Так что найди, пожалуйста, часа два...
- Обязательно найду, - заверил Андрей. И в задумчивости положил трубку.
Его до сих пор пробирала нервная дрожь, и ему было, о чем поразмыслить. Вот только мысли надо было для этого более-менее привести в порядок.
Во-первых, Богомол. Теперь она знает, кто её заказчик. То, что Курослепова она уничтожит недрогнувшей рукой, Андрей не сомневался. Может быть, дождется момента, когда партнеры перестанут отвечать за его охрану... А может быть, и нет. Даже если Повару Курослепов нужен живым - потому что мертвого не пошантажируешь и не заставишь ходить по струнке - он её все равно не остановит.
При этом, отметил Андрей, она действует, не особенно скрываясь от Повара. Так можно действовать, лишь твердо зная, что Курослепов Повару живым не нужен. Но зачем тогда эта странная игра с передачей видеокассеты, зачем многое другое, имеющее смысл лишь в том случае, если Курослепова хотят заставить ходить на коротком поводке?
А после Курослепова она постарается уничтожить и заказчика. Заказчик подставил её под чужую игру, а такое не прощается. Но прежде ей надо получить от заказчика свой гонорар. Орхидеи - которые нужно перетащить во Франкфурт? Перевоз через границу любых растений допускается только по специальному разрешению. Причем не только с русской, но и с зарубежной - в данном случае, немецкой - стороны. Получить такое разрешение на редкие цветы, заявленные в розыск, будет безумно сложно, а в аэропортах таможенная служба работает отменно. Видно, заказчик рассчитывает, что Богомол, с её колоссальным опытом, найдет выход. И не обязательно ей лететь самолетом. Чек на билет лишь указывает точку, в которую надо доставить растения...
Передавая ей орхидеи, он так или иначе подставится, даже если сделает это опосредованно, через камеру хранения на вокзале, например. Все равно, его после этого легко будет выследить и уничтожить. И вряд ли они с Игорем что-нибудь сумеют тут поделать...
И ещё одно. Андрей и Людмила все эти два дня их общения избегали любых личных тем, общаясь строго делово. Андрей делал это совершенно сознательно, и, как он полагал, Богомол тоже. Задевать любые личные темы - это было все равно, что ходить по минному полю. Слишком тонким был сдерживающий ледок самовнушения, с помощью которого Людмила пыталась убедить себя, что её чувства к Андрею не страсть, не любовь в самом что ни на есть физическом, грубом и плотском, её проявлении, а нечто другое: то ли ощущение плеча близкого ей по духу человека, то ли братство по крови... Сейчас, в период охотничьего гона, когда все её чувства и реакции будут обострены обострены почти до психопатического состояния - может вновь прорваться и это пламя. И тогда она может выкинуть все, что угодно... Лет в четырнадцать-пятнадцать Андрей читал автобиографические записки какого-то знаменитого английского охотника, в которых был такой эпизод: этот охотник, будучи в Индии, подобрал тигренка и приручил его. Тигренок стал совсем домашним, и около года они с охотником жили душа в душу. Но вот как-то раз охотник разбил коленку и, усевшись на стул и положив ногу на другой, послал слугу за йодом. Пока он сидел, его питомец - уже не тигренок, а молодой тигр - подошел к нему и начал лизать ранку. Охотник хотел отогнать его, но тигр зарычал так грозно, что охотник затих. Тигр начал шалеть, он уже не лизал, а вгрызался в ногу, а охотник боялся пошевелиться, несмотря на мучительную боль. Когда слуга вернулся с йодом, охотник сделал ему знак, и слуга, взяв ружье, вставил его в ухо ни на что уже не обращавшему внимания тигру и выстрелил. К этому моменту мясо вокруг коленки охотника было снято до самой кости... Потом охотник узнал, что в этом нет ничего удивительного: тигры настолько балдеют от запаха крови, что из-за этого их практически невозможно по-настоящему приручить. Что дрессировщику, слегка порезавшемуся во время бритья, лучше в этот день не заниматься со своими питомцами: это с большой долей вероятности может привести к трагедии. Людмила была сейчас такой тигрицей, учуявшей запах крови, и если она подметит в Андрее хоть какую-то слабину - образно говоря, если он некстати продемонстрирует ей ссадину или бритвенный порез - она может потерять голову настолько, что не сумеет себя обуздать...
Ее подчеркнуто деловой стиль общения в эти дни был только лишним тому свидетельством. Она словно боялась собственной неуправляемости...
