А вы, сэр Джон, постарайтесь разглядеть тройку самых злостных генералов — это те, что гонят остальных вперед, и попробуйте их подстрелить.
— Это мы с радостью, — отвечал сэр Джон.
— Цельтесь пониже, — посоветовал Кособокий. — Гоблины — коротышки, и к тому же при промахе с такого прицела можно вдобавок задеть кого-нибудь еще из этих тварей.
Позади Сильвия и Психея отчаянно пытались приподнять Голиаса и усадить, чтобы он мог дышать. Рядом с ними Мортис читала Септицемию, седьмое из Великих Заклинаний. Считалось, что оно способно противостоять действию любых ядов. Время от времени слышались хрипы и вздохи алхимика — значит, он был еще жив. Но вот послышался очередной хрип, и вдруг в пещере стало тихо-тихо, только постукивали капли воды, стекавшей со сталактитов. Аматус услышал, как Кособокий медленно, обреченно выдохнул.
Гоблины бросились на людей, подгоняемые дубинками и ржавыми саблями своих командиров. Первые ряды тварей мчались строго вперед, безо всякой военной хитрости и тактики, ведомые исключительно желанием как можно скорее запустить клыки в людскую плоть. Аматус услышал выстрел мушкета Кособокого, сам хорошенько прицелился и пальнул картечью по одному из гоблинов. Даже не удосужившись проверить, попал или нет, принц выхватил из-за пояса второй мушкет, взвел курок и выстрелил. Уложив второго гоблина, он поспешно разрядил и третий мушкет. Аматус слышал, что Кособокий и Каллиопа тоже стреляют, и когда он обнажил свой меч, успел заметить, что пол уже усеян трупами гоблинов и что сэр Джон своей стрельбой успел пробить брешь в арьергарде врагов, куда устремились твари, желающие спастись бегством.
Но тут часть гоблинов бросилась прямо на Аматуса. Маленькие, не более пяти футов ростом, оружием злодеи пользовались неумело — они просто яростно им размахивали, но их было такое количество, что в массе они все же были опасны. Пришлось принцу действовать примерно так, как во время урока фехтования. Он старался как можно скорее отбиться от очередного противника. Скоро принц уже потерял счет своим удачам и не мог бы сказать, скольких гоблинов уложил, скольких ранил, а скольких просто заставил отступить. Он знал, что многие уже просто удрали, но на поле брани теперь остались сущие безумцы, одуревшие от голода.
Минуты ли летели, века ли тянулись — здесь, в мертвенном зеленоватом свечении могильных червей… Аматус рубил и колол, судорожно вдыхал затхлый промозглый воздух. Холодный пот ручьями стекал по его усталой руке, но он не сдавался.
Вдруг рядом с ним громко взревел Кособокий. Великан размахнулся мечом, наклонился и что-то подобрал с пола. Мгновение спустя он выпрямился, держа одной рукой за ноги извивающегося гоблина. Сжатой в кулак другой рукой начальник королевской стражи молотил по ребрам визжащего ублюдка.
— Я безоружен! Драться не могу! — прокричал Кособокий, вертя гоблина над головой. — Нате! Ешьте, твари!
Как следует раскрутив визжащего гоблина, начальник стражи швырнул его в сторону его сородичей. Гоблин перелетел через арьергард и шлепнулся на пол пещеры.
Голодные товарищи незамедлительно развернулись и набросились на него, не обращая внимания на его дикие вопли и мольбы о пощаде. На некоторое время звуки боя сменились клацаньем клыков и треском раздираемой плоти.
Прежде чем Аматус успел сообразить, что же делать дальше. Кособокий устремился в обход гоблинского войска, выхватил из толпы зазевавшегося гоблина, сжал его мертвой хваткой и заставил бросить оружие. Еще мгновение — и вот еще один беспомощный гоблин был отдан на съедение сородичам-каннибалам. И снова вопли поедаемого и скрип клыков.
