— Почему ты там застрял?
— Были кое-какие неприятности, — сказал он. — Наверно, опять пирожки с мясом виноваты.
Лицо Мэри смягчилось.
— Бедный мой Питер. У всех у нас неприятности… — Она склонилась над кроваткой, потрогала дочкин лоб; малышка теперь лежала вялая, видно, уже и плакать не хватало силенок. — Питер, по-моему, она умирает…
Он обнял жену за плечи.
— И я умираю, — негромко сказал он, — и ты тоже. Всем нам уже недолго осталось. Вот чайник вскипел. Давай выпьем это питье.
Он отвел ее от кроватки к камину, где разжег теперь настоящий костер. Мэри села прямо на пол, и Питер подал ей горячее питье: подлил в коньяк кипятка и выжал туда же ломтик лимона. Пристально глядя в огонь, Мэри понемножку отпивала из стакана, и ей стало полегче. Питер и себе приготовил такую же смесь, несколько минут они сидели молча. Потом Мэри сказала:
— Почему все это с нами случилось, Питер? Потому что Россия и Китай стали воевать друг с другом?
Он кивнул.
— Ну, примерно так. Но на самом Деле все гораздо сложнее. Америка, Англия и Россия сперва бомбили военные объекты. А начала все Албания.
— Но мы-то здесь были ни при чем, Правда — мы, в Австралии?
— Мы оказали Англии моральную поддержку, — сказал Питер. — Вероятно, больше ничем мы ей помочь и не успели бы. За-месяц все кончилось.
— И никто не мог это остановить?
— Не знаю… Бывает тупоумие, которое ничем не остановишь. Я хочу сказать, если сразу несколько сотен миллионов человек вообразят, будто их национальное достоинство требует сбросить на соседей кобальтовую бомбу… ну, тут и ты и я мало что можем сделать. На одно только можно было надеяться — просветить людей, отучить их от тупоумия.
— Да как же отучить, Питер? Они все давно окончили школу.
— Газеты, — сказал Питер. — Кое-что можно было сделать через газеты. А мы не сделали. Ни одна страна ничего не сделала, потому что все мы были слишком тупы. Нам нравились наши газеты с фотографиями девиц в купальниках и кричащие заголовки сообщений об изнасилованиях, и ни у одного правительства не хватило мудрости помочь нам это изменить. Но будь мы достаточно разумны, возможно, с помощью газет что-то удалось бы сделать.
Мэри толком не поняла его рассуждений.
— Я рада, что газеты больше не выходят, — сказала она. — Без них гораздо приятнее.
Тут ее скрутил новый спазм, и Питер помог ей дойти до ванной. Пока она оставалась там, он вернулся в гостиную и постоял над детской кроваткой. Малышка совсем плоха, и ничем он не может ей помочь; навряд ли она проживет до утра. И Мэри тоже плоха, хотя и не настолько. Он один в семье здоров, и этого нельзя показать.
Мысль остаться без Мэри ужаснула его. Невозможно остаться одному в их квартирке; в считанные дни, что еще выпадут ему на долю, некуда будет идти и нечего делать. Будь «Скорпион» еще в Уильямстауне, можно бы присоединиться к Дуайту Тауэрсу и покончить со всем в море, труд моряка был делом его жизни. Но к чему это? Не желает он лишних дней, которые выпадают ему по странной прихоти необычного обмена веществ. Он хочет остаться с женой и дочуркой.
Мэри окликнула его из ванной, и он пошел помочь ей. Опять подвел ее к пылающему камину; она озябла, ее трясло. Питер опять дал ей горячего разбавленного коньяка, окутал ее плечи пуховым одеялом. Она держала стакан обеими руками, силилась справиться с дрожью, сотрясающей все тело.
Немного погодя она спросила:
— Питер, а как Дженнифер?
Он поднялся, отошел к кроватке, вернулся.
