Они были выломаны. Он заглянул в коридор — там лежал человек. Шея и руки мертвеца были словно вымазаны углем — как видно, в него ударил мощный заряд. Глядя на убитого, инспектор подумал о том, что здесь, в корабле, он для миамов не вчерашний гость (или все-таки пленник?), а землянин, член экипажа. Он шагнул вперед и вынул зажатый в руке убитого бластер. Куда теперь? Можно двигаться по переходам, соединяющим секции… Неподалеку громыхнуло, потом еще раз, сильнее, донесся ослабленный переборками крик — и все затихло. Он вернулся в шахту и направился в сторону рубки.
Двери всех остальных секций оказались целыми — очевидно, нападавшие направились по внутренним переходам. Добравшись до нужной двери, он раздвинул ее и шагнул в коридор. Никого не было. Люк, ведущий в рубку, был открыт, внутри было тихо. Он вошел.
В рубке находились четверо, и все были мертвы. Один, в лейтенантском мундире, с разбитой головой, лежал возле изуродованного большого экрана — как видно, погиб при падении корабля. Остальные были убиты разрядами. На пульте половина индикаторов горела зловещим вишневым цветом, сообщая, что системы выведены из строя. Он бросился к ключам запуска. Оба находились в нейтральном положении. Отлично! Он выдернул их, опустил в карман. Нет, мало — надо уничтожить саму возможность… Он дернул панель — она не поддавалась, рванул сильнее, крышка с треском отлетела; направил бластер в паутину проводов и микросхем и нажал на спуск. То же самое проделал с гнездом второго ключа. Теперь даже случайно никто не сможет… Оставался еще реактор. Он обернулся, разыскивая его пульт, — и увидел в дверях сжавшихся в одно целое миамов; их щупальца, образуя нечто вроде венчика цветка, были направлены на него.
Заряд ударил в экран в том месте, где он только что стоял, а он уже катился по полу, мешая противнику прицелиться. Он выстрелил, потом еще и еще, и группа распалась, один из нападавших остался лежать, двое остальных исчезли. Бежать, скорее бежать отсюда! Он кинулся к пульту реактора, возиться с панелью уже не было времени, лучом бластера он расплавил рычажки, управлявшие положением графитовых стержней — пусть теперь кто-нибудь попробует их перевести! — и кинулся прочь из рубки.
Коридор был пуст. Скорее назад, в шахту — и наружу! Но едва он сделал шаг к дверям лифта, как из-за поворота выскочила группа миамов. Он выстрелил в них и бросился прочь. «Сворачивай, сворачивай скорее!» — стучало в голове. Нельзя было бежать по длинным коридорам — молния все равно догнала бы его. Он свернул направо, потом налево, по вставшей на дыбы лестнице, обдирая руки, выбрался в другую секцию — молния угодила в стену рядом с ним, — мчался по стене, превратившейся в пол, едва не свалившись в распахнутую дверь каюты. Еще одна лестница. Следующая секция была построена по радиальному принципу — кольцевой коридор, ставший ободом огромного колеса, уходил вверх, а впереди виднелся пологий подъем в следующую секцию. Что-то толкнуло его, и он, свернув, побежал по невыгодному, нелогичному пути, срывая ногти, полз вверх — там темнела открытая дверь. В ту минуту, когда он, зацепившись за косяк, замер, позади прошелестело — преследователи пробежали мимо. Ему давалась передышка — возможно, очень короткая.
Он подтянулся, перевалился через край и огляделся. Так вот куда его занесло! Он снова находился в кают-компании. Правда, теперь она выглядела совсем иначе. Разбитая посуда, книги, диски грудой валялись на стене, ставшей полом, огромный стол с гонгом, сорванный с места, косо стоял у другой стены. Один из шкафов валялся, опрокинутый, на его месте зиял провал. Это был вход в капитанскую каюту.
Стараясь не шуметь, он подошел, заглянул внутрь. В комнате было полутемно — видимо, часть ламп разбилась. Здесь был тот же беспорядок, что и в кают-компании, — книги, карты, одежда лежали кучей. Ему послышался слабый звук, похожий на прерывистый стон. Он шагнул вперед, под ногами влажно блеснуло. Под грудой обломков лежал человек. Инспектор наклонился. Правая рука лежащего была неестественно вывернута, вся правая сторона лица представляла собой сплошной синяк, на месте глаза находилось что-то черное, мягкое, — но левый глаз Караки Вара смотрел на инспектора совершенно ясно, здоровая рука крепко сжимала бластер.