Кособокий продолжал закреплять достигнутый успех. Его тактика срабатывала беспроигрышно. Оказалось, что длительная голодовка превращает гоблинов в неуемных обжор, и довольно скоро Кособокий почти всех тварей скормил друг дружке. Когда остался последний, Кособокий и с ним церемониться не стал. Ухватил за лодыжки, размахнулся как следует и зашвырнул гоблина в пропасть под мостом. Летел гоблин недолго — только показалось, что долго, но все равно при падении звучно шмякнулся и, судя по всему, разбился вдребезги.
Аматус, сэр Джон и Кособокий поспешили к Голиасу. Психея выдернула стрелу и остановила кровь, но наконечник, как оказалось, был смазан гнилой слизью с пола пещеры. Лицо алхимика мертвенно позеленело.
— Рана близко от позвоночника, — заключил сэр Джон Слитгиз-зард. — Если мы тронем его, он может умереть.
— А не тронете — я точно умру, — еле слышно пробормотал Голиас. — Думаю, я так или иначе погибну. Но предпочел бы умереть при свете дня.
— Поднимите его, — распорядился Кособокий. — Только тихо, осторожно. Мы с сэром Джоном разрушим мост или продержим оборону, сколько сумеем.
— Мост насквозь пропитан злобными заклинаниями, — сказала Мортис. — Мне придется остаться с вами. Аматус, тебе придется нести Голиаса.
— Я выдержу, — ответил принц, наклонился и с помощью Каллиопы и Сильвии взвалил тело алхимика на плечо.
Он чувствовал на щеке горячее дыхание друга, а по его спине расползался жар от вытекавшей из раны Голиаса крови.
— Пошли, — сказал Аматус.
Он очень удивился тому, каким легким оказался алхимик. Принц нес его сам, почти не покачиваясь. Лишь время от времени Сильвия и Каллиопа помогали Аматусу и поддерживали Голиаса, чтобы он не соскользнул с плеча принца.
Они шагали быстро. Психея зажгла факел и шла впереди, освещая дорогу. Каллиопа, нагруженная своими мушкетами и мушкетами Аматуса, замыкала шествие. Сильвия пыталась подбодрить Голиаса, шептала ему слова утешения. Но похоже, алхимик вновь лишился чувств.
Аматусу с трудом верилось, что всего несколько часов назад они вошли в подземелья по городским водостокам, что днем раньше он грелся на солнышке, не помышляя об этом жутком запахе смерти. И еще ему не хотелось верить в то, что теплая струйка слюны, стекавшая по его шее, да не слишком тяжелая ноша на плече — это все, что осталось от Голиаса.
Размышления принца, казалось, втекли в его плоть и кровь. Аматус шагал, чувствуя, как жесткая борода Голиаса щекочет ключицу, как перекатывается по плечу отяжелевшая голова алхимика. Аматус вспоминал о том, как терпелив был с ним Голиас. О том, как он прочел первую толстую книгу, показавшуюся ему ужасно тяжелой, а Голиас тогда только улыбнулся, потрепал его по плечу и в награду за труды дал другую книгу, еще более трудную. Он вспоминал о долгих часах учебы игре на непослушной лютне, о том, как Голиасу снова и снова приходилось показывать ему верную постановку пальцев, а еще о том, как Голиас усмехнулся, когда Аматус написал, на его взгляд, замечательный трактат по риторике, который, как выяснилось, далек от заданной темы. Да, тогда Голиас усмехнулся и проговорил: Quid ergo, Amate?
Поймав себя на том, что так обычно размышляют о человеке, который уже умер, Аматус решил подобные мысли отбросить, чтобы не накликать беду, и зашагал быстрее. Дыхание Голиаса стало частым, слабым и неровным.
И вдруг Психея радостно вскрикнула. Еще мгновение — и Аматус ощутил под ногами булыжную мостовую.
Они ускорили шаг, и вскоре Каллиопа сначала предупреждающе свистнула, но потом издала крик радости. Мортис, сэр Джон и Кособокий догнали друзей.
— Мосту конец, — сообщила Мортис. — И восстановят его очень не скоро.
