Струйка крови застыла на щеке погибшего и на воротнике рубашки, и левом рукаве. Пистолет «беретта» лежал в небольшой лужице у ног погибшего.
— Похоже на то, что пальцевых отпечатков вы здесь не найдете. — обратился Хутиэли к эксперту.
— Нет, конечно, — покачал головой Фаин. — Всю ночь шел дождь, а пистолет, выпав из руки, упал в воду, тут еще и грязь…
— Самоубийство? — сказал инспектор.
— Да, — кивнул эксперт. — Он пришел сюда, когда началась гроза. Гремел гром, и выстрела никто не слышал. Брукнер держал пистолет в левой руке, вот смотрите — пальцы сжаты таким образом, что понятно: перед смертью Брукнер держал в руке какой-то предмет. Положение пистолета — смотрите сюда — показывает, что выпал он из левой руки Брукнера.
— Он что, был левша? — поинтересовался Хутиэли.
— Да, представьте себе, — сказал эксперт. — Об этом я уже спрашивал у хозяина виллы… Если вы не против, инспектор, я разрешу унести тело.
Хутиэли внимательно осмотрел труп, Беркович следил за взглядом шефа, а сам думал о том, что даже потеряв последнюю надежду, он никогда не пустит себе пулю в висок. Беркович не понимал самоубийц и всегда считал, что в психике этих людей есть наверняка какие-то отклонения от нормы, проявляющиеся в критических обстоятельствах. Сержант вглядывался в лицо Брукнера, желая разглядеть нечто, подтверждающее его гипотезу, но ничего не нашел — обычное лицо израильтянина средних лет, жесткий изгиб губ.
— Он умер в промежутке от полуночи до часа ночи, — сказал эксперт, когда медики положили тело на носилки и понесли к машине. — То есть вскоре после того, как ушел от Толедано. Все совпадает: сказал, что идет проветриться, а сам направился к морю и застрелился.
— Похоже на то, — согласился инспектор и, кивнув Берковичу, направился к дому.
В холле первого этажа сидели в креслах четверо: Охана Толедано и его вчерашние гости, поднятые с постелей и привезенные на виллу для снятия показаний. После обмена любезностями и знакомства инспектор сказал:
— Я одного не могу понять, господа. Брукнер сказал, что пойдет прогуляться, и не вернулся. А вы через час-другой разъехались по домам, даже не поинтересовавшись, куда делся один из гостей?
— Ничего странного, — ответил за всех Толедано. — Эта причуда Альберта всем известна. Он почти каждый раз уходит, не прощаясь, а вчера Альберт находился в таком состоянии, что понятно было: он хочет побыть один.
— Но когда вы уезжали, — обратился Хутиэли к гостям Толедано, — то должны были увидеть на стоянке машину Брукнера и понять, что никуда он не уехал…
— Я поставил машину на соседней улице, — сказал Ниссим Бартана, директор небольшого завода по ремонту лифтов. — Я не мог видеть машину Альберта. К тому же шел дождь, я быстро добежал до машины и не смотрел по сторонам.
— Верно, — кивнул Хаим Мендель, начальник отделения банка «Апоалим». — Моя машина стояла перед домом, но я не смотрел по сторонам, дождь лил как из ведра.
— Я уезжал последним, — степенно добавил Сильван Динкин, строительный подрядчик из Модиина. — Не хотел ехать в дождь и дождался, когда лить стало меньше. О том, что Альберт не вернулся, я к тому времени и думать забыл.
— Ливень кончился около четырех, — напомнил Хутиэли.
— Да, — согласился Динкин. — Мы с Оханой сидели вот здесь и разговаривали. Толедано подтверждающе кивнул.
— Вы говорите, что Брукнер был мрачен, — сказал инспектор. — Вы знали, чем это было вызвано. Вы пытались отвлечь его от мыслей о банкротстве? Вы видели в его поведении что-нибудь, что навело бы вас на мысль…
— О том, что Альберт собирается покончить с собой? — спросил Толедано. — Нет, честно говоря, лично мне такой поворот событий и в голову не приходил. Конечно, положение у Альберта было ужасным, новых кредитов банки ему не дали бы…
— Точно, — подтвердил Мендель. — Я лично не дал бы, хотя и знаю… знал Альберта не первый год.
