Если вдуматься, американская идея демократии и равных возможностей ничуть не хуже русской политики социальной справедливости и сбережения народа. Шансы у вас были равны, но склонить на свою сторону большинство народов мира смогли именно русские, а вот Вашингтон потерял даже поддержку собственного народа. В итоге Россия сейчас распространила свое влияние на все пять континентов, а вместо США мы видим три конфликтующие друг с другом страны, которые никак не могут выбраться из кризиса.
– Вы забываете об экономических причинах, – заметил я.
– Экономика – всегда следствие, а не причина, – отмахнулся Гоюн. – Вначале события рождаются в сознании народа. Выиграв идеологическую войну, вы стали обречены на победу в войне экономической. Да и армия бы ваша без труда разгромила янки, если бы начался вооруженный конфликт. Это понимают многие, но никто еще не объяснил, почему вы, русские, победили.
– И почему же мы победили, позвольте полюбопытствовать?
– Ваши лидеры сами верили в то, что пропагандировали, – улыбнулся Гоюн. – Они сами жили по тем законам, которые давали народу. В Америке же политики и олигархи выдумали для себя совершенно особые правила. Великий российский князь, превысивший скорость, подвергается штрафу, как простой гражданин, а в США сын крупного чиновника, нарушивший правила дорожного движения и насмерть сбивший женщину, был немедленно оправдан. У вас возможность получить высшее образование в престижном университете зависит только от способностей абитуриента, а в Америке все упирается в сумму на банковском счете его родителей. Да что я вам рассказываю? Вы же сами все прекрасно знаете. Можно долго обманывать одного человека. Можно некоторое время обманывать целый народ. До бесконечности обманывать народ не получалось еще ни у кого. Вашей элите хватило ума не врать своему народу. Вернее, скажем так, самой играть по придуманным ею правилам. Только и всего.
– И вы сделали из этого выводы?
– О да. Я всего лишь не вру ученикам, – Гоюн засмеялся мелким смешком. – Это самая верная стратегия успеха.
– Несомненно, – кивнул я, – если при этом, конечно, не говорить всю правду.
– Услышать правду готовы не все, и многие об этом знают, – развел руками Гоюн. – Но мало кто хочет понять, что надо самому верить в свое учение.
– Это касается тех, кто превратил учение в бизнес, – добавил я.
– Те, кто чурается бизнеса и политики, никогда не обретут материального благополучия и влияния.
– Возможно. Но каждый сам выбирает свой путь.
– Бывает и так. Но иногда путь выбирает нас. Вот, например, вы. Ведь ваше влияние и капитал достались вам по наследству.
– Выбор есть всегда, почтенный Гоюн, – ответил я. – Никто не запрещал мне отказаться от наследства или хотя бы от поста главы корпорации. Тот путь, которым я иду, я избрал осознанно.
– Тем лучше для вас, – Гоюн снова улыбнулся.
Мы подошли к огромному пруду с живописными берегами, посредине которого на небольшом островке располагался павильон, к которому вели перекинутые с берега мостки. Перегнувшись через них, когда мы проходили к павильону, я увидел множество разноцветных, больших и маленьких рыб.
– Ваше поместье очень напоминает мне поместье нашего учителя, – заметил я.
– Я многому от него научился, – ответил Гоюн.
– Но, по крайней мере, в размерах поместья превзошли.
– Если бы достопочтенный Ма Ханьцин пожелал, он бы имел значительно большую усадьбу в любой точке мира. Но, как вы справедливо заметили, каждый выбирает свой путь самостоятельно.
Мы вошли в павильон. Задняя стена отсутствовала, и перед нами открывался великолепный вид на парк и пруд. Посредине помещения стоял богато накрытый стол. Четыре миловидные служанки в китайских платьях встретили нас поклоном, подвели к висевшим на одной из стен бронзовым умывальникам, потом подали нам полотенца и отошли в сторону.
– У вас вышколенная прислуга, – заметил я. – И весьма симпатичная. Вы, похоже, набираете себе в служанки самых красивых девушек Калифорнии.
– Они мои ученицы, – сдержанно улыбнулся Гоюн. – И приехали они сюда со всего мира. Цуй из Пекина, Ни из Сайгона, Кристина из Нью-Йорка, Елена из Праги.
Девушки при упоминании их имен улыбались и кланялись мне.
