Доложили, что прибыл Нузар с товарищами. Выворотни вошли, увидели шерна и пришли в такое возбуждение, что позабыли отвесить Победоносцу обычный поклон. Как бы онемев от испуга, уставились на старое чудище, с явным изумлением глядя на сыромятной кожи ремни, которыми были опутаны его руки на запястьях возле блестящих золотых браслетов. А Нузар, увидев в руках у Марка каменный шар, воздел руки и распластался ничком на полу перед Победоносцем.
— Ты властелин, ты величайший из великих! — воскликнул Нузар. — Ты поймал самого Великого шерна, мы о нем слышали, но видеть — не видели никогда! И вот мы глядим на него, а он стоит перед тобой, о хозяин, как твой пленник, и на руках у него прочные узы!
Двое других выворотней тоже ткнулись лбами в пол, бормоча что-то бессвязное. Прошло довольно много времени, прежде чем Марк сумел добиться от них вразумительного рассказа.
Мол, среди шернов издавна идет молва, что в одном неприступном городе живет всезнающий старец. Его называют Великим шерном, он хранитель тайн, которые испокон веков пишутся цветным письмом на круглых камнях. Он свят, и никто не смеет его коснуться, хотя он не правит и никому ничего не приказывает. Сами шерны ничего не хотят знать, они считают, что это лишняя тягота и превыше всего ценят забвение, но Великий шерн знает все на свете, а когда чует, что близится смерть, сам выбирает себе наследника и посвящает во все тайны мира, не иначе как чтобы знание сохранялось.
Великий шерн записывает все важные события. Это ему поручено. Выворотни узнали его по плащу и золотым браслетам, а также по круглому камню — таких камней никому из шернов, кроме Великого, под страхом смерти расписывать красками нельзя.
Марк с удивлением слушал этот рассказ, не без любопытства разглядывая шерна. А потом спросил выворотней, могут ли они объясниться с шерном.
Нузар призадумался.
— Если он что-нибудь захочет сказать цветным лбом, худо-бедно, может, и поймем, — ответил он, — но голос для него ничего не значит, если он никогда не бывал среди людей. Между собой шерны пользуются голосом так, как люди, когда кивают или руками машут, по поводу самых простых вещей, если почему-то не получается смотреть друг дружке на лбы. Так что сказать ему что-то мы вряд ли сможем.
И все-таки Победоносец потребовал, чтобы они спросили у шерна, почему он не убежал вместе с остальными. Нузар оказался не в счет, поскольку не в состоянии был перевести вопрос. Двое других выворотней принялись издавать пронзительные, визгливые звуки, приседая и размахивая руками. Шерн презрительно посмотрел на них и посветил лбом. Выворотни примолкли и сосредоточенно уставились на мелькающие проблески.
— Что он говорит? — нетерпеливо спросил Марк.
— Он говорит, что так ему было угодно, — без особой уверенности ответил Нузар.
— То есть как это? И больше ничего?
— Ничего, хозяин. Говорит, что так ему было угодно. Марк встал и подошел к неподвижно стоящему шерну.
Жуткое лицо первожителя продолжало хранить бесстрастное, слегка презрительное выражение даже при виде великана вдвое выше ростом, чем любой из шернов и людей. Не угадывалось ни малейшего следа страха или замешательства. Разве что искра любопытства промелькнула в глубине четверки тусклых, налитых кровью глаз.
— Скажите ему, — обратился Марк к выворотням. — Он будет жив и свободен, если согласится ответить на мои вопросы.
Выворотни снова принялись завывать, лаять, приседать, размахивать руками и, когда через некоторое время шерн что-то ответил им проблесками, обратили к Победоносцу тупые лица со смущенным выражением.
— Он говорит: если бы ему жизнь была дорога, он ушел бы вместе со всеми. Но он хотел посмотреть…
Выворотень осекся.
— На Победоносца! — торопливо подсказал Нузар.
— Он действительно так сказал?
— Он сказал иначе, но не дерзну…
— Говори!
— Глянуть хотел на глупого жирного пса, — со стеснительной ухмылкой произнес выворотень.
Дальнейшие попытки добиться толку от разговора с шерном так ни к чему и не привели. Казалось, ему было безразлично, что его ждет и как с ним поступят. Ни угрозами, ни обещаниями его не удавалась склонить к ответам на вопросы. Лишь когда Победоносец спросил, о чем написано в каменных книгах, которыми он ведает, шерн гордо усмехнулся и ответил:
— Ступай и прочти.