Она напросилась к ним в гости. Зачем? Нет, за семью Андрей был спокоен. К "обычным" человеческим отношениям Людмила относилась с некоторым презрением. Людмилу даже устраивало, что у Андрея есть жена, которую он любит, и ребенок. По её странной логике это означало, что в чем-то самом важном Андрей тем более принадлежит ей.
И все равно, она оставалась тигрицей... Тигрицей, которую никто не мог и не сможет приручить, даже Повар. Повар, с его умением что угодно обращать в свою пользу, лишь ухитрялся вовремя сажать её на крепкую цепь и потом отпускать строго в нужную сторону - неважно, вольно или невольно она подставляла голову под ошейник.
Да, Повар... Андрея опять прошиб холодный ужас, пережитый им во время звонка Игоря и потом собственного разговора со "стариком" Пюжеевым. Это был какой-то древний, первобытный ужас, поднимающийся из глубины подсознания и переворачивающий все внутри, до боли выкручивающий и сердце, и печень, и кишки. Так, наверно, пещерные люди боялись молнии, зимних вьюг, палящего солнца, грозящего лесным пожаром, всего, что могло пробудить неведомые силы, несущие гибель.
Сейчас, когда Андрей разбирался в причинах своего ужаса, ему становилось совсем противно. Он испугался не только за Игоря, за себя, испугался не только гнева Повара, хотя, наверно, это было самым главным. Кроме всего прочего, он испугался безразличия Повара - того, что Повар их бросит, навеки вычеркнув из списков надежных помощников.
За прошедший год Андрей потихоньку привык к тому, что они живут под "крышей" Повара. Когда он впервые встретился с Поваром год назад, то ещё не представлял всего масштаба того, с кем он столкнулся. То есть, представлял умозрительно, но не проникся этим пониманием, не прочувствовал его, не усвоил где-то в подкорке, что у них с Игорем все тылы прикрыты, пока можно снять трубку и обратиться - по делу, конечно. Это ощущение надежного тыла расслабило Андрея и - как он сейчас с горечью признавался сам себе сколько-то развратило. Сейчас бы, наверно, он не нашел бы в себе сил преодолеть свой страх и отвергнуть все посулы генерала Пюжеева, как было тогда... Тогда, когда он готов был остаться беззащитным, но независимым. А теперь ему сделалось страшно при одной мысли о том, что будет, если пройдет хоть смутный слух, что Повар снял с них свою "крышу", и они останутся один на один со всеми проблемами, со всеми этими Курослеповыми и прочими монстрами, у которых руки будут развязаны для выстрела из-за угла, для угроз их с Игорем семьям... Да, ужас пришел оттого, что он подумал: Повару ничего не надо делать, не надо их наказывать, надо только на секунду отвернуться... Этот ужас был настолько силен, что, повернись последующий разговор с Поваром чуть иначе, и Андрей бы выпалил: "Вы не волнуйтесь, пусть Игорь будет ни при чем, я сам скажу Курослепову про этого Беркутова!.."
И Повар это почувствовал. И из-за этого Андрей был теперь противен сам себе. Впервые Повар полностью подавил его и переиграл, продемонстрировал ему, насколько он подчинил себе его, Андрея волю. Недаром говорят: "Коготок увяз - всей птичке пропасть". Когда Андрей только влез в эти игры, только ступил в этот мир, в который его вовлек Игорь, он думал, что сумеет постоять за себя, где хитростью, а где прямым ослушанием. И ведь у него это получалось - но Повар, как выяснилось, умеет ждать, умеет терпеливо забирать нужных ему людей в свои бархатные лапы, пока они не начинают трепетать от мысли, что Повар возьмет и из уютной клетки опять отпустит их на свободу - в вольный, но дикий лес, где запросто могут и сожрать... Когда-то Богомол, оценившая все предельно точно, сказала ему: "Да, даже Повар попотеет, пока с тобой справится". Все верно: попотел - но справился. Заразил худшим видом трусости: трусостью исподтишка, той трусостью, которая не противоречит мужественным поступкам и верности друзьям, поэтому человек не чувствует в себе отраву, пока не становится слишком поздно.
Отвращение Андрея к себе сделалось настолько тошнотворным, что он не удержался: налил себе стакан водки и выпил. Гадкий вкус дешевого пойла перебил гадкий вкус лжи и предательства, дышать стало немного полегче. Андрей понял, почему из всего спиртного Игорь сегодня предпочел этот шибающий по мозгам денатурат непонятно какого разлива. Он действительно перешибал все. Но, чтобы почувствовать себя более-менее нормально, Андрею пришлось опрокинуть ещё один стакан.