– Я вижу, ваша школа подобна школе достопочтенного Ма Ханьцина не только обустройством, но и порядками?
– Да, младшие ученики прислуживают учителю, – с многозначительной улыбкой ответил Гоюн. – Мастер должен перенимать все лучшее и соединять в одном.
Я бегло посмотрел на девушек и невольно подумал, что их услуги учителю могут быть несколько более разнообразны, чем те, которые мы оказывали старому Ма. Впрочем, и я бы вряд ли удержался от того, чтобы затащить в постель блондиночку Кристину.
Гоюн повелительно махнул рукой, и девушки, поклонившись, покинули павильон.
– Я полагаю, вы уже в достаточной мере ознакомились с моей деятельностью за последние годы, – проговорил Гоюн после непродолжительной паузы.
– Сложно судить о ней в полной мере по рассказам Андрея и материалам в открытой печати, – заметил я.
– По рассказам Андрея вообще ни о чем судить нельзя, – усмехнулся Гоюн. – Ученик моего ученика не мой ученик, а между мной и Андреем пять или шесть уровней адептов учения «Небесного предела». И вы совершенно зря решили с его помощью «проверить меня на вшивость» – кажется так вы, русские, это называете? Я не упиваюсь ни иерархией, ни властью. Для меня существуют только понимающие и непонимающие.
– А как насчет девяти уровней постижения? Разве у вас нет строгой иерархии?
Гоюн брезгливо отмахнулся и насмешливо посмотрел на меня.
– В вопросах понимания существует только «да» и «нет». Для того, кто достиг понимания, все уровни, которые предшествуют пониманию, ничтожны.
– Исчерпывающий ответ, – кивнул я. – Я хочу заметить, что вы очень откровенны в беседе со мной.
– Я ведь пригласил в свой дом мастера. Зачем же время попусту терять?
– Логично, – согласился я.
– Учитель всегда поступал так же в отношении своих учеников.
– Это правда. Кстати, об учениках. Я слышал, что новый премьер-министр Поднебесной И Чан – ваш ученик.
– Это громко сказано. Впрочем, он учился у меня.
– Многому, я полагаю.
– Он постигал учение «Небесного предела».
– Похоже, сейчас он воплощает его в жизнь.
– Учение «Небесного предела» не является политической доктриной. Оно не содержит ни конкретных рекомендаций по международной политике, ни экономических программ.
– Но философское учение, которое нельзя применить в жизни, является пустым умствованием. Философия диктует основные жизненные принципы, и если судить по действиям нового правительства Поднебесной...
– Вы серьезно считаете, что в злодеяниях немецких фашистов виноват Ницше, а в кровавой бойне, которую устроили в России большевики, – Карл Маркс?
– Я никогда не считал нацистов учениками Ницше. Что же касается Маркса, то я полагаю, он несет свою долю ответственности за действия своих адептов. Каждое слово имеет свой вес и находит свой отзвук, и они тем более весомы и звучны, чем глубже видит тот, кто их произнес. Человек, который берется за создание собственного философского учения, не может не нести ответственности за то, что сделало его имя.
– Не ожидал, что вы такой моралист, – усмехнулся Гоюн. – Мне всегда казалось, что вы человек очень практичный и по-европейски рациональный.
– Если вдуматься, то мораль практична и рациональна. Так что, полагаю, ваше представление обо мне не столь уж неверно.
– Возможно. Но все же у И Чана свой путь. Он многому научился у меня. Но его поступки продиктованы не моим учением и даже не его собственными воззрениями. Он видный чиновник в великой империи. Государственные деятели и крупные предприниматели не властны над собой. Они оседлали слишком мощные силы, чтобы быть абсолютно свободными в своих действиях. Их ведет мировая политика, их лепит международный бизнес, а не наоборот. Я думаю, вам это известно не хуже меня.
– Возможно. Но все же, насколько я понимаю, вы тоже не ведете жизнь отшельника. Ваши финансовые интересы простираются далеко за пределы Калифорнии и совсем не ограничиваются Поднебесной. Странно было бы, если бы вы при этом не воспользовались знакомством с таким влиятельным человеком, как И Чан.
