И, поскольку молодой человек не слишком быстро соображал, замечание Тоунера снова заставило его призадуматься над ответом.
Собственно, отвечать было нечего. Тоунер, как и многие люди его возраста, выработал суровую жизненную философию, сводившуюся к неизменному ряду фундаментальных убеждений. И проводимый в настоящее время эксперимент касался непосредственно одного из принципов космонавта, абсолютно не разделяемого Ледерманном. Но, выглянув в главный смотровой иллюминатор «Голиада», молодой человек вынужден был признать, что космос, вообще, не место для чего-либо фундаментального.
Космическое пространство не казалось темным, хотя даже в отсутствие планетарной атмосферы, обычно мешающей наблюдателю, изобилующие в этой части созвездия Ориона туманности замутняли сияние Млечного Пути. Приближение к столь обширному источнику света увеличивало обзор, но не улучшало видимости отдельных участков открывавшегося взору космонавтов пространства. «Голиад» погружался в туманность. Космонавты с беспокойством наблюдали, как в космическом пространстве за бортом проплывало нечто, напоминавшее облака. В одном направлении неподвижно сиявшие в черноте звезды просматривались так же хорошо, как с Луны, в другом – звездное небо скрывала протянувшаяся на много световых лет пыль. Некоторые из туманностей были яркими сами по себе, как, например, туманность Орионис 41, не без чувства юмора прозванная одним из исследователей Углем и находящаяся в одной второй парсека от корабля. Благодаря жесткому ультрафиолетовому излучению, исходящему от Угля, окружавшие туманность газы флюоресцировали, распространяя сияние на огромные пространства, заполненные космической пылью. Не считая эмиссионной оболочки, Уголь лишь в пять раз превосходил диаметр Солнца и с расстояния одной второй парсека выглядел крохотной точкой, но ее сияние освещало «Голиад» столь же ярко, как диск полной Луны – Землю. Несколько других звезд также озаряло черное небо; некоторые сияли ярко, подобно Венере, наблюдаемой с Земли, о существовании других можно было догадаться лишь по свечению окружавших их облаков пыли, третьи тонули в туманности. Пояс Ориона справедливо называли колыбелью галактики.
Но, к несчастью, эта колыбель баюкала подкидышей. Теперь природа зарождения звезд немного прояснилась; космические корабли, исследуя лабиринты туманностей, регистрировали всевозможные стадии формирования звезд: от облаков газа и пыли диаметром в одну шестую парсека с плотностью чуть выше плотности межпланетного пространства, и, через разновидность горячих туманностей, аналогичных Тау Тельца, обладающих видимым излучением, вплоть до множества солнц с пылающими водородными оболочками. Словно подкидыши, не знающие ничего о своем происхождении, мы можем лишь пытаться восстановить картину зарождения нашего мира. И точно так же, мы ничего в точности не знаем о строении многочисленных беспризорных звезд. Многие десятилетия в науке господствовала гипотеза о зарождении космических тел в результате случайных сочетаний элементов межзвездного пространства, теория вероятности довлела над мнением большинства ученых. Дик Ледерманн, будучи консервативным от природы, с легкостью воспринял эту теорию. Он нисколько не сомневался в вероятности того, что хаотические «вихри», образующиеся в космосе, способны создать плотную концентрацию газа и что сила притяжения в таком пазовом облаке может превысить воздействующие нa него силы, порождаемые другими космическими процессами галактики, и образовать на облаке заряд, притягивающий мельчайшие частицы материи, рассеянные в космическом пространстве.
Элвин Тоунер, который был почти на двадцать лет старше своего напарника, глубоко верил во всемогущество статистики. Как и всякий имеющий представление о физике, он осознавал, что в основе законов Вселенной лежат статистические данные. Он допускал, что некоторые звезды вполне могли образоваться в результате благоприятного стечения обстоятельств, но ему казалось невероятным, чтобы случайное перемещение межпланетных газов создало все необходимые условия для формирования такого количества наблюдаемых звезд, даже принимая во внимание солидный возраст космических тел. Тоунер был убежден – причем убеждение его основывалось как на слепой интуиции, так и на свойственной ученому привычке искать всему рациональное объяснение, – что в основе формирования протозвезд лежит какая-то особенная вселенская направляющая сила.
