Ей показалось, что это была почти злость. – Парень из Бостона, чужак, он бы только все изгадил. Он бы не понял.
– А вы понимаете? – спросила она.
– Нет, – ответил он, снова садясь. – Но мне и не надо. Я отношусь к «Дитя Колорадо», как Дева Мария к рождению Иисуса. В Библии написано что-то вроде: «но Мария хранила молчание и принимала все сердцем». С загадками иногда лучше поступать именно так.
– Но вы мне расскажете?
– О да, мэм! – он взглянул на нее, словно удивился этому вопросу, очнувшись от неглубокого забытья. – Потому что ты одна из нас. Ведь так, Винс?
– Пусть так, – сказал Винс. – Ты успешно прошла проверку где-то в середине лета.
– Неужели? – она снова была безумно счастлива. – Но как? Что за проверка?
Винс покачал головой:
– Не могу сказать, дорогая. Только в какой-то момент стало ясно, что ты нам подходишь.
Он посмотрел на Дэйва, тот кивнул. Затем Винс снова обратился к Стефани.
– Ну ладно, – сказал он. – История, которую мы не рассказали за обедом. Наша и только наша необъяснимая тайна. История о дитя Колорадо.
5
Но начал рассказывать не Винс, а Дэйв.
– Двадцать пять лет назад, – заговорил он, – это был восьмидесятый год, и зима уже закончилась (здесь, на побережье, она не такая длинная, как в районах, удаленных от моря), двое ребят отправились в школу на пароме не в 7:30, а в 6:30. Это были парень и девушка, бегуны из команды межрайонной школы Бэйвью, которые совершали пробежку сначала по острову, вдоль пляжа Хэммок до главной дороги, затем по Бэй-стрит и по городской пристани. Видишь ее, Стеффи?
Да, она видела это место со всей его романтической привлекательностью. Она не могла лишь видеть, что же парень с девушкой делали дальше, оказавшись на тиннокской части залива. Стефани знала, что около дюжины детей отправляются в школу с Лосиного острова на пароме в 7:30. Они предъявляют свои пропуска паромщику – Нерби Госслин или Марси Лэйгес – и, отмеченные короткой вспышкой сканера штрих-кода, проходят через турникет. А на той стороне, где находится Тиннок, их уже ждет школьный автобус, чтобы отвезти детей за три мили в школу Бэйвью. Стефани спросила, стали ли бегуны дожидаться автобуса, но Дэйв, улыбнувшись, покачал головой.
– Не-а, побежали дальше, – сказал он. – Не за руки, но наверняка, до этого бежали именно так. Они всегда ходили вместе, Джонни Грэйвлин и Нэнси Арнолт. Пару лет они были просто неразлучны.
Стефани выпрямилась на стуле. Она знала Джона Грэйвлина. Это был мэр Лосиного острова, общительный человек, любезный со всеми и метящий в Августу , в сенат. Он уже начал лысеть, а живот заметно выдавался вперед. Стефани попыталась представить его поджарым спортсменом, пробегающим каждый день две мили по побережью острова и еще три по материку, и не смогла.
– Что, не похож? – спросил Винс.
– Ни капельки, – призналась она.
– Это потому что вместо футболиста и бегуна, заводилы по пятницам и любовника по субботам ты видишь мэра Джона Грэйвлина, местного политикана, похожего на жабу в маленьком заросшем пруду. Проходя по Бэй-стрит, он здоровается за руку со всеми встречными и скалится, сверкая золотыми зубами, любезничает с ними, и каждого не только знает по имени, но и помнит, кто ездит на «форде», а кто все еще мучается со старым отцовским комбайном «интернационал». Он карикатурный персонаж из фильма сороковых годов о политиках-выскочках из небольших городов. Он настолько провинциален, что не осознает этого. Немного пороха в нем еще осталось, – прыгай жаба, прыгай – попав на кувшинку-Августу, он либо проявит мудрость и остановится, либо прыгнет еще выше и от него останется мокрое место.
