Но он был не в силах выдерживать академичность в диалоге с такими тварями, как этот ельцинский экс-министр.
«Ещё одно мероприятие, только отнявшее много времени и немного нервов,» – думал Ларионов, покидая зал. Он не любил выступать и не любил спорить. Не любил никаких тусовок, в том числе и научных. Сюда он пришёл потому, что так попросило его научное руководство. И в очередной раз убедился в никчёмности всех подобных мероприятий.
Хотелось поскорее уйти. Хотя, можно остаться на банкет. Однако, не жрать же он сюда пришёл! Да и изжога замучила. «А, чёрт с ними, – подумал Пётр. – Хоть на жратве и выпивке их разорю. Экий диверсант!…» – иронично рассмеялся он про себя.
Банкет после международной конференции проходил стандартно. Народ кучковался за стойками, поглощая дармовое угощение и лениво переговаривался. Конференция только носила название международная. На самом деле, это была акция в рамках СНГ, и присутствующие никакими иностранцами себя не считали.
Настало время как-то продемонстрировать общность собравшихся, если не вокруг научных результатов, то хотя бы вокруг столов. Начались общие тосты. Один из этих тостов заинтересовал Петра. Не самим смыслом сказанного, но личностью говорившего. Это был крупный научный руководитель из Белоруссии. Ларионов всегда симпатизировал этой республике, и после тоста подошёл к говорившему.
Они чокнулись, выпили и завели разговор на профессиональные темы. Белорус был по-настоящему эрудирован и владел темой. Говорить с ним было интересно. Впрочем, интерес у Ларионова был довольно ограниченным. На таких мероприятиях узнаешь новости не столько научные, сколько околонаучные. А к политике, в том числе и научной, Ларионов с некоторых пор питал отвращение.
– … Наш президент поставил задачу максимально интенсифицировать поиск новых технологий в энергетике и энергосбережении, – закончил свою долгую тираду белорус.
Ларионов мысленно сделал стойку.
– И что, интенсивно идёт этот поиск?
Белорус немного смутился. Или это Ларионову только показалось?
– Вы понимаете, конечно, насколько масштабна такая задача…
– Понимаю, коллега. И в этой связи хочу спросить, а из России вы бы не согласились взять некоторые весьма перспективные, но, по неким причинам, не используемые технологии? Мы готовы предложить их совершенно по-дружески, без всяких дальних меркантильных резонов. Знаете, в России ещё много тех, кого можно назвать борцами за идею. В том числе, научную идею.
– Нужно изложить все ваши предложения в виде записки.
– Хорошо, – сказал Ларионов, пряча в карман визитку белорусского коллеги.
Глава 3
Пётр Григорьевич не был энергетиком, однако, часто, в рамках междисциплинарных проектов, общался с энергетиками. Как, впрочем, и со многими другими специалистами. Из этого общения он многое вынес, и, со временем, у него сложилось некое полупрофессиональное увлечение. Он собирал самые общие сведения о технологиях в разных отраслях, которые носили прорывной характер. Могли изменить не только судьбу некой отрасли, но и межотраслевой, и межрегиональный баланс. Иметь политические последствия.
По этому поводу он часто спорил с другом Михеевым. Тот, на волне всеобщего увлечения социально-политической проблематикой в конце 1980-х, начале 1990-х, пытался одно время даже стать профессиональным политиком. Но оказался слишком порядочным для успешной политической карьеры в подлеющей на глазах России.
– Не люблю, когда бьют острым по тупым головам, – часто говорил Пётр другу Федору. – Самые масштабные политические изменения следуют не из интриг и борьбы, а из смены технологий. Атомная бомба изменила мир больше, чем все войны последних двух веков вместе взятые.
– Но для технического прорыва нужна концентрация усилий, а это – результат проявления политической воли, – не сдавался Федор. – Потом, ты же сам не чуждаешься политики, или, во всяком случае, политической журналистики.
– Это вопрос о первичности яйца или курицы, мой асимметричный мастер, – отвечал всегда Пётр. – Каждый хочет тянуть за тот конец, где ему сподручнее. Если ты учёный, тяни, условно говоря, за технологии, возможно, не забывая и политику. Если же ты, в гораздо большей степени, несостоявшийся мордобоец, иди в чистую политику.