Ему не составляло труда доказать, что без подобных процессов звезды никогда не обрели бы характерную для них плотность. Ледерманн так же легко мог отстоять обратное мнение. Доказательства космонавтов основывались на одних и тех же статистических данных и законах теории вероятности, различаясь лишь исходными условиями, принимаемыми каждым из оппонентов. Ни одно условие обоих доказательств невозможно было опровергнуть; и обе гипотезы – за неимением возможности по-настоящему удостовериться в справедливости какой-либо из них – продолжали параллельное сосуществование. Однако теперь исследователям предоставилась хорошая возможность проверить свои предположения, правда на ее реализацию ушло немало сил и средств в том или ином виде.
Для главного эксперимента потребовалось точно измерить положение, векторную скорость и ускорение более пяти астрономических объектов, причем, не считая разрешенных Гейзенбергом минимальных погрешностей, сделать это надо было практически одновременно. Поскольку приходилось работать с электромагнитной энергией, большая часть отведенных двух часов ушла на установление волновой сетки, на фоне которой должны были проводиться измерения. Да еще, кроме всего прочего, пришлось учитывать силовые поля самих приборов.
Программа эксперимента не отличалась оригинальностью. После анализа волновой сетки космонавтам предстояло провести предварительные измерения векторов движения объектов, находящихся в зоне исследования. Предполагалось, что сами измерения удастся провести практически мгновенно, тогда как фиксирование и запись показаний должны были занять не менее часа – именно такое время потребовалось бы для прохождения сигнала по волновой сети с «Имиргара» на «Анфордус». Затем данные при помощи кристаллического преобразователя планировалось переправить на главный корабль.
Именно в этом и состояла программа «А», в рамках которой и проходили все вышеописанные события. Электромагнитные волны пятисот различных частот, варьировавшихся от голубой части видимого спектра до высокочастотных колебаний, порождаемых огромным электромагнитом, подключенным к источнику переменного тока с частотой тридцать герц, прокладывали свой тернистый путь, сквозь биллион километров космического пространства, отделявших «Имиргар» от его младшего брата. Разнообразие использованных частот объяснялось тем, что некоторые из них были выбраны из-за их способности вступать в контакт с атомами, наполнявшими, по сведениям ученых, межзвездное пространство, другие же, напротив, применялись в эксперименте, потому что наличие взвешенных частиц на их пути никак не должно было отразиться на их свойствах. Некоторые длины волн предназначались для расшифровки на борту «Анфордуса», другие предстояло отправлять обратно на генератор с целью создания новой волновой сетки, необходимой для осуществления программы «Б». И, стоило кораблям изменить свое взаимное расположение хотя бы на 0, 1х10?24 разделявшего их расстояния, весь эксперимент обратился бы в пустую трату электроэнергии.
Микросекунда за микросекундой индикаторы на панели управления «Голиада» фиксировали поведение каждого частотного генератора; но лишь с одного из них, отражавшего работу интерферометра на «Анфордусе», Тоунер не спускал глаз. До тех пор пока интерференционная картина на пересечении лазерных лучей оставалась неизменной, индикатор горел ровным желтым светом, в случае же малейшего смещения в одну сторону лампочка загорелась бы красным, сместись лучи в противоположное направление, фиолетовая вспышка тотчас оповестила бы находящихся у панели управления о случившемся. Таким образом, если бы свет, исходящий из приковывавшего внимание Тоунера индикатора на доске приборов, приобрел оттенок зеленого или оранжевого, по нормам английского языка сигнал считался бы желтым.
– Полагаю, вы можете расслабиться, – заметил Ледерманн. – Все возможные неполадки уже дали бы о себе знать. Целых полчаса ничто не препятствует осуществлению программы «А». И вряд ли что заставит корабли изменить курс настолько, что возникнут серьезные проблемы, если только у Хоя или Луицци не случится припадок.