– Это так цинично, – не без юношеского восхищения сказала Стефани.
Винс пожал костлявыми плечами:
– Да ладно, я тоже персонаж, дорогая. Только в моем кино газетчик с запонками на рукавах и глазами, вокруг которых от постоянного чтения легли тени, доходит до того, что в последней сцене кричит: «Остановите прессу!». Я хочу сказать, что Джонни тогда был другим человеком, стройным, как перьевая ручка, и быстрым, как стрела. Он показался бы тебе почти богом, если бы не раздробленные зубы, которые он теперь заменил.
– А она... в узеньких коротких красных шортах... она была настоящей богиней, – он помолчал, – как и многие девушки в семнадцать лет.
– Не опошляй, – сказал ему Дэйв.
– И в мыслях не было, – удивился Винс. – Я о высоком.
– Ну, если так, – сказал Дэйв. – Признаться, она действительно привлекала взгляды и была на пару дюймов выше Джонни, возможно из-за этого они и расстались в десятом классе. Но тогда, в восьмидесятом, они были сильными, горячими и каждое утро бегали на этом берегу до парома, а на тиннокском берегу до холма Бэйвью, где была школа. Спорили о том, когда же Нэнси от него забеременеет, но этого так и не произошло; либо Джонни был ужасно порядочным, либо она была ужасно осторожна, – он задумался. – Или, черт их разберет, может, эти ребята были немного утонченней молодежи с материка.
– Это, наверное, из-за бега, – рассудительно заметил Винс.
– Не откланяйтесь от темы, вы двое, – вмешалась Стефани, и мужчины засмеялись.
– По теме, – сказал Дэйв. – Как-то весенним утром в начале апреля 1980 года они увидели, что на пляже Хэммок сидит человек. Ну, знаешь пляж около самой деревни?
Стефани хорошо знала это милое место, где всегда было много отдыхающих. Как выглядит пустой пляж, она еще не видела, но после Дня Труда такая возможность ей могла предоставиться; интернатура заканчивалась только пятого октября.
– Вообще-то, он не совсем сидел, – поправился Дэйв, – Они потом разглядели, что он полулежал, облокотившись спиной на одну из тех мусорных корзин, знаешь, основания которых закапывают в песок, чтобы их не сдул сильный ветер. Вес человека давил на корзину так... – Дэйв поднял руку вертикально, а затем немного наклонил ее в сторону.
– Так, что она накренилась, как Пизанская башня, – сказала Стефани.
– Точно подмечено. И еще, он был слишком легко одет для раннего утра, когда термометр показывал примерно 5 градусов, а из-за свежего морского бриза температура опускалась до нуля. На нем были серые слаксы и белая рубашка. На ногах мокасины. Ни пальто, ни перчаток. Недолго думая, ребята подбежали посмотреть, все ли с ним в порядке, хотя уже было ясно, что что-то не так. Позже Джонни говорил, что как только увидел его лицо, сразу понял, что этот человек мертв, Нэнси сказала то же самое. Но тогда они не захотели признать этого, не убедившись наверняка. А ты бы поступила иначе?
– Нет, – ответила Стефани.
– Он просто сидел там (ну... почти лежал), положив одну руку на колени, а другую, правую, на песок. На бледном, восковом лице выделялись маленькие фиолетовые пятна, по одному на каждой щеке. Глаза, как сказала Нэнси, были закрыты, веки и губы имели синюшный оттенок, а шея выглядела одутловатой. Его светлые, как песок, волосы были коротко стрижены, и только челка падала на лоб и трепетала на ветру, который дул почти беспрерывно.
