У него появляется повод для бесконечных волнений; он присоединяет к своему до того здоровому государству ненадежную частицу – гниющий, больной член, который является неисчерпаемым источником измены и несогласий внутри страны, споров и вражды с соседними странами. Счастлив народ повсеместно сплоченный, единый, хранящий верность и объединяющий свои усилия, не домогающийся ненужного захвата бесполезных и непокорных владений, довольствующийся тем, что он благоденствует и счастлив, и не питающий честолюбивых стремлений к величию. Такой народ подобен человеку, у которого все органы в порядке, который совершенно здоров, полон сил, не стеснен ненужными украшениями и непоколебимо тверд в своих взглядах. Но народ, ненасытно жадный до новых земель, чьи владения разбросаны, слабо объединены и плохо организованы, подобен неразумному скряге, который барахтается среди груд золота, ничем не защищенных от нападения, и, будучи не в силах спасти накопленное им богатство, тщетно пытается прикрыть его своим телом.
К тому времени, когда поступили тревожные сообщения с Саут-Ривер, великий Питер был очень занят: он усмирял волнения среди индейцев, вспыхнувшие в окрестностях Эзопуса, а кроме того, размышлял о том, как облегчить положение на восточных границах по берегам Коннектикута. Тем не менее он посоветовал мингеру Бекману не падать духом, быть начеку и известить его, если дела примут более угрожающий оборот, в каковом случае он тотчас же явится со своими воинами с Гудзона, чтобы испортить веселье мэрилендцам; ибо он очень хотел схватиться врукопашную с десятком этих великанов; ведь ему ни разу в жизни не пришлось встретиться с великаном; разве только мы можем назвать так могучего Рисинга, а тот, если и был великаном, то довольно маленьким.
Впрочем, в дальнейшем не произошло ничего, что нарушило бы покой мингера Бекмана и его колонии. Фендал со своими мирмидонянами сидел дома, налегая как следует на маисовые лепешки, свиную грудинку и мятный грог, устраивая конские скачки и петушиные бои, которыми мэрилендцы весьма славились. Услышав это, Питер Стайвесант сильно возрадовался, так как, несмотря на свое желание померяться силами с этими чудовищными людьми с берегов Саскуиханны, у него было уже такое количество дел поблизости от дома, что он едва мог с ними управиться. Не думал он, достойная душа, что этот южный штиль был лишь обманчивой прелюдией к самому страшному и роковому шторму, который тогда лишь готовился, но вскоре разразился и налетел на ничего не подозревавший Новый Амстердам!
И вот случилось так, что пока наш превосходный губернатор, подобно второму Катону, издавал свои мелкие сенатские законы и не только издавал, но и заставлял их исполнять, пока он непрерывно объезжал свою любимую провинцию, спеша из одного места в другое, чтобы разбирать жалобы, – пока он был занят в одном углу своих владений, во всей остальной части их началось брожение. Как раз в это время, говорю я, британское правительство, этот рассадник чудовищных замыслов, готовило против него ужасный тайный заговор. Известия о его подвигах на Делавэре, по сообщению одного мудрого старого историка из Нового Амстердама, вызвало при европейских дворах немало толков и удивления. И тот же глубокомысленный автор уверяет нас, что правительство Англии начало с завистью и неудовольствием взирать на растущее могущество Манхатеза и на доблесть его храброго войска.
Как нам рассказывают, за дело взялись представители восточного совета Амфиктионии, настоятельно убеждавшие английское правительство оказать им помощь в покорении свирепой и страшной маленькой провинции, и это мудрое правительство, которое всегда любило ловить рыбку в мутной воде, начало уже прислушиваться к их назойливым уговорам. В это самое время лорд Балтимор, чей воинственный ставленник, как мы уже упоминали, столь сильно встревожил мингера Бекмана, предъявил правительству свои притязания на земли по берегам Саут-Ривер, по его словам, незаконно и насильственно отнятые у него наглыми захватчиками из Новых Нидерландов.