Федор злился, переходил на личности. Но итог их спорам подвела жизнь. Федя сейчас мелкий бизнесмен в Южной Африке. Ему не удалась ни политика, ни наука. Хотя докторскую свою он защитил честно. А Пётр… Пётр продолжает по инерции заниматься наукой, хотя и понимает, что без успеха определённой политики, в самом общем понимании этого термина, его наука, а потом и сама жизнь, закончатся. Тихо и гнусно.
Так, может быть, прав Федор? Лучше сгореть, чем сгнить? Но даже сгореть Петру хотелось с умом. Однако не всё было столь уж однозначно. Зачастую, побеждая Федю в спорах, Пётр понимал, что не совсем прав. Он был отнюдь не идеальным человеком. Многое случалось в его жизни. Бывало, приходилось изворачиваться и лукавить. Однако хотя бы частичным оправданием такого поведения всегда было для него осознание собственного «греха». Он трезво оценивал других, но и к себе был беспощадно объективен. Однако лукавство не проходит даром. И в последние годы он частенько ловил себя на мысли, что лукавит уже и перед самим собой.
Так было и в его долгих спорах с другом Федей. Ларионов много и убедительно говорил Феде о бесполезности и даже вредности политики. Однако сам он не избежал испить из этой чаши сладкого яда. И то верно, как умному и осведомлённому человеку было уберечься от соблазна конца 1980-х, начала 1990-х годов, когда казалось, что каждый сможет принять участие в формировании будущего страны. А ведь у многих было, что предложить полезного и интересного.
И Пётр тоже изрядно поварился в политическом котле. Правда, у него хватило самокритичности и трезвости, чтобы не рваться в депутаты или министры. Однако в политической журналистике и аналитике он в те годы успел завоевать себе некоторое реноме. Так что, Ларионова нельзя было считать аполитичным. Просто он не видел реального пути проявить свою политическую активность с умом.
Ситуация с Белоруссией показалась Петру просто идеальной иллюстрацией правоты его позиции. Именно как профессионал, с умом, но одновременно и с огоньком, в изящной многоходовой интриге сможет он сейчас проявить свою политическую позицию. Отстоять свои убеждения.
Ибо нет у Лукашенко другого пути, кроме самого масштабного технического рывка. И этот рывок не может быть неким паллиативом. Он должен быть действительно революционным.
Пикантность ситуации состоит ещё и в том, что Белоруссия обладает достаточным потенциалом, чтобы осуществить такой рывок. И, в то же время, достаточно компактна, чтобы этот рывок захватил всю страну. Чтобы весь хозяйственный комплекс был охвачен полномасштабным техническим перевооружением. Литве бы такая задача была не под силу. А уже Украина слишком велика, чтобы реализовать такую программу разом. В этом случае начались бы перекосы, накопление напряжённости между регионами и отраслями и тому подобные прелести, которые иногда могут существенно затормозить реализацию технической идеи.
Так что, только Белоруссия волею судеб может стать генератором новой цивилизации. Ни много, ни мало.
«Политика» в данном случае поняла, что её может спасти только наука. И дело теперь за ними, политически мыслящими профессиональными учёными и инженерами. Своими знаниями они не только спасут братский народ, но и, помимо всего прочего, ударят этот прогнивший уродливый российский режим. Ударят так, как никогда не смогли бы ударить никакие революционеры.
Ларионов сразу же после разговора на конференции понял, что не будет действовать ни через своего собеседника, ни через других коллег. Из этого разговора он вынес главное – соответствующая задача поставлена на самом высоком уровне. Поэтому и взаимодействовать надо не с потенциальными исполнителями, а с заказчиками. Следовательно, надо готовить предложения в первую очередь для политиков. И только подкрепить их пакетом профессионально подготовленных материалов.
Из своего богатого архива Ларионов выбрал самую простую, эффектную и дешёвую технологию. Её действительно можно было бы внедрить в масштабе всей республики за неполный год очень малыми средствами. И, в результате, снизить энергопотребление в ЖКХ на 50%. Это уже политический эффект, дающий республике реальную энергетическую независимость. О последующих этапах цивилизационной революции Ларионов пока не думал. И сейчас выяснял у разработчика детали его технологии, необходимые для объяснения сути дела политикам и управленцам.