Сэр Джон объяснил подробнее:
— Вняв совету госпожи Мортис, мы позволили ей проделать небольшую дырочку в слое магии, окутывавшей мост, а потом пробились сквозь это отверстие. Нам, правда, вряд ли бы удалось добиться успеха, если бы не сила и ярость Кособокого, но заклинания мы не трогали и мост обрушили одной лишь физической силой. Однако восстановить его гоблинам теперь удастся только упорным трудом. Пройдет еще много времени, пока мост снова будет возведен — ведь мы знаем, как трудолюбивы гоблины.
Кособокий добавил:
— Знайте, ваше высочество, что еще Мортис удалось развернуть Чудовище, что загадки загадывает, мордой в обратную сторону, и теперь оно будет стоять на пути у гоблинов, а не у людей.
— Эта перемена Чудище несказанно порадовала, — сообщил Слитгиз-зард. — Гоблины, так он сказал, на вкус ему больше нравятся.
— Но ведь ответ на его загадку известен всем, — машинально возразил Аматус. Он слушал товарищей вполуха и думал только о том, как бы поскорее вынести Голиаса к свету дня.
Но Мортис насмешливо проговорила:
— Ни один гоблин не сумеет легко разгадать загадку, ответ на которую гласит: «я сам и мои личные вещи». Так что, я думаю, мы теперь их не скоро увидим у наших ворот.
Принцу показалось, что Голиас стал еще легче, но не без тревоги Аматус заметил, что алхимик почти не дышит. Еле слышный вздох — и снова тишина.
— Если вы устали, я могу понести его, — предложил сэр Джон, но Кособокий возразил:
— Не стоит. В прикосновении принца скрыта сила, а быть может, и магия целительства. Да и быстрее него никто не донесет Голиаса.
Голос Кособокого прозвучал легко и гулко. Компания уже шла по городским водостокам. Слышался шум стекавшей в туннель по трубам воды.
Психея повернула за угол, свет ее факела померк, и вдруг она радостно, победно закричала. Остальные догнали ее и увидели свет в конце туннеля — радужную пляску бликов на потолке, отражение с поверхности реки. Солнце вот-вот должно было взойти, а путешественники были в нескольких шагах от выхода.
Аматус услышал слабый шепот Голиаса: «Только не во мраке, non in umbris sed in lucibus multis, Amate…»
Аматус пустился вперед бегом. Похоже, к алхимику ненадолго вернулись силы, и он сам сжал плечо юноши.
Как только принц выбежал из туннеля на широкий каменный выступ, солнце выпрыгнуло из-за реки, словно огромный алый шар, и подожгло волны багрянцем.
Сэр Джон расстелил на камнях свой плащ, и Аматус осторожно опустил на него Голиаса.
— Благодарю вас от всей души, ваше высочество, — слабым, еле слышным, каким-то потусторонним голосом проговорил алхимик. — На свет… помните об этом… всегда — на свет.
Аматус поддерживал рукой плечи Голиаса, и вдруг тело алхимика, казавшееся принцу таким легким на протяжении всего долгого странствия по мрачным подземельям, стало вдруг немыслимо тяжелым, и принцу пришлось опустить руку и уложить голову Голиаса на землю. Как во сне, он коснулся пальцами век алхимика и закрыл его глаза.
Остальные молча встали кругом около Голиаса. Аматус встал, не спуская глаз с мертвого друга.
Но тут все изумленно вскрикнули. Каллиопа указала вниз. Аматус опустил взгляд…
Левая половина тела у него по-прежнему отсутствовала, но рядом с правой ногой появилась левая ступня, самая что ни на есть живая и настоящая. На ней даже сапог оказался — точно такой же, как на левой ноге. Принц торопливо приподнял новообретенную ступню, обнаружил, что она шевелится, опустил ее на землю и понял, что может при ходьбе переносить на нее вес тела.
Затем он обернулся к троим Спутникам и по их глазам увидел, что они все понимают и принимают, потому что именно ради этого они некогда и явились в Королевство.