Говорят, что его величество Карл II, который, хотя и прозывался Защитником веры, был государем-шалуном, записным бездельником и распутным бахвалом, быстро решил все дело, одним росчерком пера подарив большой кусок Северной Америки, в том числе провинцию Новые Нидерланды, своему брату, герцогу Йоркскому – дар поистине королевский, так как никто, кроме великих монархов, не имеет права отдавать то, что ему не принадлежит.
Чтобы этот щедрый подарок не остался только на бумаге, его величество 12 марта 1664 года приказал немедленно собрать доблестное войско, напасть на город Новый Амстердам с суши и с моря и ввести своего брата в полное владение пожалованными землями.
В таком затруднительном положении были дела новонидерландцев. Честные бюргеры, не помышляя об опасности, грозившей их интересам, степенно покуривают трубки и ни о чем не думают; члены провинциального тайного совета в полном составе сейчас храпят, как басовые трубы пятисот волынок, а неизменно деятельный Питер, взявший на себя тяжелую обязанность думать и действовать за всех, старательно изыскивает способ достигнуть соглашения с великим советом Амфиктионов. Тем временем зловещая туча мрачно хмурится на горизонте; скоро она разразится громом, который отдастся в ушах дремлющих нидерландцев и подвергнет грозному испытанию мужество их бесстрашного губернатора.
Но как бы ни сложились дальнейшие события, я заранее ручаюсь своей правдивостью, что во всех военных столкновениях и тонких переговорах Питер будет вести себя с благородством и с безукоризненной честностью великодушного непреклонного старого рыцаря. Итак, вперед в атаку! Да сияют благосклонные звезды над славным городом на Манхатезе, и да будет с тобой, честный Питер Стайвесант, благословение святого Николая!
ГЛАВА III
О походе Питера Стайвесанта в восточную страну, показавшем, что, хотя он и был стреляный воробей, все же его провели на мякине.
Великие народы похожи на великих людей в том отношении, что их величие редко становится известным, пока они не попадут в беду; поэтому несчастье мудро назвали испытанием истинного величия, которое, как золото, никогда не может быть оценено по достоинству, пока не пройдет сквозь горнило. Следовательно, в соответствии с теми опасностями и невзгодами, какие выпадают на долю народа, общины или отдельного человека (обладающих врожденным величием), растет и их величие, и даже погибая под тяжестью бедствия, они, как охваченный пожаром дом, являют взорам более славное зрелище, чем когда-либо во время их наивысшего процветания.
Обширная китайская империя при всей плодовитости ее населения, при том, что она поглощала и сосредоточивала в своих руках богатства других народов, на протяжении ряда дремотных столетий прозябала, и если бы в ней не произошла внутренняя революция и старое правительство не было свергнуто татарами, возможно, мы и теперь не видели бы в ней ничего, кроме никому не интересных мелочных картин скучного, однообразного благоденствия. Помпея и Геркуланум могли бы кануть в забвение вместе со множеством современных им городов, если бы они, к счастью, не были залиты лавой вулкана. Прославленная Троя приобрела известность только благодаря своим десятилетним бедствиям и завершившему их пожару. Париж вырос в своем значении в результате заговоров и кровопролитий, которые кончились восшествием на престол знаменитого Наполеона; и даже сам могущественный Лондон незаметно проходил по летописи времен, прославившись лишь такими событиями, как чума, Большой пожар и Пороховой заговор Гая Фокса! Так города и империи медленно брели в молчаливой безвестности, вырастая под пером историка, пока, наконец, над ними не разражалось какое-нибудь ужасное несчастье и они не завоевывали бессмертие!
Если читатель с готовностью примет изложенную выше теорию, столь очевидную и подтвержденную столь разительными примерами, ему не понадобится большой проницательности, чтобы понять, что город Новый Амстердам и подчиненная ему провинция находятся на прямой дороге к величию. Опасности и военные действия угрожают им со всех сторон, и я поистине могу только удивляться, – как такое маленькое государство, сумело за такой короткий срок запутаться в такой массе затруднений. С тех пор как провинция впервые получила щелчок по носу у форта Гуд-Хоп, в мирные дни Воутера Ван-Твиллера, ее историческое значение все время постепенно возрастало, и никогда не было у нее более подходящего вождя, чтобы повести ее к вершине величия, нежели Питер Стайвесант.