— Прошу прощения, — подал голос сержант Беркович, который до этой минуты молча вглядывался в лица присутствовавших и размышлял над той единственной зацепкой, которая, как ему казалось, могла изменить ход расследования. — Прошу прощения, а в промежутке от полуночи до часа кто-нибудь выходил на улицу? Я имею в виду, — пояснил Беркович свою мысль, — он мог бы слышать выстрел или вообще увидеть что-то странное… фигуру Брукнера с пистолетом в руке, например.
— Ну что вы, — всплеснул руками Толедано. — Если бы кто-нибудь из нас что-то увидел, мы бы давно об этом сказали, верно?
Гости согласно кивнули.
— А выходили все, — продолжал Толедано. — Ведь хлынул ливень, первый за многие месяцы, и мы один за другим выходили на веранду подышать. На веранду ведь ни капли не попадает.
— Понятно, — протянул Беркович. — Значит, если бы и Брукнер дышал воздухом на веранде, вы его непременно увидели бы?
— Безусловно, — твердо сказал Толедано. — Когда я выходил, на веранде никого не было.
— А вы… — Беркович обвел взглядом гостей.
— Никого, — подтвердил Мендель. — Я выходил последним, гроза уже стихала. Я и не думал, что застану на веранде Арнольда, ведь если бы он там был, мне бы об этом сказали Сильван или Ниссим…
— Он наверняка сразу пошел к морю, — буркнул Бартана. — А гремело так, будто стреляли из орудий…
— Я вышел почти сразу после Арнольда, — сказал Динкин. — Его уже не было на веранде. Он действительно сразу пошел к морю.
— Вы могли его видеть? Ведь с веранды виден берег…
— Нет, — покачал головой Динкин. — Там было темно. Конечно, сверкали молнии, но я, в общем, не вглядывался…
— Понятно, — сказал Беркович. — Скажите, господин Динкин, вы были здесь в этих туфлях?
— Что? — удивился Динкин. — Не понимаю, при чем здесь… Нет, не в этих.
— А почему вы надели другие туфли, когда вас попросили вернуться на виллу?
— Ну… Не знаю, честно говоря. Возможно, та пара была испачкана… Ну конечно, так и было, у меня не было времени чистить обувь.
— А зачем ее чистить? — удивился Беркович. — По вашим словам, вы уехали, когда дождь уже закончился. Где вы могли выпачкать туфли?
— Да не помню я, — раздраженно сказал Динкин. — Наверное, наступил куда-то…
— Так я вам напомню — куда именно, — любезно сказал Беркович. — Вы должны были отнести тело Брукнера к морю и посадить на скамью. А там нет асфальта. Туфли вы действительно не успели почистить, и это очень хорошо — эксперт без труда установит идентичность грязи на туфлях с землей около той скамьи, где нашли Брукнера. И это будет абсолютно надежной уликой.
— Что вы хотите сказать? — побледнел Динкин.
— Я хочу сказать, — продолжал Беркович, — что вы вышли на веранду сразу после Брукнера, гремела гроза, и вы решили этим воспользоваться. Брукнер, видимо, стоял у перил и был мрачен. Вы сказали ему, что беспокоитесь, как бы он от отчаяния не наложил на себя руки и попросили пистолет — мол, так будет спокойнее. Брукнер передал вам оружие, и вы выстрелили в тот момент, когда грохнул гром.
— Что вы несете, сержант? — воскликнул Динкин.
— Тело вы положили за оградой, туда тоже не попадал дождь, и вы вернулись в салон совершенно сухим. А потом дождались, когда все уехали, а дождь закончился, попрощались с хозяином и в темноте потащили тело к морю. Посадили на скамью, а пистолет бросили в лужу. У вас ведь наверняка были какие-то дела с Брукнером, вы, можно сказать, коллеги.
