– Ну, что? Кто был прав?
В бешенстве Вайдхива бросился на светлую стену, пытаясь взобраться на нее и крича, как сумасшедший:
– Изыди, обещанное правосудие! Суди моих угнетателей и награди меня по делам моим!
Глубокое молчание было ему ответом. Он вторично бросился вперед, изрыгая проклятия, и вдруг звезды, увенчивавшие его главу, распались с громоподобным шумом, извергая клубы черного дыма; вся атмосфера дрожала, а из-за таинственной ограды блеснула яркая молния и пронзила сердце Вайдхивы. Прозрачное тело его распалось на тысячи атомов, и разнузданные стихии первоначального хаоса захватили его и со свистом увлекли в огненный ураган, который сжег его светлые одежды, убил его память, отнял у него знания и могущество.
Как гонимый вихрем сухой листок, летел он в бездну, казавшуюся бесконечной, пока страшный толчок не остановил неожиданно его бешеный полет.
Разбитый, терзаемый страшной болью, Вайдхива с трудом осознал, что заключен в громадный камень. От его лучезарного света осталось одно только маленькое, красноватое пламя, мерцающее подобно блуждающему огоньку. Мысль его с трудом работала. От всего его знания и могущества сохранилось лишь воспоминание о том, чем он был, и сознание, что теперь он ни что иное, как просто камень.
Вдруг нестройное пение смутило дремоту, в которой прозябал павший гигант. Он увидел толпу голых и едва прикрытых звериными шкурами людей, которые приближались, неся ветви и плоды. Все это они сложили на камень и подожгли, а затем, упав на колени, – о ужас! – запели песнь, славословя справедливость Брамы.
Пение и слова его внезапно пробудили память Вайдхивы. Им овладело такое отчаяние, что камень треснул и из его сердцевины брызнул прозрачный, как бриллиант, источник.
– Слезы праведника будут ему наградой, – произнес чей-то голос, утешая смущенную душу Вайдхивы.
Невежественная и простодушная толпа обоготворила чудесный источник. Отовсюду стекались к нему больные, увечные и слепые, получая исцеление в его врачующих водах, так как вместе с неистощимыми слезами, вытекавшими из каменного сердца Вайдхивы, изливалась сама сущность его естества. В хрустальных каплях источника сосредоточилось все могущество, приобретенное магом, его умение управлять астральными течениями и благотворные излучения, исходившие из него, что не могло быть совершенно уничтожено.
Бедные, обездоленные, нищие духом поняли это и слезами праведника облегчали свои страдания.
На своих руках принесли они материал и построили пагоду, чтобы охранить источник. Каждый, кто погружается в его воды, поет славу Браме и восхваляет его мудрость.
Нарайяна умолк. Его собеседники тоже с минуту молчали, а потом Дахир спокойно заметил:
– Твоя легенда очень поэтична, но полна парадоксов. Пока мы находимся внизу лестницы совершенства, наш слабый разум не в силах объять нашу судьбу во всем ее гигантском объеме; особенно представляется нам непроницаемой тайной ее конечная цель. Тем не менее, мы твердо знаем одно, а именно, что неумолимый закон толкает нас вперед, и что на этом пути всякая остановка гибельна. Поэтому малодушно и бесполезно роптать, сомневаться и судить силу, настолько высокую, что противиться ей было бы таким же безумием, как если бы пловец вздумал противиться волнам океана во время бури.
– Кроме того, позволь мне прибавить,- вмешался Супрамати, – что Вайдхива, несмотря на все свое совершенство и на воспевание славы Брамы, был очень непоследователен. Каким образом, достигнув гармонии, мог он сохранить злопамятство? Почему, обладая почти безграничным могуществом, он не судил в таком случае сам своих недругов? Его же бешенство, когда он получил справедливый ответ, совершенно непонятно.
– Мораль моей легенды такова, что путешествие к совершенству – предприятие весьма рискованное, и что никогда нельзя быть уверенным, что достигнешь своей цели, так как человеческий инстинкт до такой степени внедрен в душу, что почти нет возможности констатировать, когда он окончательно исчезает.
Герой моей легенды совершенно, по-видимому, очистился во время своего долгого восхождения; существо его казалось одной волной гармонии. Вся его мысль обратилась в волю и повелевала космическими законами, которые он понял и которыми умел пользоваться, и только в глубине его существа осталась частица «человека», то есть атом сомнения и эгоизма. Эта-то частица возмутилась и сожгла все чудное здание.