Это был крепкоголовый старый вояка, в пылком сердце которого царили все пять разновидностей храбрости, описанные Аристотелем. Упомяни этот философ наряду с пятью еще пятьсот, я уверен, что ими тоже обладал бы великий Стайвесант. Беда была только в том, что он был лишен лучшей части смелости, называемой осторожностью – холодной добродетели, которая не могла существовать в тропическом климате его могучей души. Поэтому-то он всегда спешил браться за те неслыханные предприятия, что придают характер рыцарской романтичности всей истории его правления, и поэтому-то он и обдумывал сейчас план, при одной мысли о котором меня бросает в дрожь, когда я пишу эти строки.
Это было не что иное, как намерение самому явиться на могущественный совет Амфиктионов, с мечом в одной руке и оливковой ветвью в другой, чтобы потребовать немедленного исправления всех зол, связанных с бесчисленными нарушениями того договора, который он заключил в недобрый час, и чтобы положить конец беспрерывным грабежам на восточных рубежах – или же в случае отказа бросить перчатку и прибегнуть к оружию.
Когда Питер объявил о своем решении у себя на тайном совете, почтенных членов охватило невероятное удивление; в первый раз в своей жизни они осмелились возражать, указывая на то, что безрассудно подвергать опасности его священную особу, явившись к неизвестным и диким людям и приводя множество других убедительных доводов, но все они оказали на решение Твердоголового Питера такое же действие, как на заржавелый флюгер попытка повернуть его с помощью дырявых раздувальных мехов.
Итак, призвав к себе Антони Ван-Корлеара, он приказал своему верному слуге быть готовым на следующее утро сопровождать его в этой рискованной затее. Трубач Антони приближался уже к преклонному возрасту, но так как он всегда сохранял хорошее настроение и никогда не знал ни забот, ни печалей (ибо ни разу не был женат), то оставался по прежнему бодрым, веселым, румяным, резвым шутником с весьма объемистой талией. Последнее приписывалось его беззаботной жизни в том поместье близ Хука, которое Питер Стайвесант пожаловал ему за доблесть, проявленную в Форт-Кашемире.
Как бы там ни было, ничто не могло больше обрадовать Антони, чем это приказание великого Питера, ибо он с любовью и верностью готов был следовать за мужественным старым губернатором на край света; к тому же он еще не забыл проказы и танцы, и обычай спать, не раздеваясь, в одной постели, и прочие развлечения в восточных колониях и сохранил приятные воспоминания о многих ласковых и пригожих девушках, с которыми весьма жаждал снова встретиться.
Итак, этот образец смелости в сопровождении лишь своего трубача отправился навстречу одному из самых опасных приключений, о каких когда-либо сообщалось в рассказах о странствующих рыцарях. Чтобы один воин решился открыто предстать пред целым сонмом врагов, а главное, чтобы простой прямодушный голландец вздумал вести переговоры со всем советом Новой Англии – такой безнадежной затеи мир еще не знал! С тех пор, как я принялся за летопись об этом несравненном, но дотоле неизвестном вожде, он все время держал меня в состоянии непрерывного возбуждения и беспокойства из-за тех тягот и опасностей, с которыми он постоянно сталкивался. О! Хоть бы одну главу мирного правления Воутера Ван-Твиллера, чтобы я мог отдохнуть на ней, как на перине!
