Ведь они наверняка будут рады. У них там много гостей, все знатные люди из Ноттингема и окрестностей. А еще если вы дадите пожертвование... — мальчик чуть покраснел и смущенно умолк, видя в глазах отца откровенное восхищение.
— Как всегда, ты прав, сын! Замечательная идея! Мы пошлем с ними золото, несколько человек стражи, и графиня поедет в это аббатство.
— Аббатство Святой Анны, — вставил обрадованный Родерик. — А можно и мне с ней?
— Ты хочешь?
— Конечно! Я же никогда не видел английского монастыря.
— Имей в виду: кто бы ни спрашивал, ты — сын леди Леонсии. Ничье любопытство... Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, отец.
— Я на тебя надеюсь.
Повеселевший Родерик убежал — может, к матери, а может быть — к своему младшему приятелю.
Ко всеобщему удовольствию, ученик премудрого Элиава из Лондона оказался спокойным, тихим, здоровым мальчиком, умевшим вежливо разговаривать по-английски, читать по-латыни и на языке избранных, а также довольно ловко обращаться с деревянным мечом. Последнее искусство Давид, правда, не одобрял, но видя сына каждый день возле молодого лорда, не мог протестовать с прежним упорством.
Три рыцаря, ездившие в Лондон за юным евреем, вернулись за две недели: по их рассказам, ребенок совсем не задержал их в пути. Он не болел, хорошо спал на постоялых дворах, ел без капризов, что подано. И в седле держался не хуже, чем любой мальчишка его возраста. Мнение трех молодых христиан об иудеях изменилось в лучшую сторону.
Мозес был несказанно удивлен, что его семья поселилась в большом рыцарском замке. Но старшая сестра была довольна обществом дам как арабских, так и христианских; с ней обращались учтиво и уважительно. Отец, в восторге от драгоценных пергаментов из Эль-Ора, умерил свойственную ему отчужденность в отношении аристократов и вообще «гоев», увлеченно трудился вместе с местными работниками, командовал ими и если жаловался, то только на плохую погоду. В замке Арден Мозесу понравилось больше, чем у реб Элиава.
Тем более, что тут у него появился чудесный друг. Молодой лорд Родерик, старше его почти на год, немедленно принял Мозеса под свое рыцарское покровительство. Он даже хотел поселить мальчика у себя, но Давид воспротивился: мол, негоже двум отрокам разной веры жить вместе. Но он не мог помешать подросткам вдвоем бегать с утра на конюшню, потом вместе на уроки «мэтра» Робера, а иногда даже на прогулку верхом. Мозесу впору пришлась та самая лошадка, что герцог Танкред преподнес леди Хайдегерд. Ростом он сильно уступал другу.
Одна вещь сильно мешала Мозесу жить: прическа. Находясь в школе, он у всех ребят видел точно такие же завитки на висках. Здесь никто не носил ничего подобного. Мальчик ловил на себе недоуменные взгляды и несколько раз объяснял разным любопытным, что это и зачем. И тогда он обратился к отцу: не позволено ли будет ему остричь волосы так, как у лорда Родерика?
Давид задумался.
Он размышлял несколько дней, пытаясь решить для сына дилемму, которая ему самому стоила тяжких страданий. И еще тысячам людей его веры. В чем отличие иудеев от христиан? Неужели различие только в тех текстах, что рассказывают о древней истории? Тогда ни прически, ни форма костюма, ни язык молитв не имеют никакого значения. То, что Мозес читает на языке иврит, а его высокородный ровесник — на языке римлян, содержит, в общем, одни и те же божественные истины. И если так, то стремление одних верующих обязательно отличаться от других верующих — всего лишь тщеславие и гордыня, ибо Всевышний отличил племя Израиля лишь в одном — им первым Он передал Закон.
А в божьем Законе не говорится, как стричь волосы. Христианские монахи в гордыне своей тоже изобрели новую прическу: выбривают себе макушки, чтобы все знали, мол, мы люди Господа, избранные Его.