А потом Аматус заплакал жаркими, горючими слезами — так, как плачут мужчины из-за того, что стали мужчинами.
Солнце вершило свой путь по небу, озаряя мир, полный забот. Вскоре вся компания разошлась, ибо у каждого из них были свои заботы. О той ночи никто из них не сказал никому ни слова, только Седрику, который всех по очереди допросил. А записей никаких не сохранилось.
ЧАСТЬ II
РАННЯЯ РОСА
Глава 1
ПРИНЦ В ТРАУРЕ
Вполне можно было представить, что принц Аматус станет одеваться в черное — цвет скорби, уйдет в затвор и долго будет предаваться тоске. Бонифаций бы это понял и посоветовал друзьям не беспокоить принца до тех пор, пока боль утраты не отступит.
Запросто можно было бы предположить и другой вариант. Принц мог удариться в пьянство и дебоши, пытаясь утопить свое горе в вине и скитаясь по злачным местам столицы в дурной компании. Ведь теперь не было Голиаса, который удержал бы юношу от самого плохого. Седрик бы понял принца и защитил бы его от гнева отца.
Не исключалось также, что принц с головой погрузится в науки и тем самым почтит память Голиаса и отвлечется от переживаний. В этом случае ему грозило в будущем прослыть королем Аматусом Ученым. И Бонифаций, и Седрик сумели бы это пережить.
Но чего они не могли пережить, так это того, что принц ударился во все три крайности одновременно. Он носил траур, но при этом расхаживал по дворцу с таким видом, словно был готов кого угодно прикончить из чувства мести. Из-за этого Бонифаций сильно нервничал, а особенно потому, что и он, и все остальные обитатели дворца привыкли созерцать половину принца, но теперь к этой половине присоединилась левая ступня, существовавшая как бы сама по себе, будучи не присоединенной к телу, и от этого зрелища и короля, и придворных бросало в дрожь.
А принц, вместо того чтобы сидеть в тоске у окна или, на худой конец, отказываться от общения с сэром Джоном и другими своими приятелями, пусть и в грубой форме, просто-напросто никого, казалось, вокруг не замечал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Это мы с радостью, — отвечал сэр Джон.
— Цельтесь пониже, — посоветовал Кособокий. — Гоблины — коротышки, и к тому же при промахе с такого прицела можно вдобавок задеть кого-нибудь еще из этих тварей.
Позади Сильвия и Психея отчаянно пытались приподнять Голиаса и усадить, чтобы он мог дышать. Рядом с ними Мортис читала Септицемию, седьмое из Великих Заклинаний. Считалось, что оно способно противостоять действию любых ядов. Время от времени слышались хрипы и вздохи алхимика — значит, он был еще жив. Но вот послышался очередной хрип, и вдруг в пещере стало тихо-тихо, только постукивали капли воды, стекавшей со сталактитов. Аматус услышал, как Кособокий медленно, обреченно выдохнул.
Гоблины бросились на людей, подгоняемые дубинками и ржавыми саблями своих командиров. Первые ряды тварей мчались строго вперед, безо всякой военной хитрости и тактики, ведомые исключительно желанием как можно скорее запустить клыки в людскую плоть. Аматус услышал выстрел мушкета Кособокого, сам хорошенько прицелился и пальнул картечью по одному из гоблинов. Даже не удосужившись проверить, попал или нет, принц выхватил из-за пояса второй мушкет, взвел курок и выстрелил. Уложив второго гоблина, он поспешно разрядил и третий мушкет. Аматус слышал, что Кособокий и Каллиопа тоже стреляют, и когда он обнажил свой меч, успел заметить, что пол уже усеян трупами гоблинов и что сэр Джон своей стрельбой успел пробить брешь в арьергарде врагов, куда устремились твари, желающие спастись бегством.
