А Боэмунд, лукаво усмехаясь в
свою огненную бороду-флаг, словно не замечая волнения племянника, спросил через
его голову у аббата Мартелльера:
- А вы, святой отец, пойдете с нами в Палестину?
Аббат оторвался от молитвы, которую творил, сойдя с коня, и произнес:
- Подождите, монсеньор, сейчас я отвечу, - с этими словами он взметнул свое
шестипудовое тело в седло и унесся куда-то сквозь испуганно раздавшееся
пестрое море людей.
Аббат вернулся весьма скоро. На его плече, покрытом видавшей виды сутаной,
возлежала невероятных размеров дубина, в голову которой были врезаны ужасные
железные шипы, а ее рукоять обнимала широкая петля сыромятного ремня.
Смеющийся Боэмунд хлопнул аббата по крепкой спине, на которой играли
мускулистые лопатки:
- Я вижу - вы готовы! Но отчего доброму мечу вы предпочли это вульгарное
полено?
Мартелльер степенно отвечал:
- Я в сане, монсеньор. Духовному лицу кровь проливать негоже, а вот дух
вышибать не возбраняется...
* * *
Теперь, глядя на пылающую Водену, они тоже были вместе. В этот поход Боэмунд
выступил с 30-тысячным войском в октябре 1096-ого. В Бари они погрузились на
специально выстроенные коги, пересекли Адриатику и вот вышли на древнюю Via
Egnatia.
- Что ж, - сказал князь барону Танкреду, - твои дед и отец отмщены. Едем же
в Иерусалим и займемся иными врагами, мой воин. Кстати, твоего отца погубила
супруга, твоя мать Регина. Когда он одевался в дорогу, она посмела взять в свои
руки и подать ему мечь. Это очень дурная примета - когда женщина коснулась
оружия...
...Несколько месяцев назад Виктория, юная жена Танкреда, кричала в истерике:
- Куда ты?! К кому?! Кто дама твоего сердца?!
Танкред мрачно отвечал:
- Дама моего сердца - Дева Мария навеки.
В те дни они с дядей вербовали рыцарей, вооружали свободных горожан, готовили
и оснащали коги. А на дорогах Европы тысячи бедняков и нищих, пожелавших
опередить знать в походе на Восток, уже ели человечину, страдая от невыносимого
голода. Они проклинали тех, кто скупив на распродажах их добро и недвижимость,
остался жиреть в обустроенных европейских селениях...
Рыцари оставили новые развалины и новые пепелища старого греческого города, а
среди пожаров еще копошился плебс, которому предстояло доганять всадников,
избавляясь по пути от излишне тяжелой добычи...
Танкред был рад, что не поспешил с принятием монашеского обета. Ему казалось,
что теперь-то он нашел свой путь - ратную службу Господню. Он не знал, что
Иисус и Мариам - высокочтимые пророки и для мусульман, да и не захотел бы этого
знать...
Они шли через земли Балкан, и Танкред дивился тому, сколь много городов и
деревень не только не выступают вместе с ними, не только не помогают их
крестовому походу, но и встречают их озлобленно, а нередко и с оружием в руках.
Если все они добрые христане, то почему они так поступают? И Танкред терял
всякую жалость к ничтожному встречному люду.
Первым городом, который крестоносцы подвергли осаде в Малой Азии, была Никея.
Здесь Танкред получил под полную команду свой первый отряд и здесь он впервые
встретился с настоящим врагом. О, как ему пригодилось все то, чему он научился
в своих странствиях у более опытных рыцарей, а особенно - у непревзойденных
франков, которые в походах страдали лишь от недостатка вина, и у полудиких, но
непобедимых славян, которые знали лишь страдания тоски затянувшегося мира.
Боевой порядок турок-сельджуков был таков, что первым противника встрчало так
называемое "утро псового лая" - россыпь легких всадников. Сельджуки неслись на
крестоносцев, накурившись анаши и натерев морды коней опиумом. Обстрелом из
луков и дерзкими копейными набегами они ломали шеренги крестоносных рыцарей еще
до начала главного сражения. За наркотическим "лаем" следовал трезвый "день
помощи" - шеренги кавалерии, а потом - "вечер потрясения", сложенный фалангами
пехоты, над которыми реяло зеленое знамя Пророка. И вслед за своими учителями-
франками Танкред здесь впервые оценил достоинства собственной пехоты и научил
ее многим полезным приемам. Теперь его пехотинцы встречали мусульманскую
конницу частоколом воткнутых в землю и наклоненных в сторону противника алебард
и ангонов - копий с зубцами на длинных и острых наконечниках.