— Послушайте, инспектор, — возмущенно сказал Динкин, обращаясь к Хутиэли.
— Почему я должен выслушивать эту чепуху?
— Не должны, — согласился инспектор. — И сержант принесет вам свои извинения, если грязь на вашей обуви не совпадет с образцами почвы около скамейки на пляже.
Динкин вскочил.
— Послушайте! — начал он.
— Сядьте, — жестко сказал инспектор. — Чего вы, собственно, волнуетесь?
Час спустя, когда Хутиэли с Берковичем вернулись в Управление, инспектор спросил:
— А почему тебе пришло в голову, что Брукнера застрелили?
— Понимаете, инспектор, такая мелочь… На щеке у него была струйка крови. Если он просидел под проливным дождем всю ночь, вода смысла бы кровь, верно? Значит, тело пролежало где-то, где не очень капало, и лишь потом его перенесли…
— Понятно, — кивнул Хутиэли.
Дело одиннадцатое. УБИЙСТВО В ОТЕЛЕ
Дорогой Борис, — задумчиво сказал инспектор Хутиэли, — мне бы и в голову не пришло, что ты играешь в такие игры.
— А нет? — удивился Беркович. Он сидел за своим столом и держал в руках газету «Маарив», раскрытую на странице, где были помещены фамилии победителей последней игры-лотереи. Вот уже три недели в газете каждый день публиковались вопросы, связанные с историей Израиля, и победителю, быстрее всех приславшему больше всего правильных ответов, обещана была путевка на двоих в одну из гостиниц Эйлата.
— Я всегда интересовался историей, — признался сержант. — А тут представился случай. И Наташа помогала, конечно, она тоже много знает. Две ночи в гостинице, лазурное море, пляж…
— Помрешь со скуки, — предупредил инспектор.
— С Наташей?
— Ну, разве что вдвоем вам будет интересно, — с сомнением сказал Хутиэли.
— Я в прошлом году с Офрой был в Эйлате. Полежал на пляже, прожарился, но нет, — этот отдых не для меня. И не для тебя, насколько мне известен твой характер.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Беркович. — Я бы предпочел путешествие по горам. Но Наташа в восторге от выигрыша, так что придется…
— Надеюсь, — резюмировал инспектор, — что за время твоего отсутствия здесь не случится ничего интересного.
В пятницу Борис с Наташей выехали в Эйлат, и дорога показалась им замечательной, хотя и несколько утомительной. До Беэр-Шевы они болтали и смотрели по сторонам, но потом Наташу укачало, и она заснула, опустив голову на плечо Бориса.
Он разбудил Наташу, когда автобус остановился на смотровой площадке у израильско-египетской границы. Пассажиры вышли, чтобы сфотографироваться на фоне египетского флага и пограничника-араба, Наташа выходить не захотела — жара здесь была, как в топке паровоза, где сожгли славного сына российского пролетариата Сергея Лазо. А Беркович подумал о том, что путешествие через горы и пустыни может стать значительным воспоминанием — не о номере же с кондиционером и видом на Красное море вспоминать на старости лет!
Номер действительно оказался с кондиционером, но вида на Красное море не было и в помине: окна и балкон выходили в сторону Эйлатского аэропорта, и любоваться можно было только притихшими и будто уснувшими тушами трех небольших «Боингов».
— Диспетчеры здесь тоже, наверное, умирают от скуки, — сказал Беркович.
— Что значит «тоже»? — возмутилась Наташа. — Ты это на себя намекаешь?
— Ну что ты, — вздохнул Беркович. — Я намекаю на господа Б-га, который явно скучал, создавая это райское место.
На пляж они пошли, когда солнце уже заходило, купание в теплой, будто парной воде не доставило Берковичу никакого удовольствия. А может, он просто привередничал, заранее настроив себя на то, что отдых будет скучен, как старый фильм?
