А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Москва же! Вот это, в кадке, искусственная пальма.
— Ну а практика? Ты, что ли, не поедешь?
— Понимаешь, мать мою в больницу свезли. Что-то с нервами в руках. Ничего не чувствует. Ревматический артроз, во! Отец и говорит: какая практика, надо мать заменить в кафе и магазине… А видел, драконы там нарисованные? Это я рисовал.
С улицы вошёл мужчина с усами, с газетой в руке, и присел за первый же от входа столик. В тот же момент давешний мальчик вынес им поднос, на котором стояли две чашки дымящегося кофе, тарелочка шоколадок, блюдечко нарезанного лимончика и две рюмки коньяку. Затем он подбежал к мужчине с усами, но тот пожелал только стакан газировки и пепельницу, прошептав, что намерен посидеть тут и выкурить сигарету.
— Коньяк? — удивился Стас.
— Я угощаю, — успокоил его Дорофей.
— Да дело не в деньгах. Деньги есть. Но ты же говоришь, отец твой тут где-то? Он-то что скажет?
— А он уехал к матери в больницу. И потом, когда её нет рядом, мы с ним, бывает, хряпаем по рюмашке. Она ему пить не велит, так он мне наливает, чтобы я его не выдал. Говорит, «откат — установочный принцип торговли»… Ха-ха… Так что у меня тут всё схвачено.
Они выпили; Стас пососал лимончик, Дорофей схрумкал шоколадку.
— А место здесь не бойкое, — заметил Стас.
— Место отличное. Беда в том, что чай, какао, кофе — продукты привозные, дорогие, а нынче у людей денег нет. Им, знаешь, не до шоколада. Деньги только у таких, как ты да я. Вот мы с тобой и сидим здесь, пьём.
— И вы не прогораете?
— Нет! Мы поставляем продукцию в несколько домов.
— То есть?
— Ну, где живут богатые люди. Ты себе не представляешь, какие бывают богачи! Как живут!.. Сказка. Но отец уже, правда, сомневается. Говорит, не уехать ли в Лондон? Тогда в Москве будет филиал, полностью мой. Мать выздоровеет, будем думать.
— А мне в Париж ехать, на той неделе.
— С чего вдруг? Ах да, у тебя же связи в министерских кругах. Видели, видели, как ты в «роллс-ройсе» рассекал по Тверской… Слушай, предлагаю бизнес: ты разведай, кто у них поставщик чая, сахара и всего такого, мы подсуетимся, чтобы приклеиться, и ты в доле. А?
— Нет, я по другим делам. Был в гостях у Марины Деникиной, пригласила ехать с ней на выставку, в память двадцатилетия начала Мировой войны.
— То-то, я смотрю, тебя филеры пасут. Или это охрана? Да нет, одет не так. Точно, филер.
Стас побледнел:
— Где?
— А вон, сидит с газеткой, дурака гоняет, воду пьёт.
— Не может быть…
— Да, точно. Я их тут насмотрелся. Считай, за каждым приличным человеком «хвост» идёт. Не веришь?
— Не верю.
— Ну, смотри, — сказал Дорофей и грозно крикнул мужчине в усах: — Эй! Ты зачем сюда пришёл, а?
Глаза мужчины заметались, он пролил свою воду на брюки и прикрыл лицо газеткой.
— А ну геть отсюда! — кричал Дорофей.
Мужчина, продолжая скрывать лицо, выскочил из-за стола и шмыгнул на улицу.
— Серёга! — позвал Дорофей. Появился мальчик в узком костюмчике. — Серёга, клиент сбежал, не заплатив. С тебя вычту. — И пока Серёга виновато разводил руками, снова повернулся к Стасу: — А Марина, она такая, ничего. У неё подружки нет?
— Да иди ты! Что несёшь?
— Шучу, шучу. Тогда спроси у неё, откуда она получает шоколад. Наверное, любит шоколад? А ты, Гроховецкий, жук, ох жук! — И он шутливо ткнул Стаса локтем в бок. — Я давно понял, какой ты жучила! Уважаю.
Они помолчали, смакуя кофе. Да, напиток был приготовлен по высшему классу.
— Послушай, Гроховецкий, — сказал Дорофей. — Ты зла не держи, что я на практике… ну, это… выкидывал всякие шутки.
— Ты о чём? — искренне удивился Стас.
— Да ты знаешь…
— Не вспоминай, — засмеялся Стас. — Чего бы там ни было, я давно бы тебе всё простил за такой роскошно заваренный кофе.
— Зачем намекаешь, просто попроси! Для тебя — что угодно, — сказал Дорофей и заорал: — Серёга!
Когда Стас вышел из арки «Чайного домика» и направился по Мясницкой к центру, за ним потянулся тот, с усами и газетой; он стоял слева, будто знал заранее, что «объект наблюдения» пойдёт направо. Одновременно по другой стороне улицы начал параллельное движение давешний типус в серой двойке, тот, что садился вслед за Стасом в трамвай, когда он вышел из посольства. Стас приметил их обоих. И вправду следят, мелькнуло в голове. Но почему?