Уподобляется ли этим неверным праведный иудей, отращивая и завивая свои пейсы, дабы Всевышний, благословен Он, не перепутал его с христианином?
И Давид разрешил сыну остричь завитки после его Дня Зрелости.
В ожидании этого счастливого дня, Мозес старательно перечитывал страницы Торы в тишине небольшой комнаты, где он жил с отцом, и реже проводил время с Родериком. Охоту он не любил, в деревню не ездил. В доме выполнял роль младшего пажа, на посылках у дам, чаще всего у сестры Эстер.
Высокородная сарацинка Темелин, приютившая ее, с удовольствием использовала девушку как переводчицу, и могла теперь заказать, например, на кухне свое любимое блюдо, не вызывая к себе Родерика. А ее служанки, до сих пор вынужденные общаться только друг с дружкой, получили возможность поболтать и с другими женщинами крепости. Так что Эстер всем пришлась ко двору.
А вот ей самой было скучно.
В замке Арден все занимались делом. Рыцари охраняли крепость и объезжали графские земли; кто был свободен, упражнялись в военных навыках. У каждого из слуг были свои обязанности, в том числе и у женщин. Графиня вникала во все хозяйственные дела, советовала и проверяла. Даже маленький брат Эстер был занят: он учился. А для нее единственным делом было — составлять компанию африканской принцессе.
Эстер в этом году исполнилось двадцать лет. Она не была замужем только потому, что отказалась выйти за некоего достойного отпрыска уважаемого лондонского семейства. Путешествие за братишкой, так грубо прерванное, имело, кроме всего, целью найти ей другого мужа. Родня отвергнутого жениха все еще рвалась принять в свое лоно дочь Давида бен Элеазара и ее весьма существенное приданое.
Но она не стремилась замуж. С семи лет без матери, вырастив брата, будучи полной хозяйкой в доме, Эстер не ощущала необходимости сменить власть отца на власть другого мужчины. И детей ей пока не хотелось: младший брат заменил ей сына. А уж в многочисленных родственниках она нуждалась меньше всего.
Что же касается непонятных, запретных грешных желаний, что в иные дни беспокоили молодое тело, то их девушка не связывала с замужеством. И возникали они чаще не при виде юношеских бородок учеников Рабби, а в те моменты, когда на нее бросал дерзкий взгляд кто-нибудь из блестящих «гоев», проезжавших по городской улице. Она эти желания прятала в глубине души даже от себя.
И сейчас, глядя, как дюжина полуголых молодых парней скачут друг против друга, отбивая и нанося звонкие удары, Эстер тихонько проглатывала комок в горле.
Она стояла на крыше дома. После полудня солнце пригревало теплее, и дамы-затворницы пользовались случаем подышать свежим воздухом, не стесненные ничьим присутствием. Ну, если не считать часовых на башнях. Но ведь на стражу не принято обращать внимание? Темелин и ее служанки любовались видом глубокого оврага с речкой на дне. А Эстер подошла к зубцам другой стороны.
Неожиданно с нею рядом возник еще один силуэт.
— Леди Эльфрида! — учтиво приветствовала она высокую девушку.
— Леди Эстер! — скопировала ее поклон горничная графини. У нее вышло как-то насмешливо.
— Я не леди, — обиделась дочь Давида. — У моего народа нет титулов. К женщинам обращаются по имени, присоединяя имя отца.
— У нас тоже! — отозвалась северная красавица. — Мою мать звали Кристин, дочь Симона. А меня — Эльфрида, дочь Гарольда. Тальберг — это долина на севере Германии... Мы с мамой там жили, пока нас не увезли в рабство. А потом всем стали давать новые имена. У англичан принято, чтобы было и свое имя, и имя рода... Эльфрида Тальберг — звучит красиво и совсем по-английски. Леди Эльфрида Тальберг — не хуже герцогской дочери!
Веселье светловолосой девушки невольно заразило и Эстер.