«Вы спите, мистер? – спросила Нэнси. – Если да, то вам лучше проснуться». А Джонни Грэйвлин сказал: «Он не спит, Нэнси, и не в обмороке. Он не дышит». Позже она говорила, что и сама заметила это, но не хотела верить. Естественно, бедная девочка. И она возразила: «А может, дышит. Может, он спит. Не всегда ведь можно увидеть, как дышит человек. Тряхни его, Джонни, проверь, не проснется ли». Джонни не хотелось этого делать, но показаться трусом хотелось еще меньше, поэтому он наклонился (когда мы, много лет спустя, выпивали в «Бикерс», он говорил мне, что ему пришлось собрать для этого все силы). Он рассказывал, что все понял, как только схватил человека за плечо, потому что под рукой он почувствовал не живую плоть, а будто протез. Но он начал трясти и звать: «Проснитесь мистер, проснитесь и...», – он хотел было сказать: «Умрите по-другому», но решил, что при сложившихся обстоятельствах это будет неуместно (в нем уже тогда проявлялись задатки политика), и изменил фразу на: «Вдохните аромат кофе!».
Он тряхнул человека дважды. В первый раз ничего не произошло. Но от второго толчка голова незнакомца откинулась на левое плечо – Джонни тряс за правое – а все тело поползло вниз по стенке мусорной корзины и завалилось на бок. Голова хлопнулась о песок. Нэнси закричала и побежала обратно на дорогу так быстро, как только могла. А это, ручаюсь, было очень быстро. Если бы она не остановилась там, то Джонни, скорее всего, пришлось бы гнаться за ней до конца Бэй-стрит и дальше, до конца первой пристани. Но она остановилась, и он, догнав, обнял ее. Никогда, по его словам, ему еще не было так приятно прикосновение живого тела. Он говорил, что так и не смог забыть, как схватил мертвеца за плечо, которое было словно деревянным под белой рубашкой.
Дэйв оборвал рассказ и встал.
– Я хочу холодной кока-колы, – сказал он. – У меня в горле пересохло, а история длинная. Кто-нибудь еще хочет?
Выяснилось, что хотят все, но пошла за напитками Стефани, которая была, так сказать, лицом заинтересованным. Вернувшись, она застала Винса и Дэйва у перил за созерцанием залива и далекого берега материка. Подойдя к ним, она поставила жестяной поднос на широкий поручень и раздала стаканы.
– На чем я остановился? – спросил Дэйв, сделав большой глоток.
– Ты прекрасно знаешь, на чем, – сказал Винс. – На том, как наш будущий мэр и Нэнси Арнолт, которая сейчас бог знает где, возможно в Калифорнии – все нормальные люди в итоге уезжают так далеко от острова, как это возможно без загранпаспорта – обнаружили дитя Колорадо мертвым на пляже Хэммок.
– Ага. Джон собирался бежать к ближайшей телефонной будке у районной библиотеки, чтобы позвонить Джорджу Воурносу, который тогда был начальником полиции Лосиного острова (сердечный человек, много времени прошло, прежде чем его наградили за все, что он сделал). Нэнси была не против, но хотела, чтобы Джонни снова посадил «того человека». Она называла его «тот человек». Не «мертвец», не «тело», а «человек».
Джонни сказал: «Не думаю, что полиции понравится, что я трогал его». Нэнси ответила: «Но ты уже трогал его. Я просто хочу, чтобы ты посадил его так, как он сидел». «Я, кстати, – продолжал Джонни, – сделал это только потому, что ты попросила». «Пожалуйста, Джонни, я смотреть не могу на него, и думать о нем не могу», – сказала она и заплакала, что, конечно, решило исход дела – Джонни пришлось отправиться туда, где возле отбросов лежит труп, в той же сидячей позе, но теперь щекой касаясь песка.