– Разумеется. Каждый, кто встал на путь познания, делает выбор: стать отшельником и посвятить себя миру духовному либо оставаться в миру земном. Первый путь быстрее, второй... – Гоюн обвел рукой открывавшийся перед нами пейзаж. – Второй позволяет наслаждаться многими радостями жизни. И вы, и я выбрали путь наслаждения, а это само по себе предполагает стремление к власти и приумножение капиталов. Так что, видите ли, я не мог не играть по правилам, которые существуют в нашем мире.
– Конечно, – я неспешно ковырял палочками в поставленном передо мной блюде. – Правда, наслаждаясь миром, я получаю опыт, которого никогда не смог бы обрести, став отшельником. А за все удовольствия, которые получаю посредством своих капиталов и данной мне власти, я плачу тяжелой и нервной работой. Так что путь мирянина не легче и не приятнее. Он, возможно, всего лишь основательнее.
– Согласен с вами, – улыбнулся Гоюн. – Жизнь в миру непроста, а забравшийся на самый верх и вовсе обрекает себя на одиночество. Но разве это мешает наслаждаться? И не наслаждение ли, находясь на вершине, встретить понимающего человека?
– Людей, которые способны понять нас с вами, не так уж и мало, – заметил я.
– Да, но лишь единицы среди них столь же влиятельны. В большинстве случаев на вершине стоят индюки, которые даже не понимают всю красоту и сложность проблем, с которыми имеют дело. Они-то постоянно и ввергают человечество в кризисы и мировые войны.
– Но вы ведь сами говорили, что взобравшиеся на вершину скорее сами подвластны мировым процессам, чем управляют ими, – возразил я.
– Но они единственные, кто может как-то повлиять на эти процессы. Непосредственно управлять огромными массами людей элита действительно не в силах, но ей под силу сотворить идеалы, которые заставят человечество перейти от агрессии и безудержного потребления к созиданию. В конечном счете это обеспечит и благополучие элиты.
– Однажды мы убедили народы в необходимости активно потреблять и свято чтить демократию, – заметил я. – Это обеспечило нам стабильность. Но, в конечном счете, мы получили то общество, которое вы сейчас критикуете. Какие же ценности собираетесь предложить людям вы? Неужели те, что проповедуете в школе «Небесного предела»?
– Наставить всех на путь просветления невозможно, да и не нужно. Когда чернь начинает ценить молитвенник выше хлеба, человечество ввергается в пучину религиозных войн. Мы должны исходить из насущных потребностей людей, а люди сегодня жаждут свободы и достатка лишь для себя, в лучшем случае для своих прямых потомков. Следовательно, нам нужно научить их заботится о тех, кто родится через сто и даже двести лет – только это обеспечит непрерывное развитие, только это поможет избежать экологических катастроф и социальных катаклизмов. Я думаю, и вы, так же как я, были бы счастливы подарить землянам мир и покой, а с ними развитие и процветание.
– Мечты, мечты, – вздохнул я. – А вам не кажется, что, если обеспечить людям покой и достаток, они перестанут учиться, а значит и развиваться.
– Мудрый правитель держит головы своих подданных пустыми, а желудки полными, – процитировал Гоюн Лао-цзы.
– Но мы-то с вами не правители, – улыбнулся я. – У нас другие заботы.
– Это как сказать. Капиталы, которые вы контролируете, позволяют вам влиять на экономику России, да и всего мира. Количество моих последователей все время растет. Уже сегодня, если пожелаете, я только ради забавы могу сменить правительство в Колумбии или устроить революцию в Аргентине. А завтра мои возможности возрастут многократно. Мы с вами можем изменить мир. Стоит ли упускать такую возможность?
Я испытующе посмотрел на Гоюна. Он выдержал взгляд.
– А зачем что-то менять? – медленно выговаривая слова, спросил я.
– Хотя бы потому, что этот мир катится в пропасть, – Гоюн ответил так, словно речь шла о чем-то обыденном.
– Я не люблю футуристические прогнозы, – поморщился я.
– Я тоже. Но в данном случае мы говорим не о россказнях досужих публицистов. Вы понимающий человек, поэтому я не буду долго разжевывать очевидные вещи. Общество, ставящее во главу угла потребление, неизбежно сожрет само себя. Однополярный мир обязательно закончит восстанием отсталых окраин и гибелью лидера. Империя, не имеющая соперников, вскоре ожиреет, деградирует и потащит за собой весь мир. Я не революционер, чтобы предлагать низвергнуть существующий порядок вещей. Он изживет себя сам. Я просто знаю, к чему придет человечество, и хочу отвести его от опасной черты. Вам я предлагаю участие в этой работе. Кому как не нам, мастерам, возглавить новую цивилизацию, которая возникнет на обломках старого мира?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Вы забываете об экономических причинах, – заметил я.