— Значит, леди Эльфрида, мы с вами одинаково благородны!
— Черт возьми, совершенно верно! Вашу руку, леди Эстер!
У одной косы были цвета льняной кудели, у другой — как грива у гнедого коня. Глаза Эстер были темно-зеленые, а у Фриды льдистые, как осеннее озеро. И рост, и фигуры совершенно разного типа. Но обе почувствовали одно и то же.
На крыше стояли рядышком две близких подруги.
— Хорошо им! — указала Эльфрида на разгоряченных учебным боем рыцарей.
— Хорошо?.. Это же так тяжело, наверное, — возразила Эстер, глядя, как крепкие парни утирают обильный пот.
— Пусть и тяжело. Зато этих тряпок носить не надо! — северянка с яростью дернула себя за широкий подол.
Эстер удивилась. Фрида служила горничной — следовательно, вечно имела дело с юбками и туниками, рубахами, платьями, корсажами... За что она так их ненавидит?
— Красивое платье, — вежливо похвалила она.
— Вот именно! — с жаром подхватила Эльфрида. — Красивое! Из-за таких тряпок столько женщин погибло! Моя мать пыталась бежать...
Голос ее оборвался.
Дочь Давида тоже закусила губу. Не будь на ней длинного одеяния, золотых бус на шее и шарфа на голове, тот проклятый разбойник не схватил бы ее так легко... И не сумел бы так быстро оголить, если бы на ее ногах сидели кожаные лосины с мужским ремнем.
— А у них всегда есть оружие! — горничная обвиняюще ткнула вниз пальцем. — А у нас — никогда!
— Оно такое тяжелое... — неуверенно протянула Эстер. Ей хотелось согласиться с новой подругой.
— Оружие? Вовсе нет, — заявила та. — Можно подобрать по руке. Или выковать новое. Я знаю, слышала. Самые опытные воины говорят, что в бою главное — не вес оружия, а чтобы оно точно годилось для руки.
— И мужчины тоже не все одного роста, — нашла, наконец, аргумент дочь ученого ювелира. — Даже мой братик учится фехтованию, а ему еще тринадцати нет. А мы почему не можем?
Сказала — и испугалась. Слова вырвались без раздумия. Это была одна из тех мыслей, которые девушка столько лет прятала.
— Почему не можем? — словно эхо, подхватила Эльфрида.
Обе подружки воззрились одна на другую.
— Граф не позволит, — сказала тихонько Эстер.
— Я попрошу графиню.
— И мой отец...
— А что он тебе сделает? — по-бунтарски прищурилась северянка.
— Он может вообще забрать меня, брата и уехать.
— Вот уж нет! — с непонятным торжеством заявила Фрида. — Я все слышала. Граф с графиней как раз об этом шептались. Твой отец, брат и ты — вы все трое останетесь жить здесь. Навсегда!
— Почему?
— Вы невольники. Пленники. Граф вас не отпустит.
— Что?!
— Только не пугайся. Я так поняла, что граф Конрад этого не сказал мастеру Давиду. Тот думает, что он только немного поживет в замке, отшлифует пару камней, а потом уедет себе обратно в Кент... или там в Лондон.
— А на самом деле?..
— Сама подумай. Графу Конраду зачем мастер понадобился? Чтобы камни гранить. Зачем их гранить? Чтобы, не дай бог, не узнали, что у него есть неограненные и неотшлифованные. И сколько. А твой отец их увидит. И все точно будет знать, он же в этом специалист. И золото увидит, ему же для оправ понадобится... Разве после этого его можно выпустить?
— О Господи!..
— Да не пугайся ты! Твой отец всю жизнь графу прослужит, так и не узнав, что он — пленник. Если, конечно, ты не скажешь.
— Но это... Бесчестно! Захватить невинных людей, взять в плен... И держать в неволе!
— Так вас разве захватили? Вас спасли, — пожала плечами Фрида. — И поселили в крепости, где и тепло, и сытно, и безопасно. И обращаются по-благородному. И учат. И слова грубого не услышишь. Разве плохо?
