– теперь Сергей корчил рожу, будто собирается почикать пацана на консервы. Типа, никто не забыт, ничто не забыто. А то видишь, хихоньки развел в строю. Салабон!
Братан вышел и загорланил в дебильной манере морпеха из голливудских фильмов:
– Погоняло – Шатл! Был при Малюте правой рукой!
– Дрочил ему, что ли? – хмыкнул Шрамов. И хотя был на полторы головы ниже громилы, получалось так, что тот Сергею в пупок дышит.
И теперь уже открыто заржали все новобранцы, по провинциальному еще таскающие на себе цепи, гайки и прочее рыжевье.
– Ша, – не слишком грозно, больше для порядка, приструнил Сергей и зарядил Шатлу следующий вопрос, – А ну-ка, крутой, хвались, мотал ли срок?
– Пятнадцать суток, – из-под поникшего лба прогундел Шатл и, видя, что над ним снова готовы заржать, уточнил, – Два раза!
– М-да, – покривился Шрамов. Типа, урыть такого, весь день потом отмываться, так что живи, лошарик, пока я добрый, – Работнички, мать ити! – и уже обратился ко всей бригаде бравым полковничьим голосом, – Есть кто, знакомый со скамьей подсудимых?
Вперед вышло четверо человек, и как ни странно, среди них был Радикюль:
– Два года условно. За валюту, – ответил он на немой вопрос Шрама.
Теперь над Игорем Гречкиным уже никто не решился насмехаться.
– И правильно, что не ржете, – на абсолютно полном серьезе отчеканил Сергей, – Тем, кто пайку хавал, у меня особый почет. Думаете, я в ваши кондовые Вирши завернул хрустов по легкому настричь? Хер тому в грызло, кто так думает. Я здесь – чтоб городок на понятия поставить. Будем отныне по правильным законам жить, будем ответы держать, будем в общак честную долю отстегивать. Всем ясно? Я дважды повторять не буду.
Один из выступивших – Губарь – размечтался, как Храм сейчас его спросит, за что, мол, чалился. И тут Губарь на чистой фене обрисует, как косил на трассе под гаишника и обметал шоферюг – такой он умный. И могобыть, Храм назначит Губаря своей правой рукой, а этот промокашка Леха отодвинется в шестерки. Но Сергею Шрамову обрыдло корчить из себя Григория Котовского. У него еще сегодня имелись неотложные дела. Поэтому Шрам обернулся к Лехе:
– А дядька Мартын здесь?
– Туточки я, – тут же переступил порог старый жулик. Походка хиляющая, грабли по карманам, будто перышком дежурят, только рожа не в резонанс. Рожа довольная и лоснится, будто у прижившегося в рыбном магазине кота.
– Тебе помощники нужны? Выбирай, – сделал широкий жест Сергей.
Теперь, раз такое дело, настал черед прошвырнуться туды-сюды перед необстрелянными пацанами матерого рябого старца. Нужны ли были ему подчиненные по его задачам – шут знает. Но кто ж откажется на халяву покомандовать? Чем-то Макару приглянулся Филипс.
– Ну-ка ответь мне, Филиппок, – оказывается, дядька Макар пошло подслушивал под дверью и уже запомнил имя меломана, – За что менты людей хапають?
– Берут не за что, а потому что, – четко ответил музыковед. А забытый плеер продолжал пойманым воробьем тонко чирикать из кармана.
– Не плохо, хлопче, – осклабился дядька Макар, сам полез в чужой карман и выключил игрушку, – А теперь подскажи, в якому углу тебя трахнуть? – обрюзгшее хайло дядьки стало твердым и непрозрачным. И фиг врубишься, шуткует он или в натуре опустить музыканта собрался?
Другие пацаны аж дыханье затаили. А может следом за Филипсом их черед придет?
– Вон в том, – без запинки указал под потолок на верхний правый угол Филипс.
– Гарно отмазался, – одобрительно хлопнул старик по плечу бойца и обратился уже к Сергею, – Кажись цэй парубок мне в ученики сгодится.