Губы раненого зашевелились.
— Ну что, инспектор, улепетываете? — шептал он, кровавые пузыри лопались на губах при каждом слове. — Ваши милые друзья загнали вас в угол?
— Не без того. Но вы, я вижу, меня опередили. Что у вас с рукой?
— Оставьте ваш дурацкий гуманизм, инспектор, он неуместен.
— А мне кажется, только он для вас теперь и уместен. Победителю достаются трофеи, побежденному — заботы врача и сиделки.
— Хорошо сказано, черт возьми, хорошо сказано!
Он снова издал тот прерывистый звук, который инспектор слышал, входя в каюту; сейчас он с удивлением понял, что это вовсе не стон — Карака Вар смеялся.
— Чему вы радуетесь?
— Тому, что добился своего. А еще тому, как легко обманул вас. Вы очень забавно выглядите, инспектор, с вашим лицом добросовестного идиота. Вы идиот, инспектор! Неужели вы думали, что я на самом деле собираюсь завоевать планету? Имея менее двухсот солдат! Кортес с такими силами захватил Мексику, и то не всю, потребовались… Ну-ка, повернитесь и приготовьте оружие. Стрелять только по моей команде!
В кают-компании слышался слабый шорох. Ближе, еще ближе… На пороге возник приземистый силуэт. Инспектор с трудом сдержался, чтобы не выстрелить, замер, стараясь остаться неподвижным. Рядом с первым миамом появился второй, затем третий. В ту же секунду Карака дважды выстрелил, инспектор тоже успел выпустить заряд.
— Неплохо, совсем неплохо, — прошептал Карака. — Это уже вторая группа. Первые должны лежать там, в кают-компании — вы не заметили?
— Нет… Но… Если вы не собирались захватывать планету, то что вы здесь делали?
— Хотите знать? Теперь можно… можно… Положите мне что-нибудь под голову, а то кровь… Вот так, хорошо. Вы ведь видели, как они с нами расправились? Отличные солдаты! А ведь полгода назад, когда я высадился здесь, они не то что сопротивляться — прятаться не умели. Даже спастись бегством — и на это не хватало ума. Они лишь цепенели и умирали — не от страха, а от горя, от сострадания, от ужасной мысли, что разумные существа (они быстро поняли, что мы разумны) могут столь хладнокровно убивать их братьев. Вы не поверите, но однажды на моих глазах население целого вавилоида скончалось при виде того, как мои солдаты уничтожают несколько захваченных особей. Но потом… Они менялись с поразительной быстротой! Эти херувимы становились воинами. Они научились обороняться, а потом и нападать. Наступление на корабль было проведено по всем правилам искусства. Разведка боем, диверсионные отряды, ввод основных сил… Молодцы, просто молодцы! Я горжусь ими, инспектор, я радуюсь за них — ведь всему этому они научились у меня!
— Но зачем вам это? Какой вам прок от их воинственности?
— Помните, я говорил вам, что они эмпаты? Я лукавил: они настоящие телепаты, способны не только воспринимать мысли, но и передавать их. Я замучил не одного, не двух, но я выяснил главное: они так же убеждены в своем высоком предназначении во Вселенной, как и мы. Метафизически они готовы были к борьбе за лидерство — оставалось дать им оружие и научить им пользоваться. Вы заметили, как рос этот гриб? Ничто живое не может развиваться так быстро. Они овладели генной инженерией, инспектор. А может, давно владели, только теперь научились использовать ее в бою. У них будет и другое оружие. Я не взорвал ракеты, хотя мог. Вы, наверное, постарались вывести их из строя. Напрасные потуги, уверяю вас. Они во всем разберутся, все восстановят. Скоро, очень скоро застывшее в благодушном идиотизме человечество столкнется с отлично организованным, хорошо вооруженным противником. И тогда спячке придет конец. Подует свежий ветер — ветер борьбы, он сдунет тину с нашего болота. Разве ради такой цели не стоило жить, инспектор, жить — и умереть? И разве я не имею права на торжество?
Последние слова он почти выкрикнул. Выкрикнул — и осел на пол, единственный глаз закрылся, изо рта стекала тонкая струйка, казавшаяся черной. Он умирает? Но губы вновь пришли в движение.