Тебе еще мало, Питер Стайвесант, что я уже однажды спас тебя от козней этих ужасных Амфиктионов, призвав тебе на помощь все колдовские силы? Тебе еще мало, что я отважно последовал за тобой, как ангел-хранитель, в самую гущу страшной битвы у Форт-Кристина? Что я беспрестанно прилагал все усилия, чтобы ты оставался цел и невредим, то отражая единственно своим пером град подлых ударов, наносимых тебе сзади, то успевая простой табакеркой защитить тебя от смертельного выпада, то делая твой неустрашимый череп твердым, как алмаз, когда даже прочный кастор не мог устоять против сабли могучего Рисинга, то не только вырвав тебя из лап громадного шведа, но и сделав тебя победителем над ним с помощью такого отчаянного средства, как жалкая каменная фляга? Неужели всего этого недостаточно, и ты должен опять ввергнуть себя, своего трубача и своего историка в новые затруднения и опасности, затеяв столь безрассудное предприятие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
К тому времени, когда поступили тревожные сообщения с Саут-Ривер, великий Питер был очень занят: он усмирял волнения среди индейцев, вспыхнувшие в окрестностях Эзопуса, а кроме того, размышлял о том, как облегчить положение на восточных границах по берегам Коннектикута. Тем не менее он посоветовал мингеру Бекману не падать духом, быть начеку и известить его, если дела примут более угрожающий оборот, в каковом случае он тотчас же явится со своими воинами с Гудзона, чтобы испортить веселье мэрилендцам; ибо он очень хотел схватиться врукопашную с десятком этих великанов; ведь ему ни разу в жизни не пришлось встретиться с великаном; разве только мы можем назвать так могучего Рисинга, а тот, если и был великаном, то довольно маленьким.
Впрочем, в дальнейшем не произошло ничего, что нарушило бы покой мингера Бекмана и его колонии. Фендал со своими мирмидонянами сидел дома, налегая как следует на маисовые лепешки, свиную грудинку и мятный грог, устраивая конские скачки и петушиные бои, которыми мэрилендцы весьма славились. Услышав это, Питер Стайвесант сильно возрадовался, так как, несмотря на свое желание померяться силами с этими чудовищными людьми с берегов Саскуиханны, у него было уже такое количество дел поблизости от дома, что он едва мог с ними управиться. Не думал он, достойная душа, что этот южный штиль был лишь обманчивой прелюдией к самому страшному и роковому шторму, который тогда лишь готовился, но вскоре разразился и налетел на ничего не подозревавший Новый Амстердам!
И вот случилось так, что пока наш превосходный губернатор, подобно второму Катону, издавал свои мелкие сенатские законы и не только издавал, но и заставлял их исполнять, пока он непрерывно объезжал свою любимую провинцию, спеша из одного места в другое, чтобы разбирать жалобы, – пока он был занят в одном углу своих владений, во всей остальной части их началось брожение. Как раз в это время, говорю я, британское правительство, этот рассадник чудовищных замыслов, готовило против него ужасный тайный заговор. Известия о его подвигах на Делавэре, по сообщению одного мудрого старого историка из Нового Амстердама, вызвало при европейских дворах немало толков и удивления. И тот же глубокомысленный автор уверяет нас, что правительство Англии начало с завистью и неудовольствием взирать на растущее могущество Манхатеза и на доблесть его храброго войска.
Как нам рассказывают, за дело взялись представители восточного совета Амфиктионии, настоятельно убеждавшие английское правительство оказать им помощь в покорении свирепой и страшной маленькой провинции, и это мудрое правительство, которое всегда любило ловить рыбку в мутной воде, начало уже прислушиваться к их назойливым уговорам. В это самое время лорд Балтимор, чей воинственный ставленник, как мы уже упоминали, столь сильно встревожил мингера Бекмана, предъявил правительству свои притязания на земли по берегам Саут-Ривер, по его словам, незаконно и насильственно отнятые у него наглыми захватчиками из Новых Нидерландов.
Говорят, что его величество Карл II, который, хотя и прозывался Защитником веры, был государем-шалуном, записным бездельником и распутным бахвалом, быстро решил все дело, одним росчерком пера подарив большой кусок Северной Америки, в том числе провинцию Новые Нидерланды, своему брату, герцогу Йоркскому – дар поистине королевский, так как никто, кроме великих монархов, не имеет права отдавать то, что ему не принадлежит.
Чтобы этот щедрый подарок не остался только на бумаге, его величество 12 марта 1664 года приказал немедленно собрать доблестное войско, напасть на город Новый Амстердам с суши и с моря и ввести своего брата в полное владение пожалованными землями.