После этих слов он замолк окончательно, то есть пригасил свой говорящий лоб.
Марк приказал отвести шерна обратно в помещение на башне и выставить у дверей караул. А сам отослал выворотней и Ерета и вышел наружу чуть-чуть подышать свежим морозным воздухом.
Чистое небо искрилось звездами. Снегопад еще на начался, но обильный иней уже покрыл толстым слоем улицы и плоские кровли домов. Освещая путь фонарем, Марк отыскал полуразрушенную лестницу, ведущую к обители шерна, и медленно зашагал наверх. Каменные стены узкой лестничной шахты еще дышали теплом, накопленным в течение жаркого дня, при неверном свете фонаря на них повсюду проступали остатки каких-то рельефов и фресок, не иначе как начавших облезать много столетий тому назад, да так и оставленных гибнуть в небрежении. В том месте, где лестничная площадка образовала подобие низкой округлой ниши, Победоносца заинтересовала странная фреска, составленная из цепочки соприкасающихся кругов. Он поднял фонарь и стал разглядывать выцветшую стенопись.
— Ошибки быть не может, — пробормотал он сам себе. — Однако это очень странно! Очень!
Круги оказались не чем иным, как картами земных полушарий с разных сторон. Рисунок выкрошился, большей части деталей было не различить, но в свое время карты были достаточно подробны. Очертания материков, морей и горных хребтов были обозначены без ошибок, хотя и толстыми линиями. А над цепочкой кругов на фоне черной волнистой полосы угадывался ряд кирпично-желтых зубцов. «Может быть, на цветном языке шернов это означает проклятие ненавистной звезде?» — подумал Марк и зашагал выше.
Десятка через два шагов попалась еще одна такая же ниша с такими же фресками, но намного постарше, почти не различимыми на сером камне. Сомневаться не приходилось: это тоже были изображения Земли, но иного вида, чем привычные для глаза. На одном из кругов можно было разглядеть что-то похожее на Европу, но Средиземное море выглядело узким замкнутым озером, а с севера до самых Карпатских гор в пределы суши врезался морской залив.
Странное чувство возникло. Бесспорно, перед ним была карта отчей планеты в те незапамятные времена, когда, быть может, и людей-то еще не существовало. А глаза шернов уже всматривались в звезду, висящую в черном небе над пустыней.
Мороз пошел по коже. Марк ускорил шаг, чтобы выбраться из этой духоты на верхушку башни.
Когда он оказался на самом верху, на небольшой смотровой площадке, вокруг была непроглядная по-лунному ночь. Город, долина и окружающее горное кольцо тонули в густой тьме, не различить было даже белизны привершинных снегов. Только в южной стороне над зубчатым черным гребнем едва брезжило серебристое свечение, и Победоносец понял, что это свет далекой Земли, прячущейся под самой чертой горизонта.
И, охваченный беспредельной тоской, простер к ней руки. И утешился мыслью о том, что недалек гот долгий по-лунному день, когда он в своей сверкающей машине ринется туда, домой, через небесные бездны, безо всякого сожаления навсегда покинув этот чуждый и жестокий мир.
Глава II
Солнце еще пряталось за круговой горной стеной, только западные вершины кое-где розовели на золотом свету, когда Марк вместе с Еретом и несколькими старшими командирами отправился осматривать взятый город.
Марк был рад, что наконец настало утро. Уж слишком длинна и угрюма была эта ночь. Тяжкие мысли, словно зловещие птицы, устроились в изголовье постели, только и дожидаясь, когда он очнется после короткого и мучительного сна, чтобы навалиться всей стаей. В часы бодрствования при свете костерка, разложенного на каменном полу, все достигнутое, особенно последняя «победа», представало в удивительно мрачном свете. Становилось ясно, что он позволил вовлечь себя в безумное и, увы, безрезультатное предприятие. Захватил город и догадывался, что с минуту на минуту окажется в нем, как в тюрьме. А стоило задремать — вдруг мерещилось ночное нападение, и Марк срывался с ложа, выбегал на мороз проверить, на посту ли караулы, не мерцают ли над головами светящиеся лбы подбирающихся шернов. Но вокруг царили тишина и покой. Не иначе как шерны не пожелали рискнуть и положиться на военное счастье в ночном бою. А может быть, их пугал мороз, может быть, они копили силы, оправляясь от разгрома. Так или иначе, а спокойного сна завоевателей ничто не тревожило. И Марк возвращался к себе, присаживался у огня и, глядя на пламя, силился составить хоть какой-нибудь план дальнейших действий, развеять мыслью мрак безнадежности, осадивший со всех сторон. Но куда бы он ни направлял мысль, всюду оказывался какой-нибудь изначально неодолимый тупик, явная невозможность прийти к выводам, имеющим хотя бы видимость осмысленности.