— Но это обман!
— Ну, и что? — хладнокровию девушки с Севера возмущение Эстер не мешало. — Ни мастеру, ни вам с братом это не повредит. Где-то жить вам же надо? Работа отцу нужна? И где твоему братишке лучше — в твоем Кенте, где в него камни кидают, или же в Ардене, где он пажом служит, как графский сын, и делу учится?
— А тебе самой где лучше? В Кенте ты, как я понимаю, в своем доме жила. У отца под защитой. Но он же не воин! И соседи небось в гости не звали. Вера не та! Так было, подруга?
— Так, — против воли шепнула темноволосая.
— А в Лондоне что? Жених ждет? — угадала Эльфрида.
— Ждет. Только я не жду, — призналась, наконец, Эстер.
— Вот и не езжай в свой Лондон. Живи здесь. Делай, что душе твоей хочется!
— Чего душе хочется... — шепотом повторила девушка. Она подняла глаза, чтобы встретить прямой, гордый взгляд новой подруги.
Потом девушки молча повернулись и пошли вниз.
Когда, постучав и получив разрешение, Эльфрида ввела в будуар леди Леонсии свою темнокосую и чернобровую спутницу, граф с графиней как раз расположились у стола для важного разговора. Их обоих визит девушек явно застал врасплох.
— Милорд, миледи, — начала, поклонившись, горничная, давая второй девушке время овладеть собой.
— Могу ли я просить Ваши Светлости о небольшом одолжении? То есть, можем ли мы... — она запнулась.
— Если это не чересчур смело с нашей стороны, — вступила Эстер, — Мы просим оказать нам некую милость.
Изумленный лорд Арден только переглянулся с женой. Леонсия же подбадривающе кивнула:
— Разумеется, милые девушки. Фрида, не надо таких предисловий! Ни тебе, ни тем более нашей милой гостье мы ни в чем не откажем.
Горничная набралась смелости и заговорила свободно:
— Миледи, помните, у вас раньше были стражницы? Воительницы из племени туарегов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Как всегда, ты прав, сын! Замечательная идея! Мы пошлем с ними золото, несколько человек стражи, и графиня поедет в это аббатство.
— Аббатство Святой Анны, — вставил обрадованный Родерик. — А можно и мне с ней?
— Ты хочешь?
— Конечно! Я же никогда не видел английского монастыря.
— Имей в виду: кто бы ни спрашивал, ты — сын леди Леонсии. Ничье любопытство... Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, отец.
— Я на тебя надеюсь.
Повеселевший Родерик убежал — может, к матери, а может быть — к своему младшему приятелю.
Ко всеобщему удовольствию, ученик премудрого Элиава из Лондона оказался спокойным, тихим, здоровым мальчиком, умевшим вежливо разговаривать по-английски, читать по-латыни и на языке избранных, а также довольно ловко обращаться с деревянным мечом. Последнее искусство Давид, правда, не одобрял, но видя сына каждый день возле молодого лорда, не мог протестовать с прежним упорством.
Три рыцаря, ездившие в Лондон за юным евреем, вернулись за две недели: по их рассказам, ребенок совсем не задержал их в пути. Он не болел, хорошо спал на постоялых дворах, ел без капризов, что подано. И в седле держался не хуже, чем любой мальчишка его возраста. Мнение трех молодых христиан об иудеях изменилось в лучшую сторону.
Мозес был несказанно удивлен, что его семья поселилась в большом рыцарском замке. Но старшая сестра была довольна обществом дам как арабских, так и христианских; с ней обращались учтиво и уважительно. Отец, в восторге от драгоценных пергаментов из Эль-Ора, умерил свойственную ему отчужденность в отношении аристократов и вообще «гоев», увлеченно трудился вместе с местными работниками, командовал ими и если жаловался, то только на плохую погоду. В замке Арден Мозесу понравилось больше, чем у реб Элиава.
