Останусь здесь и подожду, вдруг Людмила
сама выберется на поляну.
- Остаться-то можно, но вряд ли вам понравится месяцами, а то и
годами лежать на травке и жмуриться на солнце. Кроме того не забывайте,
что следует собрать осколки, иначе вы просто не попадете обратно.
Я понял, что обречен.
Немного подумав, я живо представил себя путешествующим по
неизведанным мирам в сопровождении табурета. В более глупом положении я
еще никогда не оказывался.
- А вот этот, - я указал на табурет, - что, так и будет таскаться за
мной?
- Не таскаться, а сопровождать, - вежливо поправил меня табурет. - И
почему "этот", у каждого мыслящего существа должно быть имя. Подумал бы
лучше над этим.
- А тебе какое больше нравится? - равнодушно спросил я. - Пень?
Колода? Чурбан?
- Вот только без оскорблений. Мне всегда нравилось имя Эммануил.
Звучно и красиво. Знаешь, философ такой был, Эммануил Кант.
- Может тебя просто Кантом и называть? - не удержался и съязвил я. -
Потом Кант не единственный философ. Вот был еще один, связанный с
чертовщиной. Хома Брут. Решено, буду называть тебя Хомой.
- Но Эммануил мне нравится больше, - запротестовал табурет. В его
голосе явственно послышались расстроенные нотки.
- Нет. Хома. Так короче.
- Как прикажешь, Мастер.
- И вот, что еще. Перестаньте величать меня Мастером. Мне это не
нравится. Зовите просто - Александр.
- Да, Мастер Александр, - проскрипел табурет.
Я хотел пнуть его, но Хома ловко увернулся и спрятался за спину
Овида.

Гостиница "Зайди и останься" оказалась третьеразрядным вертепом.
По ночам внизу, в трактире, орали песни и дрались. Визжали девицы и
басили их сутенеры. Ближе часам к трем утра обязательно заявлялись
стражники и требовали своей доли. Иногда деньги им отдавали безропотно,
иногда - били. Тогда, уже совсем ближе к рассвету, стражники возвращались
с подмогой, и утром, спускаясь по шаткой лестнице из своего номера в
трактир для завтрака, я брезгливо перешагивал через черепки посуды и пятна
крови.
На четвертый день я уже был сыт своими приключениями по горло, но
ничуть не приблизился к цели - разыскать осколки зеркала и найти Людмилу.
Даже Овид мало чем мог помочь, хотя, надо признаться, если бы не он,
пришлось совсем туго.
В первый момент Овид решительно заявил, что его дело нести караульную
службу, - кстати, и смена скоро, - а не шастать со мной по всем мирам в
качестве сопровождающего. Но к этому времени я уже уяснил, что руна дает
право не только просить, но и приказывать, так что послушник, ворча,
впрочем, и чертыхаясь, все же последовал за мной.
О Хоме и говорить нечего, он с самого начала был придан мне
Дер-Виддом в качестве постоянного спутника. Через день или два я привык к
ходячему и разговаривающему табурету настолько, что и не помышлял даже о
том, чтобы от него избавиться, несмотря на его скверный характер.
Сами жители называли свою страну Микст, хотя я немедленно окрестил ее
Помойкой. Грязь на улицах царила необыкновенная.
Собственно и страной в полном смысле Помойку можно было назвать с
трудом. Микст состоял из столицы, которая также именовалась Микст, и
предместий с нескольким десятков ферм. Что находилось дальше, не знал
никто, да это никого и не волновало. Окружающий и замкнутый мир
воспринимался как данность.
Для того, чтобы устроиться даже в такую скверную гостиницу, Овиду
пришлось сразу же продать на базаре свою замечательную шпагу.
Расставался он с ней почти со слезами.
"Настоящая толедская сталь, - бормотал он. - Из настоящего мира."
О настоящем мире в Миксте знали немногие, но вещи из него ценились
очень дорого. Их происхождение приписывали сильному колдовству,
запрещенному законом, в отличие от бытовых заклинаний, которые как раз
были здесь делом самым обычным.
Овид объяснил, что о настоящем мире знают только посвященные, так как
друиды тщательно следят за тем, чтобы никто из жителей мира Хезитат не
проник сквозь зеркальный вход в реальную действительность.