Но тут часть гоблинов бросилась прямо на Аматуса. Маленькие, не более пяти футов ростом, оружием злодеи пользовались неумело — они просто яростно им размахивали, но их было такое количество, что в массе они все же были опасны. Пришлось принцу действовать примерно так, как во время урока фехтования. Он старался как можно скорее отбиться от очередного противника. Скоро принц уже потерял счет своим удачам и не мог бы сказать, скольких гоблинов уложил, скольких ранил, а скольких просто заставил отступить. Он знал, что многие уже просто удрали, но на поле брани теперь остались сущие безумцы, одуревшие от голода.
Минуты ли летели, века ли тянулись — здесь, в мертвенном зеленоватом свечении могильных червей… Аматус рубил и колол, судорожно вдыхал затхлый промозглый воздух. Холодный пот ручьями стекал по его усталой руке, но он не сдавался.
Вдруг рядом с ним громко взревел Кособокий. Великан размахнулся мечом, наклонился и что-то подобрал с пола. Мгновение спустя он выпрямился, держа одной рукой за ноги извивающегося гоблина. Сжатой в кулак другой рукой начальник королевской стражи молотил по ребрам визжащего ублюдка.
— Я безоружен! Драться не могу! — прокричал Кособокий, вертя гоблина над головой. — Нате! Ешьте, твари!
Как следует раскрутив визжащего гоблина, начальник стражи швырнул его в сторону его сородичей. Гоблин перелетел через арьергард и шлепнулся на пол пещеры.
Голодные товарищи незамедлительно развернулись и набросились на него, не обращая внимания на его дикие вопли и мольбы о пощаде. На некоторое время звуки боя сменились клацаньем клыков и треском раздираемой плоти.
Прежде чем Аматус успел сообразить, что же делать дальше. Кособокий устремился в обход гоблинского войска, выхватил из толпы зазевавшегося гоблина, сжал его мертвой хваткой и заставил бросить оружие. Еще мгновение — и вот еще один беспомощный гоблин был отдан на съедение сородичам-каннибалам. И снова вопли поедаемого и скрип клыков.
Кособокий продолжал закреплять достигнутый успех. Его тактика срабатывала беспроигрышно. Оказалось, что длительная голодовка превращает гоблинов в неуемных обжор, и довольно скоро Кособокий почти всех тварей скормил друг дружке. Когда остался последний, Кособокий и с ним церемониться не стал. Ухватил за лодыжки, размахнулся как следует и зашвырнул гоблина в пропасть под мостом. Летел гоблин недолго — только показалось, что долго, но все равно при падении звучно шмякнулся и, судя по всему, разбился вдребезги.
Аматус, сэр Джон и Кособокий поспешили к Голиасу. Психея выдернула стрелу и остановила кровь, но наконечник, как оказалось, был смазан гнилой слизью с пола пещеры. Лицо алхимика мертвенно позеленело.
— Рана близко от позвоночника, — заключил сэр Джон Слитгиз-зард. — Если мы тронем его, он может умереть.
— А не тронете — я точно умру, — еле слышно пробормотал Голиас. — Думаю, я так или иначе погибну. Но предпочел бы умереть при свете дня.
— Поднимите его, — распорядился Кособокий. — Только тихо, осторожно. Мы с сэром Джоном разрушим мост или продержим оборону, сколько сумеем.
— Мост насквозь пропитан злобными заклинаниями, — сказала Мортис. — Мне придется остаться с вами. Аматус, тебе придется нести Голиаса.
— Я выдержу, — ответил принц, наклонился и с помощью Каллиопы и Сильвии взвалил тело алхимика на плечо.
Он чувствовал на щеке горячее дыхание друга, а по его спине расползался жар от вытекавшей из раны Голиаса крови.
— Пошли, — сказал Аматус.
Он очень удивился тому, каким легким оказался алхимик. Принц нес его сам, почти не покачиваясь. Лишь время от времени Сильвия и Каллиопа помогали Аматусу и поддерживали Голиаса, чтобы он не соскользнул с плеча принца.
Они шагали быстро. Психея зажгла факел и шла впереди, освещая дорогу. Каллиопа, нагруженная своими мушкетами и мушкетами Аматуса, замыкала шествие. Сильвия пыталась подбодрить Голиаса, шептала ему слова утешения. Но похоже, алхимик вновь лишился чувств.