Со своим собеседником, доктором технических наук, блестящим инженером и неплохим бизнесменом средней руки Ларионов познакомился на мероприятии политического характера. Туда его затащил друг Федор, который в очередной раз решил тогда связать свою политическую карьеру с очередным сборищем маньячных национал-патриотов. Это было в то время, когда сам Пётр уже заканчивал своё краткое увлечение общественной деятельностью, не в пример более слабое, нежели у Федора.
После этого сборища Пётр долго плевался и клял Федю последними словами за напрасно потраченное время и сомнительное удовольствие видеть полубезумных агрессивных энтузиастов взаимоисключающих идей. Но, нет худа без добра, он познакомился там со своим нынешним собеседником, Юрием Муравьевым.
В те годы многие приличные люди надеялись своим участием в подобных начинаниях как-то повлиять на события. Путь в официальную политику, где собирались, в основном, деятели, нагревшие руки на бедах страны и народа, был для людей, подобных Муравьеву закрыт. И они реализовывали свою политическую активность через различные оппозиционные партии и движения. Вот и получались эти движения в виде этакого коктейля из недобитых коммуняк, шизоидных патриотов и крепких социально активных профессионалов, искренне болеющих за своё дело и свой народ. Впрочем, к началу нынешнего века все приличные люди из российской политики ушли. Даже из оппозиционной, и, можно сказать, любительской.
Однако, былые связи, образовавшиеся в подобных тусовках, остались. Пётр иногда думал, что если есть на свете некая логика Судьбы, то, может быть, именно для того, чтобы нашли возможность встретиться такие люди, как он и Муравьев, и допустимо было существование всех этих совершенно бессмысленных карликовых партиек. В которых климактерические тётки и отставные вояки бесконечно орали, как хорошо им было в совке.
– … Слишком сложно дружище, – сказал Пётр. Они сидели с Муравьевым дома у Ларионова и обсуждали способы подачи его изобретения заинтересованным лицам.
– Слишком сложно, – повторил он. – Пойми, что нам надо, собственно, донести до белорусских друзей. Первое. Изобретение уже внедрено, оно реально работает…
– Больше пяти лет, – вставил Юрий.
– Да, больше пяти лет. Причём, на очень известных объектах. На Норникеле, Красноярском алюминиевом заводе, в Германии, на вашей оборонной фирме…
– И у меня на даче, – засмеялся Юрий.
– И у тебя на даче. Но все это уже изложено в твоём профессионально составленном описании. Принципиальная схема, примеры действующих установок с цветными фотографиями, краткие технико-экономические характеристики.
– Про экономику можно и побольше.
– Об этом потом… Лица, принимающие решения много не читают. Не будем грузить их лишними деталями. Ладно, ладно, вставим ещё пару цифр, но потом, – сказал Ларионов, заметив, что Юрий хочет увести обсуждение в детали.
– Теперь, кратко политические и макроэкономические перспективы для Белоруссии. Это уже моя забота.
Ларионову приходилось в своей жизни заниматься тем, что на профессиональном языке называется системной инженерией. Иными словами, оформлением подачи различных технических идей с точки зрения их влияния на макроэкономику, социальную сферу, экологию и политику.
– Итак, – продолжал он, – что остаётся?
– Можно сказать об экологических эффектах…
– Нужны они, эти эффекты, когда речь идёт фактически об экономической войне!… Нет, дружище, для принятия решения о масштабном внедрении твоей технологии нужно ответить на два неясных для любого человека вопроса. Первое. Почему же это такая хорошая методика теплообеспечения не внедряется у нас самих? Вернее, почему дело ограничивается единичными случаями? А?… Это настораживает.
– Сам знаешь, почему…
– Это не ответ. Я то знаю! А нужно, чтобы это поняли те люди, которым мы адресуем наши предложения. Впрочем, для белорусов, прекрасно знающих российские реалии, это не бином Ньютона. Однако, чётко обозначить позиции, если и не письменно, то хотя бы устно, надо. Итак, бытовой вариант изделия невозможно пробить из-за чиновничьих барьеров. А промышленный внедряется так медленно, потому что это оформляется как экспериментальная технология.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
«Ещё одно мероприятие, только отнявшее много времени и немного нервов,» – думал Ларионов, покидая зал. Он не любил выступать и не любил спорить. Не любил никаких тусовок, в том числе и научных. Сюда он пришёл потому, что так попросило его научное руководство. И в очередной раз убедился в никчёмности всех подобных мероприятий.