В таком затруднительном положении были дела новонидерландцев. Честные бюргеры, не помышляя об опасности, грозившей их интересам, степенно покуривают трубки и ни о чем не думают; члены провинциального тайного совета в полном составе сейчас храпят, как басовые трубы пятисот волынок, а неизменно деятельный Питер, взявший на себя тяжелую обязанность думать и действовать за всех, старательно изыскивает способ достигнуть соглашения с великим советом Амфиктионов. Тем временем зловещая туча мрачно хмурится на горизонте; скоро она разразится громом, который отдастся в ушах дремлющих нидерландцев и подвергнет грозному испытанию мужество их бесстрашного губернатора.
Но как бы ни сложились дальнейшие события, я заранее ручаюсь своей правдивостью, что во всех военных столкновениях и тонких переговорах Питер будет вести себя с благородством и с безукоризненной честностью великодушного непреклонного старого рыцаря. Итак, вперед в атаку! Да сияют благосклонные звезды над славным городом на Манхатезе, и да будет с тобой, честный Питер Стайвесант, благословение святого Николая!
ГЛАВА III
О походе Питера Стайвесанта в восточную страну, показавшем, что, хотя он и был стреляный воробей, все же его провели на мякине.
Великие народы похожи на великих людей в том отношении, что их величие редко становится известным, пока они не попадут в беду; поэтому несчастье мудро назвали испытанием истинного величия, которое, как золото, никогда не может быть оценено по достоинству, пока не пройдет сквозь горнило. Следовательно, в соответствии с теми опасностями и невзгодами, какие выпадают на долю народа, общины или отдельного человека (обладающих врожденным величием), растет и их величие, и даже погибая под тяжестью бедствия, они, как охваченный пожаром дом, являют взорам более славное зрелище, чем когда-либо во время их наивысшего процветания.
Обширная китайская империя при всей плодовитости ее населения, при том, что она поглощала и сосредоточивала в своих руках богатства других народов, на протяжении ряда дремотных столетий прозябала, и если бы в ней не произошла внутренняя революция и старое правительство не было свергнуто татарами, возможно, мы и теперь не видели бы в ней ничего, кроме никому не интересных мелочных картин скучного, однообразного благоденствия. Помпея и Геркуланум могли бы кануть в забвение вместе со множеством современных им городов, если бы они, к счастью, не были залиты лавой вулкана. Прославленная Троя приобрела известность только благодаря своим десятилетним бедствиям и завершившему их пожару. Париж вырос в своем значении в результате заговоров и кровопролитий, которые кончились восшествием на престол знаменитого Наполеона; и даже сам могущественный Лондон незаметно проходил по летописи времен, прославившись лишь такими событиями, как чума, Большой пожар и Пороховой заговор Гая Фокса! Так города и империи медленно брели в молчаливой безвестности, вырастая под пером историка, пока, наконец, над ними не разражалось какое-нибудь ужасное несчастье и они не завоевывали бессмертие!
Если читатель с готовностью примет изложенную выше теорию, столь очевидную и подтвержденную столь разительными примерами, ему не понадобится большой проницательности, чтобы понять, что город Новый Амстердам и подчиненная ему провинция находятся на прямой дороге к величию. Опасности и военные действия угрожают им со всех сторон, и я поистине могу только удивляться, – как такое маленькое государство, сумело за такой короткий срок запутаться в такой массе затруднений. С тех пор как провинция впервые получила щелчок по носу у форта Гуд-Хоп, в мирные дни Воутера Ван-Твиллера, ее историческое значение все время постепенно возрастало, и никогда не было у нее более подходящего вождя, чтобы повести ее к вершине величия, нежели Питер Стайвесант.
