А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А ведь есть такая теория происхождения людей!
Геллер молча кивнул головой.
– Так вот, следующим этапом будет раса леоноров. Ух как заработают все наши научные учреждения и конструкторские бюро! Вот будет любопытный мир! Просто мурашки по телу бегают. И на кой черт тогда будут нужны всякие электронные машины? Один Леонор заменяет сто таких машин. Представьте себе, что наша фирма располагает десятком леоноров…
И директор пустился в пространные рассуждения на тему о процветании его фирмы, если в результате будущей термоядерной войны будут возникать живые мыслящие машины.
VI
Они сидели рядом на веранде пустынного загородного кафе. Эльза курила сигаретку и иногда насмешливо поглядывала на Леонора, который рассеянно смотрел куда-то вдаль.
– О чем вы сейчас думаете, Леонор?
– О том, как странно устроен мир.
– Странно? Что же в нем странного?
– Мне совершенно не понятно, как вы, люди, так страстно любящие жизнь, делаете все возможное, чтобы приблизить смерть.
– Я что-то не очень хорошо вас понимаю. Кто стремится приблизить смерть? Я?
– Нет, не вы. Роберт Гудмейер, ваш отец герр Кегль, профессор Геллер.
– Ну, не обращайте на них внимания. Что касается моего отца, то он просто выжил из ума.
Эльза залилась громким веселым смехом и положила руку на плечо Леонора.
– Он просто старый дурак. Все деньги, деньги, еще раз деньги. И страх, что эти деньги отберут у него какие-то коммунисты.
– А зачем ему деньги? Разве вам не хватает?
– Что вы, Леонор! Если бы мой милый глупый папочка в один прекрасный день взял бы их все из банка, то ими можно было бы оклеить все двадцать комнат нашей виллы в Горовитце и еще осталось бы на приличную жизнь десяти поколениям его потомков.
– Так в чем же дело?
– А вот в чем… – Эльза повертела пальцем у лба. – Историческая традиция, наследственный идиотизм, беспричинный страх. И еще черт знает что. Но только не думайте, что я такая. Наше поколение совершенно иное. И мне так противно, что мой отец впутался в эти грязные атомные дела из-за денег.
Эльза вдруг обняла Леонора и, прижавшись к его щеке, шепотом произнесла:
– Мне так не хочется умирать от атомного взрыва, Леонор…
Он осторожно отстранил девушку от себя.
– А какая разница, от чего умирать. Ведь умирать все равно придется.
– Но лучше позже, значительно позже. Хочется пожить, многое увидеть, многое почувствовать. Жизнь интересна и прекрасна, ведь правда, Леонор?
– Н-наверное, – неуверенно произнес он.
Эльза резко отодвинулась от него и сказала:
– Вы какой-то странный, Леонор. И в гимназии вы были странным. И здесь. Неужели вам безразлично, когда умирать?
Он ничего не ответил.
– Скажите, вам не страшно умереть?
– Нет, – едва слышным шепотом произнес Леонор.
– И даже от атомного взрыва?
– Нет.
– Боже мой, вы врете!
– Нет, не вру. Я просто не знаю, что такое «страшно».
Глаза девушки наполнились ужасом. Леонор смотрел на нее спокойно.
– И вы не пожалеете расстаться с этим голубым небом, с этими цветами, с этой аллеей?
– Я не знаю, что такое «пожалеть»…
– И вам безразлично то, что рядом с вами я?
– Я не понимаю, что такое «безразлично»…
– Ну допустим, вы не понимаете. Но ведь любили вы кого-нибудь?
– Я не понимаю, что такое «любить»…
Эльза поднялась из-за столика и сделала несколько шагов в сторону.
– Боже мой. Вы ужасный человек. Вы страшный человек. Для чего вы живете?
– Чтобы решать сложные задачи. Чтобы разбираться в запутанных технических и научных проблемах.
– Для чего все это?
– Я просто иначе не представляю смысла жизни.
– И вам не кажется, что это…
– Я понимаю, что я не похож на всех. Но я ничего не могу поделать. Есть слова, которые я понимаю. Я так же, как и все люди, понимаю, что такое теорема, что такое логика, что такое доказательство, что такое машина, что такое реакция… Но есть слова, смысл которых для меня не ясен. Я не знаю, что такое любить, что такое привычка, что такое страх…
– Ну а свобода? Вы понимаете, что такое свобода? Я больше всего на свете люблю свободу.
Леонор на мгновенье задумался.
– Недавно я видел это слово на плакате, который перед зданием института носила толпа людей. На нем было написано «Свобода от атомной опасности». Я долго думал, что это значит. Мне кажется, что я понял…
– Что?