Наташе, напротив, все здесь нравилось — и пляжи, полные туристов, и рестораны, где порции предназначались не для людей, а для гигантов типа Гаргантюа, и гостиница, где с третьего этажа на первый падал водопад. Вечер Наташа и Борис провели в ресторане, окна которого выходили на бухту, а потом поднялись в номер, и только теперь сержант Беркович понял, в чем состоит счастье. Он не стал говорить об этом вслух, поскольку не был уверен в том, что своим высказыванием не даст Наташе повода взять будущую семейную власть в свои руки. Беркович хотел, даже, несмотря на предстоявший брак, остаться независимым и гордым. В общем — настоящим мужчиной.
Около одиннадцати, когда за окном номера, выходившим в сторону египетской границы, поднялась мрачная луна, за дверью раздался женский вопль. Собственно, Беркович сначала даже и не понял, кому принадлежал голос, разорвавший ночную тишину, будто сирена воздушной тревоги. Он в это время стоял посреди номера в трусах, потому что лишь минуту назад вышел из-под душа. Однако условный рефлекс, возникший у Берковича за год службы в полиции, проявил себя, и несколько секунд спустя сержант выскочил в коридор, успев набросить рубашку и натянуть брюки, а Наташе приказав не двигаться с места.
Справа по коридору у открытой двери номера стояла бледная, будто греческая статуя, женщина в легком платье и кричала так, что из всех соседних номеров уже начали выскакивать ничего не понимавшие жильцы. Двумя шагами Беркович преодолел несколько метров, втолкнул женщину в ее номер и закрыл дверь.
Крик смолк, как отрезанный.
— Что происходит? — рявкнул Беркович над ухом женщины, прекрасно зная, что именно такой тон немедленно приведет ее в чувство.
Именно так и случилось. Женщина смотрела на Берковича, и взгляд ее постепенно становился осмысленным.
— Убили… — пробормотала она. — Арика убили…
— Какого Арика? — спросил Беркович и только теперь оглядел номер. У окна стояло широкое кресло, и в нем лежал, раскинув руки, мужчина в плавках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Похоже на то, что пальцевых отпечатков вы здесь не найдете. — обратился Хутиэли к эксперту.
— Нет, конечно, — покачал головой Фаин. — Всю ночь шел дождь, а пистолет, выпав из руки, упал в воду, тут еще и грязь…
— Самоубийство? — сказал инспектор.
— Да, — кивнул эксперт. — Он пришел сюда, когда началась гроза. Гремел гром, и выстрела никто не слышал. Брукнер держал пистолет в левой руке, вот смотрите — пальцы сжаты таким образом, что понятно: перед смертью Брукнер держал в руке какой-то предмет. Положение пистолета — смотрите сюда — показывает, что выпал он из левой руки Брукнера.
— Он что, был левша? — поинтересовался Хутиэли.
— Да, представьте себе, — сказал эксперт. — Об этом я уже спрашивал у хозяина виллы… Если вы не против, инспектор, я разрешу унести тело.
Хутиэли внимательно осмотрел труп, Беркович следил за взглядом шефа, а сам думал о том, что даже потеряв последнюю надежду, он никогда не пустит себе пулю в висок. Беркович не понимал самоубийц и всегда считал, что в психике этих людей есть наверняка какие-то отклонения от нормы, проявляющиеся в критических обстоятельствах. Сержант вглядывался в лицо Брукнера, желая разглядеть нечто, подтверждающее его гипотезу, но ничего не нашел — обычное лицо израильтянина средних лет, жесткий изгиб губ.
— Он умер в промежутке от полуночи до часа ночи, — сказал эксперт, когда медики положили тело на носилки и понесли к машине. — То есть вскоре после того, как ушел от Толедано. Все совпадает: сказал, что идет проветриться, а сам направился к морю и застрелился.
— Похоже на то, — согласился инспектор и, кивнув Берковичу, направился к дому.