Хотелось поскорее уйти. Хотя, можно остаться на банкет. Однако, не жрать же он сюда пришёл! Да и изжога замучила. «А, чёрт с ними, – подумал Пётр. – Хоть на жратве и выпивке их разорю. Экий диверсант!…» – иронично рассмеялся он про себя.
Банкет после международной конференции проходил стандартно. Народ кучковался за стойками, поглощая дармовое угощение и лениво переговаривался. Конференция только носила название международная. На самом деле, это была акция в рамках СНГ, и присутствующие никакими иностранцами себя не считали.
Настало время как-то продемонстрировать общность собравшихся, если не вокруг научных результатов, то хотя бы вокруг столов. Начались общие тосты. Один из этих тостов заинтересовал Петра. Не самим смыслом сказанного, но личностью говорившего. Это был крупный научный руководитель из Белоруссии. Ларионов всегда симпатизировал этой республике, и после тоста подошёл к говорившему.
Они чокнулись, выпили и завели разговор на профессиональные темы. Белорус был по-настоящему эрудирован и владел темой. Говорить с ним было интересно. Впрочем, интерес у Ларионова был довольно ограниченным. На таких мероприятиях узнаешь новости не столько научные, сколько околонаучные. А к политике, в том числе и научной, Ларионов с некоторых пор питал отвращение.
– … Наш президент поставил задачу максимально интенсифицировать поиск новых технологий в энергетике и энергосбережении, – закончил свою долгую тираду белорус.
Ларионов мысленно сделал стойку.
– И что, интенсивно идёт этот поиск?
Белорус немного смутился. Или это Ларионову только показалось?
– Вы понимаете, конечно, насколько масштабна такая задача…
– Понимаю, коллега. И в этой связи хочу спросить, а из России вы бы не согласились взять некоторые весьма перспективные, но, по неким причинам, не используемые технологии? Мы готовы предложить их совершенно по-дружески, без всяких дальних меркантильных резонов. Знаете, в России ещё много тех, кого можно назвать борцами за идею. В том числе, научную идею.
– Нужно изложить все ваши предложения в виде записки.
– Хорошо, – сказал Ларионов, пряча в карман визитку белорусского коллеги.
Глава 3
Пётр Григорьевич не был энергетиком, однако, часто, в рамках междисциплинарных проектов, общался с энергетиками. Как, впрочем, и со многими другими специалистами. Из этого общения он многое вынес, и, со временем, у него сложилось некое полупрофессиональное увлечение. Он собирал самые общие сведения о технологиях в разных отраслях, которые носили прорывной характер. Могли изменить не только судьбу некой отрасли, но и межотраслевой, и межрегиональный баланс. Иметь политические последствия.
По этому поводу он часто спорил с другом Михеевым. Тот, на волне всеобщего увлечения социально-политической проблематикой в конце 1980-х, начале 1990-х, пытался одно время даже стать профессиональным политиком. Но оказался слишком порядочным для успешной политической карьеры в подлеющей на глазах России.
– Не люблю, когда бьют острым по тупым головам, – часто говорил Пётр другу Федору. – Самые масштабные политические изменения следуют не из интриг и борьбы, а из смены технологий. Атомная бомба изменила мир больше, чем все войны последних двух веков вместе взятые.
– Но для технического прорыва нужна концентрация усилий, а это – результат проявления политической воли, – не сдавался Федор. – Потом, ты же сам не чуждаешься политики, или, во всяком случае, политической журналистики.
– Это вопрос о первичности яйца или курицы, мой асимметричный мастер, – отвечал всегда Пётр. – Каждый хочет тянуть за тот конец, где ему сподручнее. Если ты учёный, тяни, условно говоря, за технологии, возможно, не забывая и политику. Если же ты, в гораздо большей степени, несостоявшийся мордобоец, иди в чистую политику.
