— То-то чую, не из этого ты мира. Дух от тебя не ангельский, не дьявольский, но и не нашенский. Чужой, — и вдруг вплотную подошел к Чигиреву: — скажи, меня убьют?
— Убьют, — чуть помедлив, ответил Чигирев. — Перед самой революцией. В декабре шестнадцатого
— Кто?
— Никто не узнает, — уверенно соврал Чигирев, — Вас просто найдут застреленным на улице.
— Это все они, родственнички императорские, — прорычал Распутин и снова заметался по комнате.
— Григорий Ефимович, — подал голос Чигирев, — я постараюсь вам помочь. Но и вы помогите стране. Если мы не предотвратим войну, погибнут десятки миллионов. Страна погибнет.
— Ты уверен, что если не будет войны, то и революции не случится? — остановился Распутин.
— Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.
— Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, — воздел узловатый палец к потолку Распутин. — Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.
— Ну да, это конечно, — замялся Чигирев. — Но сейчас главное — предотвратить войну.
— Сам знаю. — Распутин пятерней взъерошил свои волосы. — Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.
— Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.
— И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что-то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.
— Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. — Чигирев начал медленно отступать к выходу.
— Погодь, — окликнул его Распутин. — Тебе-то самому чего надо?
— Мне? Ничего.
— Ты при службе?
— Нет пока.
— Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну-ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.
Распутин схватил листок бумаги, карандаш и принялся что-то писать, потом сунул свою писульку в нагрудный карман пиджака Чигирева и почти вытолкнул его в приемную:
— Ну, ступай, милый. Мне нынче одному побыть надобно. Завтра приходи. Господь с тобой.
Когда двери кабинета закрылись, к историку подскочила госпожа Пистолькорс.
— Что же вам поведал старец? — дрожащим от волнения голосом спросила она.
— Благословил, — ответил Чигирев. — Велел почаще заходить.
— Ах, какая благодать! — всплеснула руками Пистолькорс. — Вам надо непременно воспользоваться этим предложением и почаще бывать у старца.
— Да, конечно, — пробурчал Чигирев. — Извините, мне надо ехать. Свидание со святым старцем — такое потрясение для меня. Я хотел бы немного побыть один.
— Как я вас понимаю, — сочувственно покачала головой Пистолькорс. — Конечно, поезжайте. Всего вам доброго.
Спешно натянув в прихожей галоши и пальто, Чигирёв выскочил на лестницу и только здесь вытащил записку Распутина. Чудовищными каракулями там было написано: «Милай дарагой памаги Серегею».
«Что же, с такой рекомендацией можно в любое министерство устроиться, — подумал Чигирев. — Уже неплохо».
Он сбежал по лестнице, миновал трех господ крепкого телосложения, со скучающим видом околачивающихся на площадке, выскочил на улицу и почти сразу поймал лихача.
— В Ковенский! — скомандовал Чигирев, усаживаясь в сани.
— У Гришки, у Распутина, что ли, был, барин? — оскалился извозчик, указывая на дом.
— Не твоего ума дело, — буркнул Чигирев.
— Как скажете, барин. — Извозчик подхлестнул лошадей и, сплюнув на землю, процедил: — Тьфу, нечистая.
ГЛАВА 8
Совещание
Сани свернули со Знаменской улицы и остановились у дома в Ковенском переулке, где снимал квартиру Чигирев. Историк расплатился с извозчиком и буквально взлетел на третий этаж. Успех сегодняшнего дня окрылил его. Теперь ему срочно хотелось что-то делать, лететь куда-то, реализовывать проекты, свергать и назначать правительства. Сейчас он решил срочно заняться составлением плана преобразования страны, который можно было бы воплотить с помощью Распутина. Никогда еще судьба не давала ему столь великолепного шанса изменить историю отечества.
Дверь ему открыла горничная и, присев в глубоком реверансе, сообщила, что их благородие господин штабс-капитан Крапивин уже полчаса дожидаются господина Чигирева. Сергей хлопнул себя по лбу в досаде, что забыл о назначенной встрече, быстро скинул пальто и галоши и прошел в гостиную, где ему навстречу поднялся Вадим. В очередной раз историк отметил про себя, что форма чрезвычайно идет Крапивину, а сам он заметно приободрился. Чигирев не видел Крапивина таким энергичным с тех пор, как спецназовец потерял свой отряд и вынужден был пуститься в скитания.
— Здравствуй, Сергей, опаздываешь, — прогудел гигант.