– Пусть так и будет, – огласил начальственное мнение Сергей Шрамов и теперь решил отобрать и для себя одну конкретную штатную единицу, – Эй, Радикюль, а ну-ка ответь, что есть самое заморочное в бухгалтерском деле?
– Проводки, – отлетело от зубов бывшего валютчика.
– А ну-ка повтори скороговорку: «Расскажи мне про проводки, про проводки, про проводки, про проводочки свои».
– Расскажи мне про проводки, про проводки, про проводки, про проводочки свои, – более-менее без запинки повторил последний в шеренге.
– Ну значит и быть тебе в нашей фирме главным бухгалтером, – вяло, типа прощаясь, махнул рукой Сергей, – На посошок важное правительственное сообщение. Касается всех. Беспредел на улицах прекратить, не быковать, пойманный в натуре будет кастрирован на месте без суда и следствия. Я объявляю «Месячник вежливости»! – и страшный суровый урка немылился скрыться в родном директорском кабинете.
Запустив такую пулю, Шрам имел в виду следующее: местный главный, но теневой бычара некий Виталий Ефремович спецом нагоняет в Виршах кипеш, чтоб оптяпать шуры-муры по комбинату. Шрам пока не выдумал идеальный план победоносной войны за здешнюю нефть. По этому разумно хотя бы сдувать закидоны противника. Авось, кривая вывезет в ягодные места.
Пусть пинки получатся не убойные, но можно, например, хотя бы на том поиграть, что комбинат уходит по безналу слишком подозрительно дешево. Ах, гоните – в Виршах опасно? За базар отвечаете? Секи, начальник, бычье давно перековалось и теперь готовится поступать в Институт культуры.
Но когда беспредел на улицах вдруг станет на руку Сергею Шрамову, тут уж – мама, не горюй!
– А остальные? – растеряно спросил Леха.
– А остальные... – Шрамов картинно задумался, притормозив, покумекал так и сяк и решил, что Антон пока обойдется без помощников. Тем паче, что до сих пор Шрам держал Антона особняком (снял под хакера хату и все такое). И даже ни Леха, ни дядька Макар о том, что на Шрама пашет некий компьютерщик, не догадывались, – А остальные, – в последний раз за знакомство криво ухмыльнулся Сергей, – Пусть идут работать на нефтеперегонный комбинат.
Строй зашатался. Пацаны зашушукались, самые отважные посмели открыть варежку:
– Не гони нас, Шрам!
– Нас же город застебет!
– Мы оправдаем!
– А кто сказал, что я вас гоню? – сыграл непонятку Сергей Шрамов, – Кто сказал, что такая бравая грядка мне лишняя? Остальные под началом Лехи отправляются на комбинат. И там, на нашем любимом нефтяном производстве вы, бакланы, должны повести агитацию в кругу работяг против гнусных америкашек, желающих наш завод оттяпать. Среди вас члены профсоюза есть?
Толпа растеряно загубошлепила.
– Как нету!? Вы что, не знаете, что профсоюз – это защитник рабочего класса? Немедленно чтоб все вступили! Леха, проконтролируй! – Шрам устало зевнул, – Тогда так: сперва всем вступать в профсоюз. Есть у нас в городке такой правильный человек – Андрей Юрьевич. Его уважать как меня, и только по имени-отчеству обращаться! И чтоб без бычьих словечек, иначе секелем нахавырю! Так вот, Андрей Юрьевич вам прочитает популярную лекцию – кто есть на самом деле наш главный враг. А далее уже, как говорилось, вперед и с песней на ту родную проходную, что в люди выведет всех нас.
Шрам ни на миг не сомневался, что после такой громкой объявы его планы подписаться за профсоюз станут широко известны. Шрам прекрасно врубался, что до сих пор были детские игры, а серьезный махач только начинается. Шрам в полном сознании прикидывал, что прежде прятавшиеся за шпаной темные силы теперь просто обязаны сделать ответный ход. И надеялся. Что готов к этому.
И ответный ход не заставил себя ждать.