Федор злился, переходил на личности. Но итог их спорам подвела жизнь. Федя сейчас мелкий бизнесмен в Южной Африке. Ему не удалась ни политика, ни наука. Хотя докторскую свою он защитил честно. А Пётр… Пётр продолжает по инерции заниматься наукой, хотя и понимает, что без успеха определённой политики, в самом общем понимании этого термина, его наука, а потом и сама жизнь, закончатся. Тихо и гнусно.
Так, может быть, прав Федор? Лучше сгореть, чем сгнить? Но даже сгореть Петру хотелось с умом. Однако не всё было столь уж однозначно. Зачастую, побеждая Федю в спорах, Пётр понимал, что не совсем прав. Он был отнюдь не идеальным человеком. Многое случалось в его жизни. Бывало, приходилось изворачиваться и лукавить. Однако хотя бы частичным оправданием такого поведения всегда было для него осознание собственного «греха». Он трезво оценивал других, но и к себе был беспощадно объективен. Однако лукавство не проходит даром. И в последние годы он частенько ловил себя на мысли, что лукавит уже и перед самим собой.
Так было и в его долгих спорах с другом Федей. Ларионов много и убедительно говорил Феде о бесполезности и даже вредности политики. Однако сам он не избежал испить из этой чаши сладкого яда. И то верно, как умному и осведомлённому человеку было уберечься от соблазна конца 1980-х, начала 1990-х годов, когда казалось, что каждый сможет принять участие в формировании будущего страны. А ведь у многих было, что предложить полезного и интересного.
И Пётр тоже изрядно поварился в политическом котле. Правда, у него хватило самокритичности и трезвости, чтобы не рваться в депутаты или министры. Однако в политической журналистике и аналитике он в те годы успел завоевать себе некоторое реноме. Так что, Ларионова нельзя было считать аполитичным. Просто он не видел реального пути проявить свою политическую активность с умом.
Ситуация с Белоруссией показалась Петру просто идеальной иллюстрацией правоты его позиции. Именно как профессионал, с умом, но одновременно и с огоньком, в изящной многоходовой интриге сможет он сейчас проявить свою политическую позицию. Отстоять свои убеждения.
Ибо нет у Лукашенко другого пути, кроме самого масштабного технического рывка. И этот рывок не может быть неким паллиативом. Он должен быть действительно революционным.
Пикантность ситуации состоит ещё и в том, что Белоруссия обладает достаточным потенциалом, чтобы осуществить такой рывок. И, в то же время, достаточно компактна, чтобы этот рывок захватил всю страну. Чтобы весь хозяйственный комплекс был охвачен полномасштабным техническим перевооружением. Литве бы такая задача была не под силу. А уже Украина слишком велика, чтобы реализовать такую программу разом. В этом случае начались бы перекосы, накопление напряжённости между регионами и отраслями и тому подобные прелести, которые иногда могут существенно затормозить реализацию технической идеи.
Так что, только Белоруссия волею судеб может стать генератором новой цивилизации. Ни много, ни мало.
«Политика» в данном случае поняла, что её может спасти только наука. И дело теперь за ними, политически мыслящими профессиональными учёными и инженерами. Своими знаниями они не только спасут братский народ, но и, помимо всего прочего, ударят этот прогнивший уродливый российский режим. Ударят так, как никогда не смогли бы ударить никакие революционеры.
Ларионов сразу же после разговора на конференции понял, что не будет действовать ни через своего собеседника, ни через других коллег. Из этого разговора он вынес главное – соответствующая задача поставлена на самом высоком уровне. Поэтому и взаимодействовать надо не с потенциальными исполнителями, а с заказчиками. Следовательно, надо готовить предложения в первую очередь для политиков. И только подкрепить их пакетом профессионально подготовленных материалов.
Из своего богатого архива Ларионов выбрал самую простую, эффектную и дешёвую технологию. Её действительно можно было бы внедрить в масштабе всей республики за неполный год очень малыми средствами. И, в результате, снизить энергопотребление в ЖКХ на 50%. Это уже политический эффект, дающий республике реальную энергетическую независимость. О последующих этапах цивилизационной революции Ларионов пока не думал. И сейчас выяснял у разработчика детали его технологии, необходимые для объяснения сути дела политикам и управленцам.