В голове слегка зазвенело, но, по большому счету, он даже не захмелел.
- Никогда больше!.. - тихо произнес он вслух, обращаясь в пространство. - Никогда...
Он выкурил сигарету, пододвинул к себе листок бумаги и стал составлять вероятную схему событий, с именами, фактами, датами, и стрелками между ними. Очень многое уже прояснилось, оставалось додумать самую малость. Когда схема была готова, Андрей поглядел на неё с большим удовольствием: все было расставлено по местам. И вдруг он напрягся: ему померещилось скорей всего, из-за водки - что из этой схемы проглядывает нечто невероятно важное и неожиданное, меняющее весь смысл и суть происходящего. Он стал вглядываться во взятые в кружочки надписи и в стрелки между ними, пытаясь сообразить, что же его так задело, мимолетно, но сильно - и сам не заметил, как уснул, прямо в кресле... Лишь мысль задержалась: "Кажется, ухватил" превратившись тут же в причудливые образы сновидений, в которых было мало приятного. Ему снилась висящая на чердаке девочка с посиневшим лицом и прочие гадости. Но самой большой гадостью в этих обрывочных снах был он сам.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда Богомол подъехала к Красноармейской улице, было уже почти половина двенадцатого. Поздновато для визита, конечно, но время не ждало. Кроме того, она подстраховалась для порядка. Из машины она позвонила одному из друзей покойного мужа - банкиру, про которого помнила, что он был большим любителем цветов.
- Людмила? - удивился тот. - Откуда?
- Рискнула всплыть ненадолго, - ответила она.
- Ах, ну да, конечно... - он чуть подрастерялся. - Да, бедный Роман... Его ведь застрелили где-то в Бельгии?
- Да, за день до того, как я должна была покинуть Москву и встретиться с ним.
- Везде достанут... - горестно вздохнул банкир. - И все это время ты пролежала на дне?
- Сам понимаешь, береженого Бог бережет. Но сейчас, когда прошел почти год, я отважилась высунуть носик из норки и принюхаться к свежему воздуху.
Он невольно рассмеялся.
- И где была твоя норка?
- В пределах нашей великой и просторной родины. Я так рассудила, что меня будут искать в Европе, решив, что я выехала под чужим именем - если, конечно, я кому-то интересна - поэтому где-нибудь в крупном сибирском городе мне будет спокойней.
- И ты не прогадала, раз я слышу твой голос, - с уважением заметил он. - Да, голова на плечах у тебя есть... Когда думаешь окончательно перебираться в Москву?
- В зависимости от результатов предварительной разведки. А у меня к тебе дело.
- Слушаю...
- В своем "изгнании" я увлеклась цветоводством. У меня хорошая оранжерея, и я хочу прикупить редкие сорта орхидей. Помнится, это ты рассказывал, будто знаешь какого-то Садовникова, крупнейшего специалиста по орхидеям. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаешься. Подожди, я найду тебе его телефон... Так ты интересуешься орхидеями? Тогда тебе стоит поглядеть оранжерею Курослепова. То есть, стоило бы - говорят, её обворовали, и самого интересного теперь не увидишь.
- Да, я слышала об этом печальном событии. Иначе бы напросилась к нему в гости.
- Напроситься все равно не мешает. Кое-что уцелело, да и знает он много, может поделиться. Если хочешь, я тебя представлю.
- С удовольствием.
- Когда у тебя будет свободное время?
- Завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.
- И как мне тебя найти?
- По прежнему телефону, - ответила она. - Я ведь вернулась в свою квартиру.
- Хорошо... А, вот, нашел. Записывай телефон.
Она записала телефон и тут же перезвонила Садовникову. Трубку никто не брал, но она все же решила попытать счастья.
Дом и квартиру она нашла без труда. Когда она позвонила в дверь, сперва все было тихо, потом послышалось шарканье и осторожный голос спросил:
- Кто там?
- Николай Михайлович? - осведомилась через дверь Людмила. - Простите, что так поздно. У меня к вам срочное дело. Ваш адрес дал мне Беневоленцев.
Видимо, Садовников успокоился, разглядев в глазок красивую и модно одетую молодую женщину - судя по внешности, существо вполне безобидное потому что после некоторого раздумья он зазвякал замками и цепочкой, отпер дверь и впустил Людмилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Обязательно найду, - заверил Андрей. И в задумчивости положил трубку.