* * *
– О! Какими судьбами? – майор подобострастно поймал протянутую руку двумя руками и затряс, шелестя спущенными подтяжками. Прохиндейская рожа майора расплылась в столь радушной улыбке, будто не существовало для него большей радости чем лицезреть и трясти клешню столь дорогого гостя, – А я тут по-домашнему, – как бы оправдываясь за неуставной затрапезный прикид, майор за руку потащил гостя в кубрик.
– Как говорится, давно не виделись, Иван, – предъявил в улыбке зубы Виталий Ефремович и уверенно шагнул в спертый воздух кубрика. Он не мог не поморщиться, узрев, во что майор превратил нутро новенького катера за какую-нибудь неделю. Все те же шкурки от колбасы и бананов, пробки и пепел на ковролине. Пятна, пятна, пятна от пролитого из консервных банок масла.
Следом за Виталием Ефремовичем, твердо ставя ноги на рифленые сегменты трапа, в кубрик спустились Словарь, Малюта и Пырей. Иваныча от такого нежданного явления прошиб пот по всей спине. Даже задница мокрой стала.
– Что ж вы такой толпой-то? – растерянно прошамкал майор, – А вдруг видел кто?
– Не дрейфь, проверялись, – хмыкнул Словарь без прежнего почтения и водрузил на столик полиэтиленовый пакет, в котором вкусно шуршало и смачно звякало. Свою кликуху Словарь получил, потому что женился на интелигентной бабе – тянуло Словаря на интелигентных. Но она больше в словарях рылась, чем на кухне горбатилась, вот он ее и послал подальше. А кликуха прилипла.
– Отмечать наш профессиональный праздник будем, – процедил из-за спины Виталия Ефремовича Малюта, и по его голосу было не просечь, с угрозой это сказано, или обыкновенно.
– Ну тогда присаживайтесь, гости дорогие, – попытался изобразить из себя гостеприимного хозяина мент и суетливо стал сгребать на газету мешающий по столу мусор, – А какой праздник? День строителя?
– День животновода, – обозначил свое присутствие словом и Пырей. Его хищный острый нос сперва приценил все углы в кубрике-каюте, прежде чем Пырей нашел себе откидную баночку у трапа и сел.
– Не понял юмора, – посмел сказать Иваныч.
– Праздник мокрых штанов, – объяснил Виталий Ефремович, – Как пишут в красивых книгах: «Праздник похороненных надежд».
Слово «похороненных» Ивану Иванычу очень не понравилось, и он инстинктивно поскреб ногтями кадык:
– Ну, обыграл нас этот Храм. Так это только пока. Он ведь, пока лепил горбатого, восемь раз подставился. И мне теперь осталось только взять его тепленького под белы рученьки. Так что, гости дорогие, все путем.
– Все путем, – загадочно повторил за ментом Малюта и не чинно, а вверх тормашками высыпал содержимое пакета на стол: пузырь «Синопской», банка оливок, хлеб, буженины с полкило.
– Все путем, – тоже глухо повторил Словарь, выдвинулся вперед и одну за другой стал выставлять из карманов на стол литровые бутылки «Бифитера». Первая, вторая, третья, четвертая... пятая.
– Куда ж столько!? – всплеснул руками Иваныч, – Тут до поросячьего визгу упиться можно!
– А нам визжать по-поросячьи только и остается, – так никуда и не присел брезгливо морщащийся Виталий Ефремович, – Повизжим за упокой похеренных надежд.
– Виталий Ефремович, – Иваныч позволил себе возразить, хотя недобрые предчувствия заставляли горло сипеть, – Не все так кисло, как кажется. Теперь Храм у меня в руках. И я уже подписал бумагу о его задержании. Завтра утречком мои лейтенантики наведаются к нему в офис...
– Что-то дочка твоя тебя навещать перестала, – отмахнулся от подробностей Виталий Ефремович, – Не любит?
– У молодых своя жизнь, – по инерции ответил майор и запоздало напрягся, – А при чем тут моя дочь?
– Так, к слову. Не бери в голову. У тебя в этом гадюшнике чистые стаканы найдутся?