Кое-чему в первых битвах научился и аббат Мартелльер. Так, по его почину, за
наступавшими шеренгами рыцарей теперь следовала запряженная восьмеркой волов
повозка, которая получила название "каррочио". На ней с крестом, со святыми
мощами, с хоругвей, со святыми дарами для последнего причастия и, конечно, со
своей знаменитой дубиной, восседал сам аббат. В бою к повозке несли смертельно
раненых, и к ней спешили те, кто желал получить благословение на решительный
подвиг. Каррочио стала духовным тылом крестоносцев. С нее аббат вдохновлял
рыцарей именем Господа. И отсюда же, не сумев воздержаться, он частенько сам
несся на помощь своим духовным чадам и вламывался в самую гущу схватки,
устрашая неверных одним лишь видом своего любимого орудия. И то место, где на
бранном поле вырастал холм из турецких тел с разможженными турецкими головами,
рыцари стали называть аббатовой Голгофой.
* * *
К осени 1097 года от Рождества Христова крестоносцы подошли к границам
армянского государства Киликия. Основная часть армии пошла в обход сурового
горного массива, а Танкреду и князю Балдуину довелось освобождать город Тарс.
Но разве могли поделить одну победу два доблестных рыцаря? Танкред уже видел,
как вредит их делу дух рыцарского индивидуализма, но ничего не мог поделать и
с самим собой.
Итак, их с Балдуином ждал Тарс. Осадный опыт Танкреда помог ему раздобыть и
запастись штурмовыми машинами и деревом, необходимым для сооружения лестниц,
мостков, отыскать которое в полупустыне было невозможно. Его отряд, точнее -
пехота его отряда - тотчас занялась сооружением гигантской осадной башни,
которая должна была вырасти выше крепостных стен. Башню предстояло подкатить по
дощатомунастилу вплотную к стене, и с ее верхней площадки можно было сыпаться в
город.
Одновременно со строительством башни находящиеся под командой Танкреда "рыцари
подкопа" (было такое почетное звание) стали рыть коридоры под город, а "рыцари
прорыва" подошли к одной из стен и под защитой "черепах" то нагревали ее
кострами, то охлаждали водой, отчего кварцитовые блоки трескались, мутнели и
начинали поддаваться даже голым рукам.
Тем временем сеньоры рыцари дразнили и выманивали воинов гарнизона в чистое
поле на открытый бой.
Тарс был взят. Первым в ряды защитников крепости, сгрудившихся у пролома в
стене, врубился сам Танкред. О, славные времена, когда генералитет не нуждался
ни в биноклях, ни в стереотрубах, а благодаря личной доблести имел возможность
наблюдать сражение вблизи!.. Тем, кто шел за Танкредом, было просто невозможно
потерять его след - по обе стороны от его пути лежали два вала изуродованных
тел, а сам путь был осклизлым от крови неверных. Позже один из менестрелей
вопрошал:"Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе..."
Но эти кровавые письмена писались не только на песке - когда штурм завершился,
и Танкред обернулся к шедшим за ним рыцарям, его не узнали. Он весь был в
крови, которая, подсыхая под жарким светилом Востока, покрывала его во время
брани слой за слоем.
Тарс Танкред все-таки потерял. Из взятого города его выбил коварный Балдуин,
который располагал значительно большими силами и которому, к тому же, помогли
средиземноморские пираты. Увы, Танкред до конца своих дней так и не смог
сравняться в искусстве полководца ни с дедом, ни с дядей. У него была иная
стезя, и не его вина в том, что обстоятельства часто принуждали его забывать о
призвании.
Призванием Танкреда был особый род подвижничества, имя которому - Рыцарство. Он
должен был странствовать по свету с мечом так, как по полю его щита
странствовала бродяга-улитка с витым серебрянным панцирем. В те времена, когда
несовершенная государственность не могла обеспечить подчинение граждан закону,
поддержание справедливости было делом рыцарей sans peur et sans reproche (без
страха и упрека), которые скитались по земле и повсюду вступались за обиженных,
оскорбленных, "за вдов и сирот".
