Услышав про деньги, мастер согласился выполнить поручение. Госпожа Лу вынесла ему серебро, Куай поблагодарил и ушел.
На другой день после завтрака Третий Куай отправился в обитель Отрешения от мирской суеты. У входа в западный двор он увидел прислужника. Тот сидел на припеке, скинув халат, и бил вшей. Куай окликнул его. Прислужник поднял голову, узнал мастерового и сказал:
– А, Третий Куай! Давно тебя не видно. Удалось выкроить свободный часок? Ты пришел кстати: наставница из западного двора спрашивала про тебя – ты ей нужен.
Это как нельзя лучше отвечало планам Куая.
– А не знаешь, зачем я ей понадобился?
– Точно не знаю. Пойдем к ней, сам спросишь.
Он надел халат и поднялся. Прихотливо извивавшаяся дорожка привела их к покоям монахини. Цзин-чжэнь переписывала сутры.
– Наставница, пришел мастер Куай, – доложил служка.
Монахиня положила кисть.
– Я как раз хотела посылать за тобою прислужника, а ты уже здесь. Прекрасно!
– Что угодно наставнице?
– Перед статуей Будды стоит поминальный столик старинной работы. За долгие годы лак на нем совсем облез. Я давно хочу его подновить, да все пожертвований не было. А тут, на наше счастье, матушка Цянь расщедрилась и пожертвовала несколько досок. Мне хотелось бы, чтобы столик получился в точности такой, как в восточном приделе. Завтра день счастливый, можешь приступать к делу. Работать будешь сам, без помощников, – ты и один справишься. А деньги получишь сразу за все – и за прежнюю работу, и за эту.
– Ну что ж, завтра и начнем, – согласился Куай, а тем временем внимательно огляделся вокруг.
Комната почти пустая, человеку здесь не схорониться. Он вышел и снова огляделся. «Ленту я нашел в восточном дворе, там и надо разведать», – решил он.
Он простился с прислужником и направился к восточному двору. Ворота были приоткрыты. Куай заглянул внутрь – двор был пуст. Он проскользнул в ворота и подошел к дому. На дверях висел замок. Куай прильнул ухом к щели – внутри все было тихо. Куай приблизился к кухне. Оттуда раздался смех. Он замедлил шаги и поглядел в окно: в кухне играли и резвились две послушницы. Одна, поменьше, упала на пол, а другая, которая, как можно было догадаться, изображала мужчину, расставила ноги, села на подружку верхом и старалась ее поцеловать. Младшая что-то крикнула.
– Чего кричишь, ведь в твои ворота уже входили! – сказала старшая.
Третий Куай от души веселился, глядя на это зрелище. Но внезапно в носу у него защипало, и он громко чихнул. Перепуганные послушницы вскочили на ноги.
– Кто там? – воскликнули обе в один голос.
– Это я. Наставница дома? – сказал Куай и подошел к двери, но, вспомнив только что увиденное, не смог сдержать себя и рассмеялся.
Послушницы поняли, что мастеровой подсматривал за ними, и покраснели.
– Какое у тебя дело, мастер Куай? – спросили они.
– Дело нехитрое: пришел к вашей наставнице за деньгами.
– Ее нет дома, вернется через несколько дней.
Куаю ничего не оставалось, как уйти. Послушницы заперли дверь и принялись бранить мастерового на чем свет стоит.
– Злодей! Подкрался, словно вор. Противный!
Подслушанный разговор – еще не улика, а никаких следов исчезнувшего Да-цина Куай не обнаружил. «И все-таки беседа этих девчонок подозрительна, – думал он. – Правда, я не все понял, но не беда: завтра возьмемся за дело сызнова».
На следующее утро он пришел со столярного снастью на западный дворик. Обмерив доски, он их распилил и принялся обстругивать. За работою он беспрерывно раздумывал над тем, как бы раздобыть сведения о Хэ Да-цине. В середине дня из дома вышла Цзин-чжэнь. Перекинувшись с мастером несколькими незначащими словами, она подняла голову и заметила, что лампада почти погасла. Цзин-чжэнь велела послушнице принести огня. Послушница вернулась с новой плошкой и, поставив ее на столик, принялась распускать веревку, на которой висела лампада. По неосторожности она слишком быстро ослабила веревку, лампада полетела вниз и, угодив прямо в голову стоявшей внизу монахини, раскололась пополам. Масло выплеснулось и обрызгало монахиню с головы до пят. Цзин-чжэнь вне себя от ярости бросилась к послушнице и схватила ее за волосы.
– Грязная девка! Потаскуха! Тебе вскружили го-лозу, и ты уже ничего кругом не видишь! Испоганила мне все платье!