– Для себя лично,- заключил Нарайяна с веселым смехом, – я вывожу из этой легенды – истинна она или ложна – следующую практическую мораль: так как нас никто не торопит и недостатка во времени у нас нет, то благоразумнее наслаждаться настоящим и, насколько возможно, отдалять ту опасную минуту, когда придется явиться перед таинственными небесными вратами и их молчащими стражами, гениями сфер.
– Ты говоришь глупости, Нарайяна! Ты слишком много узнал, чтобы не чувствовать всю тяжесть невежества, и близка минута, когда ты горько будешь оплакивать, что так неблагоразумно осудил себя на бездеятельность, – перебил его Супрамати.
– Не страшно! Чувствуя себя хорошо, я намерен оставаться здесь как можно дольше и буду любоваться издали, как вы будете исходить кровавым потом, карабкаясь по крутой и неблагодарной дороге совершенства, впряженные в колесницу невежества.
– Ты забываешь, что с каждым усилием, с каждым шагом вперед бремя невежества будет все таять, и подъем сделается легче, – с улыбкой заметил Дахир.
– Но не довольно ли? На этой почве мы никогда не сойдемся. Лучше я покажу вам иллюстрацию к легенде о Вайдхиве:
камень, в котором заключена душа мудреца, оплакивающего свое падение.
– Разве здесь есть такой легендарный камень? Разумеется, я хочу его видеть, – с любопытством вскричал Супрамати.
– Да, в конце моего сада. Пойдемте, я сейчас покажу его вам,
– весело ответил Нарайяна, вставая.
По длинной аллее, обрамленной ветвистыми деревьями, они прошли весь сад и вошли в небольшую рощу. После десятиминутной ходьбы они очутились на небольшой полянке, в центре которой стояла маленькая пагода.
Внутри пагоды, в приятном полумраке ясно вырисовывалась большая статуя Будды, стоявшая на высоком постаменте.
У подножия статуи виднелся большой серый камень, треснувший по всей высоте; изнутри, тихо журча, била струя хрустальной воды, падавшая в плоский водоем, который хотя и был переполнен, однако вода не выливалась из него. Куда она девалась – трудно было определить, так как нигде не было видно ни малейшего отверстия.
Вокруг водоема, на ковриках, сидели в разных позах семь человек, обнаженные, страшно худые. Восторженное выражение застыло на лицах, а позы указывали на каталептическое состояние.
– Это – факиры-созерцатели, добровольные стражи чудодейственного источника. Они годами не двигаются с этого места, да так и умрут здесь, а их заменят фанатики такого же сорта. Я взял на себя заботу об их содержании. Раз в сутки я приношу им по горсти риса, который они машинально проглатывают, пою их из источника и смачиваю водой их иссохшие тела. Этого достаточно для поддержания физической жизни; что же касается их душ, то они, под влиянием экстаза, витают в эфире, позабыв о своей телесной оболочке.
– Да, да! Телесные излучения, жизненная сущность этих жертв научного насилия служат для поддержки и продолжения существования какого-нибудь бессовестного ученого, осудившего их на бесполезное прозябание, тогда как сам он наслаждается всеми прелестями роскошной жизни, украшенной умственным трудом,
– суровым тоном сказал Дахир, с сожалением и участием глядя на эти живые скелеты, которые сидели столь же неподвижно и равнодушно, как и священный камень, который они оберегали.
– Ну, это камень не в мой огород. Поглощенная мной первоначальная материя избавляет меня от необходимости заимствовать жизненную силу у чужого организма, – весело сказал Нарайяна.
Затем он прибавил:
– Однако, становится жарко! Вернемтесь домой, друзья мои, и отдохните. За ужином мы увидимся.
Они вернулись во дворец, где Нарайяна их покинул. Но вместо того, чтобы спать, они стали рассматривать драгоценные произведения искусства всех эпох, а потом занялись перелистыванием редких рукописей.
Время быстро летело, и солнце уже достигло зенита, когда они, наконец, усталые, улеглись на диван и заснули.
Их разбудил Нарайяна.
– Пойдемте ужинать! Солнце село, а воздух тепл и ароматен. Хорошо жить даже вполовину, как я живу, – весело сказал он. – Но прежде возьмите ванну: это освежает.
