— Там таких полно. А игроков мало.
— Вот красота! Ты прогуливаешь школу целый день, топаешь восемь или десять миль, как будто обувь у нас дармовая, и в результате в кармане у тебя ни цента. Здорово!
— Ну ладно! Ладно! Сказал, больше не буду, так ведь?
— Не вопи, а то миссис Эдлман все слышит. И веди себя прилично.
Фэй, конечно, торчала перед своим домом. Бывает она где-нибудь еще?
— Эй, привет, Марта, Боб. Боб, ты сегодня видел Джози в школе?
— А? — Боб как дурень уставился на нее. — Что вы говорите, миссис Эдлман?
— Не видал ли, говорю, ты Джо...
Я рассмеялась:
— Это у него такая манера, Фэй. Он всегда так, когда кто-нибудь поминает Джози. Видел он ее, все нормально. Я сама только что его спросила.
— Ну не чудаки ли? — Она тоже усмехнулась. — Ну, я думаю, она скоро придет. Еще рано.
Мы с Бобом пошли домой. Я подумала, он, верно, голоден, и велела ему побыстрее умыться, пока я приготовлю сандвич со стаканом молока.
— Я не слишком хочу есть, — сказал он. — Подожду до ужина. Я... я хочу принять ванну, мам.
— Ванну? Что я слышу? Ты хочешь принять ванну без... Боб, постой-ка, а что это, скажи на милость, у тебя на штанах, спереди?
— Ничего, — забормотал он, пытаясь прикрыть низ руками. — Я это, ну, перелезал по дороге через забор и, кажется, оцарапался немножко.
— Да уж! Теперь их надо отдавать в чистку, да ты, наверное, и все нижнее белье запачкал, да и...
Ну, для одного дня это было уже чересчур. Я села на диван и заплакала.
— Пожалуйста, мам. Прости, я даю честное слово, что не...
— Ой, ладно, иди. Иди в ванную и не жалей горячей воды. Дай Бог, чтоб столбняка не было.
Он поднялся, и вскоре я услыхала, как льется вода. Прикрыла глаза и прилегла в тишине. Видимо, я очень устала, потому как задремала тут же. То есть даже не заметила, как задремала, вернее, заметила, когда уже проснулась.
Уже стемнело, проспала я больше двух часов. Я слышала, что Боб еще в ванной, то есть он провел там все это время. И это казалось, конечно, ненормальным, если знать Боба. Но было здесь и еще что-то необычное.
Я это ощутила внутренним чутьем, и что-то во мне затрепетало. Подошла к двери — словно меня кто-то подтолкнул — и остановилась на пороге.
Снаружи стояла Фэй Эдлман и Джек, ее муж, вместе с ней. Он обнимал ее, так что лица ее не было видно, только его — белое как полотно. Он, видно, чувствовал себя в этот миг так же паршиво, как я. Поодаль была еще пара людей, полицейских, как я догадалась, хотя не в форме. На обочине притулилась полицейская машина. Я подумала, что за чертовщина, но еще не осознала толком. Шестым чувством я понимала, что стряслось, догадывалась смутно, но близко к истине. Так я стояла и смотрела, пока не заставила себя отвернуться. И тут увидела, что по улице идет Ал.
Он шел очень медленно, словно нехотя, и я подумала, что он тоже, должно быть, знает.
Один из полицейских что-то сказал Джеку, тот взглянул мельком и кивнул. И они двинулись навстречу Алу.
Глава 5
Роберт Тэлберт
Я не знаю почему. Всегда всем зачем-то надо знать — почему? Черт возьми, если вы всякий раз оглядываетесь и спрашиваете себя почему, вы никогда никуда не дойдете. Я только знаю, что хотел ему купить подарок, поэтому вместо школы отправился через каньон к полю для гольфа. Вот и все.
Я прошел по краю каньона к тому ручейку, что протекал посередине, и добрался до опор подвесной дороги. Стал перелезать через них и тут поскользнулся, дьявольщина, хотя делал это сто раз и, наверное, не ошибся бы и во сне. Ну, так или иначе — может, всему виной роса, — рука сорвалась, и я упал со всего размаху и промочил ногу по щиколотку.
Конечно, я выругался, а потом стал ржать над собой, поскольку настроение у меня было не то, чтобы расстраиваться из-за мелочи. Отец такой добрый и все прочее, и мне хотелось купить ему небольшой хороший подарок. А если все будет в порядке, мы опять станем с ним разговаривать, как раньше. Я сниму камень с души и расскажу все про школу, как прогуливал и все остальное, а он скажет: «Ладно, сынок, никогда не поздно начать с чистого листа, и я уверен, теперь все пойдет лучше и... Ладно уж. Я и не из таких передряг, мальчик, выпутывался!»
Я стащил ботинок и вылил из него воду, потом отжал носок и повесил его на куст посушиться. Времени у меня был вагон. Я мог легко управиться на поле с двадцатью семью или даже тридцатью шестью лунками, если повезет. Только, хорошо бы, хоть сегодня туда не набежала бы куча соперников. Но на душе у меня было слишком легко, чтобы об этом думать.