В конце концов он устал от этих бесплодных дум. Под утро забылся глубоким сном на целых двадцать четыре часа с лишком и проснулся с неожиданно окрепшей душой и с ощущением прилива сил. Правда, вдохновение не снизошло, план дальнейших действий не составился, но отдых тела сообщил духу некую беззаботность и безразличие по отношению к любому обороту событий. Воспринималось только настоящее: он находится в удивительном городе шернов, где каждый камень и каждый дом способны поведать невероятные тайны.
Он торопливо оделся и, не дожидаясь восхода солнца, вызвал свиту, чтобы сопровождала его при осмотре. Но вперед получил неприятное известие: схваченный накануне вечером Великий шерн ночью бесследно исчез. Караульные солдаты клялись, что без нечистой силы не обошлось, поскольку, хоть он и не был связан, дверь была заперта крепко и караул при ней стоял неотлучно. Вместе с шерном исчезли и расписные камни, находившиеся в помещении.
При этих словах Марк задумался. Даже если допустить, что шерн бежал, воспользовавшись временной беспечностью караула, то куда могла деваться эта «каменная летопись»?
Уж слишком много она весила, унести ее было шерну не под силу, тут сотни шернов вряд ли хватило бы. А уж сотню-то, за камнями явившуюся, часовые наверняка заметили бы.
И, словно луч света, Марка озарила внезапная догадка. Он понял, что Великий шерн остался только затем, чтобы спасти свои «книги», которых во время внезапного и уж не иначе как неожиданного вторжения людей в город никак не успеть было спрятать. Теперь он исполнил свой долг и скрылся. Исполнил, укрыв бесценные реликвии в каком-то незаметном для глаз тайнике, например выдолбленном в стене и заделанном гладкой каменной плитой. А совершив это, потайным ходом проник на крышу и, пользуясь ночной темнотой, на своих широких крыльях бесшумно спланировал в долину.
По первости думалось приказать людям обыскать помещение, в случае необходимости взломать стены, лишь бы найти спрятанные камни, но порыв как-то сам собой угас, растворившись в странном, неприятном и сложном чувстве.
Опустив голову, он молча оглядел окружающих. На краткий миг ощутил себя союзником покоренных шернов, обязанным защитить сокровища их знаний от разора варварами-людьми. Чувство быстро прошло, но тут же подумалось, что, найди он эти камни, пользы от этого никакой, ему в жизни не прочесть цветного письма, а на вскрытие стен понадобится много труда и времени, кто знает, не понапрасну ли. Ничего не ответил солдатам, доложившим о происшествии, и медленным шагом отправился в город.
Все дома были каменные, но только редко где двери были на уровне мостовых. Зато повсюду были круглые окна, а перед ними — узкие балкончики, а то и торчавшие каменные балки, не иначе как служившие обитателям для взлета. Кладка была старинная, ее не подправляли сотнями лет. Верхние этажи обсыпались, по низу во влажной тени сплошь тянулся мох, так что строения выглядели как природные скалы.
Марк вошел в один из таких домов, миновал мрачные и тесные сени и неожиданно оказался в круглой хоромине, обставленной с неслыханной роскошью. Каменный пол был выстелен стрижеными шкурами в разноцветные узоры, что на первый взгляд напоминало ковры. Стены были увешаны странными изделиями из металла, кости и тканей. На низких квадратных диванчиках лежали пурпурные покрывала, они благоухали резковато, но упоительно. В ларях из наборной резной кости искусной работы, как в сокровищнице, грудами лежали драгоценные сосуды, жемчуг и самоцветы. По всему залу между черными зеркалами из неизвестного металла на кованых треножниках стояли медные курильницы.
Распахнутая дверь над высоким каменным порогом указывала путь ухода обитателей.
Нагнувшись, чтобы протиснуться в слишком узкий для него проем, Марк вышел на балкончик, вделанный в серую стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41