Иван Иванович вздохнул облегченно и засуетился:
– Стаканы? Это я мигом, – пошарил в подвесном шкафчике. Не нашел. Поглядел на полке. Не обнаружил. Двинулся к шкафчику между Малютой и Словарем.
И тут Малюта со Словарем подхватили мента под локти и со всего маху двинули лбом об переборку. И так три раза, чтоб не рыпался. И усадили меж собой уже совершенно другого Иваныча, обломанного и завявшего.
Пырей в свою очередь живо подхватился с места и из широких штанин достал рыжий медицинский шланг и веселенькую пластмассовую воронку.
– Глотай! – сунул он конец шланга в зубы майору.
– Ребята, зачем? – пуская кровавые пузыри, загундел плавающий глазами Иваныч, – Не надо. У меня все на мази. У меня бумаги на Храма подготовлены. Он восемь раз прокололся. У него целый букет статей, завтра утром я к нему в офис лейтенантов отправлю. А если со мной что случится, так в Вирши комиссия нагрянет. Такой кипеж поднимется!..
– Глотай! – почти ласково потрепал Иваныча по обвислым щекам Виталий Ефремович, – Нам у тебя немного желудочного сока для анализов надо взять. А потом мы спокойно, без обид жахнем. И завтра утром ты спустишь свору своих лейтенантов на Храма. А пока глотай, – и прозвучало это как-то почти убедительно. Почти умиротворяюще.
И Иван Иванович сам не въехал, как заглотил шланг. И теперь уже Словарь, нащупав на столе поллитровку, саданул ею наотмашь майора по темячку. Бутылка осталась цела, а майор обвис – с рыжей макарониной шланга изо рта.
Но не долго сам по себе болтался второй конец макаронины. Изловив его, Пырей приманстрячил воронку и вопросительно посмотрел на Виталия Ефремовича.
– Гаси, – равнодушно дал отмашку Виталий Ефремович и отвлек глаза на перстенек, камушек которого забавно ломал свет, – Он правду говорил, если с ним что случится, в Вирши важная ментовская комиссия нагрянет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Братан вышел и загорланил в дебильной манере морпеха из голливудских фильмов:
– Погоняло – Шатл! Был при Малюте правой рукой!
– Дрочил ему, что ли? – хмыкнул Шрамов. И хотя был на полторы головы ниже громилы, получалось так, что тот Сергею в пупок дышит.
И теперь уже открыто заржали все новобранцы, по провинциальному еще таскающие на себе цепи, гайки и прочее рыжевье.
– Ша, – не слишком грозно, больше для порядка, приструнил Сергей и зарядил Шатлу следующий вопрос, – А ну-ка, крутой, хвались, мотал ли срок?
– Пятнадцать суток, – из-под поникшего лба прогундел Шатл и, видя, что над ним снова готовы заржать, уточнил, – Два раза!
– М-да, – покривился Шрамов. Типа, урыть такого, весь день потом отмываться, так что живи, лошарик, пока я добрый, – Работнички, мать ити! – и уже обратился ко всей бригаде бравым полковничьим голосом, – Есть кто, знакомый со скамьей подсудимых?
Вперед вышло четверо человек, и как ни странно, среди них был Радикюль:
– Два года условно. За валюту, – ответил он на немой вопрос Шрама.
Теперь над Игорем Гречкиным уже никто не решился насмехаться.
– И правильно, что не ржете, – на абсолютно полном серьезе отчеканил Сергей, – Тем, кто пайку хавал, у меня особый почет. Думаете, я в ваши кондовые Вирши завернул хрустов по легкому настричь? Хер тому в грызло, кто так думает. Я здесь – чтоб городок на понятия поставить. Будем отныне по правильным законам жить, будем ответы держать, будем в общак честную долю отстегивать. Всем ясно? Я дважды повторять не буду.