— Я знал, что ты сбежишь… Послал, чтобы помог… научил… Думал, тебя убьют… Но нет… Теперь… ты должен… должен жить. Там, в стене… вторая панель от угла… там лаз… через вентиляцию можно выбраться к грузовому люку. Основной завален… Пока есть ток, люк можно открыть. Иди… Ты станешь вестником… вестником новой эпохи… Расскажешь о том, что им угрожает… Возьмешь мой флайер. Спеши — свет меркнет…
— А вы? — нечто большее, чем чувство долга перед раненым, заставило его склониться над завоевателем Анны. — Я вас вынесу.
— Нет, я… я останусь… больше незачем… может, еще уложу тройку-другую… Иди, пора…
Панель отошла вверх, открыв отверстие, ведущее в вентиляционную трубу. Лаз был узким, он едва помещался. Приходилось ползти, извиваясь всем телом, как змея. Он полз, выбившись из сил, останавливался, снова полз — пока не очутился у решетки, державшейся всего на двух болтах. Он снял ее и повис в отверстии на руках, прикидывая расстояние до пола — было довольно высоко. При падении ударился больным коленом, скорчился от боли, но при этом внимательно огляделся. Никого не было. В тусклом свете (лампы горели уже в треть накала) блеснуло стекло — флайер. Он забрался в кабину, запустил двигатель, попытался дистанционно открыть люк — безрезультатно. Снова вылез, с замирающим сердцем — а вдруг заклинило? — взялся за рукоятку штурвала. Один оборот, другой… Вращать было тяжело, в механизм словно песка насыпали. Люк не двигался. Уже ни на что не надеясь, он сделал еще несколько оборотов — люк дернулся и нехотя пополз в сторону.
После полумрака корабля снаружи показалось необычайно светло. Мелькнули, уходя вниз, ангар, ущелье, словно закрашенное черным. Он сделал круг, определяя направление на базу, и в это время заметил внизу блестящее пятно. Это был флайер. Он летел низко, слишком низко — так и хотелось крикнуть: «Берегись! Возьми выше!» — и при этом двигался рывками, неуверенно, чересчур резко поворачивая и норовя завалиться на крыло. Некоторое время он следил за ним. Описывая над ущельем круги, двигаясь все так же неуверенно, нижний флайер постепенно набирал высоту. Он мог бы сбить его ракетой. Вполне мог бы. Табло засветилось, информируя, что курс выбран, и запрашивая следующую команду. Он дал команду «вперед».
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Двери всех остальных секций оказались целыми — очевидно, нападавшие направились по внутренним переходам. Добравшись до нужной двери, он раздвинул ее и шагнул в коридор. Никого не было. Люк, ведущий в рубку, был открыт, внутри было тихо. Он вошел.
В рубке находились четверо, и все были мертвы. Один, в лейтенантском мундире, с разбитой головой, лежал возле изуродованного большого экрана — как видно, погиб при падении корабля. Остальные были убиты разрядами. На пульте половина индикаторов горела зловещим вишневым цветом, сообщая, что системы выведены из строя. Он бросился к ключам запуска. Оба находились в нейтральном положении. Отлично! Он выдернул их, опустил в карман. Нет, мало — надо уничтожить саму возможность… Он дернул панель — она не поддавалась, рванул сильнее, крышка с треском отлетела; направил бластер в паутину проводов и микросхем и нажал на спуск. То же самое проделал с гнездом второго ключа. Теперь даже случайно никто не сможет… Оставался еще реактор. Он обернулся, разыскивая его пульт, — и увидел в дверях сжавшихся в одно целое миамов; их щупальца, образуя нечто вроде венчика цветка, были направлены на него.
Заряд ударил в экран в том месте, где он только что стоял, а он уже катился по полу, мешая противнику прицелиться. Он выстрелил, потом еще и еще, и группа распалась, один из нападавших остался лежать, двое остальных исчезли. Бежать, скорее бежать отсюда! Он кинулся к пульту реактора, возиться с панелью уже не было времени, лучом бластера он расплавил рычажки, управлявшие положением графитовых стержней — пусть теперь кто-нибудь попробует их перевести! — и кинулся прочь из рубки.