— Она сейчас спокойна, — сказал он. — По-моему, без перемен.
— А сам ты как?
— Премерзко. — Он наклонился к ней, взял за руку. — По-моему, тебе хуже, чем мне, — сказал он, ведь она не могла этого не понять. — Пожалуй, я протянул бы день-два лишних, но не больше. Наверно, это потому, что я физически крепче.
Мэри медленно кивнула. Потом сказала:
— Значит, надежды никакой нет? Ни для кого из нас?
Питер покачал головой.
— От этого не выздоравливают, родная.
— Боюсь, завтра мне уже не дойти до ванной. Питер, родной мой, мне хотелось бы покончить со всем этим сегодня же и взять с собой Дженнифер. По-твоему, это гадко?
Он поцеловал ее.
— По-моему, это разумно. И я с вами.
— Тебе ведь не так худо, как нам, — слабо возразила Мэри.
— Завтра будет так же, — сказал Питер. — Не стоит тянуть, ничего в этом нет хорошего.
Она сжала его руку.
— Что нам надо сделать, Питер?
Он минуту подумал.
— Сейчас я приготовлю грелки и положу в постель. Тогда ты наденешь свежую ночную сорочку и ляжешь, тебе будет тепло. Я принесу к нам в кровать Дженнифер. Потом запру дом, принесу тебе горячее питье, мы будем лежать рядом в постели и примем таблетки.
— Не забудь отключить электричество. А то вдруг мыши перегрызут провод и начнется пожар.
— Отключу, — сказал Питер.
Она подняла к нему глаза, полные слез.
— Ты сделаешь все, что надо, для Дженнифер?
Он провел рукой по ее волосам.
— Не тревожься, — мягко сказал он, — я все сделаю.
Он наполнил грелки горячей водой и положил в постель, заодно оправил ее, пускай все выглядит чисто и опрятно. Затем помог Мэри пройти в спальню. Вышел в кухню, в последний раз поставил чайник и, пока закипала вода, еще раз внимательно перечитал наставления, напечатанные на трех красных коробочках.
Потом он налил кипяток в термос, аккуратно расставил на подносе термос с двумя стаканами, коньяк, блюдце с половинкой, лимона и отнес в спальню. Прикатил из гостиной дочкину кроватку и поставил возле большой кровати. Мэри в постели казалась такой чистенькой и свежей; когда Питер подкатил кроватку, она с усилием села.
— Дать ее тебе? — спросил Питер. Ему подумалось — может быть, ей хочется немного подержать малышку на руках.
Но Мэри покачала головой.
— Она слишком больна. — Посидела минуту, глядя на ребенка, потом устало откинулась на подушки. — Лучше я буду думать о ней, какая она была прежде, когда все мы были здоровы. Дай мне ту штуку, Питер, и покончим с этим.
Она права, подумал Питер, лучше кончать разом, не мучить себя горькими мыслями. Он сделал малышке укол в руку повыше локтя. Потом переоделся в чистую пижаму, погасил в квартире все лампы, кроме ночника у кровати, закрыл экраном камин в гостиной и зажег свечу из запасенных на случай аварии на электростанции. Поставил свечу на ночной столик и отключил электричество в доме.
Уже в кровати, подле Мэри, он смешал коньяк с горячей водой и достал из красных коробочек таблетки.
— Мы чудесно прожили все годы с тех пор, как поженились, — тихо сказала Мэри. — Спасибо тебе за все, Питер.
Он притянул ее к себе и поцеловал.
— И для меня это было замечательное время, — сказал он. — На этом и кончим.
Они взяли таблетки и запили приготовленным питьем.
В тот вечер Дуайт позвонил в Харкауэй Мойре Дэвидсон. Набирал номер, не уверенный, соединит ли станция, а если соединит, подойдет ли кто-нибудь к телефону. Но автоматическая станция еще работала, и Мойра почти сразу подошла.