* * *
Однажды в походе Танкред случайно встретил одного из своих беглых вассалов,
который теперь был препоясан мечом и утверждал, что посвящен в рыцари неким
графом N. Но разве может человек, выросший несвободным, быть стражем доброго
порядка? Танкред велел отбить этому плебею золотые рыцарские шпоры, что по
традиции производилось над навозной кучей. Наблюдая за экзекуцией, Танкред
печально спросил у Мартелльера:
- Неужели защищать справедливость будут люди не благородного сословия? Все
большее число купцов норовит перевесить меч с луки седла на пояс, и все больше
тех, кто покупает титул ценою металла, а не крови...
Аббат погрузился в молитву.
- Брань с демонами зла всегда будет делом благородных сословий, - наконец
ответил святой отец. - Но закон - не Божий, а мирской - когда-то станут блюсти
выходцы из распоследнего отребья...
...Героем множества приключений, воспетых в летописи Тасса и во многих хрониках
современников, Танкред стал под Антиохией.
Наш рыцарь побывал даже в плену. Его плен у неверных, впрочем, продлился
не более недели, среди которой он смог выйти в "отпуск" - Танкред пообещал, что
вернется на рассвете следующего дня. Он очень хотел поздравить с днем ангела
и преподнести подарок своему сеньору - князю Боэмунду Тарентскому. Сельджуки
смеялись:
- Хитрый норманн! Ведь ты хочешь нас обмануть?
Но, смеясь, отпустили. Каково же было их удивление, когда Танкред явился в
назначенный час! Зато на следующий день, уже не связанный словом, он бежал из
антиохийской крепости и, в дополнение ко вчерашнему подарку, притащил дяде на
аркане брата антиохийского эмира. Кстати, подарком, который он преподнес
накануне Боэмунду, были уши самого эмира. Жестоко? Но что поделаешь, таков
был век Танкреда...
Здесь же, под Антиохией, князь Боэмунд Тарентский как-то раз был сброшен с коня
и окружен турками. Бронированнный всадник тяжелой кавалерии не мог подняться
без помощи оруженосца и был совершенно беззащитен. Но сельджуки так и не смогли
отыскать в его доспехах щель, в которую смог бы войти ятаган. И пока они
озадаченно бились над панцирем Боэмунда, на помощь дяде подоспел Танкред и,
как смерч, обрушился на тугодумов-врагов.
Месяцы, в течение которых единственной пищей Танкреда была размягченая под
седлом сушеная конина (наука сельджуков!), а единственным питьем - простая
вода, которую от протухания спасала только крошка из стеблей ароника,
содержащего эфирные масла, - все это не могло пройти бесследно. Походная жизнь и
битвы преобразили Танкреда. Так случилось хотя бы просто потому, что ему
пришлось добыть новые доспехи. Развившиеся мускулы рук уже не умещались в
старых наручах, бедрам стало тесно в старых бутурлуках, а груд стеснял ставший
малым нагрудник. К тому же старый меч Танкреду стал казаться слишком легким и
он решил завести второй, ибо теперь мог управлять конем только при помощи ног,
сдавливая коленями бока скакуна, да и левая рука тоже овладела искусством
рубки. Но, как известно читателю, наручи для правой руки изготавливаются
по-особому - со щитком, но без перчатки. И аналогичный левый наручь - это
было единственное, что Танкред заказал у мастеров, а не добыл в поединках.
Старую левую перчатку он носил теперь на поясе рядом с мешочком, в котором
хранил кремень, трут и огниво. Эта перчатка была ему нужна для того, чтобы
было что бросить под ноги очередному сопернику, которого Танкред намеревался
вызвать на дуэль.
* * *
Антиохия была взята. Во время штурма Танкред, устав рубить двумя мечами, вложил
меч левой руки в ножны. И в этот-то момент на него набросилась сразу дюжина
сельджукских рыцарей. Наш герой с такой силой рванул из ножен только что
убранный меч, что ножны оборвались с пояса, так и не отпустив меча. Не имея
возможности помочь себе правой рукой, которая была занята фехтованием, Танкред
решил рубиться мечом, облаченным в ножны. Но он был так зол, что первый же
удар меча разрубил по всей длине железные ножны, шлем турка, его череп и надвое
развалил его туловище. При виде бледного мозга, выпавшего из черепа неверного,
брезгливого Танкреда тут же стошнило, но он сумел облегчиться, не прекращая
драки...
Главную же долю своей славы Танкред, пожалованный за прошлые заслуги титулом
"князь Антиохийский", добыл, конечно, при осаде Иерусалима.
В утро последнего штурма Танкред долго молился своему покровителю -
Георгию Победоносцу.