Тем вечером в «Бикерс» Джонни сказал, что ни за что на свете не сделал бы этого, если бы она не попросила и не стояла там, наблюдая за ним в ожидании, что он выполнит ее просьбу. Знаешь, я ему поверил. Мужчина ради женщины готов сделать то, чего никогда бы не сделал, будь он один, то от чего любой держался бы подальше, даже будучи пьяным и окруженным подстрекающими его друзьями. Джонни рассказывал, что чем ближе он подходил к человеку, лежащему на песке, – тот просто лежал, согнув колени, словно сидел на невидимом стуле – тем сильнее становилась уверенность в том, что человек откроет глаза и попытается схватить его. И хотя Джонни знал, что это мертвец, чувство не ослабевало, более того, по его словам, оно становилось сильнее. Все же он подошел и, собрав волю в кулак, обхватил эти деревянные плечи и прислонил человека спиной к покосившейся мусорной корзине. Джонни сказал, что в тот момент думал о том, что корзина неизбежно с грохотом опрокинется, и тогда он закричит. Но корзина не опрокинулась, и он не закричал. Я убежден, Стеффи, что мы, несчастные, обречены всегда ожидать, что произойдет самое худшее, именно потому, что так получается очень редко. Это дает возможность смириться с тем, что всего лишь паршиво, ведь тогда оно кажется сносным и даже хорошим.
– Вы действительно так думаете?
– О да, мэм! В любом случае, Джонни уже хотел уйти, но заметил пачку сигарет, выпавшую на песок. И поскольку худшее было позади, а это было всего лишь паршиво, ему не составило труда подобрать ее, и он даже подумал, что надо будет рассказать об этом Джорджу Воурносу – на случай, если полиция найдет отпечатки пальцев на целлофане – и положил пачку обратно в нагрудный карман рубашки мертвеца. Затем он вернулся к Нэнси, которая ждала его, ежась от холода и переминаясь с ноги на ногу. Ей, наверное, было очень холодно в коротких шортах и спортивной куртке с эмблемой Бэйвью. Хотя, конечно, трясло ее не только от холода.
Но она недолго мерзла, потому что они тут же побежали к районной библиотеке. И клянусь, если бы кто-нибудь засек время, оно оказалось бы рекордным для забега на дистанцию в полмили или близко к рекордному. У Нэнси с собой было много четвертаков в маленьком кошельке в кармане спортивной куртки, и именно она позвонила Джоржду Воурносу, который в тот момент как раз одевался, чтобы пойти на работу (ему принадлежал «Вестерн-авто» на месте которого теперь церковные активистки устраивают благотворительные базары).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– А вы понимаете? – спросила она.
– Нет, – ответил он, снова садясь. – Но мне и не надо. Я отношусь к «Дитя Колорадо», как Дева Мария к рождению Иисуса. В Библии написано что-то вроде: «но Мария хранила молчание и принимала все сердцем». С загадками иногда лучше поступать именно так.
– Но вы мне расскажете?
– О да, мэм! – он взглянул на нее, словно удивился этому вопросу, очнувшись от неглубокого забытья. – Потому что ты одна из нас. Ведь так, Винс?
– Пусть так, – сказал Винс. – Ты успешно прошла проверку где-то в середине лета.
– Неужели? – она снова была безумно счастлива. – Но как? Что за проверка?
Винс покачал головой:
– Не могу сказать, дорогая. Только в какой-то момент стало ясно, что ты нам подходишь.
Он посмотрел на Дэйва, тот кивнул. Затем Винс снова обратился к Стефани.
– Ну ладно, – сказал он. – История, которую мы не рассказали за обедом. Наша и только наша необъяснимая тайна. История о дитя Колорадо.
5
Но начал рассказывать не Винс, а Дэйв.
– Двадцать пять лет назад, – заговорил он, – это был восьмидесятый год, и зима уже закончилась (здесь, на побережье, она не такая длинная, как в районах, удаленных от моря), двое ребят отправились в школу на пароме не в 7:30, а в 6:30. Это были парень и девушка, бегуны из команды межрайонной школы Бэйвью, которые совершали пробежку сначала по острову, вдоль пляжа Хэммок до главной дороги, затем по Бэй-стрит и по городской пристани. Видишь ее, Стеффи?