— Смотрите-ка, — сказал Дуайт, — а я сомневался, снимет ли кто-нибудь трубку. Как у вас дела, детка?
— Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.
— А вы сами?
— Примерно так же, Дуайт. А вы?
— В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на «Скорпионе» и затопим его.
— Вы не вернетесь? — спросила Мойра.
— Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. — Он помедлил. — Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.
— Мне тоже это очень помогло, — сказала Мойра. — Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?
Он поколебался, ответил не сразу:
— Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.
— В котором часу вы уходите?
— Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.
— Я приеду, — сказала Мойра.
Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.
— Вернусь к обеду, — пообещала она.
Мать сказала:
— Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.
Мойра подсела к ней на край кровати.
— Так плохо, мамочка?
— К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.
Со своей постели слабым голосом спросил отец:
— Дождь идет?
— Сейчас нет, папа.
— Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.
— Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?
Отец закрыл глаза.
— Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.
— И мне жаль, — сказала Мойра. — Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.
Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов — вдруг уснет.
Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку — единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ, — это ее немного подбодрило, — и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.
Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.
Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на «Скорпион».
Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.
— Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.
— А как же, леди, — с готовностью ответил матрос, — прямо сейчас ему и скажу.
Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.
— Как славно, что вы пришли со мной проститься, — сказал он. — А что дома, детка?
— Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. — Она замялась, потом вымолвила: — Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.
— О чем, детка?
— Можно мне пойти с вами на «Скорпионе»? — Мойра помолчала, потом договорила: — Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить «форд» на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?
Он молчал так долго, что Мойра поняла — ответом будет «нет».
— Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека, — сказал наконец Дуайт. — Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.
— Что ж, пусть так, — глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза. — Подарки при вас?
— Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.
— Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:
Дуайт коснулся ее руки.
— Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.
Мойра слабо улыбнулась.
— «Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался». Справилась я со своей задачей, Дуайт?
— Прекрасно справились.
Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.
— Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?
— Очень скоро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Были кое-какие неприятности, — сказал он. — Наверно, опять пирожки с мясом виноваты.
Лицо Мэри смягчилось.
— Бедный мой Питер. У всех у нас неприятности… — Она склонилась над кроваткой, потрогала дочкин лоб; малышка теперь лежала вялая, видно, уже и плакать не хватало силенок. — Питер, по-моему, она умирает…
Он обнял жену за плечи.
— И я умираю, — негромко сказал он, — и ты тоже. Всем нам уже недолго осталось. Вот чайник вскипел. Давай выпьем это питье.
Он отвел ее от кроватки к камину, где разжег теперь настоящий костер. Мэри села прямо на пол, и Питер подал ей горячее питье: подлил в коньяк кипятка и выжал туда же ломтик лимона. Пристально глядя в огонь, Мэри понемножку отпивала из стакана, и ей стало полегче. Питер и себе приготовил такую же смесь, несколько минут они сидели молча. Потом Мэри сказала:
— Почему все это с нами случилось, Питер? Потому что Россия и Китай стали воевать друг с другом?
Он кивнул.
— Ну, примерно так. Но на самом Деле все гораздо сложнее. Америка, Англия и Россия сперва бомбили военные объекты. А начала все Албания.
— Но мы-то здесь были ни при чем, Правда — мы, в Австралии?
— Мы оказали Англии моральную поддержку, — сказал Питер. — Вероятно, больше ничем мы ей помочь и не успели бы. За-месяц все кончилось.
— И никто не мог это остановить?
— Не знаю… Бывает тупоумие, которое ничем не остановишь. Я хочу сказать, если сразу несколько сотен миллионов человек вообразят, будто их национальное достоинство требует сбросить на соседей кобальтовую бомбу… ну, тут и ты и я мало что можем сделать. На одно только можно было надеяться — просветить людей, отучить их от тупоумия.
— Да как же отучить, Питер? Они все давно окончили школу.