Полчаса спустя, один из красивых отроков, служивших во дворце, провел Дахира и Супрамати в открытую залу, выходившую в сад. Сквозь аркады с тонкими колоннами виднелись темные группы деревьев, из-за которых сверкала гладкая поверхность озера.
Нежный голубоватый свет освещал залу, в центре которой стоял роскошно сервированный стол.
При входе гостей Нарайяна встал с дивана, на котором лежал, и все сели за стол. Ужин был такой же прекрасный, как и завтрак. Как и утром, хозяин дома ограничился молоком и фруктами; он был весел и неистощим в разговорах, так что ужин прошел с большим оживлением.
Настала уже ночь, когда они встали из-за стола и перешли на террасу. Миллиарды звезд сверкали на темной лазури неба, а восходящая луна освещала все мягким, ласкающим полусветом.
Видя, что гости погрузились в созерцание чудного пейзажа, Нарайяна хлопнул по плечу Супрамати и сказал:
– Ну, что? Ты все еще находишь «глупым» и «преступным» мое желание отдохнуть немножко в этой чудной обстановке и насладиться настоящим, вместо того, чтобы стремиться к неизвестной цели и сомнительному счастью, которого я все равно вынужден буду когда-нибудь достигнуть, желаю ли я этого или нет?
– Перестань смущать душу Супрамати, и притом в такую именно минуту, когда он готовится отдаться тяжелому и всепоглощающему труду высшего посвящения, которое требует прежде всего спокойствия и сосредоточения всех умственных способностей,- с неудовольствием заметил Дахир.
– Напротив. Именно в ту минуту, когда он собирается совершить величайшую глупость и заживо похоронить себя, следует разумно говорить с ним и показать ему все прелести жизни, от которой он хочет отказаться, не насладившись ею досыта.
– Я нисколько не жалею о пошлостях жизни, ее пустых и бессмысленных удовольствиях. Меня гораздо больше интересуют новые горизонты, которые открывает мне изучение великих проблем, – с улыбкой ответил Супрамати.
– Я вижу, что ты неисправим! Я же люблю презираемые тобой удовольствия и, в качестве моего гостя, ты должен присутствовать на концерте и балете, которые я устраиваю сегодня вечером в вашу честь.
– У тебя, видно, прекрасно организованный двор, если ты располагаешь даже оркестром и кордебалетом. Мне крайне любопытно видеть и то и другое. Хотя я не ищу и не желаю светских развлечений, тем не менее я ими не пренебрегаю, а твой утонченный вкус служит нам ручательством за интересное представление,- со смехом заметил Супрамати.
Нарайяна вздохнул.
– Я не располагаю больше, увы, такими средствами, как прежде; но в пространстве всегда найдутся хорошие музыканты. В глубине же этого озера покоится много прекрасных баядерок, утонувших к великому горю браминов, их покровителей.
– Нарайяна, ради всего святого, не вздумай воскрешать этих мертвых! От такого спектакля я отказываюсь! – в ужасе вскричал Супрамати. Радушный хозяин рассмеялся тихо и насмешливо. – Не кричи и успокойся! Я никого не буду воскрешать. Дело идет о простой материализации, которая доставит столько же удовольствия вызванным духам, сколько и нам, а на рассвете все артисты вернутся в загробный мир. Следовательно, ты можешь со спокойной совестью наслаждаться концертом и балетом. Нарайяна повернулся и ударил в бронзовый гонг, стоявший на столе.
Тотчас же явились двое молодых слуг: один с треножником, другой со шкатулкой, которые они поставили у балюстрады.
Нарайяна вынул из шкатулки флакон и коробку. Напевая вполголоса вызывания, он вылил на угли несколько капель красной жидкости и бросил щепотку порошка.
Тотчас же поднялся густой дым; затем сверкнули снопы искр, огненными зигзагами рассеявшиеся по всем направлениям, и, наконец, появились кроваво-красные шары, которые взлетели подобно ракетам и разорвались с громоподобным шумом. Часть из них упала в озеро, вода которого как будто вскипела. Потом на время настала тишина.
Но вот из стен, из мрака рощи и из атмосферы стали появляться белые облака и группироваться с одной стороны террасы. Стоя с поднятой рукой, пылающим взглядом, Нарайяна, казалось, распоряжался ими и руководил их движениями. Через несколько минут половина большой террасы была отделена серовато-белой волнующейся занавесой, испещренной искрами. Затем раздалась странная музыка, смесь человеческих голосов и каких-то неизвестных инструментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26