В холле первого этажа сидели в креслах четверо: Охана Толедано и его вчерашние гости, поднятые с постелей и привезенные на виллу для снятия показаний. После обмена любезностями и знакомства инспектор сказал:
— Я одного не могу понять, господа. Брукнер сказал, что пойдет прогуляться, и не вернулся. А вы через час-другой разъехались по домам, даже не поинтересовавшись, куда делся один из гостей?
— Ничего странного, — ответил за всех Толедано. — Эта причуда Альберта всем известна. Он почти каждый раз уходит, не прощаясь, а вчера Альберт находился в таком состоянии, что понятно было: он хочет побыть один.
— Но когда вы уезжали, — обратился Хутиэли к гостям Толедано, — то должны были увидеть на стоянке машину Брукнера и понять, что никуда он не уехал…
— Я поставил машину на соседней улице, — сказал Ниссим Бартана, директор небольшого завода по ремонту лифтов. — Я не мог видеть машину Альберта. К тому же шел дождь, я быстро добежал до машины и не смотрел по сторонам.
— Верно, — кивнул Хаим Мендель, начальник отделения банка «Апоалим». — Моя машина стояла перед домом, но я не смотрел по сторонам, дождь лил как из ведра.
— Я уезжал последним, — степенно добавил Сильван Динкин, строительный подрядчик из Модиина. — Не хотел ехать в дождь и дождался, когда лить стало меньше. О том, что Альберт не вернулся, я к тому времени и думать забыл.
— Ливень кончился около четырех, — напомнил Хутиэли.
— Да, — согласился Динкин. — Мы с Оханой сидели вот здесь и разговаривали. Толедано подтверждающе кивнул.
— Вы говорите, что Брукнер был мрачен, — сказал инспектор. — Вы знали, чем это было вызвано. Вы пытались отвлечь его от мыслей о банкротстве? Вы видели в его поведении что-нибудь, что навело бы вас на мысль…
— О том, что Альберт собирается покончить с собой? — спросил Толедано. — Нет, честно говоря, лично мне такой поворот событий и в голову не приходил. Конечно, положение у Альберта было ужасным, новых кредитов банки ему не дали бы…
— Точно, — подтвердил Мендель. — Я лично не дал бы, хотя и знаю… знал Альберта не первый год.
— Прошу прощения, — подал голос сержант Беркович, который до этой минуты молча вглядывался в лица присутствовавших и размышлял над той единственной зацепкой, которая, как ему казалось, могла изменить ход расследования. — Прошу прощения, а в промежутке от полуночи до часа кто-нибудь выходил на улицу? Я имею в виду, — пояснил Беркович свою мысль, — он мог бы слышать выстрел или вообще увидеть что-то странное… фигуру Брукнера с пистолетом в руке, например.
— Ну что вы, — всплеснул руками Толедано. — Если бы кто-нибудь из нас что-то увидел, мы бы давно об этом сказали, верно?
Гости согласно кивнули.
— А выходили все, — продолжал Толедано. — Ведь хлынул ливень, первый за многие месяцы, и мы один за другим выходили на веранду подышать. На веранду ведь ни капли не попадает.
— Понятно, — протянул Беркович. — Значит, если бы и Брукнер дышал воздухом на веранде, вы его непременно увидели бы?
— Безусловно, — твердо сказал Толедано. — Когда я выходил, на веранде никого не было.
— А вы… — Беркович обвел взглядом гостей.
— Никого, — подтвердил Мендель. — Я выходил последним, гроза уже стихала. Я и не думал, что застану на веранде Арнольда, ведь если бы он там был, мне бы об этом сказали Сильван или Ниссим…
— Он наверняка сразу пошел к морю, — буркнул Бартана. — А гремело так, будто стреляли из орудий…
— Я вышел почти сразу после Арнольда, — сказал Динкин. — Его уже не было на веранде. Он действительно сразу пошел к морю.
— Вы могли его видеть? Ведь с веранды виден берег…
— Нет, — покачал головой Динкин. — Там было темно. Конечно, сверкали молнии, но я, в общем, не вглядывался…
— Понятно, — сказал Беркович. — Скажите, господин Динкин, вы были здесь в этих туфлях?