Тем более, что тут у него появился чудесный друг. Молодой лорд Родерик, старше его почти на год, немедленно принял Мозеса под свое рыцарское покровительство. Он даже хотел поселить мальчика у себя, но Давид воспротивился: мол, негоже двум отрокам разной веры жить вместе. Но он не мог помешать подросткам вдвоем бегать с утра на конюшню, потом вместе на уроки «мэтра» Робера, а иногда даже на прогулку верхом. Мозесу впору пришлась та самая лошадка, что герцог Танкред преподнес леди Хайдегерд. Ростом он сильно уступал другу.
Одна вещь сильно мешала Мозесу жить: прическа. Находясь в школе, он у всех ребят видел точно такие же завитки на висках. Здесь никто не носил ничего подобного. Мальчик ловил на себе недоуменные взгляды и несколько раз объяснял разным любопытным, что это и зачем. И тогда он обратился к отцу: не позволено ли будет ему остричь волосы так, как у лорда Родерика?
Давид задумался.
Он размышлял несколько дней, пытаясь решить для сына дилемму, которая ему самому стоила тяжких страданий. И еще тысячам людей его веры. В чем отличие иудеев от христиан? Неужели различие только в тех текстах, что рассказывают о древней истории? Тогда ни прически, ни форма костюма, ни язык молитв не имеют никакого значения. То, что Мозес читает на языке иврит, а его высокородный ровесник — на языке римлян, содержит, в общем, одни и те же божественные истины. И если так, то стремление одних верующих обязательно отличаться от других верующих — всего лишь тщеславие и гордыня, ибо Всевышний отличил племя Израиля лишь в одном — им первым Он передал Закон.
А в божьем Законе не говорится, как стричь волосы. Христианские монахи в гордыне своей тоже изобрели новую прическу: выбривают себе макушки, чтобы все знали, мол, мы люди Господа, избранные Его.
Уподобляется ли этим неверным праведный иудей, отращивая и завивая свои пейсы, дабы Всевышний, благословен Он, не перепутал его с христианином?
И Давид разрешил сыну остричь завитки после его Дня Зрелости.
В ожидании этого счастливого дня, Мозес старательно перечитывал страницы Торы в тишине небольшой комнаты, где он жил с отцом, и реже проводил время с Родериком. Охоту он не любил, в деревню не ездил. В доме выполнял роль младшего пажа, на посылках у дам, чаще всего у сестры Эстер.
Высокородная сарацинка Темелин, приютившая ее, с удовольствием использовала девушку как переводчицу, и могла теперь заказать, например, на кухне свое любимое блюдо, не вызывая к себе Родерика. А ее служанки, до сих пор вынужденные общаться только друг с дружкой, получили возможность поболтать и с другими женщинами крепости. Так что Эстер всем пришлась ко двору.
А вот ей самой было скучно.
В замке Арден все занимались делом. Рыцари охраняли крепость и объезжали графские земли; кто был свободен, упражнялись в военных навыках. У каждого из слуг были свои обязанности, в том числе и у женщин. Графиня вникала во все хозяйственные дела, советовала и проверяла. Даже маленький брат Эстер был занят: он учился. А для нее единственным делом было — составлять компанию африканской принцессе.
Эстер в этом году исполнилось двадцать лет. Она не была замужем только потому, что отказалась выйти за некоего достойного отпрыска уважаемого лондонского семейства. Путешествие за братишкой, так грубо прерванное, имело, кроме всего, целью найти ей другого мужа. Родня отвергнутого жениха все еще рвалась принять в свое лоно дочь Давида бен Элеазара и ее весьма существенное приданое.
Но она не стремилась замуж. С семи лет без матери, вырастив брата, будучи полной хозяйкой в доме, Эстер не ощущала необходимости сменить власть отца на власть другого мужчины. И детей ей пока не хотелось: младший брат заменил ей сына. А уж в многочисленных родственниках она нуждалась меньше всего.