Я валялся на спине с закрытыми глазами и мечтал в полудреме о том, как теперь пойдут дела. Тут мне почудились какие-то звуки позади, какой-то хруст, но я не обратил на них внимания. О ней я и не помышлял, пока она не запустила руку мне в волосы.
Я вскочил и сел. Она смеялась и потряхивала волосами, сидя на корточках прямо передо мной. Мне пришлось подвинуться, чтобы сесть.
— Какого черта ты тут? — спросил я. — Чего ты не в школе?
— Простыла. А ты чего не в школе?
— Ты, надо думать, меня заложишь. Ну, валяй, посмотришь, что из этого выйдет.
— Ох-ох. — Она тряхнула головой. — Я не стану тебя закладывать, что бы ты ни сделал.
— Да ладно, мне без разницы.
Я дотянулся и снял носок с куста, он совсем высох, и я стал его надевать. Она взяла его у меня — не вырвала, а так, мягко, — и повесила обратно.
— Хочешь простудиться? — спросила она. — Оставь его там, пока я не разрешу тебе его надеть.
— Черт, тебе какое дело? Кто тебя просил приходить сюда и командовать?
— Но это же так хорошо — всегда нужно, чтобы кто-то о тебе заботился.
Я сказал, что она спятила.
— Спорим, твоя мать не знает, где ты. Ты наверняка слиняла, ничего ей не сказав.
— Она даже не знает, что я у нее стянула сигареты. Хочешь сигаретку, Бобби? — На ней были такие смешные шорты — ну, не шорты, а девчачьи штанишки для велосипеда. И еще одна из тех дурацких тесных блузок, которые ее мать всегда носит, и свитерок из той же серии. Она его надела не как положено, а набросила на плечи, так что рукава мотались и мешали ей достать сигареты и спички. — Ну же, Бобби! — Она в конце концов надулась, словно это я был виноват. — Ты не хочешь мне помочь?
Я повторил, что она с приветом, но начал рыться в ее карманах, и, черт побери, это было такое безумное ощущение, когда я копошился в этой идиотской блузке, а она вся выгнулась, ну и — вы понимаете.
Мы взяли по сигарете, и я дал ей прикурить, а потом бросил пачку и спички ей на колени.
— Так, — сказал я, — вообще-то мне надо двигать побыстрее. Дел сегодня полно.
Она промычала что-то, опершись на локоть.
— Схожу на гольф, — сказал я, — сниму баксов.
— Да? — Она лениво выпустила струйку дыма. — Так вот куда ты таскаешься все время.
— Ну, не все время. Заработаю и валю в город! Раз у меня оказалось баксов десять — вот это была жизнь! Поешь в ресторане на вокзале, потом по лавочкам походишь, и в тир, и еще в раз в кафе. Красота!
— Ну, какой ты скверный мальчик.
— Да ладно, может, это и звучит глупо, но на самом деле правда.
Она потушила сигарету и легла на спину, заложив руку за голову. Улыбнулась мне и как-то так пригладила место рядом с собой, и я тоже прилег. Так было гораздо удобнее, и почему-то мне хотелось на нее смотреть, словно я по ней соскучился. Не то чтобы она мне очень нравилась или что-то в этом роде, просто вы привыкаете, что кто-то всегда рядом, а потом вдруг его не находите, и вам становится грустно.
Так мы валялись, и ее рука очутилась в моей, хоть это ничего и не значило на самом деле. Да, черт, она вечно таскалась за мной, сколько я себя помню, и я то поддерживал ее, чтобы не упала, то еще как-то помогал, и хотя так долго за руки мы раньше и не держались, но в этом не было ничего особенного, самое обычное дело. Просто мы валялись и болтали, и все нормально.
— Бобби... — начала она.
— Чего?
— Ты помнишь, как мы играли вместе целыми днями, а потом пора было идти домой, и мы... мы целовались на прощанье.
— Ну... да.
— Бобби, когда же это было? Ну, то есть когда ты меня целовал.
— Откуда я знаю? Да ну тебя, Джози!
— Ну, если ты психуешь, стоит мне что-нибудь сказать, лучше я пойду.
— Ну и иди. Это ты психуешь. Я только сказал, что не помню.
— Нет, ты злишься. Сразу видно.
— А мне вот не видно. Вот смехота!
— Погляди мне в глаза и скажи, что ты не злишься.
— Очень надо. Слушай, Джози, что ты все мелешь чепуху про...
— А вот и не скажешь...
Ну, этого я, конечно, снести уже не мог. Я перевернулся, посмотрел на нее и повторил, что я не психую, два раза повторил, глядя на нее в упор, ну, почти — но ей, конечно, этого было мало.
— Все равно ты псих, — сказала она. — А то бы ты знал, что тебе надо делать.
— Джози, прекрати!
— Да, да, ой, Бобби, да что же это...