Один из выступивших – Губарь – размечтался, как Храм сейчас его спросит, за что, мол, чалился. И тут Губарь на чистой фене обрисует, как косил на трассе под гаишника и обметал шоферюг – такой он умный. И могобыть, Храм назначит Губаря своей правой рукой, а этот промокашка Леха отодвинется в шестерки. Но Сергею Шрамову обрыдло корчить из себя Григория Котовского. У него еще сегодня имелись неотложные дела. Поэтому Шрам обернулся к Лехе:
– А дядька Мартын здесь?
– Туточки я, – тут же переступил порог старый жулик. Походка хиляющая, грабли по карманам, будто перышком дежурят, только рожа не в резонанс. Рожа довольная и лоснится, будто у прижившегося в рыбном магазине кота.
– Тебе помощники нужны? Выбирай, – сделал широкий жест Сергей.
Теперь, раз такое дело, настал черед прошвырнуться туды-сюды перед необстрелянными пацанами матерого рябого старца. Нужны ли были ему подчиненные по его задачам – шут знает. Но кто ж откажется на халяву покомандовать? Чем-то Макару приглянулся Филипс.
– Ну-ка ответь мне, Филиппок, – оказывается, дядька Макар пошло подслушивал под дверью и уже запомнил имя меломана, – За что менты людей хапають?
– Берут не за что, а потому что, – четко ответил музыковед. А забытый плеер продолжал пойманым воробьем тонко чирикать из кармана.
– Не плохо, хлопче, – осклабился дядька Макар, сам полез в чужой карман и выключил игрушку, – А теперь подскажи, в якому углу тебя трахнуть? – обрюзгшее хайло дядьки стало твердым и непрозрачным. И фиг врубишься, шуткует он или в натуре опустить музыканта собрался?
Другие пацаны аж дыханье затаили. А может следом за Филипсом их черед придет?
– Вон в том, – без запинки указал под потолок на верхний правый угол Филипс.
– Гарно отмазался, – одобрительно хлопнул старик по плечу бойца и обратился уже к Сергею, – Кажись цэй парубок мне в ученики сгодится.
– Пусть так и будет, – огласил начальственное мнение Сергей Шрамов и теперь решил отобрать и для себя одну конкретную штатную единицу, – Эй, Радикюль, а ну-ка ответь, что есть самое заморочное в бухгалтерском деле?
– Проводки, – отлетело от зубов бывшего валютчика.
– А ну-ка повтори скороговорку: «Расскажи мне про проводки, про проводки, про проводки, про проводочки свои».
– Расскажи мне про проводки, про проводки, про проводки, про проводочки свои, – более-менее без запинки повторил последний в шеренге.
– Ну значит и быть тебе в нашей фирме главным бухгалтером, – вяло, типа прощаясь, махнул рукой Сергей, – На посошок важное правительственное сообщение. Касается всех. Беспредел на улицах прекратить, не быковать, пойманный в натуре будет кастрирован на месте без суда и следствия. Я объявляю «Месячник вежливости»! – и страшный суровый урка немылился скрыться в родном директорском кабинете.
Запустив такую пулю, Шрам имел в виду следующее: местный главный, но теневой бычара некий Виталий Ефремович спецом нагоняет в Виршах кипеш, чтоб оптяпать шуры-муры по комбинату. Шрам пока не выдумал идеальный план победоносной войны за здешнюю нефть. По этому разумно хотя бы сдувать закидоны противника. Авось, кривая вывезет в ягодные места.
Пусть пинки получатся не убойные, но можно, например, хотя бы на том поиграть, что комбинат уходит по безналу слишком подозрительно дешево. Ах, гоните – в Виршах опасно? За базар отвечаете? Секи, начальник, бычье давно перековалось и теперь готовится поступать в Институт культуры.
Но когда беспредел на улицах вдруг станет на руку Сергею Шрамову, тут уж – мама, не горюй!
– А остальные? – растеряно спросил Леха.
– А остальные... – Шрамов картинно задумался, притормозив, покумекал так и сяк и решил, что Антон пока обойдется без помощников. Тем паче, что до сих пор Шрам держал Антона особняком (снял под хакера хату и все такое). И даже ни Леха, ни дядька Макар о том, что на Шрама пашет некий компьютерщик, не догадывались, – А остальные, – в последний раз за знакомство криво ухмыльнулся Сергей, – Пусть идут работать на нефтеперегонный комбинат.