Куай отложил в сторону свою снасть и поспешил на помощь девочке. Цзин-чжэнь, кипя от злости, разжала руки и, не переставая поносить послушницу, пошла в дом, чтобы переменить платье. Послушница жалобно плакала, волосы ее растрепались и рассыпались по спине. Когда монахиня ушла, она пробормотала:
– Так исколотить меня за то, что я разлила масло! А сама человека в гроб вогнала. Вот бы спросить с нее за это!
Третий Куай поспешил воспользоваться случаем.
Слова что леска и крючок,
Бери же их смелей,

И правду выудишь легко,
Сумеешь ложь поймать.
Юная послушница была в том возрасте, когда впервые пробуждается любопытство к любовным играм. Видя, как Хэ Да-цин забавляется с монахинями, она тоже хотела изведать вкус этих забав. Однако, в отличие от Кун-чжао, Цзин-чжэнь отличалась нравом крутым и строптивым. С самого начала она ревновала Да-цина к Кун-чжао и соглашалась делиться с подругою лишь потому, что той принадлежало первенство в их общей связи. Когда гость оказался в ее комнате, она твердо решила проглотить его одна, без чужой помощи. О том, чтобы дать послушнице ее долю, хотя бы даже самую малую, не могло быть и речи! Послушница терпела, терпела, но в конце концов в ее сердце родилась ненависть к наставнице. И сегодня, во власти обиды и возмущения, она открыла тайну, даже не подозревая, с каким вниманием Третий Куай ловит каждое ее слово.
– Как же она уморила человека? – спросил мастер,
– Вместе с той распутницей из восточного двора. День и ночь они по очереди развлекались с господином Хэ и в конце концов свели его в могилу.
– А куда дели труп?
– Позади восточного двора есть заглохший сад. Там его зарыли под деревом.
Третий Куай хотел задать еще вопрос, но в этот миг вошел прислужник, и они умолкли. Девочка, не переставая плакать, ушла. Третий Куай сравнил ее рассказ с разговором, подслушанным накануне. Несомненно, между тем и другим была какая-то связь. Теперь Куай узнал почти все, что хотел. Не закончив работу, он поспешно собрал свою снасть и, сославшись на неотложное дело, опрометью помчался в дом Хэ.
К нему вышла госпожа Лу, и он подробно рассказал ей обо. всем, что узнал. Услыхав о смерти мужа, госпожа Лу залилась слезами. В тот же день она созвала родню, чтобы посоветоваться, как быть дальше, а Третьего Куая оставила ночевать. Наутро госпожа Лу собрала человек двадцать слуг и велела каждому взять заступ, лопату или топор. Оставив сына на попечение няньки, она села в паланкин. Слуги двинулись за нею следом. Быстро прошли они три ли и оказались у ворот обители. Госпожа Лу сошла на землю. Часть своих людей она оставила караулить ворота, а с остальными проникла в обитель. Третий Куай повел их к восточному двору и постучал в дверь. На стук вышел прислужник. Увидев женщину, он решил, что она хочет воскурить благовония перед статуей Будды, и пошел доложить Кун-чжао. Воспользовавшись этим, Куай, который знал здесь все ходы и выходы, повел госпожу Лу и ее слуг за собою. Но тут навстречу незваным гостям вышла Кун-чжао.
– Мастер Куай, ты что, пришел со всею семьей? – воскликнула она, увидев женщину, которая следовала за Куаем.
Но неожиданные посетители, не ответив ни слова, оттолкнули хозяйку и, все так же молча, устремились к дальнему концу сада. Монахиня увидела злые, решительные лица. Ничего не понимая, она пошла следом. Когда же все, ни минуты не колеблясь, обступили высокий кипарис и начали копать землю заступами и лопатами, она догадалась, в чем дело. От страха лицо ее посерело. Она опрометью бросилась к дому.
– Беда! – шепнула она послушницам. – Они узнали про Хэ Да-цина. Надо спасаться, бегите за мной!
У послушниц выкатились глаза и отнялся язык. Трясясь от ужаса, они последовали за наставницей.
В тройной зале перед статуей Будды стоял прислужник.
– Мне не дают выйти из храма. Какие-то люди караулят ворота, – сказал он испуганно.
– Беда! Беда! Скорее в западный двор! – вскричала монахиня, и все помчались за нею.
Вмиг оказались они у западного двора, и Кун-чжао принялась колотить в ворота. На стук вышел служка. Монахиня приказала ему немедленно задвинуть все засовы.
– А если будут стучать, не открывай, – прибавила она.
Цзин-чжэнь еще не вставала, дверь ее комнаты была на запоре. Кун-чжао забарабанила в дверь кулаками и громко закричала. Цзин-чжэнь поспешно оделась и вышла.
– Что случилось, сестрица, отчего такое смятение? – спросила она.