– Экономика – всегда следствие, а не причина, – отмахнулся Гоюн. – Вначале события рождаются в сознании народа. Выиграв идеологическую войну, вы стали обречены на победу в войне экономической. Да и армия бы ваша без труда разгромила янки, если бы начался вооруженный конфликт. Это понимают многие, но никто еще не объяснил, почему вы, русские, победили.
– И почему же мы победили, позвольте полюбопытствовать?
– Ваши лидеры сами верили в то, что пропагандировали, – улыбнулся Гоюн. – Они сами жили по тем законам, которые давали народу. В Америке же политики и олигархи выдумали для себя совершенно особые правила. Великий российский князь, превысивший скорость, подвергается штрафу, как простой гражданин, а в США сын крупного чиновника, нарушивший правила дорожного движения и насмерть сбивший женщину, был немедленно оправдан. У вас возможность получить высшее образование в престижном университете зависит только от способностей абитуриента, а в Америке все упирается в сумму на банковском счете его родителей. Да что я вам рассказываю? Вы же сами все прекрасно знаете. Можно долго обманывать одного человека. Можно некоторое время обманывать целый народ. До бесконечности обманывать народ не получалось еще ни у кого. Вашей элите хватило ума не врать своему народу. Вернее, скажем так, самой играть по придуманным ею правилам. Только и всего.
– И вы сделали из этого выводы?
– О да. Я всего лишь не вру ученикам, – Гоюн засмеялся мелким смешком. – Это самая верная стратегия успеха.
– Несомненно, – кивнул я, – если при этом, конечно, не говорить всю правду.
– Услышать правду готовы не все, и многие об этом знают, – развел руками Гоюн. – Но мало кто хочет понять, что надо самому верить в свое учение.
– Это касается тех, кто превратил учение в бизнес, – добавил я.
– Те, кто чурается бизнеса и политики, никогда не обретут материального благополучия и влияния.
– Возможно. Но каждый сам выбирает свой путь.
– Бывает и так. Но иногда путь выбирает нас. Вот, например, вы. Ведь ваше влияние и капитал достались вам по наследству.
– Выбор есть всегда, почтенный Гоюн, – ответил я. – Никто не запрещал мне отказаться от наследства или хотя бы от поста главы корпорации. Тот путь, которым я иду, я избрал осознанно.
– Тем лучше для вас, – Гоюн снова улыбнулся.
Мы подошли к огромному пруду с живописными берегами, посредине которого на небольшом островке располагался павильон, к которому вели перекинутые с берега мостки. Перегнувшись через них, когда мы проходили к павильону, я увидел множество разноцветных, больших и маленьких рыб.
– Ваше поместье очень напоминает мне поместье нашего учителя, – заметил я.
– Я многому от него научился, – ответил Гоюн.
– Но, по крайней мере, в размерах поместья превзошли.
– Если бы достопочтенный Ма Ханьцин пожелал, он бы имел значительно большую усадьбу в любой точке мира. Но, как вы справедливо заметили, каждый выбирает свой путь самостоятельно.
Мы вошли в павильон. Задняя стена отсутствовала, и перед нами открывался великолепный вид на парк и пруд. Посредине помещения стоял богато накрытый стол. Четыре миловидные служанки в китайских платьях встретили нас поклоном, подвели к висевшим на одной из стен бронзовым умывальникам, потом подали нам полотенца и отошли в сторону.
– У вас вышколенная прислуга, – заметил я. – И весьма симпатичная. Вы, похоже, набираете себе в служанки самых красивых девушек Калифорнии.
– Они мои ученицы, – сдержанно улыбнулся Гоюн. – И приехали они сюда со всего мира. Цуй из Пекина, Ни из Сайгона, Кристина из Нью-Йорка, Елена из Праги.
Девушки при упоминании их имен улыбались и кланялись мне.
– Я вижу, ваша школа подобна школе достопочтенного Ма Ханьцина не только обустройством, но и порядками?
– Да, младшие ученики прислуживают учителю, – с многозначительной улыбкой ответил Гоюн. – Мастер должен перенимать все лучшее и соединять в одном.
