– Так на что все-таки жалуетесь? Что болит? – Спросил врач, не дождавшись от меня никакой реакции.
– Бок болит. Правый. Голова. Здесь и здесь. Подташнивает, извините. И есть очень хочется.
– Да, сотрясение, как я и думал. Вас не знобит?
Я постарался внимательно прислушаться к своему организму.
– Н-нет. Нет, – наконец заключил я.
– Отлично. Сейчас померяем температуру, сделаем вам пару укольчиков, энцефалограмму, покормим и можете отдыхать дальше. Меня зовут Владислав Николаевич и в ближайшую неделю мы будем видеться ежедневно, так что привыкайте.
– Неделю?!
– Ну а что вы хотели? – Строго спросил этот самый Николаевич. – Вам еще очень и очень повезло. На голове-то у вас, небось, куртки не было.
После этого он потерял ко мне всякий интерес и занялся Сережей, а ко мне приблизилась медсестра и, делая вид, что ей совершенно безразличен такой красивый, молодой и отважный мужик, как я, попросила перевернуться на спину и подставить ей мой молодой и красивый зад.
***
14 мая, 13.27
Сережа был отправлен на процедуры. Все необходимые процедуры надо мной были произведены на месте и, строго-настрого запретив мне вставать, читать, болтать и волноваться, сестра удалилась, пообещав через полчаса подать мне обед в постель. А что, неплохо. Обед в постель. Приносит милая девушка. После знакомства с Наташей я снова стал обращать внимание на женщин. Сравнение, увы, было не в их пользу, но после того как она чуть было не вышибла мне вчера вечером мозги, я подумал, не стоит ли пересмотреть свои взгляды. Впрочем, куртку с кевларовой начинкой подарила она же. Да и зачем ей вообще было в меня стрелять?
Голова болела и думалось из рук вон плохо. Я решил, что до прихода сестры лучше немного поспать, но не тут-то было. В палату вошел невысокий, но толстый призрак, отгородившийся от внешнего мира пышным импортным букетом бог весть каких цветов.
– Здорово, Володя, – сказал он дружелюбно и я, постепенно признавая в посетителе Глеба Георгиевича Булавина, ошалело ответил:
– Здравствуйте, товарищ полковник.
– Отставить "товарищ полковник", за глаза ведь кличете меня Глебом Георгиевичем…
Это я уже слышал. Похоже, я снова у Булавина в фаворе.
– Присесть позволишь? – Спросил он, бережно возлагая на тумбочку рядом со мной свой заморский букет.
– О чем речь, Глеб Георгиевич? Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, – сказал я довольно развязно, потому что мне, по большому счету, было на все наплевать.
– Ну что, Володя? Ты теперь у нас в раненых героях. Пол-управления к тебе в гости вострится. Ну а мне, старику, от молодежи отставать как-то неудобно. Хоть в этом ее опередить удалось.
– Спасибо, Глеб Георгиевич.
Да не мути ты уже. Говори, зачем приперся.
Булавин некоторое время помолчал, глядя куда-то в окно, которого я, лежа на спине, естественно не видел.
– Бухгалтера твоего шлепнули, – наконец сказал он.
Не могу сказать, что меня это сильно огорчало. Его, похоже, тоже. Но со смертью бухгалтера исчезала возможность прижать хвост Сапегина. Меня это огорчало. Его – не знаю.
– Как? – Спросил я для приличия, хотя прекрасно понимал, как. Из "Макарова", разумеется, из того же, из которого первый раз пальнули в меня.
– Качественно, – заверил Булавин. – Два раза в голову, два раза в грудь.
– Кто? – Спросил я опять же для приличия, хотя не сомневался в том, что это была Наташа.
– Кто-кто. Вот ты мне и расскажи – кто. – Сердито сказал Булавин.
– Видите ли, Глеб Георгиевич…
Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.
– М-да, Володя… – протянул Булавин. – Нехорошо получается. Он вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая-то невнятная. И контрабанда эта китайская тоже… Но, – вздернул брови Булавин, – черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев занимается. А вот что мне делать с тобой?
Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием пожал плечами.
– В каком смысле, Глеб Георгиевич? – Спросил я в свою очередь.
– В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как частное лицо?
– Да, – согласился я, не понимая, к чему он клонит.
– И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, – Булавин хитро подмигнул. – Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?
– Ничего парень, – согласился я совершенно нейтральным тоном.
– Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо. Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?
– Лады, – согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог сказать Булавину, кроме как "лады". "О'кей" еще мог сказать.
– А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку пошила! – Восхитился Булавин, вставая. – Не знаешь, сколько стоит, может, всему Управлению такие заказать?
– Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, – опять же согласился я. Общение с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в его, ворота.
– Ну ладно, Володя, бывай.
– До свидания, Глеб Георгиевич, – с облегчением попрощался я.
***
14 мая, 17.22
Кононов закрыл глаза. Цветные круги как в калейдоскопе. Открыл глаза. Сережа крутит ручку настройки переносного телевизора. Закрыл глаза и погрузился в забытье, населенное призраками смоличей, сапегиных и длинноногими брюнетками, в которых было нетрудно признать Наташу Воробьеву. Кононову казалось, что в его правый висок вбит стальной гвоздь, сдвинувший все извилины с их привычных мест. Кто-то распахнул дверь в палату. Или это только кажется? Кононов продолжал лежать неподвижно.
– Сергей Владимирович, вам цветы принесли, – Кононов узнал голос медсестры и поднял тяжелые, словно бы налитые свинцом веки.
Сестра, вертя задом, подошла к кровати Кононова и положила на тумбочку запаянный в целлофан букет. Небольшой и нездешний. Внутри целлофана, на распустившихся чашечках каких-то неведомых Кононову асфоделей покоилась записка. "Цветы из Голландии, адрес такой-то" – оповещала бирка, налепленная на целлофан.
Кононов приподнялся на подушках. Даже не взглянув на цветы, он разорвал обертку, достал сложенную вчетверо записку. Ее чтение он начал с конца. "Любящая тебя Наташа". Это хорошо. Превозмогая головокружение, Кононов прочел и остальное. Три раза, благо читать было особо нечего.
"Миленький, я желаю тебе скорейшего выздоровления. Надеюсь, ты будешь меня охранять во время гастролей в Арабских Эмиратах. Сегодня меня не пустили, надеюсь увидеть тебя при первой же возможности. Мысленно с тобой, любящая тебя Наташа."
Гастроли в Арабских эмиратах… мысленно с тобой… Не пустили… И ни слова о Смоличе. Ни слова о курточке с кевларовой подкладочкой. Ни о чем!
Кононов отложил записку и попросил медсестру пристроить букет, что она и сделала.
– Ты, Сергей Владимирович, прямо как новобрачная, весь в цветах, – рассуждал вслух его новоявленный тезка, указывая на булавинский букет и подразумевая наташин.
– Твоя правда, – буркнул Кононов.
Но тут же пожалел, что буркнул. Нужно быть полюбезнее, если хочешь, чтобы с тобой делились новостями и откровенничали. Начать откровенничать нужно первым. Записка Наташи тоже может пригодиться. Особенно полезно то малопонятное место, где идет речь об Арабских Эмиратах.
– Вот, полюбуйся-ка, – уже гораздо более дружелюбно предложил Кононов, протягивая соседу только что прочитанное наташино послание.
– Это еще что такое? – Оживился тот, разворачивая сложенный вчетверо лист.
– Пас вчера одну бабу, певицу, потом началась стрелянина, сам видишь. Это от нее цветочки.
Сережа с интересом прочитал записку, ухмыльнулся и заключил.
– А она тебя, видать, за пацана не держит!
– Ясное дело, – подтвердил Кононов, уже вполне освоившийся в роли телохранителя и "навороченного ключа".
– И много она тебе платит? – Второй вопрос явно был близок сережиной меркантильной природе.
– В том-то и дело, что немного. В Эмираты сама поедет с такими делами… – сказал Кононов с напускной злобой.
Сережа понимающе покачал головой. Он, как и большинство, жил по правилу "денег много не бывает".
– Если честно, я и раньше все время подумывал от нее дернуть, а теперь уже просто уверен, что так и надо. Только пока не понятно куда.
– А что, ничего не предлагали стоящего?
– Предлагали, – Кононов задумчиво приподнялся на локте. – Вот Костик из "Евтотура", ты его случайно не знаешь? С серьгой такой.
– Костик? – На лице Сережи засияла радостная улыбка. – Конечно, кто ж Костяныча-то не знает. Это мой кореш, мы с ним прошлым летом вместе по Крыму колесили на его тачке.
– Так его шеф мне предлагал один грузик до Румынии проводить. Не жадничал. Я уж было согласился. Но это, сам понимаешь, уже завтра, а мне еще неделю здесь кантоваться.
– Не знаю, может с тобой он и не жадничал, а мне когда предлагали, то некрасиво жлобились. За каждый бакс приходилось глотку драть, – обиженно ответствовал Сережа.
"Работает!" – словно естествоиспытатель, соорудивший хитрое устройство, которое наконец-то завелось и поехало, радовался Кононов. Сережа щебетал соловьем. Все-то он знает. И "Евротур", и Сапегина, и все прочее. Одного не знает – во сколько конкретно планируется отправка "китайской старины" в земли румынские.
– Так ты, я понял, тоже пролетаешь? – Поинтересовался Кононов.
– Пролетаю, – с грустью вздохнул Сережа. – Хороший из меня сопровождающий со стреляной ногой. А до послезавтра она никак не отлыгает.
Хорошее слово "отлыгает" – отметил про себя Кононов. Но сейчас было главное не это.
– До послезавтра? – переспросил Кононов, щурясь, как будто от сильной боли в голове. – А не до завтра?
– Да нет, мужик, ты что-то путаешь, наверное сильно все-таки головой ударился. Это дельце точно планировалось шестнадцатого, а сегодня только четырнадцатое. Я точно помню, шестнадцатого числа у каких-то там модистов будет погрузка.
– А-а, – играл Кононов, – а я-то думал, сегодня уже пятнадцатое.
– Вот видишь, а еще притворяешься тут здоровым, – заржал Сережа.
– То-то и оно.
Кононов был доволен собой. Точная дата отправки китайской контрабанды, о которой говорил Смолич, теперь была выяснена. Место погрузки – тоже. Итак, снова дом моды "Натали". На сей раз в другом контексте. Как бы там не ржал Сережа, свою миссию он выполнил, даже сам не ведая об этом.
Они поговорили еще четверть часа о фиктивных общих знакомых.
Их общение было резко прервано разъяренной медсестрой, принесшей шприцы и ампулы, которые тут же были вколоты в вены и зады обоих героев преступного мира. Кононов предложил посмотреть телек. Когда на экране появилась заставка ОРТ, Кононов закрыл глаза и тут же заснул. Но ненадолго. Нужно было совершить важный телефонный звонок. А сделать это в его положении неходящего больного было не так-то просто. Видимо, из разряда неходячих придется перейти в разряд ковыляющих.
***
14 мая, 18.58
Кононов проспал не более двух часов – в пользу этого говорили цифры на электронном табло, стоявшем на тумбочке. Позвонить. Самое время позвонить. Вечер в полном смысле этого выражения подкрался незаметно, как это обычно бывает в больницах. Жуткое головокружение и колотье в правом боку – вот первое, что он почувствовал, предпринимая попытку встать с кровати. Но встать было необходимо, поэтому о боли пришлось временно забыть.
Кононов приблизительно знал здешние порядки – когда-то ему не раз приходилось навещать вылеживавшего свое пулевое ранение товарища, ныне, к сожалению, покойного, и Кононов еще с тех времен помнил, что где-то в районе семи у медсестер и врачей пересменка, а у больных ужин. У тех же, кто ужинать не желает – свободных пол-часа, в течение которых можно делать что угодно и не исполнять никаких предписаний. Курить в палатах, разгуливать по территории больницы, открывать окна и, конечно же, звонить по телефону. На эти пол-часа свободы Кононов, которому не разрешалось пока вставать, и рассчитывал.
– Ну ты мощный мужик, – послышался с соседней кровати одобрительный голос тезки.
Кононов промычал в ответ что-то невнятное.
– Ты далеко это намылился?
– Пойду прогуляюсь, – Кононов, нацепив больничные тапочки без задников, заковылял к выходу из палаты.
– А если доктора спросят, что сказать? – не унимался Сережа.
– Скажи, что в два нуля пошел.
– Ладно. Ну смотри, а то по шапке как получишь! Здесь сестры такие строгие!
– Разберемся, – медленно резюмировал Кононов, который старательно делал вид, будто каждое слово дается ему с огромным трудом.
Кононов медленно приоткрыл дверь и глянул в коридор. Никого. За столиком дежурной медсестры пусто. Из ординаторской доносятся отголоски чьей-то беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10