Коридор был пуст. Скорее назад, в шахту — и наружу! Но едва он сделал шаг к дверям лифта, как из-за поворота выскочила группа миамов. Он выстрелил в них и бросился прочь. «Сворачивай, сворачивай скорее!» — стучало в голове. Нельзя было бежать по длинным коридорам — молния все равно догнала бы его. Он свернул направо, потом налево, по вставшей на дыбы лестнице, обдирая руки, выбрался в другую секцию — молния угодила в стену рядом с ним, — мчался по стене, превратившейся в пол, едва не свалившись в распахнутую дверь каюты. Еще одна лестница. Следующая секция была построена по радиальному принципу — кольцевой коридор, ставший ободом огромного колеса, уходил вверх, а впереди виднелся пологий подъем в следующую секцию. Что-то толкнуло его, и он, свернув, побежал по невыгодному, нелогичному пути, срывая ногти, полз вверх — там темнела открытая дверь. В ту минуту, когда он, зацепившись за косяк, замер, позади прошелестело — преследователи пробежали мимо. Ему давалась передышка — возможно, очень короткая.
Он подтянулся, перевалился через край и огляделся. Так вот куда его занесло! Он снова находился в кают-компании. Правда, теперь она выглядела совсем иначе. Разбитая посуда, книги, диски грудой валялись на стене, ставшей полом, огромный стол с гонгом, сорванный с места, косо стоял у другой стены. Один из шкафов валялся, опрокинутый, на его месте зиял провал. Это был вход в капитанскую каюту.
Стараясь не шуметь, он подошел, заглянул внутрь. В комнате было полутемно — видимо, часть ламп разбилась. Здесь был тот же беспорядок, что и в кают-компании, — книги, карты, одежда лежали кучей. Ему послышался слабый звук, похожий на прерывистый стон. Он шагнул вперед, под ногами влажно блеснуло. Под грудой обломков лежал человек. Инспектор наклонился. Правая рука лежащего была неестественно вывернута, вся правая сторона лица представляла собой сплошной синяк, на месте глаза находилось что-то черное, мягкое, — но левый глаз Караки Вара смотрел на инспектора совершенно ясно, здоровая рука крепко сжимала бластер.
Губы раненого зашевелились.
— Ну что, инспектор, улепетываете? — шептал он, кровавые пузыри лопались на губах при каждом слове. — Ваши милые друзья загнали вас в угол?
— Не без того. Но вы, я вижу, меня опередили. Что у вас с рукой?
— Оставьте ваш дурацкий гуманизм, инспектор, он неуместен.
— А мне кажется, только он для вас теперь и уместен. Победителю достаются трофеи, побежденному — заботы врача и сиделки.
— Хорошо сказано, черт возьми, хорошо сказано!
Он снова издал тот прерывистый звук, который инспектор слышал, входя в каюту; сейчас он с удивлением понял, что это вовсе не стон — Карака Вар смеялся.
— Чему вы радуетесь?
— Тому, что добился своего. А еще тому, как легко обманул вас. Вы очень забавно выглядите, инспектор, с вашим лицом добросовестного идиота. Вы идиот, инспектор! Неужели вы думали, что я на самом деле собираюсь завоевать планету? Имея менее двухсот солдат! Кортес с такими силами захватил Мексику, и то не всю, потребовались… Ну-ка, повернитесь и приготовьте оружие. Стрелять только по моей команде!
В кают-компании слышался слабый шорох. Ближе, еще ближе… На пороге возник приземистый силуэт. Инспектор с трудом сдержался, чтобы не выстрелить, замер, стараясь остаться неподвижным. Рядом с первым миамом появился второй, затем третий. В ту же секунду Карака дважды выстрелил, инспектор тоже успел выпустить заряд.
— Неплохо, совсем неплохо, — прошептал Карака. — Это уже вторая группа. Первые должны лежать там, в кают-компании — вы не заметили?
— Нет… Но… Если вы не собирались захватывать планету, то что вы здесь делали?
— Хотите знать? Теперь можно… можно… Положите мне что-нибудь под голову, а то кровь… Вот так, хорошо. Вы ведь видели, как они с нами расправились? Отличные солдаты! А ведь полгода назад, когда я высадился здесь, они не то что сопротивляться — прятаться не умели. Даже спастись бегством — и на это не хватало ума. Они лишь цепенели и умирали — не от страха, а от горя, от сострадания, от ужасной мысли, что разумные существа (они быстро поняли, что мы разумны) могут столь хладнокровно убивать их братьев. Вы не поверите, но однажды на моих глазах население целого вавилоида скончалось при виде того, как мои солдаты уничтожают несколько захваченных особей. Но потом… Они менялись с поразительной быстротой! Эти херувимы становились воинами. Они научились обороняться, а потом и нападать. Наступление на корабль было проведено по всем правилам искусства. Разведка боем, диверсионные отряды, ввод основных сил… Молодцы, просто молодцы! Я горжусь ими, инспектор, я радуюсь за них — ведь всему этому они научились у меня!