Я бегло посмотрел на девушек и невольно подумал, что их услуги учителю могут быть несколько более разнообразны, чем те, которые мы оказывали старому Ма. Впрочем, и я бы вряд ли удержался от того, чтобы затащить в постель блондиночку Кристину.
Гоюн повелительно махнул рукой, и девушки, поклонившись, покинули павильон.
– Я полагаю, вы уже в достаточной мере ознакомились с моей деятельностью за последние годы, – проговорил Гоюн после непродолжительной паузы.
– Сложно судить о ней в полной мере по рассказам Андрея и материалам в открытой печати, – заметил я.
– По рассказам Андрея вообще ни о чем судить нельзя, – усмехнулся Гоюн. – Ученик моего ученика не мой ученик, а между мной и Андреем пять или шесть уровней адептов учения «Небесного предела». И вы совершенно зря решили с его помощью «проверить меня на вшивость» – кажется так вы, русские, это называете? Я не упиваюсь ни иерархией, ни властью. Для меня существуют только понимающие и непонимающие.
– А как насчет девяти уровней постижения? Разве у вас нет строгой иерархии?
Гоюн брезгливо отмахнулся и насмешливо посмотрел на меня.
– В вопросах понимания существует только «да» и «нет». Для того, кто достиг понимания, все уровни, которые предшествуют пониманию, ничтожны.
– Исчерпывающий ответ, – кивнул я. – Я хочу заметить, что вы очень откровенны в беседе со мной.
– Я ведь пригласил в свой дом мастера. Зачем же время попусту терять?
– Логично, – согласился я.
– Учитель всегда поступал так же в отношении своих учеников.
– Это правда. Кстати, об учениках. Я слышал, что новый премьер-министр Поднебесной И Чан – ваш ученик.
– Это громко сказано. Впрочем, он учился у меня.
– Многому, я полагаю.
– Он постигал учение «Небесного предела».
– Похоже, сейчас он воплощает его в жизнь.
– Учение «Небесного предела» не является политической доктриной. Оно не содержит ни конкретных рекомендаций по международной политике, ни экономических программ.
– Но философское учение, которое нельзя применить в жизни, является пустым умствованием. Философия диктует основные жизненные принципы, и если судить по действиям нового правительства Поднебесной...
– Вы серьезно считаете, что в злодеяниях немецких фашистов виноват Ницше, а в кровавой бойне, которую устроили в России большевики, – Карл Маркс?
– Я никогда не считал нацистов учениками Ницше. Что же касается Маркса, то я полагаю, он несет свою долю ответственности за действия своих адептов. Каждое слово имеет свой вес и находит свой отзвук, и они тем более весомы и звучны, чем глубже видит тот, кто их произнес. Человек, который берется за создание собственного философского учения, не может не нести ответственности за то, что сделало его имя.
– Не ожидал, что вы такой моралист, – усмехнулся Гоюн. – Мне всегда казалось, что вы человек очень практичный и по-европейски рациональный.
– Если вдуматься, то мораль практична и рациональна. Так что, полагаю, ваше представление обо мне не столь уж неверно.
– Возможно. Но все же у И Чана свой путь. Он многому научился у меня. Но его поступки продиктованы не моим учением и даже не его собственными воззрениями. Он видный чиновник в великой империи. Государственные деятели и крупные предприниматели не властны над собой. Они оседлали слишком мощные силы, чтобы быть абсолютно свободными в своих действиях. Их ведет мировая политика, их лепит международный бизнес, а не наоборот. Я думаю, вам это известно не хуже меня.
– Возможно. Но все же, насколько я понимаю, вы тоже не ведете жизнь отшельника. Ваши финансовые интересы простираются далеко за пределы Калифорнии и совсем не ограничиваются Поднебесной. Странно было бы, если бы вы при этом не воспользовались знакомством с таким влиятельным человеком, как И Чан.
– Разумеется. Каждый, кто встал на путь познания, делает выбор: стать отшельником и посвятить себя миру духовному либо оставаться в миру земном. Первый путь быстрее, второй... – Гоюн обвел рукой открывавшийся перед нами пейзаж. – Второй позволяет наслаждаться многими радостями жизни. И вы, и я выбрали путь наслаждения, а это само по себе предполагает стремление к власти и приумножение капиталов. Так что, видите ли, я не мог не играть по правилам, которые существуют в нашем мире.