1 2 3
свою огненную бороду-флаг, словно не замечая волнения племянника, спросил через
его голову у аббата Мартелльера:
- А вы, святой отец, пойдете с нами в Палестину?
Аббат оторвался от молитвы, которую творил, сойдя с коня, и произнес:
- Подождите, монсеньор, сейчас я отвечу, - с этими словами он взметнул свое
шестипудовое тело в седло и унесся куда-то сквозь испуганно раздавшееся
пестрое море людей.
Аббат вернулся весьма скоро. На его плече, покрытом видавшей виды сутаной,
возлежала невероятных размеров дубина, в голову которой были врезаны ужасные
железные шипы, а ее рукоять обнимала широкая петля сыромятного ремня.
Смеющийся Боэмунд хлопнул аббата по крепкой спине, на которой играли
мускулистые лопатки:
- Я вижу - вы готовы! Но отчего доброму мечу вы предпочли это вульгарное
полено?
Мартелльер степенно отвечал:
- Я в сане, монсеньор. Духовному лицу кровь проливать негоже, а вот дух
вышибать не возбраняется...
* * *
Теперь, глядя на пылающую Водену, они тоже были вместе. В этот поход Боэмунд
выступил с 30-тысячным войском в октябре 1096-ого. В Бари они погрузились на
специально выстроенные коги, пересекли Адриатику и вот вышли на древнюю Via
Egnatia.
- Что ж, - сказал князь барону Танкреду, - твои дед и отец отмщены. Едем же
в Иерусалим и займемся иными врагами, мой воин. Кстати, твоего отца погубила
супруга, твоя мать Регина. Когда он одевался в дорогу, она посмела взять в свои
руки и подать ему мечь. Это очень дурная примета - когда женщина коснулась
оружия...
...Несколько месяцев назад Виктория, юная жена Танкреда, кричала в истерике:
- Куда ты?! К кому?! Кто дама твоего сердца?!
Танкред мрачно отвечал:
- Дама моего сердца - Дева Мария навеки.
В те дни они с дядей вербовали рыцарей, вооружали свободных горожан, готовили
и оснащали коги. А на дорогах Европы тысячи бедняков и нищих, пожелавших
опередить знать в походе на Восток, уже ели человечину, страдая от невыносимого
голода. Они проклинали тех, кто скупив на распродажах их добро и недвижимость,
остался жиреть в обустроенных европейских селениях...
Рыцари оставили новые развалины и новые пепелища старого греческого города, а
среди пожаров еще копошился плебс, которому предстояло доганять всадников,
избавляясь по пути от излишне тяжелой добычи...
Танкред был рад, что не поспешил с принятием монашеского обета. Ему казалось,
что теперь-то он нашел свой путь - ратную службу Господню. Он не знал, что
Иисус и Мариам - высокочтимые пророки и для мусульман, да и не захотел бы этого
знать...
Они шли через земли Балкан, и Танкред дивился тому, сколь много городов и
деревень не только не выступают вместе с ними, не только не помогают их
крестовому походу, но и встречают их озлобленно, а нередко и с оружием в руках.
Если все они добрые христане, то почему они так поступают? И Танкред терял
всякую жалость к ничтожному встречному люду.
Первым городом, который крестоносцы подвергли осаде в Малой Азии, была Никея.
Здесь Танкред получил под полную команду свой первый отряд и здесь он впервые
встретился с настоящим врагом. О, как ему пригодилось все то, чему он научился
в своих странствиях у более опытных рыцарей, а особенно - у непревзойденных
франков, которые в походах страдали лишь от недостатка вина, и у полудиких, но
непобедимых славян, которые знали лишь страдания тоски затянувшегося мира.
Боевой порядок турок-сельджуков был таков, что первым противника встрчало так
называемое "утро псового лая" - россыпь легких всадников. Сельджуки неслись на
крестоносцев, накурившись анаши и натерев морды коней опиумом. Обстрелом из
луков и дерзкими копейными набегами они ломали шеренги крестоносных рыцарей еще
до начала главного сражения. За наркотическим "лаем" следовал трезвый "день
помощи" - шеренги кавалерии, а потом - "вечер потрясения", сложенный фалангами
пехоты, над которыми реяло зеленое знамя Пророка. И вслед за своими учителями-
франками Танкред здесь впервые оценил достоинства собственной пехоты и научил
ее многим полезным приемам. Теперь его пехотинцы встречали мусульманскую
конницу частоколом воткнутых в землю и наклоненных в сторону противника алебард
и ангонов - копий с зубцами на длинных и острых наконечниках.