Строй зашатался. Пацаны зашушукались, самые отважные посмели открыть варежку:
– Не гони нас, Шрам!
– Нас же город застебет!
– Мы оправдаем!
– А кто сказал, что я вас гоню? – сыграл непонятку Сергей Шрамов, – Кто сказал, что такая бравая грядка мне лишняя? Остальные под началом Лехи отправляются на комбинат. И там, на нашем любимом нефтяном производстве вы, бакланы, должны повести агитацию в кругу работяг против гнусных америкашек, желающих наш завод оттяпать. Среди вас члены профсоюза есть?
Толпа растеряно загубошлепила.
– Как нету!? Вы что, не знаете, что профсоюз – это защитник рабочего класса? Немедленно чтоб все вступили! Леха, проконтролируй! – Шрам устало зевнул, – Тогда так: сперва всем вступать в профсоюз. Есть у нас в городке такой правильный человек – Андрей Юрьевич. Его уважать как меня, и только по имени-отчеству обращаться! И чтоб без бычьих словечек, иначе секелем нахавырю! Так вот, Андрей Юрьевич вам прочитает популярную лекцию – кто есть на самом деле наш главный враг. А далее уже, как говорилось, вперед и с песней на ту родную проходную, что в люди выведет всех нас.
Шрам ни на миг не сомневался, что после такой громкой объявы его планы подписаться за профсоюз станут широко известны. Шрам прекрасно врубался, что до сих пор были детские игры, а серьезный махач только начинается. Шрам в полном сознании прикидывал, что прежде прятавшиеся за шпаной темные силы теперь просто обязаны сделать ответный ход. И надеялся. Что готов к этому.
И ответный ход не заставил себя ждать.
* * *
– О! Какими судьбами? – майор подобострастно поймал протянутую руку двумя руками и затряс, шелестя спущенными подтяжками. Прохиндейская рожа майора расплылась в столь радушной улыбке, будто не существовало для него большей радости чем лицезреть и трясти клешню столь дорогого гостя, – А я тут по-домашнему, – как бы оправдываясь за неуставной затрапезный прикид, майор за руку потащил гостя в кубрик.
– Как говорится, давно не виделись, Иван, – предъявил в улыбке зубы Виталий Ефремович и уверенно шагнул в спертый воздух кубрика. Он не мог не поморщиться, узрев, во что майор превратил нутро новенького катера за какую-нибудь неделю. Все те же шкурки от колбасы и бананов, пробки и пепел на ковролине. Пятна, пятна, пятна от пролитого из консервных банок масла.
Следом за Виталием Ефремовичем, твердо ставя ноги на рифленые сегменты трапа, в кубрик спустились Словарь, Малюта и Пырей. Иваныча от такого нежданного явления прошиб пот по всей спине. Даже задница мокрой стала.
– Что ж вы такой толпой-то? – растерянно прошамкал майор, – А вдруг видел кто?
– Не дрейфь, проверялись, – хмыкнул Словарь без прежнего почтения и водрузил на столик полиэтиленовый пакет, в котором вкусно шуршало и смачно звякало. Свою кликуху Словарь получил, потому что женился на интелигентной бабе – тянуло Словаря на интелигентных. Но она больше в словарях рылась, чем на кухне горбатилась, вот он ее и послал подальше. А кликуха прилипла.
– Отмечать наш профессиональный праздник будем, – процедил из-за спины Виталия Ефремовича Малюта, и по его голосу было не просечь, с угрозой это сказано, или обыкновенно.
– Ну тогда присаживайтесь, гости дорогие, – попытался изобразить из себя гостеприимного хозяина мент и суетливо стал сгребать на газету мешающий по столу мусор, – А какой праздник? День строителя?
– День животновода, – обозначил свое присутствие словом и Пырей. Его хищный острый нос сперва приценил все углы в кубрике-каюте, прежде чем Пырей нашел себе откидную баночку у трапа и сел.
