайчики по всему пространству. Маленькие зверушки сновали вокруг огромного корня, выпиравшего из земли серой стеной чего-то, напоминающего мох. Язычками огня тут и там сверкали в листве золотистые кетжил. Они пели, и их щебет сливался с вечным неумолчным шелестом, словно исходящий из далекого водопада, звуки которого разносились далеко в тишине и покое. Находясь рядом с Деревом, трудно было составить представление о его высоте. Слишком оно было огромно. Его нужно было просто принять как данность, оно как бы заслоняло собой полмира. Глядя вперед, на зеленые лужайки, казалось, что стоишь под сводом шепчущихся солнц, поддерживаемым парящими колоннами. И по ковру этих лужаек кто-то щедрой рукой рассыпал мириады белых цветков.
Дъюанда оторвал полный благоговения взгляд от Фландри и краснея признался:
— Отец, я стыжусь, что хотел изменить все это.
— Ты хотел этого не со зла, — сказал Тембеси. — Ты был слишком молод, чтобы понять простую истину: трехсотлетние традиции обладают большей мудростью, чем любой человек. — Он слегка склонил голову, обернувшись к терранину: — Не могу выразить, как я признателен вам за спасение моего сына.
— А, пустяки, — пробормотал Фландри. — Вы ведь тоже помогли мне.
— Но не бескорыстно. Вот видишь, Дъюанда, твои старейшины совсем не похожи на дряхлых стариков, как ты полагал. Мы тоже мечтаем изменить жизнь Деревьев, и даже больше, чем ты представлял себе.
— Значит, придут терране! — возбужденно воскликнул мальчик.
— Ну, не совсем так… — задумчиво произнес Фландри. Он оглядел остальных. Пылкий Дъюанда, твердый Тембеси, простоватый Кемул, загадочная Луанг, держащая его за руку… Он верил, что может положиться на них. Но ничего не знал о других, стоявших поодаль.
— Не стоит говорить сейчас обо всем. Может статься, у Биоконтроля есть здесь уши.
— Об этом мы позаботились, — сказал Тембеси. — Все, кого вы здесь сейчас видите, — с моего родного Дерева, из моего клана, если угодно, потому что каждое Дерево — это единокровная родня. Мы рассуждали на тему о свободе достаточно долго. Большинству из них можно доверять. Не исключены, разумеется, робость, предательство или неосторожность с чьей-либо стороны, но таких людей не много.
— Достаточно одного, — хмыкнул Кемул.
— Как может произойти утечка информации? — продолжал Тембеси. — Следующий регулярный торговый рейс — через несколько недель. Я уже позаботился, чтобы ни один караван до этого не отправился отсюда. Наши самолеты охраняются. Идти пешком — это тридцать дней до ближайшего центра. Невозможно.
— При условии, что кому-нибудь не выдали в распределителе таблеток авансом — под благовидным предлогом, разумеется, — сказал Фландри. — Хотя постойте! Ведь у распределителя есть радиосвязь с Биоконтролем!
Тембеси мрачно усмехнулся:
— Потому и случаются тут у нас иногда странные вещи с непопулярными служащими распределителя: то один сорвется случайно с ветки, то другого дикий зверь загрызет, да так, что не найти останков… Но все это ерунда. Сейчас в распределителе работает мой племянник, тоже член нашей организации.
Фландри кивнул, нисколько не удивившись. Даже самые злодейские правительства вынуждены иметь в своих рядах определенный процент достойных граждан, которые при первом удобном случае становятся ярыми врагами системы.
— Ну что ж, значит, пока мы в безопасности, — заключил он. — Вароу с ног собьется, разыскивая меня. Сюда они сунутся в последнюю очередь.
— И вы освободите наш народ! — в новом приливе энтузиазма вскричал Дъюанда.
Фландри предпочел бы менее мелодраматичный призыв, но, не желая огорчать юношу, он ничего не сказал на это и обратился к Тембеси:
— Я вижу, вам здесь не так уж и плохо. Причем вы чрезвычайно консервативны. Вы отдаете себе отчет, как изменится ваша жизнь, если Юнан Бизар войдет в межгалактическое сообщество? Вы готовы к этому? Стоит ли все рушить только во имя победы над Биоконтролем?
— Вот и я неоднократно спрашивала его об этом, — сказала Луанг. — Безрезультатно. Он для себя уже все решил.