Аматусу с трудом верилось, что всего несколько часов назад они вошли в подземелья по городским водостокам, что днем раньше он грелся на солнышке, не помышляя об этом жутком запахе смерти. И еще ему не хотелось верить в то, что теплая струйка слюны, стекавшая по его шее, да не слишком тяжелая ноша на плече — это все, что осталось от Голиаса.
Размышления принца, казалось, втекли в его плоть и кровь. Аматус шагал, чувствуя, как жесткая борода Голиаса щекочет ключицу, как перекатывается по плечу отяжелевшая голова алхимика. Аматус вспоминал о том, как терпелив был с ним Голиас. О том, как он прочел первую толстую книгу, показавшуюся ему ужасно тяжелой, а Голиас тогда только улыбнулся, потрепал его по плечу и в награду за труды дал другую книгу, еще более трудную. Он вспоминал о долгих часах учебы игре на непослушной лютне, о том, как Голиасу снова и снова приходилось показывать ему верную постановку пальцев, а еще о том, как Голиас усмехнулся, когда Аматус написал, на его взгляд, замечательный трактат по риторике, который, как выяснилось, далек от заданной темы. Да, тогда Голиас усмехнулся и проговорил: Quid ergo, Amate?
Поймав себя на том, что так обычно размышляют о человеке, который уже умер, Аматус решил подобные мысли отбросить, чтобы не накликать беду, и зашагал быстрее. Дыхание Голиаса стало частым, слабым и неровным.
И вдруг Психея радостно вскрикнула. Еще мгновение — и Аматус ощутил под ногами булыжную мостовую.
Они ускорили шаг, и вскоре Каллиопа сначала предупреждающе свистнула, но потом издала крик радости. Мортис, сэр Джон и Кособокий догнали друзей.
— Мосту конец, — сообщила Мортис. — И восстановят его очень не скоро.
Сэр Джон объяснил подробнее:
— Вняв совету госпожи Мортис, мы позволили ей проделать небольшую дырочку в слое магии, окутывавшей мост, а потом пробились сквозь это отверстие. Нам, правда, вряд ли бы удалось добиться успеха, если бы не сила и ярость Кособокого, но заклинания мы не трогали и мост обрушили одной лишь физической силой. Однако восстановить его гоблинам теперь удастся только упорным трудом. Пройдет еще много времени, пока мост снова будет возведен — ведь мы знаем, как трудолюбивы гоблины.
Кособокий добавил:
— Знайте, ваше высочество, что еще Мортис удалось развернуть Чудовище, что загадки загадывает, мордой в обратную сторону, и теперь оно будет стоять на пути у гоблинов, а не у людей.
— Эта перемена Чудище несказанно порадовала, — сообщил Слитгиз-зард. — Гоблины, так он сказал, на вкус ему больше нравятся.
— Но ведь ответ на его загадку известен всем, — машинально возразил Аматус. Он слушал товарищей вполуха и думал только о том, как бы поскорее вынести Голиаса к свету дня.
Но Мортис насмешливо проговорила:
— Ни один гоблин не сумеет легко разгадать загадку, ответ на которую гласит: «я сам и мои личные вещи». Так что, я думаю, мы теперь их не скоро увидим у наших ворот.
Принцу показалось, что Голиас стал еще легче, но не без тревоги Аматус заметил, что алхимик почти не дышит. Еле слышный вздох — и снова тишина.
— Если вы устали, я могу понести его, — предложил сэр Джон, но Кособокий возразил:
— Не стоит. В прикосновении принца скрыта сила, а быть может, и магия целительства. Да и быстрее него никто не донесет Голиаса.
Голос Кособокого прозвучал легко и гулко. Компания уже шла по городским водостокам. Слышался шум стекавшей в туннель по трубам воды.
Психея повернула за угол, свет ее факела померк, и вдруг она радостно, победно закричала. Остальные догнали ее и увидели свет в конце туннеля — радужную пляску бликов на потолке, отражение с поверхности реки. Солнце вот-вот должно было взойти, а путешественники были в нескольких шагах от выхода.
