Пол Штройбел. Кто бы мог подумать, что этот тихий, замкнутый мальчик влюбится в девушку вроде Андреа и что она согласится пойти с ним на танцы в день Благодарения?
Роб Вестерфилд. Он год проучился в колледже, и, несомненно, умный парень — это все знали. Хотя ходили слухи, что его попросили забрать документы из колледжа. Наверное, потому, что весь первый год он провалял дурака. Когда он положил глаз на мою сестру, ему было девятнадцать. С чего он решил приударить за Андреа, ученицей десятого класса средней школы?
— Говорят, он как-то причастен к тому, что случилось в доме его бабушки?
На этой фразе раздался звонок, и миссис Стори, подруга мамы из бридж-клуба, которая как раз оказалась в прихожей, пошла открывать дверь. На крыльце стояла миссис Дороти Вестерфилд, бабушка Роба и хозяйка гаража, в котором убили Андреа.
Миссис Дороти Вестерфилд — приятная широкоплечая женщина, с высокой грудью и запоминающейся внешностью. Держалась она очень прямо, отчего казалась выше своего роста. Ее серо-стальные волосы были зачесаны за уши и спускались на спину естественной волной. В семьдесят три ее все еще черные брови эффектно подчеркивали светло-карие глаза, светившиеся умом. Из-за тяжелой челюсти Вестерфилд-старшую вряд ли когда-либо считали красавицей, зато эта черта придавала ей еще более уверенный и волевой вид.
Она стояла без шляпки, в идеально скроенном темно-сером зимнем пальто. Зайдя в прихожую, миссис Вестерфилд огляделась, ища глазами мою мать. Мама освободилась от дружеских объятий подруг и попыталась встать.
Миссис Вестерфилд направилась прямо к ней.
— Я была в Калифорнии и смогла приехать только сейчас, но мне бы хотелось, чтобы вы знали, Дженин, я всем сердцем сочувствую вам и вашей семье. Много лет назад я сама потеряла сына. Несчастный случай. Мальчик погиб, катаясь на лыжах, так что я понимаю, как вам сейчас тяжело.
Мама благодарно закивала, и тут в комнате загремел голос моего отца:
— Но это не несчастный случай, миссис Вестерфилд, — с горечью бросил он. — Мою дочь убили. Ей проломили голову, возможно даже, именно ваш внук. Думаю, зная его репутацию, вы догадываетесь, что Роб — наш главный подозреваемый. Так что убирайтесь отсюда и радуйтесь, что сами живы до сих пор. Или вы все еще не верите, что он причастен к тому ограблению, когда в вас выстрелили и, сочтя мертвой, ушли?
— Тед, как ты можешь такое говорить? — Мать умоляюще посмотрела на отца. — Миссис Вестерфилд, простите меня. Мой муж...
Казалось, что, не считая их троих, весь дом вымер. Гости застыли на своих местах, как в игре «море волнуется», в которую я так часто играла в детстве.
Отец сейчас напоминал грозного пророка из Ветхого Завета. Он стоял без галстука, в расстегнутой рубашке, с белым как простыня лицом. Его синие глаза стали почти черными, а и без того густые волосы казались настоящей гривой, через которую, почти осязаемо, проносились разряды электричества — мощи его праведного гнева.
— Не смей извиняться за меня, Дженин, — взревел он. — В этом доме каждый коп знает, что этот дрянной парень Роб Вестерфилд — негодяй до мозга костей. Моя дочь — наша дочь — мертва. А вы, — он подошел к миссис Вестерфилд, — вы со своими крокодильими слезами убирайтесь вон из моего дома!
Миссис Вестерфилд стала такой же бледной, как отец. Ничего не ответив, она пожала руку матери и быстро вышла за дверь.
Моя мать заговорила тихо, но каждое ее слово звучало как удар хлыста:
— Ты хочешь, чтобы Роб Вестерфилд оказался убийцей Андреа, ведь так, Тед? Ты знал, что Андреа в него влюблена, и не мог это принять. Знаешь что? Ты просто ревновал! Если бы ты вел себя разумно и разрешил ей встречаться с ним или хоть с каким-нибудь парнем, между прочим, ей бы не пришлось устраивать тайные свидания... — Она изобразила голос отца: — Андреа, ты можешь пойти на школьную вечеринку только с мальчиком из школы. И ты не поедешь в его машине. Я заберу тебя и отвезу туда сам.
То ли от стыда, то ли от гнева — я сама так и не поняла — щеки отца побагровели.
— Если бы она меня послушала, она бы сейчас была жива, — тихо, но с горечью произнес он. — А если бы ты не падала в ноги каждого по фамилии Вестерфилд...