– Конечно, – я неспешно ковырял палочками в поставленном передо мной блюде. – Правда, наслаждаясь миром, я получаю опыт, которого никогда не смог бы обрести, став отшельником. А за все удовольствия, которые получаю посредством своих капиталов и данной мне власти, я плачу тяжелой и нервной работой. Так что путь мирянина не легче и не приятнее. Он, возможно, всего лишь основательнее.
– Согласен с вами, – улыбнулся Гоюн. – Жизнь в миру непроста, а забравшийся на самый верх и вовсе обрекает себя на одиночество. Но разве это мешает наслаждаться? И не наслаждение ли, находясь на вершине, встретить понимающего человека?
– Людей, которые способны понять нас с вами, не так уж и мало, – заметил я.
– Да, но лишь единицы среди них столь же влиятельны. В большинстве случаев на вершине стоят индюки, которые даже не понимают всю красоту и сложность проблем, с которыми имеют дело. Они-то постоянно и ввергают человечество в кризисы и мировые войны.
– Но вы ведь сами говорили, что взобравшиеся на вершину скорее сами подвластны мировым процессам, чем управляют ими, – возразил я.
– Но они единственные, кто может как-то повлиять на эти процессы. Непосредственно управлять огромными массами людей элита действительно не в силах, но ей под силу сотворить идеалы, которые заставят человечество перейти от агрессии и безудержного потребления к созиданию. В конечном счете это обеспечит и благополучие элиты.
– Однажды мы убедили народы в необходимости активно потреблять и свято чтить демократию, – заметил я. – Это обеспечило нам стабильность. Но, в конечном счете, мы получили то общество, которое вы сейчас критикуете. Какие же ценности собираетесь предложить людям вы? Неужели те, что проповедуете в школе «Небесного предела»?
– Наставить всех на путь просветления невозможно, да и не нужно. Когда чернь начинает ценить молитвенник выше хлеба, человечество ввергается в пучину религиозных войн. Мы должны исходить из насущных потребностей людей, а люди сегодня жаждут свободы и достатка лишь для себя, в лучшем случае для своих прямых потомков. Следовательно, нам нужно научить их заботится о тех, кто родится через сто и даже двести лет – только это обеспечит непрерывное развитие, только это поможет избежать экологических катастроф и социальных катаклизмов. Я думаю, и вы, так же как я, были бы счастливы подарить землянам мир и покой, а с ними развитие и процветание.
– Мечты, мечты, – вздохнул я. – А вам не кажется, что, если обеспечить людям покой и достаток, они перестанут учиться, а значит и развиваться.
– Мудрый правитель держит головы своих подданных пустыми, а желудки полными, – процитировал Гоюн Лао-цзы.
– Но мы-то с вами не правители, – улыбнулся я. – У нас другие заботы.
– Это как сказать. Капиталы, которые вы контролируете, позволяют вам влиять на экономику России, да и всего мира. Количество моих последователей все время растет. Уже сегодня, если пожелаете, я только ради забавы могу сменить правительство в Колумбии или устроить революцию в Аргентине. А завтра мои возможности возрастут многократно. Мы с вами можем изменить мир. Стоит ли упускать такую возможность?
Я испытующе посмотрел на Гоюна. Он выдержал взгляд.
– А зачем что-то менять? – медленно выговаривая слова, спросил я.
– Хотя бы потому, что этот мир катится в пропасть, – Гоюн ответил так, словно речь шла о чем-то обыденном.
– Я не люблю футуристические прогнозы, – поморщился я.
– Я тоже. Но в данном случае мы говорим не о россказнях досужих публицистов. Вы понимающий человек, поэтому я не буду долго разжевывать очевидные вещи. Общество, ставящее во главу угла потребление, неизбежно сожрет само себя. Однополярный мир обязательно закончит восстанием отсталых окраин и гибелью лидера. Империя, не имеющая соперников, вскоре ожиреет, деградирует и потащит за собой весь мир. Я не революционер, чтобы предлагать низвергнуть существующий порядок вещей. Он изживет себя сам. Я просто знаю, к чему придет человечество, и хочу отвести его от опасной черты. Вам я предлагаю участие в этой работе. Кому как не нам, мастерам, возглавить новую цивилизацию, которая возникнет на обломках старого мира?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44