— Извини, совершенно забыл о том, что мы договаривались сегодня. Дела, — пожал ему руку Чигирев, — Какие у тебя могут быть дела? — недовольно фыркнул Крапивин.
— Можешь себе представить, имеются.
— Пожалуй. — Лицо Крапивина внезапно посуровело. — Вот об этом я пришел к тебе поговорить.
— Нельзя было обсудить это в тире?
— Нет, там слишком много народу. Нам могли помешать.
— Хорошо, давай поговорим. — Чигирев плотно закрыл дверь и уселся напротив Крапивина. — Хочешь чаю… или чего покрепче?
— Нет, спасибо.
— Хорошо. Тогда я тебя слушаю.
— Ни для тебя, ни для меня не секрет, что мы остались здесь, чтобы поменять историю, — начал Крапивин. — И ты, и я желаем добра России, хотя видим ее благо по-разному. И для тебя, и для меня начало гражданской войны — это полный провал. Хотя бы здесь ты со мной согласен?
— Вполне. Но к чему ты все это говоришь?
— К тому, что, реализуя наши планы, мы с тобой можем помешать друг другу. А этого не хотелось бы. Ведь наша ближайшая цель — не допустить революцию. Или ты считаешь, что это благо?
— Ни в коем случае. И ты, и я знаем, что у Временного правительства мало шансов удержать власть. Если ее возьмут большевики, всему конец.
— Хорошо. Хоть здесь мы мыслим одинаково. Давай договоримся: наша с тобой цель — остановить революцию.
— Все так, — кивнул Чигирев. — И я уже предпринял кое-какие шаги для этого.
— Интересно. Позволь узнать какие.
— Непосредственным толчком к революции явилась Первая мировая война. Если удастся избежать вступления в нее России, то революционный взрыв можно хотя бы отсрочить.
— Интересно, как ты собираешься это сделать, — усмехнулся Крапивин.
— А тебе эта задача кажется невыполнимой?
— Как минимум непростой. Я сейчас очень много общаюсь с офицерами. Штабными, полевыми, несущими службу в столице и прибывшими с периферии. Все они буквально бредят войной. Армия желает смыть с себя позор неудачной японской кампании. Это касается всех, от прапорщиков до генералов. Когда вся армия рвется в бой, остановить ее не так просто. Большинство офицеров Генштаба считают, что в случае победы над Германией, Австрией и Турцией Россия может усилить свое влияние на Балканах и получить контроль над Босфором и Дарданеллами. Кроме того, монархисты считают, что война позволит укрепиться самодержавию, а либералы — что она продемонстрирует преимущества конституционного строя. Буквально все общество за войну.
— И революционеры в том числе, — поддержал его Чигирев. — Эта публика только и мечтает о войне, поскольку надеется, что война приведет к революции. Да и остальное похоже на правду. По крайней мере то, что я узнал сегодня, подтверждает твои слова.
— А что ты узнал? — насторожился Крапивин.
— Я получил подтверждение, что существует влиятельная партия войны в самом семействе Романовых.
— От кого?
— От Распутина, — чуть помедлив, ответил Чигирев.
— Значит, ты связался с Гришкой, — фыркнул Крапивин.
— А что в этом плохого?
— Вот как раз об этом я и хотел с тобой говорить.
— О Распутине?
— Да. Знаешь, я недолго здесь, но уже понял, что Распутин чрезвычайно дискредитирует царскую семью. Его имя на устах буквально всех офицеров и даже низших чинов. Если это не прекратить, то императорская семья окончательно потеряет авторитет и в армии, и в обществе. Это уже начало революции.
— И что ты хочешь?
— Убить Распутина. И немедленно. Пока не поздно.
Чигирев похолодел:
— Его неплохо охраняют.
— Да что ты говоришь? — Крапивин иронично посмотрел на собеседника. — Три филера — это, конечно, серьезный эскорт.
Чигирев осекся. Действительно, предположить, что для подполковника спецназа, который двадцать лет посвятил разведке, диверсиям и покушениям, три филера начала двадцатого века представят серьезное препятствие, было, мягко говоря, опрометчиво.
— Пожалуйста, не убивай его, — попросил историк.
— С какой стати?
— Это наш единственный шанс предотвратить войну.
— Почему?