Что же касается непонятных, запретных грешных желаний, что в иные дни беспокоили молодое тело, то их девушка не связывала с замужеством. И возникали они чаще не при виде юношеских бородок учеников Рабби, а в те моменты, когда на нее бросал дерзкий взгляд кто-нибудь из блестящих «гоев», проезжавших по городской улице. Она эти желания прятала в глубине души даже от себя.
И сейчас, глядя, как дюжина полуголых молодых парней скачут друг против друга, отбивая и нанося звонкие удары, Эстер тихонько проглатывала комок в горле.
Она стояла на крыше дома. После полудня солнце пригревало теплее, и дамы-затворницы пользовались случаем подышать свежим воздухом, не стесненные ничьим присутствием. Ну, если не считать часовых на башнях. Но ведь на стражу не принято обращать внимание? Темелин и ее служанки любовались видом глубокого оврага с речкой на дне. А Эстер подошла к зубцам другой стороны.
Неожиданно с нею рядом возник еще один силуэт.
— Леди Эльфрида! — учтиво приветствовала она высокую девушку.
— Леди Эстер! — скопировала ее поклон горничная графини. У нее вышло как-то насмешливо.
— Я не леди, — обиделась дочь Давида. — У моего народа нет титулов. К женщинам обращаются по имени, присоединяя имя отца.
— У нас тоже! — отозвалась северная красавица. — Мою мать звали Кристин, дочь Симона. А меня — Эльфрида, дочь Гарольда. Тальберг — это долина на севере Германии... Мы с мамой там жили, пока нас не увезли в рабство. А потом всем стали давать новые имена. У англичан принято, чтобы было и свое имя, и имя рода... Эльфрида Тальберг — звучит красиво и совсем по-английски. Леди Эльфрида Тальберг — не хуже герцогской дочери!
Веселье светловолосой девушки невольно заразило и Эстер.
— Значит, леди Эльфрида, мы с вами одинаково благородны!
— Черт возьми, совершенно верно! Вашу руку, леди Эстер!
У одной косы были цвета льняной кудели, у другой — как грива у гнедого коня. Глаза Эстер были темно-зеленые, а у Фриды льдистые, как осеннее озеро. И рост, и фигуры совершенно разного типа. Но обе почувствовали одно и то же.
На крыше стояли рядышком две близких подруги.
— Хорошо им! — указала Эльфрида на разгоряченных учебным боем рыцарей.
— Хорошо?.. Это же так тяжело, наверное, — возразила Эстер, глядя, как крепкие парни утирают обильный пот.
— Пусть и тяжело. Зато этих тряпок носить не надо! — северянка с яростью дернула себя за широкий подол.
Эстер удивилась. Фрида служила горничной — следовательно, вечно имела дело с юбками и туниками, рубахами, платьями, корсажами... За что она так их ненавидит?
— Красивое платье, — вежливо похвалила она.
— Вот именно! — с жаром подхватила Эльфрида. — Красивое! Из-за таких тряпок столько женщин погибло! Моя мать пыталась бежать...
Голос ее оборвался.
Дочь Давида тоже закусила губу. Не будь на ней длинного одеяния, золотых бус на шее и шарфа на голове, тот проклятый разбойник не схватил бы ее так легко... И не сумел бы так быстро оголить, если бы на ее ногах сидели кожаные лосины с мужским ремнем.
— А у них всегда есть оружие! — горничная обвиняюще ткнула вниз пальцем. — А у нас — никогда!
— Оно такое тяжелое... — неуверенно протянула Эстер. Ей хотелось согласиться с новой подругой.
— Оружие? Вовсе нет, — заявила та. — Можно подобрать по руке. Или выковать новое. Я знаю, слышала. Самые опытные воины говорят, что в бою главное — не вес оружия, а чтобы оно точно годилось для руки.
— И мужчины тоже не все одного роста, — нашла, наконец, аргумент дочь ученого ювелира. — Даже мой братик учится фехтованию, а ему еще тринадцати нет. А мы почему не можем?