– Это исключено: при приеме на работу они оба прошли медицинское обследование. – Но предаваться легкомысленной уверенности Тоунер не торопился.
– Тогда в чем дело? Неужели вы опасаетесь метеоритов?
Конечно, нет, поскольку все наблюдаемые кометы сейчас находятся на приличном расстоянии от солнц. Впрочем, я не опасаюсь каких-либо экстраординарных происшествий. Просто меня пугает то, что из-за совершеннейшей ерунды вся проделанная работа может пойти насмарку. Не считая некоторых недочетов, связанных с точностью показаний, программа «А» безупречно справляется с задачей. Но я не могу отделаться от мыслей о том, что произойдет, когда настанет время переходить к этапу «Б».
Ледерманн кивнул. Программа «Б» представляла собой ядро эксперимента, а именно проверку гипотезы Тоунера. Допуская существование неизвестных ранее сил, приводящих в движение межпланетную материю и заставляющих ее сгущаться в протозвезды, астроном, тем не менее, был далек от того, чтобы впадать в мистицизм. Он просчитал многие комбинации электрических и магнитных полей, способных запустить процесс образования звезд, которые реально или гипотетически существовали вокруг Млечного Пути. Эти комбинации легли в основу расчетов волновой сетки для программы «Б». Несомненно, если бы гипотеза Тоунера предполагала наличие сложных феноменов, наподобие, скажем, нервной системы человека, телевизионной схемы или приборного парка программы «А», вряд ли пришлось бы рассчитывать на удачное стечение обстоятельств, дающее возможность пролить свет на процесс формирования звезд. Но созданные ученым поля были достаточно просты и, по его мнению, более правдоподобны, чем хаотические вихри. В то же время наука не знала примеров существования подобных полей. Хотя, если бы в ходе программы «Б» осуществился ожидаемый Тоунером результат, ему не составило бы труда выбить финансирование под поиск подобных полей в космическом пространстве.
Ледерманн испытывал неловкость при одной мысли о том, что гипотеза Тоунера может не подтвердиться. Далеко не каждый может найти в себе силы сразу и полностью отбросить вынашиваемую им в течение долгого времени идею, не говоря уже о том, что необходимость поступиться собственными убеждениями тяжела для любого человека.
Конечно, никто не стал бы вынуждать Тоунера прервать поиски при первой же неудаче. Прежде чем признать поражение, он опробовал бы еще многие и многие варианты сочетаний полей. Ледерманна больше волновало, как организация воспримет затягивание проекта и как Тоунер отреагирует на неизбежные в этом случае возражения начальства.
В сущности, коллеге вряд ли стоило беспокоиться. Тоунер обладал философским складом ума и легко относился к превратностям судьбы. Но, поскольку молодой человек не имел случая в этом убедиться, показания приборной доски вызывали у него едва ли не большую тревогу, чем у его начальника, даже, несмотря на все сказанное ими по поводу прохождения эксперимента.
Волны расходились в космическом пространстве, и зеленые немигающие индикаторы свидетельствовали об отсутствии каких бы то ни было изменений. Отсутствие новостей подтверждало справедливость известной поговорки. И лишь течение времени да непрерывное нервное напряжение двух космонавтов говорили о том, что какие-то события все же происходят.
– Пришел сигнал от Хоя, – без лишних эмоций доложил Ледерманн.
Тоунер кивнул:
– Вовремя.
Никто из астрономов не поинтересовался, что за сведения пришли с «Анфордуса». Такие подробности не представляли для людей интереса, точно так же, как когда-то никто не обратил внимание на первые фотоснимки Марса, полученные с «Маринера». Самое главное, что сигнал доходил, из чего следовало, что его можно записать, расшифровать, и что своевременному запуску программы «Б» ничто не воспрепятствует.
Рисунок на экранах пришел в движение, заставив космонавтов выпрямиться в креслах и удвоить внимание.