Его до сих пор пробирала нервная дрожь, и ему было, о чем поразмыслить. Вот только мысли надо было для этого более-менее привести в порядок.
Во-первых, Богомол. Теперь она знает, кто её заказчик. То, что Курослепова она уничтожит недрогнувшей рукой, Андрей не сомневался. Может быть, дождется момента, когда партнеры перестанут отвечать за его охрану... А может быть, и нет. Даже если Повару Курослепов нужен живым - потому что мертвого не пошантажируешь и не заставишь ходить по струнке - он её все равно не остановит.
При этом, отметил Андрей, она действует, не особенно скрываясь от Повара. Так можно действовать, лишь твердо зная, что Курослепов Повару живым не нужен. Но зачем тогда эта странная игра с передачей видеокассеты, зачем многое другое, имеющее смысл лишь в том случае, если Курослепова хотят заставить ходить на коротком поводке?
А после Курослепова она постарается уничтожить и заказчика. Заказчик подставил её под чужую игру, а такое не прощается. Но прежде ей надо получить от заказчика свой гонорар. Орхидеи - которые нужно перетащить во Франкфурт? Перевоз через границу любых растений допускается только по специальному разрешению. Причем не только с русской, но и с зарубежной - в данном случае, немецкой - стороны. Получить такое разрешение на редкие цветы, заявленные в розыск, будет безумно сложно, а в аэропортах таможенная служба работает отменно. Видно, заказчик рассчитывает, что Богомол, с её колоссальным опытом, найдет выход. И не обязательно ей лететь самолетом. Чек на билет лишь указывает точку, в которую надо доставить растения...
Передавая ей орхидеи, он так или иначе подставится, даже если сделает это опосредованно, через камеру хранения на вокзале, например. Все равно, его после этого легко будет выследить и уничтожить. И вряд ли они с Игорем что-нибудь сумеют тут поделать...
И ещё одно. Андрей и Людмила все эти два дня их общения избегали любых личных тем, общаясь строго делово. Андрей делал это совершенно сознательно, и, как он полагал, Богомол тоже. Задевать любые личные темы - это было все равно, что ходить по минному полю. Слишком тонким был сдерживающий ледок самовнушения, с помощью которого Людмила пыталась убедить себя, что её чувства к Андрею не страсть, не любовь в самом что ни на есть физическом, грубом и плотском, её проявлении, а нечто другое: то ли ощущение плеча близкого ей по духу человека, то ли братство по крови... Сейчас, в период охотничьего гона, когда все её чувства и реакции будут обострены обострены почти до психопатического состояния - может вновь прорваться и это пламя. И тогда она может выкинуть все, что угодно... Лет в четырнадцать-пятнадцать Андрей читал автобиографические записки какого-то знаменитого английского охотника, в которых был такой эпизод: этот охотник, будучи в Индии, подобрал тигренка и приручил его. Тигренок стал совсем домашним, и около года они с охотником жили душа в душу. Но вот как-то раз охотник разбил коленку и, усевшись на стул и положив ногу на другой, послал слугу за йодом. Пока он сидел, его питомец - уже не тигренок, а молодой тигр - подошел к нему и начал лизать ранку. Охотник хотел отогнать его, но тигр зарычал так грозно, что охотник затих. Тигр начал шалеть, он уже не лизал, а вгрызался в ногу, а охотник боялся пошевелиться, несмотря на мучительную боль. Когда слуга вернулся с йодом, охотник сделал ему знак, и слуга, взяв ружье, вставил его в ухо ни на что уже не обращавшему внимания тигру и выстрелил. К этому моменту мясо вокруг коленки охотника было снято до самой кости... Потом охотник узнал, что в этом нет ничего удивительного: тигры настолько балдеют от запаха крови, что из-за этого их практически невозможно по-настоящему приручить. Что дрессировщику, слегка порезавшемуся во время бритья, лучше в этот день не заниматься со своими питомцами: это с большой долей вероятности может привести к трагедии. Людмила была сейчас такой тигрицей, учуявшей запах крови, и если она подметит в Андрее хоть какую-то слабину - образно говоря, если он некстати продемонстрирует ей ссадину или бритвенный порез - она может потерять голову настолько, что не сумеет себя обуздать...
Ее подчеркнуто деловой стиль общения в эти дни был только лишним тому свидетельством. Она словно боялась собственной неуправляемости...