— Как хорошо, что не ты расследуешь это дело, — перебила его мать. — А как же Штройбел? Или этот мастер, Уилл Небелз? Или тот коммивояжер? Его уже нашли?
— Или цветочная фея? — с презрением продолжил отец. Затем он развернулся и, хлопнув дверью, пошел обратно к друзьям в кабинет. Наступила полная тишина.
10
Эту ночь бабушка планировала провести у нас, но, почувствовав, что родителям нужно побыть вдвоем, собрала чемоданы и уехала с подругой в Ирвингтон. Она решила переночевать там, а утром уже поехать в аэропорт. Но ее надеждам, что после обмена «любезностями» мать и отец помирятся, не суждено было сбыться. Ту ночь и следующие десять месяцев до окончания суда, на котором ни все деньги Вестерфилдов, ни сильнейшая команда адвокатов не спасли Роба Вестерфилда от признания виновным в убийстве, мама спала в комнате Андреа.
Потом дом продали. Отец вернулся в Ирвингтон, а мы с мамой поселились недалеко от бабушки во Флориде. Так началась наша кочевая жизнь. Мать, до свадьбы работавшая секретарем, устроилась в компанию, владевшую национальной сетью гостиниц. Всегда очень привлекательная и к тому же умная и старательная, мама быстро поднялась по служебной лестнице и стала менеджером по оптимизации работы и устранению проблем в филиалах компании. Таким образом, каждые года полтора ей приходилось по работе переезжать в новый отель и новый город.
К сожалению, с такой же точно старательностью мать умудрялась скрывать ото всех — кроме меня — и то, что она пристрастилась к алкоголю. Она пила постоянно, каждый день, как только приходила домой. При этом долгие годы ей удавалось неплохо держать себя в руках, ходить на работу и лишь иногда брать отгул «из-за простуды» — когда ей нужно было пару дней просохнуть.
Выпив, мать иногда замыкалась в себе, а иногда, наоборот, начинала болтать без умолку. В моменты таких откровений я понимала, как сильно она любит отца.
— Элли, я схожу по нему с ума с того момента, как увидела в первый раз. Я не рассказывала тебе, как мы познакомились?
Рассказывала, и не раз, мама.
— Мне было девятнадцать, и я уже шестой месяц работала секретарем. Я купила себе машину — оранжевое корыто на колесах с бензобаком — и решила проверить, сколько смогу выжать из нее на скоростной автостраде. Вдруг раздался вой сирены, в зеркале заднего вида показалась полицейская мигалка, и чей-то голос из громкоговорителя попросил меня подъехать к обочине. Потом твой отец выписал мне штраф и прочитал такую лекцию, что я разрыдалась. А на нашем первом свидании он объявил, что будет давать мне уроки вождения.
Иногда она принималась сокрушаться по прошлому.
— У него столько талантов и достоинств. Он закончил колледж. Он умен, у него потрясающая внешность. Но ему всегда хорошо только в кругу друзей, и с этим ничего не поделаешь. Поэтому он и не хотел переезжать в Олдхэм. Но дело даже не в том, где мы жили. Он был слишком строг с Андреа. Останься мы в Ирвингтоне, она все равно бегала бы на тайные свидания.
Эти разговоры о прошлом всегда заканчивались одним и тем же:
— Если бы только мы знали, где ее искать, когда она не пришла домой.
То есть если бы только я рассказала им об «убежище».
Третий класс во Флориде. Четвертый и пятый в Луизиане. Шестой в Колорадо. Седьмой в Калифорнии. Восьмой в Нью-Мексико.
Отец присылал мне чеки с алиментами без опозданий, первого числа каждого месяца, но встречались мы с ним первые несколько лет достаточно редко, а потом он и совсем пропал. Андреа, его золотой девочки, не стало, и между ним и матерью не осталось ничего, кроме горького сожаления и разбитой любви. Того же, что отец чувствовал ко мне, оказалось недостаточно даже чтобы захотеть меня увидеть. Мое присутствие, похоже, бередило все старые раны, которые он с таким трудом пытался вылечить.
Если бы только я рассказала об «убежище»...
Я росла, и вскоре мое преклонение перед отцом сменилось негодованием. А спросил ли он хоть раз сам себя: "Что, если бы я тогда попытался поговорить с Элли, вместо того чтобы отправить ее спать? " Как насчет этого, папа?
К счастью, к моему поступлению в колледж мы с матерью уже прожили в Калифорнии достаточно долго, чтобы получить статус «постоянного жителя», и я пошла в Университет Лос-Анджелеса изучать журналистику.
Мать умерла от цирроза печени через шесть месяцев после того, как я получила диплом специалиста. Решив начать все сначала, я устроилась на работу в Атланту.