— Единственная придворная партия, которая выступает против войны, — это партия императрицы. Она немка. Конфликт России с Германией чрезвычайно невыгоден ей. Кроме того, она интуитивно чувствует угрозу престолу, которую несет предстоящая война. Распутин — очень сильная карта в придворном пасьянсе. Вместе с императрицей они могут убедить Николая Второго не вступать в войну.
— Логика здесь есть, — недовольно поморщился Крапивин, — Хотя очень хочется шлепнуть этого шарлатана. Послушай, а нельзя ли изменить политику?
— Что ты имеешь в виду?
— До начала войны еще полтора года. Если Россия вступит в союз с Германией? Подумай, ведь в нашем мире Германия наступала первые полтора года войны и выдохлась лишь к шестнадцатому году. А ведь она сражалась на два фронта. Представь теперь, что было бы, если бы Россия подпитывала ее своими ресурсами и не оттягивала части на восточном фронте! Париж и Лондон пали бы за год-полтора. Мы могли бы выйти к Индийскому океану и получить английские колонии. Чем не компенсация проливов? Армия получила бы победу. Общество бы консолидировалось. Революцию можно было бы отсрочить минимум на десять лет и за это время провести нужные реформы.
— Красиво говоришь, — усмехнулся Чигирев. — Может, оно было бы и лучше. Тебя, кстати, не волнует судьба Англии и Франции под немецкой оккупацией?
— Плевал я на них! — отмахнулся Крапивин. — Меня Россия интересует. Кстати, если бы Германия не проиграла в Первой мировой войне, глядишь, нацисты там к власти не пришли бы.
— Складно. Только не выйдет ничего.
— Думаешь, опоздали?
— Да. И как минимум лет на пятьдесят. Россия давно уже хочет объединить под своим скипетром все славянские народы. На это нацелена вся политика на Балканах. И Австрия хочет прибрать Балканы, А Австрия — ближайший и естественный союзник Германии. Спор зашел уже так далеко, что вряд ли в обозримом будущем Россия сможет стать другом Австрии, а значит, и союзником Германии.
— Жаль, — вздохнул Крапивин. — А могло бы получится недурно. По крайней мере и у нас, и в Берлине сохранились бы монархии…
Крапивин осекся. Чигирев проследил за его взглядом и увидел, что на пороге гостиной стоял Янек.
— Здравствуйте, — сказал мальчик.
— Здоров, — ответил ему Крапивин.
— Ты почему так поздно? — насупился Чигирев.
— Латынью занимался, — буркнул Янек. — У меня, кстати, четыре. Так что, с вашего позволения, я завтра у дяди Вадима в тире.
— Покажи дневник, — потребовал Крапивин.
Янек достал из портфеля дневник и, подойдя, протянул его штабс-капитану. Однако тот неожиданно перехватил его руку и, молниеносно подставив подножку, бросил парня на ковер.
— Вы что?! — тут же вскочил Янек.
— Это тебе наука, не зевай, — усмехнулся Крапивин. — Опасный противник о своих намерениях никогда не предупреждает, запомни это. Ладно, верю, что у тебя четверка. Завтра в тир приходи.
— Иди пока в столовую, Янек, — сказал Чигирев. — Мы скоро придем.
Когда Янек вышел, Чигирев повернулся к Крапивину:
— Ужинать будешь?
— Нет, мне пора, — отозвался штабс-капитан. — А за парнем присмотри. Что-то у него глаза больно бегают.
— О чем ты?
— Да так. Не верю я, что он латынью занимается. Внимательнее будь. Горяч он. А настоящая опасность никогда не видна. Это и тебе запомнить не мешает.
ГЛАВА 9
Подготовка
Эхо выстрелов стихло под сводами тира.
— Сносно, — одобрил Крапивин. — Технику ты вполне освоил. Только что-то ты сегодня очень напряжен. Выбрось все мысли из головы. Без этого меткой стрельбы не будет.
— Да, ты прав, — согласился Чигирев. — Семейные проблемы, знаешь ли.
— Большие детки — большие бедки, — усмехнулся Крапивин. — Оно и понятно.
— Вроде того. С сыном никак контакт наладить не могу. Полтора года уж вместе, а он все волком смотрит. По сути, только день, когда мы познакомились, был нормальным. Потом пошли проблемы.
— А мне твой парень нравится. Боевой такой. Да и со стрельбой и рукопашным боем большие успехи делает. Хотя, конечно, в шестнадцать лет каждый думает: «Как это у таких бездарных родителей мог появиться такой талантливый ребенок, как я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48