— Газеты, — сказал Питер. — Кое-что можно было сделать через газеты. А мы не сделали. Ни одна страна ничего не сделала, потому что все мы были слишком тупы. Нам нравились наши газеты с фотографиями девиц в купальниках и кричащие заголовки сообщений об изнасилованиях, и ни у одного правительства не хватило мудрости помочь нам это изменить. Но будь мы достаточно разумны, возможно, с помощью газет что-то удалось бы сделать.
Мэри толком не поняла его рассуждений.
— Я рада, что газеты больше не выходят, — сказала она. — Без них гораздо приятнее.
Тут ее скрутил новый спазм, и Питер помог ей дойти до ванной. Пока она оставалась там, он вернулся в гостиную и постоял над детской кроваткой. Малышка совсем плоха, и ничем он не может ей помочь; навряд ли она проживет до утра. И Мэри тоже плоха, хотя и не настолько. Он один в семье здоров, и этого нельзя показать.
Мысль остаться без Мэри ужаснула его. Невозможно остаться одному в их квартирке; в считанные дни, что еще выпадут ему на долю, некуда будет идти и нечего делать. Будь «Скорпион» еще в Уильямстауне, можно бы присоединиться к Дуайту Тауэрсу и покончить со всем в море, труд моряка был делом его жизни. Но к чему это? Не желает он лишних дней, которые выпадают ему по странной прихоти необычного обмена веществ. Он хочет остаться с женой и дочуркой.
Мэри окликнула его из ванной, и он пошел помочь ей. Опять подвел ее к пылающему камину; она озябла, ее трясло. Питер опять дал ей горячего разбавленного коньяка, окутал ее плечи пуховым одеялом. Она держала стакан обеими руками, силилась справиться с дрожью, сотрясающей все тело.
Немного погодя она спросила:
— Питер, а как Дженнифер?
Он поднялся, отошел к кроватке, вернулся.
— Она сейчас спокойна, — сказал он. — По-моему, без перемен.
— А сам ты как?
— Премерзко. — Он наклонился к ней, взял за руку. — По-моему, тебе хуже, чем мне, — сказал он, ведь она не могла этого не понять. — Пожалуй, я протянул бы день-два лишних, но не больше. Наверно, это потому, что я физически крепче.
Мэри медленно кивнула. Потом сказала:
— Значит, надежды никакой нет? Ни для кого из нас?
Питер покачал головой.
— От этого не выздоравливают, родная.
— Боюсь, завтра мне уже не дойти до ванной. Питер, родной мой, мне хотелось бы покончить со всем этим сегодня же и взять с собой Дженнифер. По-твоему, это гадко?
Он поцеловал ее.
— По-моему, это разумно. И я с вами.
— Тебе ведь не так худо, как нам, — слабо возразила Мэри.
— Завтра будет так же, — сказал Питер. — Не стоит тянуть, ничего в этом нет хорошего.
Она сжала его руку.
— Что нам надо сделать, Питер?
Он минуту подумал.
— Сейчас я приготовлю грелки и положу в постель. Тогда ты наденешь свежую ночную сорочку и ляжешь, тебе будет тепло. Я принесу к нам в кровать Дженнифер. Потом запру дом, принесу тебе горячее питье, мы будем лежать рядом в постели и примем таблетки.
— Не забудь отключить электричество. А то вдруг мыши перегрызут провод и начнется пожар.
— Отключу, — сказал Питер.
Она подняла к нему глаза, полные слез.
— Ты сделаешь все, что надо, для Дженнифер?
Он провел рукой по ее волосам.
— Не тревожься, — мягко сказал он, — я все сделаю.
Он наполнил грелки горячей водой и положил в постель, заодно оправил ее, пускай все выглядит чисто и опрятно. Затем помог Мэри пройти в спальню. Вышел в кухню, в последний раз поставил чайник и, пока закипала вода, еще раз внимательно перечитал наставления, напечатанные на трех красных коробочках.