— Но зачем вам это? Какой вам прок от их воинственности?
— Помните, я говорил вам, что они эмпаты? Я лукавил: они настоящие телепаты, способны не только воспринимать мысли, но и передавать их. Я замучил не одного, не двух, но я выяснил главное: они так же убеждены в своем высоком предназначении во Вселенной, как и мы. Метафизически они готовы были к борьбе за лидерство — оставалось дать им оружие и научить им пользоваться. Вы заметили, как рос этот гриб? Ничто живое не может развиваться так быстро. Они овладели генной инженерией, инспектор. А может, давно владели, только теперь научились использовать ее в бою. У них будет и другое оружие. Я не взорвал ракеты, хотя мог. Вы, наверное, постарались вывести их из строя. Напрасные потуги, уверяю вас. Они во всем разберутся, все восстановят. Скоро, очень скоро застывшее в благодушном идиотизме человечество столкнется с отлично организованным, хорошо вооруженным противником. И тогда спячке придет конец. Подует свежий ветер — ветер борьбы, он сдунет тину с нашего болота. Разве ради такой цели не стоило жить, инспектор, жить — и умереть? И разве я не имею права на торжество?
Последние слова он почти выкрикнул. Выкрикнул — и осел на пол, единственный глаз закрылся, изо рта стекала тонкая струйка, казавшаяся черной. Он умирает? Но губы вновь пришли в движение.
— Я знал, что ты сбежишь… Послал, чтобы помог… научил… Думал, тебя убьют… Но нет… Теперь… ты должен… должен жить. Там, в стене… вторая панель от угла… там лаз… через вентиляцию можно выбраться к грузовому люку. Основной завален… Пока есть ток, люк можно открыть. Иди… Ты станешь вестником… вестником новой эпохи… Расскажешь о том, что им угрожает… Возьмешь мой флайер. Спеши — свет меркнет…
— А вы? — нечто большее, чем чувство долга перед раненым, заставило его склониться над завоевателем Анны. — Я вас вынесу.
— Нет, я… я останусь… больше незачем… может, еще уложу тройку-другую… Иди, пора…
Панель отошла вверх, открыв отверстие, ведущее в вентиляционную трубу. Лаз был узким, он едва помещался. Приходилось ползти, извиваясь всем телом, как змея. Он полз, выбившись из сил, останавливался, снова полз — пока не очутился у решетки, державшейся всего на двух болтах. Он снял ее и повис в отверстии на руках, прикидывая расстояние до пола — было довольно высоко. При падении ударился больным коленом, скорчился от боли, но при этом внимательно огляделся. Никого не было. В тусклом свете (лампы горели уже в треть накала) блеснуло стекло — флайер. Он забрался в кабину, запустил двигатель, попытался дистанционно открыть люк — безрезультатно. Снова вылез, с замирающим сердцем — а вдруг заклинило? — взялся за рукоятку штурвала. Один оборот, другой… Вращать было тяжело, в механизм словно песка насыпали. Люк не двигался. Уже ни на что не надеясь, он сделал еще несколько оборотов — люк дернулся и нехотя пополз в сторону.
После полумрака корабля снаружи показалось необычайно светло. Мелькнули, уходя вниз, ангар, ущелье, словно закрашенное черным. Он сделал круг, определяя направление на базу, и в это время заметил внизу блестящее пятно. Это был флайер. Он летел низко, слишком низко — так и хотелось крикнуть: «Берегись! Возьми выше!» — и при этом двигался рывками, неуверенно, чересчур резко поворачивая и норовя завалиться на крыло. Некоторое время он следил за ним. Описывая над ущельем круги, двигаясь все так же неуверенно, нижний флайер постепенно набирал высоту. Он мог бы сбить его ракетой. Вполне мог бы. Табло засветилось, информируя, что курс выбран, и запрашивая следующую команду. Он дал команду «вперед».
1 2 3 4 5 6 7 8 9