— Что? — удивился Динкин. — Не понимаю, при чем здесь… Нет, не в этих.
— А почему вы надели другие туфли, когда вас попросили вернуться на виллу?
— Ну… Не знаю, честно говоря. Возможно, та пара была испачкана… Ну конечно, так и было, у меня не было времени чистить обувь.
— А зачем ее чистить? — удивился Беркович. — По вашим словам, вы уехали, когда дождь уже закончился. Где вы могли выпачкать туфли?
— Да не помню я, — раздраженно сказал Динкин. — Наверное, наступил куда-то…
— Так я вам напомню — куда именно, — любезно сказал Беркович. — Вы должны были отнести тело Брукнера к морю и посадить на скамью. А там нет асфальта. Туфли вы действительно не успели почистить, и это очень хорошо — эксперт без труда установит идентичность грязи на туфлях с землей около той скамьи, где нашли Брукнера. И это будет абсолютно надежной уликой.
— Что вы хотите сказать? — побледнел Динкин.
— Я хочу сказать, — продолжал Беркович, — что вы вышли на веранду сразу после Брукнера, гремела гроза, и вы решили этим воспользоваться. Брукнер, видимо, стоял у перил и был мрачен. Вы сказали ему, что беспокоитесь, как бы он от отчаяния не наложил на себя руки и попросили пистолет — мол, так будет спокойнее. Брукнер передал вам оружие, и вы выстрелили в тот момент, когда грохнул гром.
— Что вы несете, сержант? — воскликнул Динкин.
— Тело вы положили за оградой, туда тоже не попадал дождь, и вы вернулись в салон совершенно сухим. А потом дождались, когда все уехали, а дождь закончился, попрощались с хозяином и в темноте потащили тело к морю. Посадили на скамью, а пистолет бросили в лужу. У вас ведь наверняка были какие-то дела с Брукнером, вы, можно сказать, коллеги.
— Послушайте, инспектор, — возмущенно сказал Динкин, обращаясь к Хутиэли.
— Почему я должен выслушивать эту чепуху?
— Не должны, — согласился инспектор. — И сержант принесет вам свои извинения, если грязь на вашей обуви не совпадет с образцами почвы около скамейки на пляже.
Динкин вскочил.
— Послушайте! — начал он.
— Сядьте, — жестко сказал инспектор. — Чего вы, собственно, волнуетесь?
Час спустя, когда Хутиэли с Берковичем вернулись в Управление, инспектор спросил:
— А почему тебе пришло в голову, что Брукнера застрелили?
— Понимаете, инспектор, такая мелочь… На щеке у него была струйка крови. Если он просидел под проливным дождем всю ночь, вода смысла бы кровь, верно? Значит, тело пролежало где-то, где не очень капало, и лишь потом его перенесли…
— Понятно, — кивнул Хутиэли.
Дело одиннадцатое. УБИЙСТВО В ОТЕЛЕ
Дорогой Борис, — задумчиво сказал инспектор Хутиэли, — мне бы и в голову не пришло, что ты играешь в такие игры.
— А нет? — удивился Беркович. Он сидел за своим столом и держал в руках газету «Маарив», раскрытую на странице, где были помещены фамилии победителей последней игры-лотереи. Вот уже три недели в газете каждый день публиковались вопросы, связанные с историей Израиля, и победителю, быстрее всех приславшему больше всего правильных ответов, обещана была путевка на двоих в одну из гостиниц Эйлата.
— Я всегда интересовался историей, — признался сержант. — А тут представился случай. И Наташа помогала, конечно, она тоже много знает. Две ночи в гостинице, лазурное море, пляж…
— Помрешь со скуки, — предупредил инспектор.
— С Наташей?
— Ну, разве что вдвоем вам будет интересно, — с сомнением сказал Хутиэли.