— Стоит, — ответил Тембеси. — Да, мы независимы, но какой ценой нам дается эта независимость! Мы не можем позволить себе иметь столько детей, сколько хотим. Если их будет слишком много, Дерево не прокормит. Мы не можем купить новые вещи. О путешествиях и говорить не приходится. У нас есть выбор занятий, однако очень скудный. Мы можем говорить, что думаем. Но говорить особенно не о чем. И потом, эти пилюли, пилюли, пилюли! Сколько на них уходит денег! Мы боимся, что богачи пронюхают про нашу страну и отнимут ее у нас. А наши сыновья смотрят на звезды, мучаются вопросом, что там и кто там, не получают ответа, стареют и умирают, так ничего и не узнав.
Фландри опять кивнул. Еще одно обычное явление: революции совершаются не рабами или голодающим пролетариатом, а людьми более или менее свободными, способными оценить, что они имеют и что получат в результате.
— Мне кажется, что восстание или мятеж сами по себе не принесут успеха, если только вся планета не поддержит нас. Нужно продумать это.
Лица окружающих напряглись. Тембеси сказал за всех:
— Мы не хотим умереть бесцельно. Мы обсуждали эту тему и раньше и пришли к решению. Мечта отцов — наша воля. Если люди Дерева должны пойти на риск — они пойдут. Если мы проиграем, то не станем дожидаться казни. Мы возьмем детей на руки и бросимся вниз с самой высокой ветки. Тогда Дерево примет нас к себе и мы станем его листьями, освещаемыми солнцем.
Хотя было совсем не холодно, Фландри пробрал озноб. К этому времени они подошли к стволу одного Дерева. Тембеси остановился.
— Это дерево мы называем Дерево Где Гнездо Кетжил, — сказал он. — Моя родина. Добро пожаловать, освободитель.
Фландри взглянул на убегавшие в вышину пластиковые ступеньки, врезанные в кору дерева. С интервалами располагались площадки для отдыха, увитые декоративным плющом. Лестница поднималась так высоко, что терялась из виду. Вздохнув, он стал подниматься вслед за проводником.
Дойдя до нижней ветки, Фландри увидел, что это была широкая извилистая дорога, забиравшая вверх. Никаких перил. С головокружительной высоты он видел под собой землю. Ему стало не по себе. Несмолкаемый шелест, который он слышал и раньше, окружал его теперь со всех сторон — громкий и отчетливый в зеленом море с несметным количеством крохотных огоньков отраженного солнца. На ответвлениях ветки стояли строения с красивыми куполами, часто полуцилиндрами, иногда их поддерживали тонкие гибкие подпорки, Это были дома. Вокруг в изобилии росли травы-сорняки, похожие на тростник; их, по-видимому, использовали в качестве строительного материала; глубокие их корни уходили в кору Дерева. Вместо дверей хлопали на ветру соломенные шторы. Внимание Фландри привлекло странное остроконечное сооружение в цветущем дерне.
— А это что? — спросил он.
— Часовня. Там боги. Глубоко в дереве проходит туннель, в него из часовни спускается юноша, когда приходит срок стать мужчиной. Он там остается всю ночь. Больше сказать не могу, — благоговейным шепотом, почти заглушаемым шумом листвы, произнес Дъюанда.
— Остальные постройки — склады, заводы и прочее, — сказал Тембеси с очевидным желанием сменить тему разговора. — Пойдемте выше, туда, где живут люди.
Чем выше они поднимались, тем светлее и просторнее становилось. Здания уже были поменьше, весело разукрашенные. Они также группировались кучками на разветвлениях веток, и лишь немногие прикреплялись к главному стволу. Босые жители непринужденно ходили по тонким и качавшимся под их ногами участкам «земли», совершенно так же, как если бы это и вправду была земля. Только маленьких детей вели на поводке или ограничивали им пространство плетеными загончиками. Это племя внешне ничем не отличалось от знакомых уже Фландри, разве что узором разноцветных одежд. Хлопоты по дому женщин, незамысловатая кухонная утварь, которые удалось заметить Фландри через распахнутые «двери» — все было то же самое. Но отличие все-таки имелось. Тонкое, но вместе с тем очень важное — дружелюбие. Они не пялились на чужаков, как другие, пихаясь локтями и вытаращив глаза. Оно проявлялось в любезности, с которой они пропускали незнакомца в наиболее узких и стесненных проходах, а также в их мягкой, неспешной речи. Отличие наблюдалось и в отношении к лидерам типа Тембеси — оно было уважительным, но не подобострастным; в смехе, который звучал чаще и совсем не так фальшиво, как везде в других местах; в серенаде, которую парень пел девушке, аккомпанируя себе на старой японской гитаре и небрежно болтая ногами над бездной, где гулял ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38