— Ее милость хотела бы осмотреть лабораторию великого ученого. Она хотела бы видеть то место, где Максони совершал свои открытия.
Служащая, стараясь держаться поближе к «графине», провела нас через сад к дверям лаборатории.
— Мастерские еще не полностью отреставрированы, — предупредила она, открывая замок.
Зажегся свет, и мы различили какие-то запыленные, бесформенные предметы, закрытые брезентом, немытые окна и пыль. Всюду пыль.
— Он здесь работал?
— Конечно, в те времена лаборатория была не так захламлена. Но, видите ли, ваша милость, нам решительно не хватает средств и мы не можем составить описание всех предметов, которые были у него в лаборатории, избавиться от хлама и восстановить лабораторию в прежнем виде.
Почти не слушая ее, я незаметно осмотрелся. Где-то здесь может быть… что-то, что нам так нужно. Я не знал, что я ищу, это мог быть журнал наблюдений, рабочая модель или что-нибудь еще.
Я приподнял край брезента, покрывавшего стол и увидел неуклюжие тяжелые трансформаторы, примитивные электронные лампы, мотки проволоки.
Массивный объект в центре стола привлек мое внимание. Я попытался придвинуть его поближе.
— Но, сеньор, я настаиваю, чтобы вы ничего не трогали, — обратилась ко мне привратница. — Здесь все сохраняется в том виде, в каком оставил комнату профессор в тот фатальный последний день.
— Извините, но для меня все это выглядит просто ненужной кучей железа, — безразлично произнес я.
— Да, профессор Максони был несколько эксцентричным человеком. Он хранил самые разные вещи, и всегда пытался приладить их друг к другу. У него была мечта, он часто говорил об этом моему покойному отцу…
— Ваш отец работал с Максони?
— А вы не знали? Да, он был его ассистентом в течение долгих лет.
— А не оставил ли он дневников о совместной работе с профессором?
— Нет, мой отец не был склонен к писанию. Но вот сам профессор очень тщательно вел дневник. После него осталось пять объемистых томов. Это просто трагедия, что у нас нет средств их опубликовать.
— Средства могут появиться, мадам, — многозначительно произнес я. — Графиня как раз очень интересуется изданием таких воспоминаний.
— О, ваша милость, — простонала смотрительница.
— Так что пока принесите эти тома сюда, чтобы графиня смогла взглянуть на них.
— Они в сейфе, сеньор, но у меня есть ключ или был… еще в прошлом году.
— Найдите его, милейшая, — потребовал я. — Ее милость и я терпеливо подождем здесь, в комнате, где великий Максони так плодотворно работал.
— Но, может быть, лучше вернуться в зал? Ведь здесь так пыльно.
— Нет, нет. Мы подождем вас здесь.
Смотрительница кивнула головой и бросилась из лаборатории.
Оливия вопросительно посмотрела на меня в ожидании перевода (ведь итальянского языка она не понимала).
— Я отправил ее за дневниками Максони, — произнес я.
— Брайан, что это?
Я подошел к столу и снял брезент. Тяжелое устройство занимало центральное место среди других предметов.
— Это, — сказал я, не скрывая триумфа, — та самая катушка, которая является сердцем привода МК. Имея ее и дневники старика, я уж постараюсь построить шаттл.
10
Мастерская, которую я снял, была помещением двадцать на двадцать футов, которое в прошлом занимал какой-то механик. В углах все еще лежали ржавые детали парового двигателя, болты и гайки, металлическая стружка. Старик, сдавший мне это помещение, с ворчанием выгреб кое-что и установил обитый металлом стол. Это, плюс катушка генератора МК, которую я с помощью довольно немалой суммы сумел одолжить у мадам-смотрительницы, плюс дневники — это все и составляло мое лабораторное оборудование. Не так уж много, но кое-что для начала.
Оливия сняла для нас комнаты неподалеку, более дешевые и удобные, чем в гостинице. В ее комнате была маленькая плита, топившаяся углем: мы решили в целях экономии питаться дома.
Я начал свою программу исследований, прочитав все пять томов дневников профессора, большая часть которых была посвящена критическим замечаниям по поводу тогдашней политической ситуации — столица Италии переместилась из Флоренции в Рим и из-за этого мгновенно подскочили цены. Здесь было также множество заметок о магнетизме, электричестве, математических расчетов. Почти весь второй том был занят бюджетными расчетами, вызвавшими у меня горячее сочувствие.
Только в последнем томе я начал находить интересные места — первые намеки на «большой секрет». Максони экспериментировал с обмотками, пропуская сквозь них токи различной частоты и силы, силясь систематизировать и понять результаты. Если бы он лучше знал современную физику, он бы не стал этого делать, но неведение делало его настойчивым. Он не знал, что ищет — и когда это обнаружил, то не знал, что же это такое. И, кроме того, в этом мире не было Копини. Я не знал, какой была его роль там, в мире 0-0. Было бы интересно почитать об этом, когда вернусь — если, конечно, вернусь и если будет куда возвращаться…
Я старался не думать об этом. Это ни к чему хорошему привести не могло. Последний из журналов раскрывал свои тайны — скудные и фрагментарные сведения о намотке катушек и редкие строчки о странных явлениях, полученных с помощью электротока при использовании некоторых, определенным образом намотанных, катушек.
Прошла неделя. Я был готов приступить к экспериментам. В городе было несколько источников электричества, но оно было еще малодоступно в этом мире. Я запасся разнообразными батареями, осциллографами, катушками, конденсаторами, электронными лампами, — большими и неуклюжими, похожими размерами и формой на молочные бутылки моего родного мира. Затем, по предложению Оливии, нами были сделаны под гипнозом записи всех моих знаний в области технологии производства шаттлов Сети, которые сохранились в моем подсознании — и это, как впоследствии оказалось, было вдвое ценнее, чем все записи Максони.
Это были приятные дни. Мы рано вставали, завтракали, затем я отправлялся в мастерскую, где работал до обеда, занося результаты наблюдений в рабочий журнал, подобно Максони.
К обеду приходила Оливия, похорошевшая и посвежевшая на итальянском солнце. Она приносила корзинку с едой, и мы ели, расположившись за рабочим столом.
Затем — снова работа, прерываемая лишь приветствиями и вежливыми расспросами случайных прохожих, заглядывавших в открытую дверь моей мастерской.
К концу месяца все вокруг считали меня сумасшедшим иностранцем, которому помогает колдунья. Но отношение к нам по-прежнему оставалось дружелюбным.
Под вечер я, заперев мастерскую, возвращался домой, принимал ванну, и мы с Оливией отправлялись куда-нибудь поужинать. Вернувшись домой, мы расходились каждый в свою комнату. Это были любопытные отношения, хотя в то время они казались нам естественными. Мы были заговорщиками, отделенными от окружающей среды таинственностью нашего предприятия. Она — по причинам романтического характера, я — из желания вырваться из этой тюрьмы.
Мои представления о возрасте Оливии постоянно менялись. Сначала, когда я увидел ее без маски матушки Гудвил, я давал ей лет сорок. Потом, в маскараде разбитной девицы ей можно было бы дать тридцать пять. Теперь же, рассмотрев ее без грима, в простой, аккуратной одежде, подчеркивающей стройную фигуру, я вдруг понял, что ей от силы двадцать пять — двадцать семь лет.
Оливия, взглянув на меня, заметила, что я ее разглядываю.
— Вы красивая девушка, — сказал я, посмеиваясь над ее смущением. — Что заставило вас затеять этот маскарад со старухой-колдуньей?
— Но я ведь вам уже говорила. У меня была такая работа. Кто стал бы обращаться ко мне, если бы у меня на лице не было морщин?
— Это все ясно, но почему вы не вышли замуж? — начал было я, но, взглянув ей в лицо, вовремя остановился. — Ну, хорошо, хорошо, это не мое дело. Я не хотел вас обидеть, Оливия, вы сами знаете, — замялся я, и наша прогулка закончилась в не слишком дружелюбном молчании.
Еще через три недели я накопил значительный объем данных, позволяющих мне начать конструирование той части механизма шаттла, с которой я лучше всего был знаком.
Самое главное, думал я, осуществить калибровку катушки, выяснить, какая мощность требуется и какая сила тока при этом создается. Когда это будет сделано, останется только собрать усилитель и аппарат фокусировки.
— Когда вы говорите об этом, Брайан, — заметила Оливия, — кажется, что это очень просто.
— Это далеко непросто и небезопасно, — усмехнулся я. — Таким образом я уговариваю себя взяться за дело. А сделать то, что я задумал, все равно, что уравновесить чашку с кофе на струе фонтана, причем у меня сейчас не одна, а около десятка таких чашек. И если я запущу эту штуку на полную мощность, не имея возможности как следует ею управлять… — тут я развел руками.
— Что же тогда?
— Тогда я устрою непредсказуемый и, боюсь, необратимый катаклизм, может быть, страшный взрыв. Или же произойдет гигантская утечка энергии из нашей планеты. Представьте себе Ниагарский водопад. Утечка может быть примерно такая же, которая может лишить энергии наш мир и превратить его в ледяную пустыню.
— Хватит! Я все поняла, Брайан. Вы играете с огнем!
— Не беспокойтесь, я не включу эту штуку до тех пор, пока не буду уверен в том, что умею с ней обращаться. Катастрофа, которая привела к возникновению Зоны Опустошения, произошла только потому, что Максони и Копини тех, других мировых линий, не были достаточно осторожны и не представляли себе масштабов возможной трагедии.
— Сколько еще времени нужно вам, чтобы закончить эксперименты?
— Сколько? Думаю, что еще несколько дней, и можно будет попытаться.
— А если ксонджилианцы были правы? И мир, который вы ищите, находится не там, что тогда?
— Тогда я окончу свою жизнь в Зоне, и вам придется молиться, чтобы моя смерть была, по возможности, молниеносной — вот и все, — резко закончил я разговор.
Прошло еще три дня, и вот однажды вечером мы сидели в одном из кафе и неспешно вели ничего не значащий разговор.
— Теперь уже скоро, — заметил я, не выдержав мучающей меня неопределенности, постепенно возникнувшей между нами. — Вы уже видели корпус. Завтра я намерен сделать проводку пульта управления.
— Смотрите, Брайан, — перебила меня Оливия, схватив за руку, — это он.
Я увидел промелькнувшую в толпе пешеходов высокую фигуру человека, одетого во все черное.
— Вы уверены, что это он?
— Абсолютно. То же лицо, борода. Надо уходить, и побыстрее!
После недолгого спора я убедил Оливию, что единственный наш шанс — в завершении работы над шаттлом.
Мы добрались до мастерской, незаметно проскользнули внутрь, и я с помощью Оливии начал работу. Каждые полчаса-час она выходила на разведку — убедиться, что наш шпион еще не появился поблизости.
Было уже за полночь, когда нам с грехом пополам удалось все наладить. Сооружение выглядело хрупким и ненадежным. Оливия, разглядывая псевдошаттл, попыталась было меня отговорить от опасной затеи. Звала остаться вместе с ней в этом мире, но скоро поняла, что ее слова не доходят до меня, что это все пустые хлопоты: я от своего не отступлю, и это буквально на глазах состарило ее.
Тут за дверью раздались шаги и, едва я успел выключить свет, как дверь распахнулась и в дверном проеме показалась высокая фигура нашего преследователя, который хриплым ксонджилианским голосом окликнул меня: «Брайан!»
В темноте я нащупал на столе тяжелый металлический прут, подкрался к нему сбоку и ударил по голове.
Он упал.
Оливия бросилась ко мне и схватила за руку.
— О, боже! Вы ведь убили человека, Брайан, — воскликнула она.
— Перестаньте, — резко оборвал я ее. — Вы ведь знаете, что на карту поставлена моя жизнь! Вы что же, хотели, чтобы я покинул вас по милости этих вот, — и пренебрежительно махнул в сторону лежащего на полу человека.
— Раз так, живите своей жизнью и забудьте меня! — я чувствовал, что поступаю, как последняя свинья. — Постарайтесь забыть меня!
— О, Брайан! Позвольте мне следовать за вами.
— Но вы ведь понимаете, что это невозможно! Это слишком опасно, и потом… вы вдвое уменьшаете мои шансы добраться до линии 0-0, будет повышенный расход энергии, воздуха. Разве вам это не понятно? — Я незаметно опустил свой бумажник в карман ее плаща, зажег свет и легонько оттолкнул ее от себя.
— Мне пора, дорогая, — я направился к шаттлу.
Услышав за спиной сдавленные рыдания женщины, с которой я так много пережил, я поспешно повернул выключатель запуска шаттла.
— Уходите, Оливия. Отправляйтесь как можно дальше отсюда. Ну, хотя бы в Луизиану, и начните все сначала. Простите меня, если можете. Не думайте обо мне плохо. Поверьте, иначе нельзя было. Прощайте!
Передо мной замерцали экраны. Приборы показали, что момент для перемещения настал. Я взялся за рычаг управления и нажал на него.
11
Перемещение в неумело сконструированном шаттле принесло мне немало неприятных часов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18