Кое-чему в первых битвах научился и аббат Мартелльер. Так, по его почину, за
наступавшими шеренгами рыцарей теперь следовала запряженная восьмеркой волов
повозка, которая получила название "каррочио". На ней с крестом, со святыми
мощами, с хоругвей, со святыми дарами для последнего причастия и, конечно, со
своей знаменитой дубиной, восседал сам аббат. В бою к повозке несли смертельно
раненых, и к ней спешили те, кто желал получить благословение на решительный
подвиг. Каррочио стала духовным тылом крестоносцев. С нее аббат вдохновлял
рыцарей именем Господа. И отсюда же, не сумев воздержаться, он частенько сам
несся на помощь своим духовным чадам и вламывался в самую гущу схватки,
устрашая неверных одним лишь видом своего любимого орудия. И то место, где на
бранном поле вырастал холм из турецких тел с разможженными турецкими головами,
рыцари стали называть аббатовой Голгофой.
* * *
К осени 1097 года от Рождества Христова крестоносцы подошли к границам
армянского государства Киликия. Основная часть армии пошла в обход сурового
горного массива, а Танкреду и князю Балдуину довелось освобождать город Тарс.
Но разве могли поделить одну победу два доблестных рыцаря? Танкред уже видел,
как вредит их делу дух рыцарского индивидуализма, но ничего не мог поделать и
с самим собой.
Итак, их с Балдуином ждал Тарс. Осадный опыт Танкреда помог ему раздобыть и
запастись штурмовыми машинами и деревом, необходимым для сооружения лестниц,
мостков, отыскать которое в полупустыне было невозможно. Его отряд, точнее -
пехота его отряда - тотчас занялась сооружением гигантской осадной башни,
которая должна была вырасти выше крепостных стен. Башню предстояло подкатить по
дощатомунастилу вплотную к стене, и с ее верхней площадки можно было сыпаться в
город.
Одновременно со строительством башни находящиеся под командой Танкреда "рыцари
подкопа" (было такое почетное звание) стали рыть коридоры под город, а "рыцари
прорыва" подошли к одной из стен и под защитой "черепах" то нагревали ее
кострами, то охлаждали водой, отчего кварцитовые блоки трескались, мутнели и
начинали поддаваться даже голым рукам.
Тем временем сеньоры рыцари дразнили и выманивали воинов гарнизона в чистое
поле на открытый бой.
Тарс был взят. Первым в ряды защитников крепости, сгрудившихся у пролома в
стене, врубился сам Танкред. О, славные времена, когда генералитет не нуждался
ни в биноклях, ни в стереотрубах, а благодаря личной доблести имел возможность
наблюдать сражение вблизи!.. Тем, кто шел за Танкредом, было просто невозможно
потерять его след - по обе стороны от его пути лежали два вала изуродованных
тел, а сам путь был осклизлым от крови неверных. Позже один из менестрелей
вопрошал:"Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе..."
Но эти кровавые письмена писались не только на песке - когда штурм завершился,
и Танкред обернулся к шедшим за ним рыцарям, его не узнали. Он весь был в
крови, которая, подсыхая под жарким светилом Востока, покрывала его во время
брани слой за слоем.
Тарс Танкред все-таки потерял. Из взятого города его выбил коварный Балдуин,
который располагал значительно большими силами и которому, к тому же, помогли
средиземноморские пираты. Увы, Танкред до конца своих дней так и не смог
сравняться в искусстве полководца ни с дедом, ни с дядей. У него была иная
стезя, и не его вина в том, что обстоятельства часто принуждали его забывать о
призвании.
Призванием Танкреда был особый род подвижничества, имя которому - Рыцарство. Он
должен был странствовать по свету с мечом так, как по полю его щита
странствовала бродяга-улитка с витым серебрянным панцирем. В те времена, когда
несовершенная государственность не могла обеспечить подчинение граждан закону,
поддержание справедливости было делом рыцарей sans peur et sans reproche (без
страха и упрека), которые скитались по земле и повсюду вступались за обиженных,
оскорбленных, "за вдов и сирот".