Она напросилась к ним в гости. Зачем? Нет, за семью Андрей был спокоен. К "обычным" человеческим отношениям Людмила относилась с некоторым презрением. Людмилу даже устраивало, что у Андрея есть жена, которую он любит, и ребенок. По её странной логике это означало, что в чем-то самом важном Андрей тем более принадлежит ей.
И все равно, она оставалась тигрицей... Тигрицей, которую никто не мог и не сможет приручить, даже Повар. Повар, с его умением что угодно обращать в свою пользу, лишь ухитрялся вовремя сажать её на крепкую цепь и потом отпускать строго в нужную сторону - неважно, вольно или невольно она подставляла голову под ошейник.
Да, Повар... Андрея опять прошиб холодный ужас, пережитый им во время звонка Игоря и потом собственного разговора со "стариком" Пюжеевым. Это был какой-то древний, первобытный ужас, поднимающийся из глубины подсознания и переворачивающий все внутри, до боли выкручивающий и сердце, и печень, и кишки. Так, наверно, пещерные люди боялись молнии, зимних вьюг, палящего солнца, грозящего лесным пожаром, всего, что могло пробудить неведомые силы, несущие гибель.
Сейчас, когда Андрей разбирался в причинах своего ужаса, ему становилось совсем противно. Он испугался не только за Игоря, за себя, испугался не только гнева Повара, хотя, наверно, это было самым главным. Кроме всего прочего, он испугался безразличия Повара - того, что Повар их бросит, навеки вычеркнув из списков надежных помощников.
За прошедший год Андрей потихоньку привык к тому, что они живут под "крышей" Повара. Когда он впервые встретился с Поваром год назад, то ещё не представлял всего масштаба того, с кем он столкнулся. То есть, представлял умозрительно, но не проникся этим пониманием, не прочувствовал его, не усвоил где-то в подкорке, что у них с Игорем все тылы прикрыты, пока можно снять трубку и обратиться - по делу, конечно. Это ощущение надежного тыла расслабило Андрея и - как он сейчас с горечью признавался сам себе сколько-то развратило. Сейчас бы, наверно, он не нашел бы в себе сил преодолеть свой страх и отвергнуть все посулы генерала Пюжеева, как было тогда... Тогда, когда он готов был остаться беззащитным, но независимым. А теперь ему сделалось страшно при одной мысли о том, что будет, если пройдет хоть смутный слух, что Повар снял с них свою "крышу", и они останутся один на один со всеми проблемами, со всеми этими Курослеповыми и прочими монстрами, у которых руки будут развязаны для выстрела из-за угла, для угроз их с Игорем семьям... Да, ужас пришел оттого, что он подумал: Повару ничего не надо делать, не надо их наказывать, надо только на секунду отвернуться... Этот ужас был настолько силен, что, повернись последующий разговор с Поваром чуть иначе, и Андрей бы выпалил: "Вы не волнуйтесь, пусть Игорь будет ни при чем, я сам скажу Курослепову про этого Беркутова!.."
И Повар это почувствовал. И из-за этого Андрей был теперь противен сам себе. Впервые Повар полностью подавил его и переиграл, продемонстрировал ему, насколько он подчинил себе его, Андрея волю. Недаром говорят: "Коготок увяз - всей птичке пропасть". Когда Андрей только влез в эти игры, только ступил в этот мир, в который его вовлек Игорь, он думал, что сумеет постоять за себя, где хитростью, а где прямым ослушанием. И ведь у него это получалось - но Повар, как выяснилось, умеет ждать, умеет терпеливо забирать нужных ему людей в свои бархатные лапы, пока они не начинают трепетать от мысли, что Повар возьмет и из уютной клетки опять отпустит их на свободу - в вольный, но дикий лес, где запросто могут и сожрать... Когда-то Богомол, оценившая все предельно точно, сказала ему: "Да, даже Повар попотеет, пока с тобой справится". Все верно: попотел - но справился. Заразил худшим видом трусости: трусостью исподтишка, той трусостью, которая не противоречит мужественным поступкам и верности друзьям, поэтому человек не чувствует в себе отраву, пока не становится слишком поздно.
Отвращение Андрея к себе сделалось настолько тошнотворным, что он не удержался: налил себе стакан водки и выпил. Гадкий вкус дешевого пойла перебил гадкий вкус лжи и предательства, дышать стало немного полегче. Андрей понял, почему из всего спиртного Игорь сегодня предпочел этот шибающий по мозгам денатурат непонятно какого разлива. Он действительно перешибал все. Но, чтобы почувствовать себя более-менее нормально, Андрею пришлось опрокинуть ещё один стакан.