Да, она видела это место со всей его романтической привлекательностью. Она не могла лишь видеть, что же парень с девушкой делали дальше, оказавшись на тиннокской части залива. Стефани знала, что около дюжины детей отправляются в школу с Лосиного острова на пароме в 7:30. Они предъявляют свои пропуска паромщику – Нерби Госслин или Марси Лэйгес – и, отмеченные короткой вспышкой сканера штрих-кода, проходят через турникет. А на той стороне, где находится Тиннок, их уже ждет школьный автобус, чтобы отвезти детей за три мили в школу Бэйвью. Стефани спросила, стали ли бегуны дожидаться автобуса, но Дэйв, улыбнувшись, покачал головой.
– Не-а, побежали дальше, – сказал он. – Не за руки, но наверняка, до этого бежали именно так. Они всегда ходили вместе, Джонни Грэйвлин и Нэнси Арнолт. Пару лет они были просто неразлучны.
Стефани выпрямилась на стуле. Она знала Джона Грэйвлина. Это был мэр Лосиного острова, общительный человек, любезный со всеми и метящий в Августу , в сенат. Он уже начал лысеть, а живот заметно выдавался вперед. Стефани попыталась представить его поджарым спортсменом, пробегающим каждый день две мили по побережью острова и еще три по материку, и не смогла.
– Что, не похож? – спросил Винс.
– Ни капельки, – призналась она.
– Это потому что вместо футболиста и бегуна, заводилы по пятницам и любовника по субботам ты видишь мэра Джона Грэйвлина, местного политикана, похожего на жабу в маленьком заросшем пруду. Проходя по Бэй-стрит, он здоровается за руку со всеми встречными и скалится, сверкая золотыми зубами, любезничает с ними, и каждого не только знает по имени, но и помнит, кто ездит на «форде», а кто все еще мучается со старым отцовским комбайном «интернационал». Он карикатурный персонаж из фильма сороковых годов о политиках-выскочках из небольших городов. Он настолько провинциален, что не осознает этого. Немного пороха в нем еще осталось, – прыгай жаба, прыгай – попав на кувшинку-Августу, он либо проявит мудрость и остановится, либо прыгнет еще выше и от него останется мокрое место.
– Это так цинично, – не без юношеского восхищения сказала Стефани.
Винс пожал костлявыми плечами:
– Да ладно, я тоже персонаж, дорогая. Только в моем кино газетчик с запонками на рукавах и глазами, вокруг которых от постоянного чтения легли тени, доходит до того, что в последней сцене кричит: «Остановите прессу!». Я хочу сказать, что Джонни тогда был другим человеком, стройным, как перьевая ручка, и быстрым, как стрела. Он показался бы тебе почти богом, если бы не раздробленные зубы, которые он теперь заменил.
– А она... в узеньких коротких красных шортах... она была настоящей богиней, – он помолчал, – как и многие девушки в семнадцать лет.
– Не опошляй, – сказал ему Дэйв.
– И в мыслях не было, – удивился Винс. – Я о высоком.
– Ну, если так, – сказал Дэйв. – Признаться, она действительно привлекала взгляды и была на пару дюймов выше Джонни, возможно из-за этого они и расстались в десятом классе. Но тогда, в восьмидесятом, они были сильными, горячими и каждое утро бегали на этом берегу до парома, а на тиннокском берегу до холма Бэйвью, где была школа. Спорили о том, когда же Нэнси от него забеременеет, но этого так и не произошло; либо Джонни был ужасно порядочным, либо она была ужасно осторожна, – он задумался. – Или, черт их разберет, может, эти ребята были немного утонченней молодежи с материка.
– Это, наверное, из-за бега, – рассудительно заметил Винс.
– Не откланяйтесь от темы, вы двое, – вмешалась Стефани, и мужчины засмеялись.
– По теме, – сказал Дэйв. – Как-то весенним утром в начале апреля 1980 года они увидели, что на пляже Хэммок сидит человек. Ну, знаешь пляж около самой деревни?
Стефани хорошо знала это милое место, где всегда было много отдыхающих. Как выглядит пустой пляж, она еще не видела, но после Дня Труда такая возможность ей могла предоставиться; интернатура заканчивалась только пятого октября.