— Я в прошлом году с Офрой был в Эйлате. Полежал на пляже, прожарился, но нет, — этот отдых не для меня. И не для тебя, насколько мне известен твой характер.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Беркович. — Я бы предпочел путешествие по горам. Но Наташа в восторге от выигрыша, так что придется…
— Надеюсь, — резюмировал инспектор, — что за время твоего отсутствия здесь не случится ничего интересного.
В пятницу Борис с Наташей выехали в Эйлат, и дорога показалась им замечательной, хотя и несколько утомительной. До Беэр-Шевы они болтали и смотрели по сторонам, но потом Наташу укачало, и она заснула, опустив голову на плечо Бориса.
Он разбудил Наташу, когда автобус остановился на смотровой площадке у израильско-египетской границы. Пассажиры вышли, чтобы сфотографироваться на фоне египетского флага и пограничника-араба, Наташа выходить не захотела — жара здесь была, как в топке паровоза, где сожгли славного сына российского пролетариата Сергея Лазо. А Беркович подумал о том, что путешествие через горы и пустыни может стать значительным воспоминанием — не о номере же с кондиционером и видом на Красное море вспоминать на старости лет!
Номер действительно оказался с кондиционером, но вида на Красное море не было и в помине: окна и балкон выходили в сторону Эйлатского аэропорта, и любоваться можно было только притихшими и будто уснувшими тушами трех небольших «Боингов».
— Диспетчеры здесь тоже, наверное, умирают от скуки, — сказал Беркович.
— Что значит «тоже»? — возмутилась Наташа. — Ты это на себя намекаешь?
— Ну что ты, — вздохнул Беркович. — Я намекаю на господа Б-га, который явно скучал, создавая это райское место.
На пляж они пошли, когда солнце уже заходило, купание в теплой, будто парной воде не доставило Берковичу никакого удовольствия. А может, он просто привередничал, заранее настроив себя на то, что отдых будет скучен, как старый фильм?
Наташе, напротив, все здесь нравилось — и пляжи, полные туристов, и рестораны, где порции предназначались не для людей, а для гигантов типа Гаргантюа, и гостиница, где с третьего этажа на первый падал водопад. Вечер Наташа и Борис провели в ресторане, окна которого выходили на бухту, а потом поднялись в номер, и только теперь сержант Беркович понял, в чем состоит счастье. Он не стал говорить об этом вслух, поскольку не был уверен в том, что своим высказыванием не даст Наташе повода взять будущую семейную власть в свои руки. Беркович хотел, даже, несмотря на предстоявший брак, остаться независимым и гордым. В общем — настоящим мужчиной.
Около одиннадцати, когда за окном номера, выходившим в сторону египетской границы, поднялась мрачная луна, за дверью раздался женский вопль. Собственно, Беркович сначала даже и не понял, кому принадлежал голос, разорвавший ночную тишину, будто сирена воздушной тревоги. Он в это время стоял посреди номера в трусах, потому что лишь минуту назад вышел из-под душа. Однако условный рефлекс, возникший у Берковича за год службы в полиции, проявил себя, и несколько секунд спустя сержант выскочил в коридор, успев набросить рубашку и натянуть брюки, а Наташе приказав не двигаться с места.
Справа по коридору у открытой двери номера стояла бледная, будто греческая статуя, женщина в легком платье и кричала так, что из всех соседних номеров уже начали выскакивать ничего не понимавшие жильцы. Двумя шагами Беркович преодолел несколько метров, втолкнул женщину в ее номер и закрыл дверь.
Крик смолк, как отрезанный.
— Что происходит? — рявкнул Беркович над ухом женщины, прекрасно зная, что именно такой тон немедленно приведет ее в чувство.
Именно так и случилось. Женщина смотрела на Берковича, и взгляд ее постепенно становился осмысленным.
— Убили… — пробормотала она. — Арика убили…
— Какого Арика? — спросил Беркович и только теперь оглядел номер. У окна стояло широкое кресло, и в нем лежал, раскинув руки, мужчина в плавках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17