В ту ночь в ноябре, двадцать два года назад, Роб Вестерфилд не только убил мою сестру. Я сидела в гостинице, смотрела, как Лиз ставит передо мной горячий луковый суп, и размышляла о том, какой бы была наша жизнь, останься Андреа в живых.
Мать с отцом до сих пор жили бы здесь вместе. Мама бы все так же строила планы по усовершенствованию дома, а папа, в конце концов, ей уступал. Проезжая по городу, я видела, как разрослась та деревушка, которую я помнила. Как и предсказывала мама, Олдхэм превратился в один из элитных городков Вестчестера. Теперь отцу не пришлось бы ехать пять миль, чтобы купить литр молока. И, конечно же, независимо от того, останься мы здесь или нет, если бы Андреа не убили, мама была бы жива до сих пор — ей бы не пришлось искать утешения и забытья в алкоголе. Отец, возможно, когда-нибудь заметил бы мое преклонение перед ним, и, может, когда Андреа пошла в колледж, даже стал бы уделять мне немного внимания, которого я так жаждала.
Я съела ложку супа.
Именно таким я и помнила этот вкус.
11
Лиз вернулась к моему столу с корзинкой хрустящего хлеба. На секунду она замешкалась.
— Вы упомянули арахисовое масло и бутерброды с вареньем. Наверное, вы у нас раньше бывали?
Все-таки я задела ее любопытство.
— Очень давно, — как бы между прочим ответила я. — Мы уехали отсюда, когда я была еще ребенком. Сейчас я живу в Атланте.
— Я туда как-то заезжала. Красивый город.
И она ушла.
Атланта, Ворота на Юг. Поехав туда, я сделала правильный выбор. В то время как большинство моих однокурсников, изучавших, как и я, журналистику, мечтали устроиться на телевидение, меня, по какой-то неясной причине, всегда больше привлекал мир печатного слова. Наконец-то я хоть в чем-то стала проявлять постоянство!
Только что закончившим колледж журналистам в газетах платят немного, но мать всегда была экономной и жила скромно, так что я даже смогла обставить небольшую трехкомнатную квартиру. Всю мебель я тщательно подбирала в комиссионных магазинах и на распродажах уцененных товаров. Каково же было мое удивление, когда я, закончив меблировку, вдруг поняла, что подсознательно повторила обстановку нашей гостиной в Олдхэме: сине-красный ковер, обитый синей тканью диван, мягкое кресло со спинкой. Даже маленький пуфик!
Сколько со всем этим связано воспоминаний! Вот в кресле дремлет отец, вытянув на пуфик свои длинные ноги. Вот Андреа бесцеремонно сбрасывает их на пол и плюхается на пуфик сама. Отец открывает глаза и приветливо улыбается своей очаровательной дерзкой золотой девочке...
Я, когда отец дремал, всегда ходила на цыпочках, боясь потревожить его сон.
А после обеда, когда мы с Андреа убирали со стола посуду, я любила слушать, как отец, расслабившись за второй чашкой кофе, рассказывал матери, что случилось у него в этот день на работе. Как я им восхищалась! Мой отец, с гордостью повторяла я сама себе, спасает людям жизни.
Через три года после развода с матерью он снова женился. Незадолго до этого я второй и последний раз наведалась в Ирвингтон. На свадьбу к нему я ехать не захотела, и даже письмо отца, в котором он сообщил, что у меня родился брат, оставило меня безучастной. От второго брака у моего отца на свет появился сын — сын, которым должна была быть я. Эдвард Джеймс Кавано-младший. Сейчас ему около семнадцати.
Последний раз я пересеклась с отцом, уведомив его о смерти матери. Я написала, что хочу отправить ее прах на кладбище «Небесные Врата» и предать земле в могиле Андреа, но, если он против, могу похоронить ее на семейном участке кладбища, где покоятся ее родители.
В ответном письме отец выразил мне глубокое сочувствие и сказал, что договорился обо всем, о чем я просила. Он приглашал меня приехать к ним в Ирвингтон.
Я отослала прах и отказалась от приглашения.
Согревшись луковым супом и разбередив душу воспоминаниями, я решила подняться в комнату, взять куртку и покататься по городу. Было всего два тридцать, и я уже начинала сомневаться, не стоило ли мне подождать и приехать сюда утром.
В понедельник, в десять утра, у меня назначена встреча с неким Мартином Брэндом в офисе комиссии по досрочному освобождению. Что ж, там я совершу отчаянную попытку убедить его не выпускать Роба Вестерфилда, но, как сказал Пит Лорел, скорее всего, толку от этого не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33