В то же мгновение – никогда еще за всю историю человечества это выражение не было более оправданно – электромагнитные поля вокруг «Имиргара» и «Анфордуса» начали разрастаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Собственно, отвечать было нечего. Тоунер, как и многие люди его возраста, выработал суровую жизненную философию, сводившуюся к неизменному ряду фундаментальных убеждений. И проводимый в настоящее время эксперимент касался непосредственно одного из принципов космонавта, абсолютно не разделяемого Ледерманном. Но, выглянув в главный смотровой иллюминатор «Голиада», молодой человек вынужден был признать, что космос, вообще, не место для чего-либо фундаментального.
Космическое пространство не казалось темным, хотя даже в отсутствие планетарной атмосферы, обычно мешающей наблюдателю, изобилующие в этой части созвездия Ориона туманности замутняли сияние Млечного Пути. Приближение к столь обширному источнику света увеличивало обзор, но не улучшало видимости отдельных участков открывавшегося взору космонавтов пространства. «Голиад» погружался в туманность. Космонавты с беспокойством наблюдали, как в космическом пространстве за бортом проплывало нечто, напоминавшее облака. В одном направлении неподвижно сиявшие в черноте звезды просматривались так же хорошо, как с Луны, в другом – звездное небо скрывала протянувшаяся на много световых лет пыль. Некоторые из туманностей были яркими сами по себе, как, например, туманность Орионис 41, не без чувства юмора прозванная одним из исследователей Углем и находящаяся в одной второй парсека от корабля. Благодаря жесткому ультрафиолетовому излучению, исходящему от Угля, окружавшие туманность газы флюоресцировали, распространяя сияние на огромные пространства, заполненные космической пылью. Не считая эмиссионной оболочки, Уголь лишь в пять раз превосходил диаметр Солнца и с расстояния одной второй парсека выглядел крохотной точкой, но ее сияние освещало «Голиад» столь же ярко, как диск полной Луны – Землю. Несколько других звезд также озаряло черное небо; некоторые сияли ярко, подобно Венере, наблюдаемой с Земли, о существовании других можно было догадаться лишь по свечению окружавших их облаков пыли, третьи тонули в туманности. Пояс Ориона справедливо называли колыбелью галактики.
Но, к несчастью, эта колыбель баюкала подкидышей. Теперь природа зарождения звезд немного прояснилась; космические корабли, исследуя лабиринты туманностей, регистрировали всевозможные стадии формирования звезд: от облаков газа и пыли диаметром в одну шестую парсека с плотностью чуть выше плотности межпланетного пространства, и, через разновидность горячих туманностей, аналогичных Тау Тельца, обладающих видимым излучением, вплоть до множества солнц с пылающими водородными оболочками. Словно подкидыши, не знающие ничего о своем происхождении, мы можем лишь пытаться восстановить картину зарождения нашего мира. И точно так же, мы ничего в точности не знаем о строении многочисленных беспризорных звезд. Многие десятилетия в науке господствовала гипотеза о зарождении космических тел в результате случайных сочетаний элементов межзвездного пространства, теория вероятности довлела над мнением большинства ученых. Дик Ледерманн, будучи консервативным от природы, с легкостью воспринял эту теорию. Он нисколько не сомневался в вероятности того, что хаотические «вихри», образующиеся в космосе, способны создать плотную концентрацию газа и что сила притяжения в таком пазовом облаке может превысить воздействующие нa него силы, порождаемые другими космическими процессами галактики, и образовать на облаке заряд, притягивающий мельчайшие частицы материи, рассеянные в космическом пространстве.
Элвин Тоунер, который был почти на двадцать лет старше своего напарника, глубоко верил во всемогущество статистики. Как и всякий имеющий представление о физике, он осознавал, что в основе законов Вселенной лежат статистические данные. Он допускал, что некоторые звезды вполне могли образоваться в результате благоприятного стечения обстоятельств, но ему казалось невероятным, чтобы случайное перемещение межпланетных газов создало все необходимые условия для формирования такого количества наблюдаемых звезд, даже принимая во внимание солидный возраст космических тел. Тоунер был убежден – причем убеждение его основывалось как на слепой интуиции, так и на свойственной ученому привычке искать всему рациональное объяснение, – что в основе формирования протозвезд лежит какая-то особенная вселенская направляющая сила.