Это был крепкоголовый старый вояка, в пылком сердце которого царили все пять разновидностей храбрости, описанные Аристотелем. Упомяни этот философ наряду с пятью еще пятьсот, я уверен, что ими тоже обладал бы великий Стайвесант. Беда была только в том, что он был лишен лучшей части смелости, называемой осторожностью – холодной добродетели, которая не могла существовать в тропическом климате его могучей души. Поэтому-то он всегда спешил браться за те неслыханные предприятия, что придают характер рыцарской романтичности всей истории его правления, и поэтому-то он и обдумывал сейчас план, при одной мысли о котором меня бросает в дрожь, когда я пишу эти строки.
Это было не что иное, как намерение самому явиться на могущественный совет Амфиктионов, с мечом в одной руке и оливковой ветвью в другой, чтобы потребовать немедленного исправления всех зол, связанных с бесчисленными нарушениями того договора, который он заключил в недобрый час, и чтобы положить конец беспрерывным грабежам на восточных рубежах – или же в случае отказа бросить перчатку и прибегнуть к оружию.
Когда Питер объявил о своем решении у себя на тайном совете, почтенных членов охватило невероятное удивление; в первый раз в своей жизни они осмелились возражать, указывая на то, что безрассудно подвергать опасности его священную особу, явившись к неизвестным и диким людям и приводя множество других убедительных доводов, но все они оказали на решение Твердоголового Питера такое же действие, как на заржавелый флюгер попытка повернуть его с помощью дырявых раздувальных мехов.
Итак, призвав к себе Антони Ван-Корлеара, он приказал своему верному слуге быть готовым на следующее утро сопровождать его в этой рискованной затее. Трубач Антони приближался уже к преклонному возрасту, но так как он всегда сохранял хорошее настроение и никогда не знал ни забот, ни печалей (ибо ни разу не был женат), то оставался по прежнему бодрым, веселым, румяным, резвым шутником с весьма объемистой талией. Последнее приписывалось его беззаботной жизни в том поместье близ Хука, которое Питер Стайвесант пожаловал ему за доблесть, проявленную в Форт-Кашемире.
Как бы там ни было, ничто не могло больше обрадовать Антони, чем это приказание великого Питера, ибо он с любовью и верностью готов был следовать за мужественным старым губернатором на край света; к тому же он еще не забыл проказы и танцы, и обычай спать, не раздеваясь, в одной постели, и прочие развлечения в восточных колониях и сохранил приятные воспоминания о многих ласковых и пригожих девушках, с которыми весьма жаждал снова встретиться.
Итак, этот образец смелости в сопровождении лишь своего трубача отправился навстречу одному из самых опасных приключений, о каких когда-либо сообщалось в рассказах о странствующих рыцарях. Чтобы один воин решился открыто предстать пред целым сонмом врагов, а главное, чтобы простой прямодушный голландец вздумал вести переговоры со всем советом Новой Англии – такой безнадежной затеи мир еще не знал! С тех пор, как я принялся за летопись об этом несравненном, но дотоле неизвестном вожде, он все время держал меня в состоянии непрерывного возбуждения и беспокойства из-за тех тягот и опасностей, с которыми он постоянно сталкивался. О! Хоть бы одну главу мирного правления Воутера Ван-Твиллера, чтобы я мог отдохнуть на ней, как на перине!
Тебе еще мало, Питер Стайвесант, что я уже однажды спас тебя от козней этих ужасных Амфиктионов, призвав тебе на помощь все колдовские силы? Тебе еще мало, что я отважно последовал за тобой, как ангел-хранитель, в самую гущу страшной битвы у Форт-Кристина? Что я беспрестанно прилагал все усилия, чтобы ты оставался цел и невредим, то отражая единственно своим пером град подлых ударов, наносимых тебе сзади, то успевая простой табакеркой защитить тебя от смертельного выпада, то делая твой неустрашимый череп твердым, как алмаз, когда даже прочный кастор не мог устоять против сабли могучего Рисинга, то не только вырвав тебя из лап громадного шведа, но и сделав тебя победителем над ним с помощью такого отчаянного средства, как жалкая каменная фляга? Неужели всего этого недостаточно, и ты должен опять ввергнуть себя, своего трубача и своего историка в новые затруднения и опасности, затеяв столь безрассудное предприятие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64