В голове слегка зазвенело, но, по большому счету, он даже не захмелел.
- Никогда больше!.. - тихо произнес он вслух, обращаясь в пространство. - Никогда...
Он выкурил сигарету, пододвинул к себе листок бумаги и стал составлять вероятную схему событий, с именами, фактами, датами, и стрелками между ними. Очень многое уже прояснилось, оставалось додумать самую малость. Когда схема была готова, Андрей поглядел на неё с большим удовольствием: все было расставлено по местам. И вдруг он напрягся: ему померещилось скорей всего, из-за водки - что из этой схемы проглядывает нечто невероятно важное и неожиданное, меняющее весь смысл и суть происходящего. Он стал вглядываться во взятые в кружочки надписи и в стрелки между ними, пытаясь сообразить, что же его так задело, мимолетно, но сильно - и сам не заметил, как уснул, прямо в кресле... Лишь мысль задержалась: "Кажется, ухватил" превратившись тут же в причудливые образы сновидений, в которых было мало приятного. Ему снилась висящая на чердаке девочка с посиневшим лицом и прочие гадости. Но самой большой гадостью в этих обрывочных снах был он сам.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда Богомол подъехала к Красноармейской улице, было уже почти половина двенадцатого. Поздновато для визита, конечно, но время не ждало. Кроме того, она подстраховалась для порядка. Из машины она позвонила одному из друзей покойного мужа - банкиру, про которого помнила, что он был большим любителем цветов.
- Людмила? - удивился тот. - Откуда?
- Рискнула всплыть ненадолго, - ответила она.
- Ах, ну да, конечно... - он чуть подрастерялся. - Да, бедный Роман... Его ведь застрелили где-то в Бельгии?
- Да, за день до того, как я должна была покинуть Москву и встретиться с ним.
- Везде достанут... - горестно вздохнул банкир. - И все это время ты пролежала на дне?
- Сам понимаешь, береженого Бог бережет. Но сейчас, когда прошел почти год, я отважилась высунуть носик из норки и принюхаться к свежему воздуху.
Он невольно рассмеялся.
- И где была твоя норка?
- В пределах нашей великой и просторной родины. Я так рассудила, что меня будут искать в Европе, решив, что я выехала под чужим именем - если, конечно, я кому-то интересна - поэтому где-нибудь в крупном сибирском городе мне будет спокойней.
- И ты не прогадала, раз я слышу твой голос, - с уважением заметил он. - Да, голова на плечах у тебя есть... Когда думаешь окончательно перебираться в Москву?
- В зависимости от результатов предварительной разведки. А у меня к тебе дело.
- Слушаю...
- В своем "изгнании" я увлеклась цветоводством. У меня хорошая оранжерея, и я хочу прикупить редкие сорта орхидей. Помнится, это ты рассказывал, будто знаешь какого-то Садовникова, крупнейшего специалиста по орхидеям. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаешься. Подожди, я найду тебе его телефон... Так ты интересуешься орхидеями? Тогда тебе стоит поглядеть оранжерею Курослепова. То есть, стоило бы - говорят, её обворовали, и самого интересного теперь не увидишь.
- Да, я слышала об этом печальном событии. Иначе бы напросилась к нему в гости.
- Напроситься все равно не мешает. Кое-что уцелело, да и знает он много, может поделиться. Если хочешь, я тебя представлю.
- С удовольствием.
- Когда у тебя будет свободное время?
- Завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.
- И как мне тебя найти?
- По прежнему телефону, - ответила она. - Я ведь вернулась в свою квартиру.
- Хорошо... А, вот, нашел. Записывай телефон.
Она записала телефон и тут же перезвонила Садовникову. Трубку никто не брал, но она все же решила попытать счастья.
Дом и квартиру она нашла без труда. Когда она позвонила в дверь, сперва все было тихо, потом послышалось шарканье и осторожный голос спросил:
- Кто там?
- Николай Михайлович? - осведомилась через дверь Людмила. - Простите, что так поздно. У меня к вам срочное дело. Ваш адрес дал мне Беневоленцев.
Видимо, Садовников успокоился, разглядев в глазок красивую и модно одетую молодую женщину - судя по внешности, существо вполне безобидное потому что после некоторого раздумья он зазвякал замками и цепочкой, отпер дверь и впустил Людмилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49