- Возникнет лишняя путаница, - строго читал мне лекцию Овид. - Итак
некоторые постоянно заглядывают в настоящий мир через зеркала с помощью
заклинаний. Они пользуются зеркалами, как окнами, и таких окон много, а
вот дверь всего одна.
- Теперь ни одной, - сварливо напомнил Хома.
Табурет стал в последнее время невыносимо раздражительным и постоянно
пилил меня за то, что не ищу осколков, а я просто не знал с чего начать, и
это также не улучшало моего настроения. Мы постоянно ссорились.
Из рассказов Овида ясно было пока лишь одно - осколки зеркальной
двери в Хезитат не дают отражения и кажутся обыкновенными стеклами. В них
могут отражаться только люди и предметы из настоящего мира. С одной
стороны, это облегчало поиск, но, с другой - подобное свойство осколков
делало их в глазах обитателей Микста ненужным стеклянным хламом. О входном
зеркале знали, конечно, посвященные, но где уверенность, что осколки
попали именно в их руки.
На четвертый день нашего пребывания в Миксте я проснулся в дурном
расположении духа.
Ночью, естественно, внизу опять дрались и орали.
В конце концов Овид не выдержал и отправился к хозяину, чтобы
высказать все, что думает о его заведении. Кончилось это тем, что Овида
чуть не арестовали стражники, придравшись к тому, что у него не поставлена
кроме круглой еще и треугольная печать на гостевом свидетельстве.
Овид правильно оценил обстановку и в драку ввязываться не стал, а
просто сотворил недостающую печать с помощью незатейливого колдовства, но
было уже поздно, с него все-таки содрали приличный штраф в пользу
городской управы.
В результате денег у нас осталось на двухнедельное проживание в
гостинице при самом скромном питании.
Кроме непролазной грязи Микст поразил меня еще и тем, что невозможно
было понять, в каком веке застряло это государство.
Здесь, например, совершенно естественным образом соседствовали вполне
современные, но плохо действующие водопровод и телефон с архаичными
шпагами и алебардами, жители носили костюмы, какие не встретишь и на самом
разнузданном карнавале. По улицам ходили представители всех рас и народов,
но никого это не удивляло. Не удивлял никого и живой табурет. Хома
совершенно свободно мог заговорить в лавке, прицениваясь к товару, и ему
отвечали, как и любому посетителю, имеющему деньги.
Короче, от такой путаницы голова могла пойти кругом, а тут еще надо
выяснять, не видел ли кто красивой рыжеволосой девушки с необычным для
Микста именем Людмила и нельзя ли где нибудь найти осколки стекла, которые
не имеют никакой ценности, но тем не менее мне крайне необходимы.
Дурное настроение не улучшилось после того, как я несколько раз
произнес водопроводное заклинание, но из медного крана не пролилось ни
капли.
Список заклинаний на все случаи жизни в гостинице висел над раковиной
и держался на одной ржавой кнопке. У крана имелась и ручка, но она носила
чисто декоративный характер - сколько ее ни верти, толку не будет.
Следовало произнести довольно длинное заклинание. Для забывчивых его даже
поместили в общий список, но вода сегодня не хотела мне подчиняться.
Овид ушел из гостиницы почти сразу после разборок со стражей. Хома
также отсутствовал. Пришлось вести полностью самостоятельную жизнь -
спуститься вниз и потребовать завтрак.
Уже выйдя из номера, я вспомнил, что все деньги остались у Овида,
значит о завтраке можно забыть - в долг здесь не кормили.
Независимо проследовав мимо хозяина гостиницы, угрюмого и на всех
подозрительно глядящего верзилу в клеенчатом фартуке поверх синей майки, я
вышел на улицу.
Готическая башня городской управы как кость торчала поверх черепичных
крыш тесно застроенных кварталов. Еще дальше, вертикально рассекая
горизонт, к небу поднимался единственный небоскреб Микста. В небоскребе
размещалось множество фирм и фирмочек, в том числе и сыскное бюро, куда мы
обратились за консультацией, впрочем, безрезультатно.
Небоскреб мне запомнился еще и тем, что там мы с Хомой застряли в
лифте. Заклинание сработало плохо, и нас извлекли из душной кабинки лишь
через час, когда я уже решил, что задохнусь, как подводник в затопленной
субмарине.
Накрапывал дождь. В Миксте вечно невозможно было понять, какое сейчас
время года. Походило на осень, но это вовсе не означало, что через десять
минут по-июльски не припечет солнце или не пойдет снег.