Аматус услышал слабый шепот Голиаса: «Только не во мраке, non in umbris sed in lucibus multis, Amate…»
Аматус пустился вперед бегом. Похоже, к алхимику ненадолго вернулись силы, и он сам сжал плечо юноши.
Как только принц выбежал из туннеля на широкий каменный выступ, солнце выпрыгнуло из-за реки, словно огромный алый шар, и подожгло волны багрянцем.
Сэр Джон расстелил на камнях свой плащ, и Аматус осторожно опустил на него Голиаса.
— Благодарю вас от всей души, ваше высочество, — слабым, еле слышным, каким-то потусторонним голосом проговорил алхимик. — На свет… помните об этом… всегда — на свет.
Аматус поддерживал рукой плечи Голиаса, и вдруг тело алхимика, казавшееся принцу таким легким на протяжении всего долгого странствия по мрачным подземельям, стало вдруг немыслимо тяжелым, и принцу пришлось опустить руку и уложить голову Голиаса на землю. Как во сне, он коснулся пальцами век алхимика и закрыл его глаза.
Остальные молча встали кругом около Голиаса. Аматус встал, не спуская глаз с мертвого друга.
Но тут все изумленно вскрикнули. Каллиопа указала вниз. Аматус опустил взгляд…
Левая половина тела у него по-прежнему отсутствовала, но рядом с правой ногой появилась левая ступня, самая что ни на есть живая и настоящая. На ней даже сапог оказался — точно такой же, как на левой ноге. Принц торопливо приподнял новообретенную ступню, обнаружил, что она шевелится, опустил ее на землю и понял, что может при ходьбе переносить на нее вес тела.
Затем он обернулся к троим Спутникам и по их глазам увидел, что они все понимают и принимают, потому что именно ради этого они некогда и явились в Королевство.
А потом Аматус заплакал жаркими, горючими слезами — так, как плачут мужчины из-за того, что стали мужчинами.
Солнце вершило свой путь по небу, озаряя мир, полный забот. Вскоре вся компания разошлась, ибо у каждого из них были свои заботы. О той ночи никто из них не сказал никому ни слова, только Седрику, который всех по очереди допросил. А записей никаких не сохранилось.
ЧАСТЬ II
РАННЯЯ РОСА
Глава 1
ПРИНЦ В ТРАУРЕ
Вполне можно было представить, что принц Аматус станет одеваться в черное — цвет скорби, уйдет в затвор и долго будет предаваться тоске. Бонифаций бы это понял и посоветовал друзьям не беспокоить принца до тех пор, пока боль утраты не отступит.
Запросто можно было бы предположить и другой вариант. Принц мог удариться в пьянство и дебоши, пытаясь утопить свое горе в вине и скитаясь по злачным местам столицы в дурной компании. Ведь теперь не было Голиаса, который удержал бы юношу от самого плохого. Седрик бы понял принца и защитил бы его от гнева отца.
Не исключалось также, что принц с головой погрузится в науки и тем самым почтит память Голиаса и отвлечется от переживаний. В этом случае ему грозило в будущем прослыть королем Аматусом Ученым. И Бонифаций, и Седрик сумели бы это пережить.
Но чего они не могли пережить, так это того, что принц ударился во все три крайности одновременно. Он носил траур, но при этом расхаживал по дворцу с таким видом, словно был готов кого угодно прикончить из чувства мести. Из-за этого Бонифаций сильно нервничал, а особенно потому, что и он, и все остальные обитатели дворца привыкли созерцать половину принца, но теперь к этой половине присоединилась левая ступня, существовавшая как бы сама по себе, будучи не присоединенной к телу, и от этого зрелища и короля, и придворных бросало в дрожь.
А принц, вместо того чтобы сидеть в тоске у окна или, на худой конец, отказываться от общения с сэром Джоном и другими своими приятелями, пусть и в грубой форме, просто-напросто никого, казалось, вокруг не замечал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46