– По-видимому, – начал он неуверенно, – это такое положение, когда атомная война не помешает людям любить, увлекаться, наслаждаться жизнью… Когда смерть наступит не от взрыва, а от чего-то другого, например от болезни или просто от старости… Когда вы сможете жить без того, что вы называете страхом.
– О, да вы все прекрасно понимаете, Леонор, – обрадовалась Эльза и снова села с ним рядом. – Вы просто оригинальничаете, правда?
Он покачал головой.
– Я это выучил, как учат слова иностранного языка.
После длительного молчания Эльза вдруг спросила:
– Какие минуты вашей жизни для вас самые приятные?
– Когда я пойму что-нибудь очень сложное или когда решу какую-нибудь очень запутанную задачу.
– Наверное, все из области физики и математики?
– Почти да. Правда, сейчас я стараюсь понять нечто другое.
– Что?
– Может быть, это для вас будет смешно. Я стараюсь понять смысл существования людей. В моей голове не укладывается, как они могут жить, будучи такими противоречивыми существами, такими, я бы сказал… неразумными.
– Боже мой! Как я была бы счастлива, если бы вы разобрались в этой, как вы ее называете, проблеме. Я уверена, что вам удастся. И тогда…
– Что тогда?
– Тогда вы бросите работу у Гудмейера и у моего отца…
Эльза снова положила руку на плечо Леонора и мечтательно продолжала:
– Кровожадные старцы скоро вымрут. Останутся только те, кто любит жизнь. Может быть, вы, Леонор, когда-нибудь полюбите меня. И мы с вами уедем далеко-далеко. Мы будем совершенно свободны. И счастливы…
На устах у юноши заиграла едва заметная улыбка. Он нервно сжал руки.
– Вы знаете, Эльза, мне временами кажется, что я скоро, очень, скоро разберусь во всем. И тогда я найду правильное решение.
– Пожалуйста, Леонор! Найдите его хотя бы ради меня. Я очень вас прошу…
VII
Эрнест Холл, немного пошатываясь, делал неудачные попытки поддерживать фрау Гейнтц под руку. Но в конце концов дело обернулось так, что под руку взяла его она, и тогда они зашагали более уверенно. Намерение Холла было предельно простым: проводить мать к сыну и вернуться в клуб. Но после нескольких минут ходьбы ему захотелось узнать у немки, а что представляет собой ее сын, этот странный парень Леонор, с которым он так неудачно пытался завязать дружбу. Он долго не знал, с чего начать разговор, но тут вспомнил Эльзу и спросил:
– Это верно, что Леонор женится на Эльзе?
Фрау Гейнтц остановилась и приподняла вуалетку над шляпой.
– С чего это вы взяли, мистер Холл?
Тот многозначительно пожал плечами.
– Мне неизвестно, чтобы Леонор выражал желание жениться. Я хорошо помню, что об этом он не говорил даже мне… Эльза? Да, я знаю эту девушку. Она не может найти себе место в жизни, хотя ее отец крупный промышленник. Но Леонор? Нет, я не верю, чтобы он собирался жениться. Вряд ли. Тем более что он не здоров…
Холл по-американски грубовато хихикнул.
Фрау Гейнтц отстранила его руку.
– Да, да, мистер Холл. Именно это я и имею в виду. Дело в том, что Леонор болен, и семейная жизнь не для него. Вспомните Ньютона. Он тоже пожертвовал личной жизнью ради науки.
Эрнест остановился и потер лоб.
– Миссис Гейнтц, Ньютон работал во имя всего человечества. Леонор – против. Так пусть уж он лучше женится…
– Вы думаете, все так просто? Можете ли вы с уверенностью сказать, кто в наше время работает во имя человечества, а кто – против? Я бы не решилась среди ученых проводить такое деление. В конечном счете они могут работать над самыми гуманными проблемами, а их достижения могут быть использованы против людей. Я не верю, что супруги Кюри и сэр Резерфорд исследовали радиоактивность специально для истребления человечества.
Холл остановился и, как бы пытаясь избавиться от хмеля, сильно потер лоб.
– Откровенно говоря, мы щенки по сравнению с вами. Мы не пережили и сотой доли тех страданий, которые пережили вы в Европе. Вы мудрее нас. Вы более опытные. Скажите, почему мы так откровенно работаем на войну?
– Потому что вы таким путем зарабатываете себе на довольно приличное существование. Вы люди дела, и под словом «дело» вам не важно, что понимается. Вас воспитали так, что деньги, добытые любым путем, – хорошие деньги. Вы морально убоги, потому что суровые условия жизни в незнакомой стране лишили ваших предков моральной щепетильности. Здесь выживал тот, кто меньше всего думал о боге и о человеке. За этот порок вашей истории вы сейчас расплачиваетесь. Не научившись ценить жизнь и достоинство людей, вы этим самым лишились способности ценить жизнь и достоинство самих себя. Ваше высокомерие – причина вашего поражения. Вас никто никогда как следует не бил, и из этого вы делаете совершенно необоснованный вывод, что вы можете безнаказанно бить кого угодно. Но это не так. Все наоборот.