Стоило отойти на десять шагов от гостиницы, как сзади завопил
зеленщик, толкающий тележку со своим товаром, я мешал ему проехать.
Тележка на велосипедных шинах двигалась почти бесшумно, зато
навстречу, стуча по круглым булыжникам и высекая искры, грохотала
чудовищная арба с колесами почти в мой рост. Для крепости ободья арбы были
обиты железом, а тащил ее облезлый и злой на вид верблюд. Издалека
слышались частые звонки конки - самого популярного транспорта Микста.
Говорили, что в городе есть также и метро, но им почти никто не
пользовался - поезда ходили лишь благодаря совместным заклинаниям
пассажиров, и единодушия толпы не всегда хватало на то, чтобы сдвинуть с
места состав.
Если я когда и мечтал о большой костюмной исторической пьесе, то
теперь мог быть совершенно доволен. Да и роль досталась не из
эпизодических. Полномасштабная главная роль. Масса импровизаций.
Дурак-режиссер играть не мешает. Одним словом, мечта, а не роль. Не
хватало, правда, пустяка - сцены и зрительного зала. Аплодисментов также
не хватало. От Овида и Хомы одобрительных возгласов ожидать не
приходилось. Наоборот, они ворчали и брюзжали, подгоняли и попрекали, как
будто еще неделю назад я не был самым обыкновенным актером, а так всю
жизнь и оставался Мастером Александром, наделенным чрезвычайными
полномочиями.
Я суеверно потрогал руну Зеркальной Двери.
В первый день нашего пребывания в Миксте у меня наступил психический
срыв. Я закатил скандал моим спутникам, и в конце концов разбушевался
настолько, что порвал шнурок, на котором висела руна, и выбросил в окно.
Надо было видеть, как смертельно побледнел обычно невозмутимый Овид, а
табурет от ужаса забился в самый темный угол гостиничного номера.
Через мгновение я ощутил на горле давящую тяжесть чьей-то руки, а еще
мгновение спустя понял, что шнурок вновь оказался на месте и лишь стал
намного короче, так что врезался в кожу, как петля удавленника. Через час
или два хватка ослабла, но больше бунтовать я не пытался. Хватило одного,
но очень действенного предупреждения.
Итак, я вживался в роль.
По разработанному нами плану я должен был представлять коммивояжера
одной из дальних ферм, приехавшего в город для продажи сыра и масла, а
также тайно торгующего золотыми украшениями.
Откуда могли взяться у меня хотя бы образцы товара, мы особенно не
задумывались. А зря. Хозяин, эта прожженная бестия, сразу же насторожился,
не обнаружив у нас багажа. Пришлось объяснять, что товар прибудет немного
позже, а пока мы только еще ищем покупателей.
Не обошлось и без взятки, что не улучшило наших отношений, а, скорее,
насторожило хозяина еще больше.
Про торговлю золотыми украшениями придумал Овид, который больше, чем
мы с Хомой, знал о местных обычаях. Торговля золотом была здесь делом
государственным, что не мешало мелким предпринимателям спекулировать
ценными безделушками почти в открытую.
Золото намывали в ручьях у дальних ферм, там же отливали перстни и
браслеты, которые пользовались у жителей Микста бешеной популярностью.
Подул сырой осенний ветер, и я плотнее запахнул широкий черный плащ,
в котором чувствовал себя скорее графом Альмавивой, чем Александром
Кукушкиным. Джинсы и клетчатая рубашка по-прежнему оставались на мне, а
вот тапочки пришлось оставить в гостиничном номере, для путешествий они
подходили мало, и Овид справил мне короткие кожаные сапоги и плащ все на
те же деньги, вырученные от продажи шпаги. Вид, должно быть, был у меня
забавный, но я утешался тем, что большинство прохожих выглядело не лучше.
Через полчаса я уже пожалел, что так необдуманно покинул гостиницу,
не имея в кармане даже мелочи - съестные лавки и мелкие ресторанчики
попадались на каждом шагу. Прислушиваясь к урчанию в желудке, я свернул в
дверь первого же антикварного магазина.
Звякнул входной колокольчик, и откуда-то из темной глубины
захламленного разными старыми вещами помещения прямо на меня выбежал
тощенький лысый продавец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19