* * *
Однажды в походе Танкред случайно встретил одного из своих беглых вассалов,
который теперь был препоясан мечом и утверждал, что посвящен в рыцари неким
графом N. Но разве может человек, выросший несвободным, быть стражем доброго
порядка? Танкред велел отбить этому плебею золотые рыцарские шпоры, что по
традиции производилось над навозной кучей. Наблюдая за экзекуцией, Танкред
печально спросил у Мартелльера:
- Неужели защищать справедливость будут люди не благородного сословия? Все
большее число купцов норовит перевесить меч с луки седла на пояс, и все больше
тех, кто покупает титул ценою металла, а не крови...
Аббат погрузился в молитву.
- Брань с демонами зла всегда будет делом благородных сословий, - наконец
ответил святой отец. - Но закон - не Божий, а мирской - когда-то станут блюсти
выходцы из распоследнего отребья...
...Героем множества приключений, воспетых в летописи Тасса и во многих хрониках
современников, Танкред стал под Антиохией.
Наш рыцарь побывал даже в плену. Его плен у неверных, впрочем, продлился
не более недели, среди которой он смог выйти в "отпуск" - Танкред пообещал, что
вернется на рассвете следующего дня. Он очень хотел поздравить с днем ангела
и преподнести подарок своему сеньору - князю Боэмунду Тарентскому. Сельджуки
смеялись:
- Хитрый норманн! Ведь ты хочешь нас обмануть?
Но, смеясь, отпустили. Каково же было их удивление, когда Танкред явился в
назначенный час! Зато на следующий день, уже не связанный словом, он бежал из
антиохийской крепости и, в дополнение ко вчерашнему подарку, притащил дяде на
аркане брата антиохийского эмира. Кстати, подарком, который он преподнес
накануне Боэмунду, были уши самого эмира. Жестоко? Но что поделаешь, таков
был век Танкреда...
Здесь же, под Антиохией, князь Боэмунд Тарентский как-то раз был сброшен с коня
и окружен турками. Бронированнный всадник тяжелой кавалерии не мог подняться
без помощи оруженосца и был совершенно беззащитен. Но сельджуки так и не смогли
отыскать в его доспехах щель, в которую смог бы войти ятаган. И пока они
озадаченно бились над панцирем Боэмунда, на помощь дяде подоспел Танкред и,
как смерч, обрушился на тугодумов-врагов.
Месяцы, в течение которых единственной пищей Танкреда была размягченая под
седлом сушеная конина (наука сельджуков!), а единственным питьем - простая
вода, которую от протухания спасала только крошка из стеблей ароника,
содержащего эфирные масла, - все это не могло пройти бесследно. Походная жизнь и
битвы преобразили Танкреда. Так случилось хотя бы просто потому, что ему
пришлось добыть новые доспехи. Развившиеся мускулы рук уже не умещались в
старых наручах, бедрам стало тесно в старых бутурлуках, а груд стеснял ставший
малым нагрудник. К тому же старый меч Танкреду стал казаться слишком легким и
он решил завести второй, ибо теперь мог управлять конем только при помощи ног,
сдавливая коленями бока скакуна, да и левая рука тоже овладела искусством
рубки. Но, как известно читателю, наручи для правой руки изготавливаются
по-особому - со щитком, но без перчатки. И аналогичный левый наручь - это
было единственное, что Танкред заказал у мастеров, а не добыл в поединках.
Старую левую перчатку он носил теперь на поясе рядом с мешочком, в котором
хранил кремень, трут и огниво. Эта перчатка была ему нужна для того, чтобы
было что бросить под ноги очередному сопернику, которого Танкред намеревался
вызвать на дуэль.
* * *
Антиохия была взята. Во время штурма Танкред, устав рубить двумя мечами, вложил
меч левой руки в ножны. И в этот-то момент на него набросилась сразу дюжина
сельджукских рыцарей. Наш герой с такой силой рванул из ножен только что
убранный меч, что ножны оборвались с пояса, так и не отпустив меча. Не имея
возможности помочь себе правой рукой, которая была занята фехтованием, Танкред
решил рубиться мечом, облаченным в ножны. Но он был так зол, что первый же
удар меча разрубил по всей длине железные ножны, шлем турка, его череп и надвое
развалил его туловище. При виде бледного мозга, выпавшего из черепа неверного,
брезгливого Танкреда тут же стошнило, но он сумел облегчиться, не прекращая
драки...
Главную же долю своей славы Танкред, пожалованный за прошлые заслуги титулом
"князь Антиохийский", добыл, конечно, при осаде Иерусалима.
В утро последнего штурма Танкред долго молился своему покровителю -
Георгию Победоносцу.
1 2 3