Со своим собеседником, доктором технических наук, блестящим инженером и неплохим бизнесменом средней руки Ларионов познакомился на мероприятии политического характера. Туда его затащил друг Федор, который в очередной раз решил тогда связать свою политическую карьеру с очередным сборищем маньячных национал-патриотов. Это было в то время, когда сам Пётр уже заканчивал своё краткое увлечение общественной деятельностью, не в пример более слабое, нежели у Федора.
После этого сборища Пётр долго плевался и клял Федю последними словами за напрасно потраченное время и сомнительное удовольствие видеть полубезумных агрессивных энтузиастов взаимоисключающих идей. Но, нет худа без добра, он познакомился там со своим нынешним собеседником, Юрием Муравьевым.
В те годы многие приличные люди надеялись своим участием в подобных начинаниях как-то повлиять на события. Путь в официальную политику, где собирались, в основном, деятели, нагревшие руки на бедах страны и народа, был для людей, подобных Муравьеву закрыт. И они реализовывали свою политическую активность через различные оппозиционные партии и движения. Вот и получались эти движения в виде этакого коктейля из недобитых коммуняк, шизоидных патриотов и крепких социально активных профессионалов, искренне болеющих за своё дело и свой народ. Впрочем, к началу нынешнего века все приличные люди из российской политики ушли. Даже из оппозиционной, и, можно сказать, любительской.
Однако, былые связи, образовавшиеся в подобных тусовках, остались. Пётр иногда думал, что если есть на свете некая логика Судьбы, то, может быть, именно для того, чтобы нашли возможность встретиться такие люди, как он и Муравьев, и допустимо было существование всех этих совершенно бессмысленных карликовых партиек. В которых климактерические тётки и отставные вояки бесконечно орали, как хорошо им было в совке.
– … Слишком сложно дружище, – сказал Пётр. Они сидели с Муравьевым дома у Ларионова и обсуждали способы подачи его изобретения заинтересованным лицам.
– Слишком сложно, – повторил он. – Пойми, что нам надо, собственно, донести до белорусских друзей. Первое. Изобретение уже внедрено, оно реально работает…
– Больше пяти лет, – вставил Юрий.
– Да, больше пяти лет. Причём, на очень известных объектах. На Норникеле, Красноярском алюминиевом заводе, в Германии, на вашей оборонной фирме…
– И у меня на даче, – засмеялся Юрий.
– И у тебя на даче. Но все это уже изложено в твоём профессионально составленном описании. Принципиальная схема, примеры действующих установок с цветными фотографиями, краткие технико-экономические характеристики.
– Про экономику можно и побольше.
– Об этом потом… Лица, принимающие решения много не читают. Не будем грузить их лишними деталями. Ладно, ладно, вставим ещё пару цифр, но потом, – сказал Ларионов, заметив, что Юрий хочет увести обсуждение в детали.
– Теперь, кратко политические и макроэкономические перспективы для Белоруссии. Это уже моя забота.
Ларионову приходилось в своей жизни заниматься тем, что на профессиональном языке называется системной инженерией. Иными словами, оформлением подачи различных технических идей с точки зрения их влияния на макроэкономику, социальную сферу, экологию и политику.
– Итак, – продолжал он, – что остаётся?
– Можно сказать об экологических эффектах…
– Нужны они, эти эффекты, когда речь идёт фактически об экономической войне!… Нет, дружище, для принятия решения о масштабном внедрении твоей технологии нужно ответить на два неясных для любого человека вопроса. Первое. Почему же это такая хорошая методика теплообеспечения не внедряется у нас самих? Вернее, почему дело ограничивается единичными случаями? А?… Это настораживает.
– Сам знаешь, почему…
– Это не ответ. Я то знаю! А нужно, чтобы это поняли те люди, которым мы адресуем наши предложения. Впрочем, для белорусов, прекрасно знающих российские реалии, это не бином Ньютона. Однако, чётко обозначить позиции, если и не письменно, то хотя бы устно, надо. Итак, бытовой вариант изделия невозможно пробить из-за чиновничьих барьеров. А промышленный внедряется так медленно, потому что это оформляется как экспериментальная технология.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52