Холл снова взял женщину под руку. Возле автомата они остановились, и Эрнест опустил монету, налил по стакану газированной воды женщине и себе… Когда они выпили, он вдруг сказал:
– А ведь вы не правы, миссис Гейнтц. Может быть, то, что вы говорите, когда-то так и было. Собственно, зная своего деда и своего отца, я могу с уверенностью сказать, что так было. Но сейчас иначе. Абсолютно… Особенно после второй мировой войны. Мы-то теперь знаем, что такое человеческое достоинство и что такое жестокость. Наши парни тоже умирали на войне.
Мать Леонора повернулась лицом к американцу и не торопясь произнесла:
– Но ваши молодые будущие матери не попадали под атомную бомбежку!
Холл несколько секунд смотрел на нее непонимающе. На ее тонком худощавом лице играла злая улыбка, и она повторила фразу, стараясь как можно более отчетливо произносить английские слова:
– Ваши молодые будущие матери не попадали под атомную бомбежку…
Смысл фразы не доходил до сознания Эрнеста.
– Что вы имеете в виду, фрау…
– Любой матери приятно, когда ее ребенок родится нормальным человеком.
Американец кашлянул. Что-то серое, холодное и страшное поползло по его груди. Он съежился и прислонился к стене.
– У вас был такой случай… Простите мой вопрос… Я моложе вас…
– Не стесняйтесь, мистер Холл. Вы человек храбрый, самоуверенный и сильный. Спрашивайте и говорите что хотите. Итак, что вас интересует?
– У вас был ребенок после атомизации?
– Да.
– Ну и…
– Это Леонор.
Эрнест Холл странно зашатался, попятился к самому краю тротуара и судорожно вцепился в бетонный столб электрического фонаря.
– Чего вы испугались? – подходя к нему, с неподдельным удивлением спросила фрау Гейнтц. – Вы умный человек, вы читаете книги, вы знаете все, и вдруг вы испугались… Ха-ха-ха! Просто странно. Наверное, мистер Холл, вы тоже скоро женитесь, у вас будет милая хорошая жена. Рано или поздно вы будете ждать милого славного ребенка, и вот он родится…
– Замолчите… – прошептал Эрнест. – Замолчите, умоляю вас… Значит, Леонор…
Фрау Гейнтц горько рассмеялась.
– О, мне еще повезло! Мне ужасно повезло, потому что он не родился физическим уродом, как рождаются многие дети японских матерей еще до сегодняшнего дня. Но он родился без сердца. Вы понимаете, что это такое.
– Вы имеете в виду…
– О нет. Я не имею в виду отсутствие сердца как органа. Но Леонор лишен человеческих чувств. Его уродство в абсолютной интеллектуальности. Ему не доступны ни радости, ни горе, ни сожаление, ни любовь. Он способен только мыслить. Как машина. Только мыслить. И когда вы, американцы, это обнаружили, вы купили его у меня, для того чтобы он придумал для вас новую, еще более страшную бомбу. Когда она взорвется, таких, как Леонор, родится много, очень много, в том числе и у вас, в Америке, может быть, даже у вашей жены, мистер Холл, и они, эти новые существа, будут вас презирать, как вы презираете обезьян.
– Боже мой… Боже мой…
Несколько минут фрау Гейнтц и Эрнест Холл брели по мокрым от мороси тротуарам к бульвару, где находился дом Леонора. Эрнест шел лениво, вяло, как человек, совершенно лишенный воли. В его голове на фоне гнетущей тоски как змееныш извивалась мысль, которую он и не пытался остановить. Но когда они подошли к дому с ярко освещенными окнами наверху, эта ускользающая от сознания мысль Эрнеста Холла вдруг зацепилась за какой-то крючок, завертелась на одном месте и раздулась, заполнив ярким светом весь мозг. Он схватил женщину за обе руки и, заикаясь, долго не мог произнести то, что хотел.
– В чем дело, мистер Холл? – мягко спросила фрау Гейнтц.
– Я вас умоляю…
– Что, Эрнест? – спросила она и приложила свою мягкую теплую руку к его холодной щеке.
– Я вас умоляю… Леонор ничего не боится… Через неделю испытания. Его бомбы… Он создал новый взрыватель… Уговорите его… Во имя миллионов людей на Земле.
1 2 3 4 5 6
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов