Целый день она провела возле зоны, прячась и маскируясь — не следовало попадаться кому-либо на глаза, зона тщательно охранялась, но Ильгет немного уже научилась работать на местности. Наконец решение было принято, Ильгет отметила мысленно нужное место на карте. Она спрячет заряд в небольшом овражке, прямо посреди чистого поля. Трудно будет подойти, закапывать мину на такой открытой местности. Но иного подходящего места просто нет, а укрыта мина будет великолепно.
Беда еще в том, что эти аннигилирующие заряды очень громоздки все-таки. Ручной аннигилятор — маленький, но у него и мощность не та. А тут нужен большой контейнер с антивеществом, ничего не сделаешь.
Сегодня Ильгет была собой довольна. Правда, замерзла она страшно. Ледяной ветер до костей пронизывал, в поле она еще бегала, да и страх, и стресс не позволяли думать о холоде. А вот автобуса пришлось ждать почти час... как в старые добрые дореформенные времена. Не то, что зуб на зуб не попадал, а просто конечности и все тело закоченели почти до полного бесчувствия. Ильгет уговаривала себя потерпеть... И дотерпела-таки до дома.
Сбросила еще в коридоре колом стоящую ветровку, штаны, разделась, вошла в ванную. Не квиринская, конечно, техника, да какая разница... Ильгет постояла под теплым душем, оттаяла. Набрала полную ванну горячей воды.
Хорошо... И тревога почти оставила ее. Сегодня — пронесло. Практически все закончено. Конец октября, а мины уже можно устанавливать. Ильгет была довольна собой. Конечно, по-настоящему она выполнит свое дело, когда мины будут установлены. Нет, точнее — когда они будут взорваны. Но сегодняшняя часть работы выполнена отлично.
Я могу работать, думала Ильгет, нежась в ванне. Я не хуже других, я могу проводить диверсии. И сегодня я осталась жива. Дэггеры время от времени поднимались из-за близкого леса — там был испытательный полигон, который взлетит на воздух вместе с аэродромом. Дэггеры высматривали добычу, охраняли собственный склад с воздуха. Но ряд приемов позволял ускользать от их взглядов. Однако работа это была крайне нервная и напряженная. Ильгет осталась жива.
Она вылезла из ванны, вытерлась, надела махровый теплый халат. Вот вам — фигушки. Я буду жить. Только бы еще с Арнисом все было хорошо. Грызущая, не оставляющая ни днем ни ночью тревога, снова подступила к горлу. Все же хорошо, сказала себе Ильгет. Я бы узнала, если что... Арнис тоже выполнял свою часть работы. Они не встречались. Арнис работал теперь охранником на аэродроме, там заряд придется закладывать внутри. Ежедневно он вносил на аэродром, рискуя жизнью, части своего взрывного устройства и прятал их где-то там в тайнике.
Да и другие... о них Ильгет не знала ничего. Только бы с ними все было хорошо!
Чайник уже нагрелся и медленно заводил на самых низких нотах сигнальный свист, грозящий через минуту взорваться настоящей сиреной. Ильгет налила себе чаю, сделала несколько бутербродов.
Теоретически, конечно, могут и сюда прийти. Мало ли — настучал кто-нибудь. Ниро могут взять и взломать психоблокировку. Но все же находиться здесь, по сравнению с тем, что Ильгет проделывала сегодня в поле — это намного, намного безопаснее.
Ильгет надела браслеты, снятые на время купания. Старинные толстые витые браслеты с фальшивыми рубинами. В правом — минипралль, в левом — гравистанция. Защита и связь... Немного странно, конечно, в халате и с бижутерией, но кто ее сейчас видит?
С браслетами как-то надежнее.
Хочется телевизор включить, подумала Ильгет. Как-то очень одиноко и тихо здесь. Она поела, выпила чай. Медленно вымыла чашку. Взяла гитару, стала перебирать струны.
Спать, вроде бы, еще рано ложиться. Читать? Ильгет чувствовала, что не сможет сосредоточиться. Браслеты позвякивали о гулкий деревянный корпус инструмента. Ильгет запела негромко.
Слышите — это кажется вальс.(7)
Кружится посреди мостовой.
Господи, как нашел он нас
Этой зимой?
В городе... в городе...
Как же так?
В переулке темно.
Холодно. Стынет улиц река.
Почему ж тогда стучит в окно, бьется в окно
Музыка... музыка...
Почему я ни разу не пела ее Арнису? Впрочем, много ли я пела ему... мы ведь с ним почти и не общаемся наедине. Но я могла бы спеть при всех, неважно — главное, для него.
Может быть, у слепого окна
Вы письмо для меня пишете.
Слышите, как звенит струна, рвется струна.
Слышите? Слышите?
Голос Ильгет зазвенел. А может быть, Арнис где-то там, в общежитии охраны, перекидываясь с коллегами в картишки, тая под веселой улыбкой такую же тревогу и страх, может, он и слышит ее?
А Пита...
Ильгет вдруг стало страшно. Она оборвала песню. Проверила себя — в чем дело? Нет, просто страх... обычный. Так в детстве боятся темноты. Темнота уже наползала из окон. Ильгет встала, задернула желтые шторы. Да нет, эта тусклая люстра ничуть не лучше, полумрак в квартире.
Что там с Питой, подумала она. Позвонить бы... Нельзя, конечно. И маме нельзя. И никому. Вроде бы и дома — и никого не увидеть. Маме передали, что она жива — только и всего, и переписываться невозможно.
Может быть, я не права, подумала Ильгет. Может быть, то, что я тогда связалась с Арнисом, согласилась на все это — неправильно. Мой муж явно не хотел бы этого. Может быть, мне не следовало так поступать. Господи, помоги же мне понять все это... Как сложно.
Но ответа она не услышала.
Может быть, это у нее настала душевная сухость... какая там сухость! Самое настоящее отчаяние. Ведь нервы — на грани срыва. Этот страх так измотал ее за последние недели. Вечный страх, вечная ложь... И еще эти мысли о муже, страх за него, невозможность увидеть или хотя бы узнать. И об Арнисе — за него еще страшнее. Он рискует гораздо больше Ильгет. Он постоянно находится среди охранников, часть из которых — эммендары, зомби сагона.
И никакого ответа. Только накатившая, еще более жуткая волна страха.
Я схожу с ума, поняла Ильгет. Так нельзя... Тусклый круг лампочки на сероватом потолке, темные ряды книг, пыльный ковер на полу. Ильгет встала, заставила себя встать. Не смотреть в угол. Просто не смотреть. Сделала несколько шагов, взяла пульт, нажала на кнопку.
Телевизор — спасение. Какое-нибудь легкое шоу... фильм. Боевик! С крутыми парнями и стрельбой, и даже, может быть, взрывами. Или семейный сериал. Все равно что. Но пульт, как назло, не работал. Кончилась батарейка. Ильгет неровными шагами подошла к телевизору, нажала на пуск.
Телевизор не включился.
Ужас охватил Ильгет. Иррациональный, необъяснимый ужас. Надо проверить, сказала она себе, стараясь не замечать поднявшейся в душе убийственной темной волны. Может быть, он не в сети? Да нет, штекер воткнут... Ильгет пощелкала кнопкой.
— Надо же, как он не вовремя сломался, — произнесла она вслух, и звук собственного голоса показался фальшивым.
«Он не сломался».
Колени Ильгет подкосились. Она слышала этот голос впервые. Но мгновенно всплыли в памяти часы психологической подготовки.
Сагон...
Нашел меня...
«Я нашел тебя».
Ноги не держали. Слепящий свет и мертвые, будто невидящие глаза... и боль. Черное солнце. Огонь. Это память? Или это сейчас... нет, не может быть. Ильгет отчаянно старалась вспомнить все. Она пребывала сразу в двух реальностях, одна — эта маленькая квартира, другая — черное солнце, похожее на пасть... Руки нашарили спинку дивана. Ильгет стояла теперь на коленях, навалившись на подлокотник, борясь с подступающей болью... еще секунда, еще чуть сильнее, и она закричит. Да нет же. Ей не ломали сейчас костей, и копья-иглы не жгут изнутри. Эта боль — лишь воспоминание. Вот страх — настоящий.
«Боль придет снова».
Ильгет уткнулась носом в диван. Новая, удушающая волна страха. Кстати... психоблокировка... нет, развоплощенный сагон не так опасен. Да и поздно уже ставить психоблокировку. Он знает все ее мысли. Но повредить ДС не сможет, у него сейчас нет доступа к миру людей, он не может приказать дэггерам... найти новое тело не так-то быстро. Все эти знания мелькали в голове молнией. Ильгет еще боролась. Да нет, невозможно с этим бороться. Нельзя. Как нельзя не кричать, когда тебе ломают кости. Есть предел человеческих сил... И эта темная волна ужаса, непереносимого ужаса, сейчас захлестнет мозг, и это будет конец. Господи, помилуй! Ильгет произнесла это про себя почти машинально, и тут же — как сквозь резину, сквозь пелену кружащихся разноцветных искр, продавилась мысль о том, что надо попробовать помолиться, иногда, говорят, это помогает. Теперь Ильгет понимала, почему — не всегда. Слова молитвы почти не пробивались сквозь тягучую тьму страха. Это был не конкретный какой-то страх, нет, скорее иррациональный, хоть и связан каким-то образом с пережитой болью и ужасом вновь пережить ее. Ничего не было в голове, ничего человеческого уже не оставалось, один только вопль заполнил душу: не хочу! Не надо! Я не смогу больше! Нет! Так же, как тогда, раньше... Господи, помилуй, заставила себя произнести Ильгет. Никакая другая молитва не вспоминалась. Господи, помилуй, повторяла она снова и снова, и это помогло отвлечься от ужаса, хоть немного, хоть никакого ответа Ильгет и не ощутила, да и ужас не стал меньше. Это помогало как мантра, никакого ответа свыше Ильгет не ощущала, да и есть ли вообще Бог... одно только безумие вокруг. Моя вера слаба, нет у меня никакой веры. Нет никакого Бога. Но повторять надо, просто повторять про себя. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах, вспомнила Ильгет. И ужас чуть-чуть ослаб, ей стало радостно оттого, что она вспомнила. В промежутке между двумя молитвами ужас навалился снова, Ильгет остро ощутила, что нет никакого Бога, все, что есть на свете — это безумие, ее затошнило... Господи, помилуй, мысль шевельнулась в голове вяло. Это уже конец. Господи... И вдруг она услышала — «Встань с колен!» Это не был голос сагона. Но так уверенно. Так ободряюще. Ильгет послушно стала подниматься. Одна нога. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах... Под молитву ей удалось разогнуть и вторую ногу. Казалось, на плечах лежит невыносимый груз. Не думать! О боли — не думать. Боли нет, это неправда. Пусть все плохо, но боли-то сейчас нет! Молясь, Ильгет встала на ноги. И вдруг засмеялась.
Страх исчез.
Какая глупость! Сагон отпустил ее разом. И невозможно было поверить, что еще несколько секунд назад она была так близка к безумию.
Божий мир. Ильгет постояла немного, улыбаясь и повторила вслух.
— Божий мир...
Каким-то образом Ильгет знала, что сегодня сагон уже не тронет ее.
Он испугался...
— Боль, говоришь, — прошептала Ильгет, — страх... да нет больше никакой боли, и страха нет. Меня ведь еще не поймали. И не боюсь я, — зародыш прежнего страха шевельнулся в душе, но Ильгет успешно подавила его, — ничего не боюсь, так и знай. Ну что же ты теперь не приходишь, сагон? Ты видишь, что здесь сила, с которой тебе не справиться, да? Нашел чем пугать... Мой Господь, Он знает, что такое боль, и Он удержит меня.
«Городской час» выходил в эфир дважды в неделю. Ильгет смотрела эту передачу всегда.
И не только для того, чтобы еще раз увидеть Нелу. Ей и в самом деле было интересно. Не только как разведчику. Нела умудрялась увлекательно подать любой материал, от установки новых дорожных знаков до криминальной хроники. Она сама говорила обо всем так, будто это волновало ее лично, и насколько Ильгет знала подругу — видимо, в самом деле волновало.
Нела была искренней — и это придавало необыкновенную убедительность и энергию ее передаче.
Впрочем, и полезных сведений здесь было немало. Пусть относящихся только к самой Томе. Буквально все новости, все, что случалось в городе, находило отражение в передаче Нелы. А новости в основном заключались в росте Системы — все больше людей входило в нее, все больше строилось, переделывалось, менялось. Вся городская полиция надела черную форму Системы. Большинство детей, начиная от грудного возраста,уже воспитывались и обучались в интернатах Системы, на пятидневке. Это было следствием информационного давления — людей убеждали, что именно так и надо, именно это и хорошо.
Интернаты и действительно казались неплохими, отличное оборудование, все новенькое, с иголочки — куда лучше старых детских учреждений.
Иногда в передаче начинались рассуждения и о международном терроризме — ну как же без него? Нела брала интервью у высоких чинов полиции, СБ, антитеррористического отдела Системы. Тома практически не пострадала во время прошлой акции (знаменитое «16 декабря»), здесь еще и построено тогда ничего не было. Но сейчас город был надежно защищен от террористов... так казалось, по крайней мере...
В теплом, но все-таки ярнийском спортивном костюме и куртке, с тяжеленным рюкзаком за плечами Ильгет стояла в десять часов вечера на углу улицы Новой Жизни и проспекта Реформ. Она предпочла бы бикр, он с терморегуляцией и свободно выдерживает наружную температуру космического пространства. Тем более, никакой разницы нет — если ее сейчас остановит какой-нибудь патруль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Беда еще в том, что эти аннигилирующие заряды очень громоздки все-таки. Ручной аннигилятор — маленький, но у него и мощность не та. А тут нужен большой контейнер с антивеществом, ничего не сделаешь.
Сегодня Ильгет была собой довольна. Правда, замерзла она страшно. Ледяной ветер до костей пронизывал, в поле она еще бегала, да и страх, и стресс не позволяли думать о холоде. А вот автобуса пришлось ждать почти час... как в старые добрые дореформенные времена. Не то, что зуб на зуб не попадал, а просто конечности и все тело закоченели почти до полного бесчувствия. Ильгет уговаривала себя потерпеть... И дотерпела-таки до дома.
Сбросила еще в коридоре колом стоящую ветровку, штаны, разделась, вошла в ванную. Не квиринская, конечно, техника, да какая разница... Ильгет постояла под теплым душем, оттаяла. Набрала полную ванну горячей воды.
Хорошо... И тревога почти оставила ее. Сегодня — пронесло. Практически все закончено. Конец октября, а мины уже можно устанавливать. Ильгет была довольна собой. Конечно, по-настоящему она выполнит свое дело, когда мины будут установлены. Нет, точнее — когда они будут взорваны. Но сегодняшняя часть работы выполнена отлично.
Я могу работать, думала Ильгет, нежась в ванне. Я не хуже других, я могу проводить диверсии. И сегодня я осталась жива. Дэггеры время от времени поднимались из-за близкого леса — там был испытательный полигон, который взлетит на воздух вместе с аэродромом. Дэггеры высматривали добычу, охраняли собственный склад с воздуха. Но ряд приемов позволял ускользать от их взглядов. Однако работа это была крайне нервная и напряженная. Ильгет осталась жива.
Она вылезла из ванны, вытерлась, надела махровый теплый халат. Вот вам — фигушки. Я буду жить. Только бы еще с Арнисом все было хорошо. Грызущая, не оставляющая ни днем ни ночью тревога, снова подступила к горлу. Все же хорошо, сказала себе Ильгет. Я бы узнала, если что... Арнис тоже выполнял свою часть работы. Они не встречались. Арнис работал теперь охранником на аэродроме, там заряд придется закладывать внутри. Ежедневно он вносил на аэродром, рискуя жизнью, части своего взрывного устройства и прятал их где-то там в тайнике.
Да и другие... о них Ильгет не знала ничего. Только бы с ними все было хорошо!
Чайник уже нагрелся и медленно заводил на самых низких нотах сигнальный свист, грозящий через минуту взорваться настоящей сиреной. Ильгет налила себе чаю, сделала несколько бутербродов.
Теоретически, конечно, могут и сюда прийти. Мало ли — настучал кто-нибудь. Ниро могут взять и взломать психоблокировку. Но все же находиться здесь, по сравнению с тем, что Ильгет проделывала сегодня в поле — это намного, намного безопаснее.
Ильгет надела браслеты, снятые на время купания. Старинные толстые витые браслеты с фальшивыми рубинами. В правом — минипралль, в левом — гравистанция. Защита и связь... Немного странно, конечно, в халате и с бижутерией, но кто ее сейчас видит?
С браслетами как-то надежнее.
Хочется телевизор включить, подумала Ильгет. Как-то очень одиноко и тихо здесь. Она поела, выпила чай. Медленно вымыла чашку. Взяла гитару, стала перебирать струны.
Спать, вроде бы, еще рано ложиться. Читать? Ильгет чувствовала, что не сможет сосредоточиться. Браслеты позвякивали о гулкий деревянный корпус инструмента. Ильгет запела негромко.
Слышите — это кажется вальс.(7)
Кружится посреди мостовой.
Господи, как нашел он нас
Этой зимой?
В городе... в городе...
Как же так?
В переулке темно.
Холодно. Стынет улиц река.
Почему ж тогда стучит в окно, бьется в окно
Музыка... музыка...
Почему я ни разу не пела ее Арнису? Впрочем, много ли я пела ему... мы ведь с ним почти и не общаемся наедине. Но я могла бы спеть при всех, неважно — главное, для него.
Может быть, у слепого окна
Вы письмо для меня пишете.
Слышите, как звенит струна, рвется струна.
Слышите? Слышите?
Голос Ильгет зазвенел. А может быть, Арнис где-то там, в общежитии охраны, перекидываясь с коллегами в картишки, тая под веселой улыбкой такую же тревогу и страх, может, он и слышит ее?
А Пита...
Ильгет вдруг стало страшно. Она оборвала песню. Проверила себя — в чем дело? Нет, просто страх... обычный. Так в детстве боятся темноты. Темнота уже наползала из окон. Ильгет встала, задернула желтые шторы. Да нет, эта тусклая люстра ничуть не лучше, полумрак в квартире.
Что там с Питой, подумала она. Позвонить бы... Нельзя, конечно. И маме нельзя. И никому. Вроде бы и дома — и никого не увидеть. Маме передали, что она жива — только и всего, и переписываться невозможно.
Может быть, я не права, подумала Ильгет. Может быть, то, что я тогда связалась с Арнисом, согласилась на все это — неправильно. Мой муж явно не хотел бы этого. Может быть, мне не следовало так поступать. Господи, помоги же мне понять все это... Как сложно.
Но ответа она не услышала.
Может быть, это у нее настала душевная сухость... какая там сухость! Самое настоящее отчаяние. Ведь нервы — на грани срыва. Этот страх так измотал ее за последние недели. Вечный страх, вечная ложь... И еще эти мысли о муже, страх за него, невозможность увидеть или хотя бы узнать. И об Арнисе — за него еще страшнее. Он рискует гораздо больше Ильгет. Он постоянно находится среди охранников, часть из которых — эммендары, зомби сагона.
И никакого ответа. Только накатившая, еще более жуткая волна страха.
Я схожу с ума, поняла Ильгет. Так нельзя... Тусклый круг лампочки на сероватом потолке, темные ряды книг, пыльный ковер на полу. Ильгет встала, заставила себя встать. Не смотреть в угол. Просто не смотреть. Сделала несколько шагов, взяла пульт, нажала на кнопку.
Телевизор — спасение. Какое-нибудь легкое шоу... фильм. Боевик! С крутыми парнями и стрельбой, и даже, может быть, взрывами. Или семейный сериал. Все равно что. Но пульт, как назло, не работал. Кончилась батарейка. Ильгет неровными шагами подошла к телевизору, нажала на пуск.
Телевизор не включился.
Ужас охватил Ильгет. Иррациональный, необъяснимый ужас. Надо проверить, сказала она себе, стараясь не замечать поднявшейся в душе убийственной темной волны. Может быть, он не в сети? Да нет, штекер воткнут... Ильгет пощелкала кнопкой.
— Надо же, как он не вовремя сломался, — произнесла она вслух, и звук собственного голоса показался фальшивым.
«Он не сломался».
Колени Ильгет подкосились. Она слышала этот голос впервые. Но мгновенно всплыли в памяти часы психологической подготовки.
Сагон...
Нашел меня...
«Я нашел тебя».
Ноги не держали. Слепящий свет и мертвые, будто невидящие глаза... и боль. Черное солнце. Огонь. Это память? Или это сейчас... нет, не может быть. Ильгет отчаянно старалась вспомнить все. Она пребывала сразу в двух реальностях, одна — эта маленькая квартира, другая — черное солнце, похожее на пасть... Руки нашарили спинку дивана. Ильгет стояла теперь на коленях, навалившись на подлокотник, борясь с подступающей болью... еще секунда, еще чуть сильнее, и она закричит. Да нет же. Ей не ломали сейчас костей, и копья-иглы не жгут изнутри. Эта боль — лишь воспоминание. Вот страх — настоящий.
«Боль придет снова».
Ильгет уткнулась носом в диван. Новая, удушающая волна страха. Кстати... психоблокировка... нет, развоплощенный сагон не так опасен. Да и поздно уже ставить психоблокировку. Он знает все ее мысли. Но повредить ДС не сможет, у него сейчас нет доступа к миру людей, он не может приказать дэггерам... найти новое тело не так-то быстро. Все эти знания мелькали в голове молнией. Ильгет еще боролась. Да нет, невозможно с этим бороться. Нельзя. Как нельзя не кричать, когда тебе ломают кости. Есть предел человеческих сил... И эта темная волна ужаса, непереносимого ужаса, сейчас захлестнет мозг, и это будет конец. Господи, помилуй! Ильгет произнесла это про себя почти машинально, и тут же — как сквозь резину, сквозь пелену кружащихся разноцветных искр, продавилась мысль о том, что надо попробовать помолиться, иногда, говорят, это помогает. Теперь Ильгет понимала, почему — не всегда. Слова молитвы почти не пробивались сквозь тягучую тьму страха. Это был не конкретный какой-то страх, нет, скорее иррациональный, хоть и связан каким-то образом с пережитой болью и ужасом вновь пережить ее. Ничего не было в голове, ничего человеческого уже не оставалось, один только вопль заполнил душу: не хочу! Не надо! Я не смогу больше! Нет! Так же, как тогда, раньше... Господи, помилуй, заставила себя произнести Ильгет. Никакая другая молитва не вспоминалась. Господи, помилуй, повторяла она снова и снова, и это помогло отвлечься от ужаса, хоть немного, хоть никакого ответа Ильгет и не ощутила, да и ужас не стал меньше. Это помогало как мантра, никакого ответа свыше Ильгет не ощущала, да и есть ли вообще Бог... одно только безумие вокруг. Моя вера слаба, нет у меня никакой веры. Нет никакого Бога. Но повторять надо, просто повторять про себя. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах, вспомнила Ильгет. И ужас чуть-чуть ослаб, ей стало радостно оттого, что она вспомнила. В промежутке между двумя молитвами ужас навалился снова, Ильгет остро ощутила, что нет никакого Бога, все, что есть на свете — это безумие, ее затошнило... Господи, помилуй, мысль шевельнулась в голове вяло. Это уже конец. Господи... И вдруг она услышала — «Встань с колен!» Это не был голос сагона. Но так уверенно. Так ободряюще. Ильгет послушно стала подниматься. Одна нога. Господи, помилуй! Отче наш, сущий на небесах... Под молитву ей удалось разогнуть и вторую ногу. Казалось, на плечах лежит невыносимый груз. Не думать! О боли — не думать. Боли нет, это неправда. Пусть все плохо, но боли-то сейчас нет! Молясь, Ильгет встала на ноги. И вдруг засмеялась.
Страх исчез.
Какая глупость! Сагон отпустил ее разом. И невозможно было поверить, что еще несколько секунд назад она была так близка к безумию.
Божий мир. Ильгет постояла немного, улыбаясь и повторила вслух.
— Божий мир...
Каким-то образом Ильгет знала, что сегодня сагон уже не тронет ее.
Он испугался...
— Боль, говоришь, — прошептала Ильгет, — страх... да нет больше никакой боли, и страха нет. Меня ведь еще не поймали. И не боюсь я, — зародыш прежнего страха шевельнулся в душе, но Ильгет успешно подавила его, — ничего не боюсь, так и знай. Ну что же ты теперь не приходишь, сагон? Ты видишь, что здесь сила, с которой тебе не справиться, да? Нашел чем пугать... Мой Господь, Он знает, что такое боль, и Он удержит меня.
«Городской час» выходил в эфир дважды в неделю. Ильгет смотрела эту передачу всегда.
И не только для того, чтобы еще раз увидеть Нелу. Ей и в самом деле было интересно. Не только как разведчику. Нела умудрялась увлекательно подать любой материал, от установки новых дорожных знаков до криминальной хроники. Она сама говорила обо всем так, будто это волновало ее лично, и насколько Ильгет знала подругу — видимо, в самом деле волновало.
Нела была искренней — и это придавало необыкновенную убедительность и энергию ее передаче.
Впрочем, и полезных сведений здесь было немало. Пусть относящихся только к самой Томе. Буквально все новости, все, что случалось в городе, находило отражение в передаче Нелы. А новости в основном заключались в росте Системы — все больше людей входило в нее, все больше строилось, переделывалось, менялось. Вся городская полиция надела черную форму Системы. Большинство детей, начиная от грудного возраста,уже воспитывались и обучались в интернатах Системы, на пятидневке. Это было следствием информационного давления — людей убеждали, что именно так и надо, именно это и хорошо.
Интернаты и действительно казались неплохими, отличное оборудование, все новенькое, с иголочки — куда лучше старых детских учреждений.
Иногда в передаче начинались рассуждения и о международном терроризме — ну как же без него? Нела брала интервью у высоких чинов полиции, СБ, антитеррористического отдела Системы. Тома практически не пострадала во время прошлой акции (знаменитое «16 декабря»), здесь еще и построено тогда ничего не было. Но сейчас город был надежно защищен от террористов... так казалось, по крайней мере...
В теплом, но все-таки ярнийском спортивном костюме и куртке, с тяжеленным рюкзаком за плечами Ильгет стояла в десять часов вечера на углу улицы Новой Жизни и проспекта Реформ. Она предпочла бы бикр, он с терморегуляцией и свободно выдерживает наружную температуру космического пространства. Тем более, никакой разницы нет — если ее сейчас остановит какой-нибудь патруль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76