Ему не составляло труда доказать, что без подобных процессов звезды никогда не обрели бы характерную для них плотность. Ледерманн так же легко мог отстоять обратное мнение. Доказательства космонавтов основывались на одних и тех же статистических данных и законах теории вероятности, различаясь лишь исходными условиями, принимаемыми каждым из оппонентов. Ни одно условие обоих доказательств невозможно было опровергнуть; и обе гипотезы – за неимением возможности по-настоящему удостовериться в справедливости какой-либо из них – продолжали параллельное сосуществование. Однако теперь исследователям предоставилась хорошая возможность проверить свои предположения, правда на ее реализацию ушло немало сил и средств в том или ином виде.
Для главного эксперимента потребовалось точно измерить положение, векторную скорость и ускорение более пяти астрономических объектов, причем, не считая разрешенных Гейзенбергом минимальных погрешностей, сделать это надо было практически одновременно. Поскольку приходилось работать с электромагнитной энергией, большая часть отведенных двух часов ушла на установление волновой сетки, на фоне которой должны были проводиться измерения. Да еще, кроме всего прочего, пришлось учитывать силовые поля самих приборов.
Программа эксперимента не отличалась оригинальностью. После анализа волновой сетки космонавтам предстояло провести предварительные измерения векторов движения объектов, находящихся в зоне исследования. Предполагалось, что сами измерения удастся провести практически мгновенно, тогда как фиксирование и запись показаний должны были занять не менее часа – именно такое время потребовалось бы для прохождения сигнала по волновой сети с «Имиргара» на «Анфордус». Затем данные при помощи кристаллического преобразователя планировалось переправить на главный корабль.
Именно в этом и состояла программа «А», в рамках которой и проходили все вышеописанные события. Электромагнитные волны пятисот различных частот, варьировавшихся от голубой части видимого спектра до высокочастотных колебаний, порождаемых огромным электромагнитом, подключенным к источнику переменного тока с частотой тридцать герц, прокладывали свой тернистый путь, сквозь биллион километров космического пространства, отделявших «Имиргар» от его младшего брата. Разнообразие использованных частот объяснялось тем, что некоторые из них были выбраны из-за их способности вступать в контакт с атомами, наполнявшими, по сведениям ученых, межзвездное пространство, другие же, напротив, применялись в эксперименте, потому что наличие взвешенных частиц на их пути никак не должно было отразиться на их свойствах. Некоторые длины волн предназначались для расшифровки на борту «Анфордуса», другие предстояло отправлять обратно на генератор с целью создания новой волновой сетки, необходимой для осуществления программы «Б». И, стоило кораблям изменить свое взаимное расположение хотя бы на 0, 1х10?24 разделявшего их расстояния, весь эксперимент обратился бы в пустую трату электроэнергии.
Микросекунда за микросекундой индикаторы на панели управления «Голиада» фиксировали поведение каждого частотного генератора; но лишь с одного из них, отражавшего работу интерферометра на «Анфордусе», Тоунер не спускал глаз. До тех пор пока интерференционная картина на пересечении лазерных лучей оставалась неизменной, индикатор горел ровным желтым светом, в случае же малейшего смещения в одну сторону лампочка загорелась бы красным, сместись лучи в противоположное направление, фиолетовая вспышка тотчас оповестила бы находящихся у панели управления о случившемся. Таким образом, если бы свет, исходящий из приковывавшего внимание Тоунера индикатора на доске приборов, приобрел оттенок зеленого или оранжевого, по нормам английского языка сигнал считался бы желтым.
– Полагаю, вы можете расслабиться, – заметил Ледерманн. – Все возможные неполадки уже дали бы о себе знать. Целых полчаса ничто не препятствует осуществлению программы «А». И вряд ли что заставит корабли изменить курс настолько, что возникнут серьезные проблемы, если только у Хоя или Луицци не случится припадок.