– Вообще-то, он не совсем сидел, – поправился Дэйв, – Они потом разглядели, что он полулежал, облокотившись спиной на одну из тех мусорных корзин, знаешь, основания которых закапывают в песок, чтобы их не сдул сильный ветер. Вес человека давил на корзину так... – Дэйв поднял руку вертикально, а затем немного наклонил ее в сторону.
– Так, что она накренилась, как Пизанская башня, – сказала Стефани.
– Точно подмечено. И еще, он был слишком легко одет для раннего утра, когда термометр показывал примерно 5 градусов, а из-за свежего морского бриза температура опускалась до нуля. На нем были серые слаксы и белая рубашка. На ногах мокасины. Ни пальто, ни перчаток. Недолго думая, ребята подбежали посмотреть, все ли с ним в порядке, хотя уже было ясно, что что-то не так. Позже Джонни говорил, что как только увидел его лицо, сразу понял, что этот человек мертв, Нэнси сказала то же самое. Но тогда они не захотели признать этого, не убедившись наверняка. А ты бы поступила иначе?
– Нет, – ответила Стефани.
– Он просто сидел там (ну... почти лежал), положив одну руку на колени, а другую, правую, на песок. На бледном, восковом лице выделялись маленькие фиолетовые пятна, по одному на каждой щеке. Глаза, как сказала Нэнси, были закрыты, веки и губы имели синюшный оттенок, а шея выглядела одутловатой. Его светлые, как песок, волосы были коротко стрижены, и только челка падала на лоб и трепетала на ветру, который дул почти беспрерывно.
«Вы спите, мистер? – спросила Нэнси. – Если да, то вам лучше проснуться». А Джонни Грэйвлин сказал: «Он не спит, Нэнси, и не в обмороке. Он не дышит». Позже она говорила, что и сама заметила это, но не хотела верить. Естественно, бедная девочка. И она возразила: «А может, дышит. Может, он спит. Не всегда ведь можно увидеть, как дышит человек. Тряхни его, Джонни, проверь, не проснется ли». Джонни не хотелось этого делать, но показаться трусом хотелось еще меньше, поэтому он наклонился (когда мы, много лет спустя, выпивали в «Бикерс», он говорил мне, что ему пришлось собрать для этого все силы). Он рассказывал, что все понял, как только схватил человека за плечо, потому что под рукой он почувствовал не живую плоть, а будто протез. Но он начал трясти и звать: «Проснитесь мистер, проснитесь и...», – он хотел было сказать: «Умрите по-другому», но решил, что при сложившихся обстоятельствах это будет неуместно (в нем уже тогда проявлялись задатки политика), и изменил фразу на: «Вдохните аромат кофе!».
Он тряхнул человека дважды. В первый раз ничего не произошло. Но от второго толчка голова незнакомца откинулась на левое плечо – Джонни тряс за правое – а все тело поползло вниз по стенке мусорной корзины и завалилось на бок. Голова хлопнулась о песок. Нэнси закричала и побежала обратно на дорогу так быстро, как только могла. А это, ручаюсь, было очень быстро. Если бы она не остановилась там, то Джонни, скорее всего, пришлось бы гнаться за ней до конца Бэй-стрит и дальше, до конца первой пристани. Но она остановилась, и он, догнав, обнял ее. Никогда, по его словам, ему еще не было так приятно прикосновение живого тела. Он говорил, что так и не смог забыть, как схватил мертвеца за плечо, которое было словно деревянным под белой рубашкой.
Дэйв оборвал рассказ и встал.
– Я хочу холодной кока-колы, – сказал он. – У меня в горле пересохло, а история длинная. Кто-нибудь еще хочет?
Выяснилось, что хотят все, но пошла за напитками Стефани, которая была, так сказать, лицом заинтересованным. Вернувшись, она застала Винса и Дэйва у перил за созерцанием залива и далекого берега материка. Подойдя к ним, она поставила жестяной поднос на широкий поручень и раздала стаканы.
– На чем я остановился? – спросил Дэйв, сделав большой глоток.