– Кто-то донес про Хэ Да-цина! Этот проклятый плотник привел в дальний сад целую толпу народа! Сейчас они раскапывают могилу! Я хотела убежать, но прислужник сказал, что ворота под охраной – выйти никак нельзя. Что делать?
Несмотря на весь свой ум и самообладание, Цзин-чжэнь испугалась не на шутку.
– Этот Куай работал у меня вчера, а сегодня привел людей. Стало быть, ему все известно. Не иначе, как кто-нибудь из наших проболтался, а этот пес тут же побежал с доносом в дом Хэ. Никто другой нашу тайну выведать не мог.
Ученица Цзин-чжэнь стояла ни жива ни мертва. Она горько раскаивалась в том, что сказала мастеровому накануне.
– Этот Куай давно замышлял что-то недоброе, – сказала одна из послушниц Кун-чжао. – Позавчера он подкрался к кухне и подслушивал наши разговоры. Мы его, правда, заметили и прогнали. А кто проболтался, мы не знаем.
– Ладно, об этом потом, а что сейчас делать? – остановила Кун-чжао свою ученицу.
– Бежать! Другого выхода нет! – решила Цзин-чжэнь.
– Но ворота под охраной, – напомнила Кун-чжао.
– Сейчас узнаем, что делается у задних ворот, – сказала Цзин-чжэнь и отправила прислужника посмотреть.
Прислужник вернулся и сообщил, что у задних ворот никого нет. Наказав ему крепко запереть двери дома, обрадованные монахини собрали все серебро – остальное добро приходилось бросить – и выскользнули через задние ворота, заперев их за собою снаружи.
– Где нам укрыться? – спросила Кун-чжао.
– Большой дорогой идти нельзя – нас тут же заметят. Пойдем тропкою. Пока спрячемся в обители Безмерного Блаженства. Обитель малолюдная, искать нас там не станут, – отвечала Цзин-чжэнь. – Наставница Ляо-юань – добрая наша знакомая, она не откажет нам в пристанище. А когда буря уляжется, мы найдем новое укрытие, понадежнее.
Кун-чжао одобрила ее план. Не обращая внимания на ямы и кочки, все побежали по тропинке к монастырю Безмерного Блаженства. Но это уже к нашему рассказу не относится.
Теперь вернемся к тому, что происходило в обители, покинутой монахинями. Толпа слуг под присмотром госпожи Лу усердно работала под кипарисом. Заступами они разрыли землю и увидели следы извести. Все поняли, что добрались до могилы. Но известь, смешанная с водою, затвердела и сделалась как камень. Чтобы этот камень раздробить, потребовалось много времени. Наконец появилась крышка гроба. Госпожа Лу зарыдала. Слуги очистили края крышки, но она все не поддавалась. Тем временем караульные у ворот, подстрекаемые неудержимым любопытством, бросили свой пост и тоже побежали в сад посмотреть, что там делается. Увидев, что работа остановилась, они дружно кинулись на помощь. Гроб быстро очистили целиком, кто-то всунул под крышку топор, нажал, и крышка отскочила. Но когда посмотрели на умершего, то увидели, что в гробу лежит не Да-цин, а монахиня. Все остолбенели от неожиданности. Сбившись в кучу, слуги едва смели взглянуть друг другу в глаза. Внимательно осмотреть мертвое тело никто не решился, и крышку поспешно закрыли.
Что ты говоришь, рассказчик! Ведь Хэ Да-цин умер совсем недавно. Неужели супруга не узнала своего мужа, хотя бы даже и с обритою головой?
Нет, почтенные слушатели, все правильно! Когда Хэ Да-цин ушел из дома, он был в расцвете сил и красоты. У монахинь, как вы помните, он захворал, долго лежал в постели и отощал до того, что от прежнего Да-цина остались лишь кожа да кости. Он бы, пожалуй, и сам себя не узнал, если бы взглянул в зеркало. К тому же слуг и жену сбила с толку бритая голова умершего, и все решили, что это монахиня.
Госпожа Лу накинулась на Третьего Куая.
– Я тебе приказывала разузнать все наверняка, а ты притащил мне пустую сплетню! Комедию разыграл! Как нам теперь быть?
– Послушница все ясно сказала. Какая уж тут сплетня… – пробормотал сконфуженный Куай.
– В гробу-то монахиня, а ты еще споришь! – воскликнули слуги.
– Наверно, не там рыли, надо копать в другом месте.
– Нельзя! Никак нельзя! – вмешался какой-то старик, родич Хэ Да-цина. – Того, кто вскроет гроб, закон карает смертью. И кто разроет могилу – тому тоже смертная казнь! Мы уже совершили преступление, а если выкопаем еще одну монахиню, вина наша утяжелится вдвое. Надо как можно скорее оповестить обо всем начальство и строго допросить ту послушницу.
1 2 3 4 5 6 7