Ну вот, я абсолютно ничего не сделал, а она стала плакать. Не сильно, правда, прикрываясь руками, ну, вы понимаете как. Тут я ее поцеловал, а она меня, а когда я попробовал отодвинуться, то она мне не дала.
Я ощущал ее всем телом, так же как когда полез за сигаретами и спичками, только еще сильнее, и вдруг вспомнил об отце и что бы он сказал, но не мог от нее оторваться. Она вся прямо прильнула ко мне, прижалась лицом и поцеловала несколько раз в ухо, и я тоже, и мы зашептали что-то друг другу.
— Бобби...
— Что?
— Это как тогда, у тебя дома, да? Когда папа поднял шум из-за пустяков.
— Мы ничего такого не делали. Ничего плохого.
— Да он просто шизик. Все равно, хоть бы и делали, что такого? Они же с мамой делают. Если это так плохо, так почему...
— Джози, — сказал я. — Ты что, спятила? Ты знаешь прекрасно, что... ну, что это не одно и то же.
Она сказала: ну ладно, как хочешь, стоит мне открыть рот, как ты начинаешь психовать. А я ей сказал, это она псих, и в доказательство опять ее поцеловал.
— Бобби, а... ты... когда-нибудь... — начала она.
— Не-а.
— Слушай... обещай, что никому не скажешь, если я тебе кое-что расскажу!
— Ну, обещаю.
Она поколебалась. Потом, прижавшись ртом вплотную к уху, зашептала. Выслушав, я сказал:
— Да ну, ты врешь.
— Ну и пожалуйста, и не верь.
Я судорожно сглотнул, у меня рот как будто свело.
— И к-к-когда, Джози?
— А прошлым летом. Как-то в субботу. Я была около станции, и один дядька, не знаю кто, у него была большая машина, спросил, не хочу ли я прокатиться. Ну и...
— Черт возьми, и ты с ним поехала, Джози. А вдруг он оказался бы, ну я не знаю, маньяком или...
Она дернула плечом:
— Подумаешь. Это все сказки для деток.
— Да ты вспомни, про это все время в газетах пишут. Сажают девчонку в машину, а потом, потом делают с ней это и — в общем, сама небось все это читала.
— Ага, — дернулась она снова. — Все равно. Он это делал со мной.
Я не ответил, мне надо было перевести дух.
— Он сначала так это заигрывал, — продолжила она, — а потом свернул в сторонку, за большой рекламный щит. И... — тут ее голос задрожал, — Бобби, он сделал мне больно.
— О, черт.
— Я... я думала, все кровью перепачкаю. Даже во второй раз, когда, ну, знаешь, не должно бы...
Я опять с трудом сглотнул, а она вытащила руку у меня из-за головы и стала шарить по карманам. Потом достала, что искала, и сунула мне в руку.
— Б-бобби, ты знаешь, что это?
— Ну, в общем, да.
— Я это стащила у родителей из спальни. Я... они все одинаковые, да, Бобби? То есть они всем подходят?
— Наверное. Господи, да не знаю я. Вроде бы.
— А — что, если ты... Попробуй?
— Джози! Ты что...
— Погоди, подожди минутку, Бобби. Здесь нас могут увидеть.
Она оттолкнулась от меня и встала, глядя на меня сверху вниз, глаза ее затуманились, и потом протянула мне руку. Я поднялся, и мы пошли к пригорку поодаль, где у подножия росли какие-то кустики и было что-то вроде маленькой пещерки.
Я присел на корточки и расстелил ее свитер, все это походило на сон — и я с этой штукой в руке, и она, легшая навзничь. Все казалось нереальным, в голове у меня шумело, и я словно онемел и едва мог дышать.
Я повернулся к ней спиной, пока надевал эту штуковину, и руки у меня тряслись, но в конце концов надел. Развернулся к ней, а она как ни в чем не бывало расстегивает свои дурацкие шортики, вытаскивает из-под них блузку, расстегивает и ее и...
Вот мы уже обнялись и целуемся...
— Бобби! — кричит она, заливаясь безумным смехом. — Ну, подожди же, глупый!
Я же не мог вымолвить ни слова.
— Бобби, слышишь? Я с тобой с ума сойду! Т-ты — Бобби, пожалуйста! Мы не м-можем... ты не должен... Бобби!
И мы проделали это, и она притихла, а потом опять взбеленилась. Она запричитала: нет, вы только посмотрите на нее, и как она пойдет домой, в крови, и что во всем я виноват, и что все-то она расскажет своей маме, что это я ее заставил.
— Прости, Джози, — пробормотал я. — Ради Бога, я же не хотел. Сколько раз я тебе говорил?
— Ну и что толку, все равно ты виноват.
— Ладно, вместо того чтобы меня обвинять, ты бы лучше сплетни обо мне не распускала.
— О-хо-хо! Но мне же надо что-то делать. Не будешь же ты все на меня валить.
Я испугался. Подумал про отца, и как Джек Эдлман поднял тогда шум, а сейчас ему и на самом деле есть из-за чего переполошиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15