Потом он налил кипяток в термос, аккуратно расставил на подносе термос с двумя стаканами, коньяк, блюдце с половинкой, лимона и отнес в спальню. Прикатил из гостиной дочкину кроватку и поставил возле большой кровати. Мэри в постели казалась такой чистенькой и свежей; когда Питер подкатил кроватку, она с усилием села.
— Дать ее тебе? — спросил Питер. Ему подумалось — может быть, ей хочется немного подержать малышку на руках.
Но Мэри покачала головой.
— Она слишком больна. — Посидела минуту, глядя на ребенка, потом устало откинулась на подушки. — Лучше я буду думать о ней, какая она была прежде, когда все мы были здоровы. Дай мне ту штуку, Питер, и покончим с этим.
Она права, подумал Питер, лучше кончать разом, не мучить себя горькими мыслями. Он сделал малышке укол в руку повыше локтя. Потом переоделся в чистую пижаму, погасил в квартире все лампы, кроме ночника у кровати, закрыл экраном камин в гостиной и зажег свечу из запасенных на случай аварии на электростанции. Поставил свечу на ночной столик и отключил электричество в доме.
Уже в кровати, подле Мэри, он смешал коньяк с горячей водой и достал из красных коробочек таблетки.
— Мы чудесно прожили все годы с тех пор, как поженились, — тихо сказала Мэри. — Спасибо тебе за все, Питер.
Он притянул ее к себе и поцеловал.
— И для меня это было замечательное время, — сказал он. — На этом и кончим.
Они взяли таблетки и запили приготовленным питьем.
В тот вечер Дуайт позвонил в Харкауэй Мойре Дэвидсон. Набирал номер, не уверенный, соединит ли станция, а если соединит, подойдет ли кто-нибудь к телефону. Но автоматическая станция еще работала, и Мойра почти сразу подошла.
— Смотрите-ка, — сказал Дуайт, — а я сомневался, снимет ли кто-нибудь трубку. Как у вас дела, детка?
— Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.
— А вы сами?
— Примерно так же, Дуайт. А вы?
— В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на «Скорпионе» и затопим его.
— Вы не вернетесь? — спросила Мойра.
— Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. — Он помедлил. — Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.
— Мне тоже это очень помогло, — сказала Мойра. — Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?
Он поколебался, ответил не сразу:
— Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.
— В котором часу вы уходите?
— Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.
— Я приеду, — сказала Мойра.
Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.
— Вернусь к обеду, — пообещала она.
Мать сказала:
— Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.
Мойра подсела к ней на край кровати.
— Так плохо, мамочка?
— К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.
Со своей постели слабым голосом спросил отец:
— Дождь идет?
— Сейчас нет, папа.
— Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.
— Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?
Отец закрыл глаза.
— Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.
— И мне жаль, — сказала Мойра. — Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.
Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов — вдруг уснет.
Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку — единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ, — это ее немного подбодрило, — и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.
Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.
Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на «Скорпион».
Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.
— Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.
— А как же, леди, — с готовностью ответил матрос, — прямо сейчас ему и скажу.
Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.
— Как славно, что вы пришли со мной проститься, — сказал он. — А что дома, детка?
— Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. — Она замялась, потом вымолвила: — Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.
— О чем, детка?
— Можно мне пойти с вами на «Скорпионе»? — Мойра помолчала, потом договорила: — Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить «форд» на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?
Он молчал так долго, что Мойра поняла — ответом будет «нет».
— Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека, — сказал наконец Дуайт. — Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.
— Что ж, пусть так, — глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза. — Подарки при вас?
— Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.
— Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:
Дуайт коснулся ее руки.
— Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.
Мойра слабо улыбнулась.
— «Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался». Справилась я со своей задачей, Дуайт?
— Прекрасно справились.
Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.
— Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?
— Очень скоро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39