– Это исключено: при приеме на работу они оба прошли медицинское обследование. – Но предаваться легкомысленной уверенности Тоунер не торопился.
– Тогда в чем дело? Неужели вы опасаетесь метеоритов?
Конечно, нет, поскольку все наблюдаемые кометы сейчас находятся на приличном расстоянии от солнц. Впрочем, я не опасаюсь каких-либо экстраординарных происшествий. Просто меня пугает то, что из-за совершеннейшей ерунды вся проделанная работа может пойти насмарку. Не считая некоторых недочетов, связанных с точностью показаний, программа «А» безупречно справляется с задачей. Но я не могу отделаться от мыслей о том, что произойдет, когда настанет время переходить к этапу «Б».
Ледерманн кивнул. Программа «Б» представляла собой ядро эксперимента, а именно проверку гипотезы Тоунера. Допуская существование неизвестных ранее сил, приводящих в движение межпланетную материю и заставляющих ее сгущаться в протозвезды, астроном, тем не менее, был далек от того, чтобы впадать в мистицизм. Он просчитал многие комбинации электрических и магнитных полей, способных запустить процесс образования звезд, которые реально или гипотетически существовали вокруг Млечного Пути. Эти комбинации легли в основу расчетов волновой сетки для программы «Б». Несомненно, если бы гипотеза Тоунера предполагала наличие сложных феноменов, наподобие, скажем, нервной системы человека, телевизионной схемы или приборного парка программы «А», вряд ли пришлось бы рассчитывать на удачное стечение обстоятельств, дающее возможность пролить свет на процесс формирования звезд. Но созданные ученым поля были достаточно просты и, по его мнению, более правдоподобны, чем хаотические вихри. В то же время наука не знала примеров существования подобных полей. Хотя, если бы в ходе программы «Б» осуществился ожидаемый Тоунером результат, ему не составило бы труда выбить финансирование под поиск подобных полей в космическом пространстве.
Ледерманн испытывал неловкость при одной мысли о том, что гипотеза Тоунера может не подтвердиться. Далеко не каждый может найти в себе силы сразу и полностью отбросить вынашиваемую им в течение долгого времени идею, не говоря уже о том, что необходимость поступиться собственными убеждениями тяжела для любого человека.
Конечно, никто не стал бы вынуждать Тоунера прервать поиски при первой же неудаче. Прежде чем признать поражение, он опробовал бы еще многие и многие варианты сочетаний полей. Ледерманна больше волновало, как организация воспримет затягивание проекта и как Тоунер отреагирует на неизбежные в этом случае возражения начальства.
В сущности, коллеге вряд ли стоило беспокоиться. Тоунер обладал философским складом ума и легко относился к превратностям судьбы. Но, поскольку молодой человек не имел случая в этом убедиться, показания приборной доски вызывали у него едва ли не большую тревогу, чем у его начальника, даже, несмотря на все сказанное ими по поводу прохождения эксперимента.
Волны расходились в космическом пространстве, и зеленые немигающие индикаторы свидетельствовали об отсутствии каких бы то ни было изменений. Отсутствие новостей подтверждало справедливость известной поговорки. И лишь течение времени да непрерывное нервное напряжение двух космонавтов говорили о том, что какие-то события все же происходят.
– Пришел сигнал от Хоя, – без лишних эмоций доложил Ледерманн.
Тоунер кивнул:
– Вовремя.
Никто из астрономов не поинтересовался, что за сведения пришли с «Анфордуса». Такие подробности не представляли для людей интереса, точно так же, как когда-то никто не обратил внимание на первые фотоснимки Марса, полученные с «Маринера». Самое главное, что сигнал доходил, из чего следовало, что его можно записать, расшифровать, и что своевременному запуску программы «Б» ничто не воспрепятствует.
Рисунок на экранах пришел в движение, заставив космонавтов выпрямиться в креслах и удвоить внимание.
В то же мгновение – никогда еще за всю историю человечества это выражение не было более оправданно – электромагнитные поля вокруг «Имиргара» и «Анфордуса» начали разрастаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44