– Не понял юмора, – посмел сказать Иваныч.
– Праздник мокрых штанов, – объяснил Виталий Ефремович, – Как пишут в красивых книгах: «Праздник похороненных надежд».
Слово «похороненных» Ивану Иванычу очень не понравилось, и он инстинктивно поскреб ногтями кадык:
– Ну, обыграл нас этот Храм. Так это только пока. Он ведь, пока лепил горбатого, восемь раз подставился. И мне теперь осталось только взять его тепленького под белы рученьки. Так что, гости дорогие, все путем.
– Все путем, – загадочно повторил за ментом Малюта и не чинно, а вверх тормашками высыпал содержимое пакета на стол: пузырь «Синопской», банка оливок, хлеб, буженины с полкило.
– Все путем, – тоже глухо повторил Словарь, выдвинулся вперед и одну за другой стал выставлять из карманов на стол литровые бутылки «Бифитера». Первая, вторая, третья, четвертая... пятая.
– Куда ж столько!? – всплеснул руками Иваныч, – Тут до поросячьего визгу упиться можно!
– А нам визжать по-поросячьи только и остается, – так никуда и не присел брезгливо морщащийся Виталий Ефремович, – Повизжим за упокой похеренных надежд.
– Виталий Ефремович, – Иваныч позволил себе возразить, хотя недобрые предчувствия заставляли горло сипеть, – Не все так кисло, как кажется. Теперь Храм у меня в руках. И я уже подписал бумагу о его задержании. Завтра утречком мои лейтенантики наведаются к нему в офис...
– Что-то дочка твоя тебя навещать перестала, – отмахнулся от подробностей Виталий Ефремович, – Не любит?
– У молодых своя жизнь, – по инерции ответил майор и запоздало напрягся, – А при чем тут моя дочь?
– Так, к слову. Не бери в голову. У тебя в этом гадюшнике чистые стаканы найдутся?
Иван Иванович вздохнул облегченно и засуетился:
– Стаканы? Это я мигом, – пошарил в подвесном шкафчике. Не нашел. Поглядел на полке. Не обнаружил. Двинулся к шкафчику между Малютой и Словарем.
И тут Малюта со Словарем подхватили мента под локти и со всего маху двинули лбом об переборку. И так три раза, чтоб не рыпался. И усадили меж собой уже совершенно другого Иваныча, обломанного и завявшего.
Пырей в свою очередь живо подхватился с места и из широких штанин достал рыжий медицинский шланг и веселенькую пластмассовую воронку.
– Глотай! – сунул он конец шланга в зубы майору.
– Ребята, зачем? – пуская кровавые пузыри, загундел плавающий глазами Иваныч, – Не надо. У меня все на мази. У меня бумаги на Храма подготовлены. Он восемь раз прокололся. У него целый букет статей, завтра утром я к нему в офис лейтенантов отправлю. А если со мной что случится, так в Вирши комиссия нагрянет. Такой кипеж поднимется!..
– Глотай! – почти ласково потрепал Иваныча по обвислым щекам Виталий Ефремович, – Нам у тебя немного желудочного сока для анализов надо взять. А потом мы спокойно, без обид жахнем. И завтра утром ты спустишь свору своих лейтенантов на Храма. А пока глотай, – и прозвучало это как-то почти убедительно. Почти умиротворяюще.
И Иван Иванович сам не въехал, как заглотил шланг. И теперь уже Словарь, нащупав на столе поллитровку, саданул ею наотмашь майора по темячку. Бутылка осталась цела, а майор обвис – с рыжей макарониной шланга изо рта.
Но не долго сам по себе болтался второй конец макаронины. Изловив его, Пырей приманстрячил воронку и вопросительно посмотрел на Виталия Ефремовича.
– Гаси, – равнодушно дал отмашку Виталий Ефремович и отвлек глаза на перстенек, камушек которого забавно ломал свет, – Он правду говорил, если с ним что случится, в Вирши важная ментовская комиссия нагрянет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39