Сказала — и испугалась. Слова вырвались без раздумия. Это была одна из тех мыслей, которые девушка столько лет прятала.
— Почему не можем? — словно эхо, подхватила Эльфрида.
Обе подружки воззрились одна на другую.
— Граф не позволит, — сказала тихонько Эстер.
— Я попрошу графиню.
— И мой отец...
— А что он тебе сделает? — по-бунтарски прищурилась северянка.
— Он может вообще забрать меня, брата и уехать.
— Вот уж нет! — с непонятным торжеством заявила Фрида. — Я все слышала. Граф с графиней как раз об этом шептались. Твой отец, брат и ты — вы все трое останетесь жить здесь. Навсегда!
— Почему?
— Вы невольники. Пленники. Граф вас не отпустит.
— Что?!
— Только не пугайся. Я так поняла, что граф Конрад этого не сказал мастеру Давиду. Тот думает, что он только немного поживет в замке, отшлифует пару камней, а потом уедет себе обратно в Кент... или там в Лондон.
— А на самом деле?..
— Сама подумай. Графу Конраду зачем мастер понадобился? Чтобы камни гранить. Зачем их гранить? Чтобы, не дай бог, не узнали, что у него есть неограненные и неотшлифованные. И сколько. А твой отец их увидит. И все точно будет знать, он же в этом специалист. И золото увидит, ему же для оправ понадобится... Разве после этого его можно выпустить?
— О Господи!..
— Да не пугайся ты! Твой отец всю жизнь графу прослужит, так и не узнав, что он — пленник. Если, конечно, ты не скажешь.
— Но это... Бесчестно! Захватить невинных людей, взять в плен... И держать в неволе!
— Так вас разве захватили? Вас спасли, — пожала плечами Фрида. — И поселили в крепости, где и тепло, и сытно, и безопасно. И обращаются по-благородному. И учат. И слова грубого не услышишь. Разве плохо?
— Но это обман!
— Ну, и что? — хладнокровию девушки с Севера возмущение Эстер не мешало. — Ни мастеру, ни вам с братом это не повредит. Где-то жить вам же надо? Работа отцу нужна? И где твоему братишке лучше — в твоем Кенте, где в него камни кидают, или же в Ардене, где он пажом служит, как графский сын, и делу учится?
— А тебе самой где лучше? В Кенте ты, как я понимаю, в своем доме жила. У отца под защитой. Но он же не воин! И соседи небось в гости не звали. Вера не та! Так было, подруга?
— Так, — против воли шепнула темноволосая.
— А в Лондоне что? Жених ждет? — угадала Эльфрида.
— Ждет. Только я не жду, — призналась, наконец, Эстер.
— Вот и не езжай в свой Лондон. Живи здесь. Делай, что душе твоей хочется!
— Чего душе хочется... — шепотом повторила девушка. Она подняла глаза, чтобы встретить прямой, гордый взгляд новой подруги.
Потом девушки молча повернулись и пошли вниз.
Когда, постучав и получив разрешение, Эльфрида ввела в будуар леди Леонсии свою темнокосую и чернобровую спутницу, граф с графиней как раз расположились у стола для важного разговора. Их обоих визит девушек явно застал врасплох.
— Милорд, миледи, — начала, поклонившись, горничная, давая второй девушке время овладеть собой.
— Могу ли я просить Ваши Светлости о небольшом одолжении? То есть, можем ли мы... — она запнулась.
— Если это не чересчур смело с нашей стороны, — вступила Эстер, — Мы просим оказать нам некую милость.
Изумленный лорд Арден только переглянулся с женой. Леонсия же подбадривающе кивнула:
— Разумеется, милые девушки. Фрида, не надо таких предисловий! Ни тебе, ни тем более нашей милой гостье мы ни в чем не откажем.
Горничная набралась смелости и заговорила свободно:
— Миледи, помните, у вас раньше были стражницы? Воительницы из племени туарегов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58