– Ты прекрасно знаешь, на чем, – сказал Винс. – На том, как наш будущий мэр и Нэнси Арнолт, которая сейчас бог знает где, возможно в Калифорнии – все нормальные люди в итоге уезжают так далеко от острова, как это возможно без загранпаспорта – обнаружили дитя Колорадо мертвым на пляже Хэммок.
– Ага. Джон собирался бежать к ближайшей телефонной будке у районной библиотеки, чтобы позвонить Джорджу Воурносу, который тогда был начальником полиции Лосиного острова (сердечный человек, много времени прошло, прежде чем его наградили за все, что он сделал). Нэнси была не против, но хотела, чтобы Джонни снова посадил «того человека». Она называла его «тот человек». Не «мертвец», не «тело», а «человек».
Джонни сказал: «Не думаю, что полиции понравится, что я трогал его». Нэнси ответила: «Но ты уже трогал его. Я просто хочу, чтобы ты посадил его так, как он сидел». «Я, кстати, – продолжал Джонни, – сделал это только потому, что ты попросила». «Пожалуйста, Джонни, я смотреть не могу на него, и думать о нем не могу», – сказала она и заплакала, что, конечно, решило исход дела – Джонни пришлось отправиться туда, где возле отбросов лежит труп, в той же сидячей позе, но теперь щекой касаясь песка.
Тем вечером в «Бикерс» Джонни сказал, что ни за что на свете не сделал бы этого, если бы она не попросила и не стояла там, наблюдая за ним в ожидании, что он выполнит ее просьбу. Знаешь, я ему поверил. Мужчина ради женщины готов сделать то, чего никогда бы не сделал, будь он один, то от чего любой держался бы подальше, даже будучи пьяным и окруженным подстрекающими его друзьями. Джонни рассказывал, что чем ближе он подходил к человеку, лежащему на песке, – тот просто лежал, согнув колени, словно сидел на невидимом стуле – тем сильнее становилась уверенность в том, что человек откроет глаза и попытается схватить его. И хотя Джонни знал, что это мертвец, чувство не ослабевало, более того, по его словам, оно становилось сильнее. Все же он подошел и, собрав волю в кулак, обхватил эти деревянные плечи и прислонил человека спиной к покосившейся мусорной корзине. Джонни сказал, что в тот момент думал о том, что корзина неизбежно с грохотом опрокинется, и тогда он закричит. Но корзина не опрокинулась, и он не закричал. Я убежден, Стеффи, что мы, несчастные, обречены всегда ожидать, что произойдет самое худшее, именно потому, что так получается очень редко. Это дает возможность смириться с тем, что всего лишь паршиво, ведь тогда оно кажется сносным и даже хорошим.
– Вы действительно так думаете?
– О да, мэм! В любом случае, Джонни уже хотел уйти, но заметил пачку сигарет, выпавшую на песок. И поскольку худшее было позади, а это было всего лишь паршиво, ему не составило труда подобрать ее, и он даже подумал, что надо будет рассказать об этом Джорджу Воурносу – на случай, если полиция найдет отпечатки пальцев на целлофане – и положил пачку обратно в нагрудный карман рубашки мертвеца. Затем он вернулся к Нэнси, которая ждала его, ежась от холода и переминаясь с ноги на ногу. Ей, наверное, было очень холодно в коротких шортах и спортивной куртке с эмблемой Бэйвью. Хотя, конечно, трясло ее не только от холода.
Но она недолго мерзла, потому что они тут же побежали к районной библиотеке. И клянусь, если бы кто-нибудь засек время, оно оказалось бы рекордным для забега на дистанцию в полмили или близко к рекордному. У Нэнси с собой было много четвертаков в маленьком кошельке в кармане спортивной куртки, и именно она позвонила Джоржду Воурносу, который в тот момент как раз одевался, чтобы пойти на работу (ему принадлежал «Вестерн-авто» на месте которого теперь церковные активистки устраивают благотворительные базары).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15