Кто это? Жулики? Но он никому не должен. Полиция? Никакой вины он за собой не знал. Если бы из-за Матрёны, то им интересовалась бы тамошняя, уездная управа, а никак не московские филеры. А тогда — какого чёрта?
Он резко повернулся — так, что усатый едва не врезался в него, — и крепко взял филера за лацканы пиджака левой рукой. Потом глянул вправо, увидел, как недоумённо застыл типус в сером, и махнул ему правой, крикнув повелительно:
— Подбежал, быстро!
Тот заметался, но потом посмотрел на притормозившую рядом синюю машину, вдруг отчего-то успокоился, перешёл улицу и, улыбаясь, спросил:
— Вы желаете со мной говорить?
— Да, и с тобой, и вот с этим. Вы зачем за мной ходите?
— А вы не думаете, что вам это показалось?
— Я думаю, что вы оба — большие наглецы. Полагаю, нужно сдать вас в ближайший участок.
— Вы не поверите, господин Гроховецкий, но я хотел предложить вам именно это. Пройти в отделение. Так что, идём?
— Идём.
— Простите, я хотел бы всё же уточнить: мы идём по вашему желанию или по нашему настоянию?
— Мы идём по моему желанию. И этот усатый в мокрых штанах идёт с нами.
— А я что ж… — пробормотал усатый. — Мне как скажут.
Идти, что ли?
— Да, — ответил типус.
Они дошли до угла Милютинского, свернули вправо, прошли через подворотню и дворами, пересекли Малую Лубянку и так добрались до Большой Лубянки, 12. Там у подъезда стояла синяя машина с пассажиром внутри, похоже, та самая, что проезжала мимо них по Мясницкой.
Стас поднялся по ступенькам первым, решительно вошёл в зал и потребовал у дежурного нижнего чина:
— Я желаю видеть начальника.
Тем временем из синей машины вышел человек в мундире и, опередив филеров, поднялся в зал вслед за Стасом. И из-за его спины проговорил:
— Выполняйте.
— Есть! — приложил руку к козырьку нижний чин и скрылся за дверями.
Стас обернулся:
— А вы кто?
— Капитан Цындяйкин, сотрудник бюро Министерства внутренних дел. Вас привели сюда по моей просьбе.
— Меня никто не приводил. Наоборот, это я привёл двоих подозрительных, которые следили за мною.
— Думаю, господин Гроховецкий, нашей беседой я добьюсь, что эта слежка покажется вам сущим пустяком.
— Надеюсь, вам это удастся, капитан.
Половину зала, в котором они находились, занимал затянутый в металлическую сетку «обезьянник», или «музей дарвинизма», как называли это сооружение острые на язык студенты архитектурного института, стоявшего отсюда недалече, на Рождественке. Когда из внутренних помещений отделения прибежал наконец здешний начальник, прежде всего именно на «музей дарвинизма» указал капитан Цындяйкин.
— Освободить, — брезгливо буркнул он, махнув пальцем, и тут же махнул в другую сторону, к окну:
— Проветрить.
Начальник мигом отпер «обезьянник» и пинками выгнал оттуда на улицу трёх вонючих лохматых субъектов, а нижний чин, залезши на стол, распахнул форточку. Начальник склонился в полупоклоне:
— Господин капитан, ваши указания?
— Кабинет, чай, тишина, — ответил Цындяйкин.
… Они беседовали уже минут десять, но так и не дошли до сути дела. То ли капитан не желал её, суть эту, обозначить, то ли Стас был не в состоянии её уловить.
— Голубчик, — говорил капитан, почти изнемогая. — Вы же должны понимать. Особа, с которой вы имеете честь быть знакомым и с которой через девять дней отбываете в места отдалённые, не просто является особой, простите за невольный каламбур, особо приближённой к самой что ни на есть государственной верхушке, но и, вследствие пункта первого, весьма интересным объектом на предмет посягательств разного рода… э-э-э… неблагонадёжной части наших сограждан. Вы посмотрите, что в мире творится! Взрывы, забастовки, демонстрации! Неужели вы полагаете, что в подобной ситуации мы не должны окружить вышеупомянутую особу зоной повышенной бдительности? Поэтому, уж извините, пришлось за вами «хвост» пустить и объяснений потребовать по некоторым обстоятельствам-с…
Стас уже был в достаточном раздражении.
— Капитан, вы кончайте намекать на какие-то там обстоятельства. Говорите прямо, чего вам надо!
— Понимания вашего надо, милостивый вы мой государь! Вы чувствуете важность положения, чувствуете?
— О, дьявол! Дайте мне телефон.
— И куда же вы звонить собираетесь?
— Родственнику одному.
— Понимаю, понимаю. Ясновельможному пану Анджею. Ну, то есть его высокопревосходительству господину министру юстиции. Но вот ему-то про наш разговор говорить и не следует. В ваших же интересах.
— Ещё чего! Вы мне указывать будете, с кем и о чём мне говорить?
— Хорошо, скажу вам прямо. Предположим, похитят вас какие-нибудь социалисты-революционеры, прознав, что вы с Мариной Антоновной накоротке, и будут лупить вас палкой, пытать всяко, дабы вы согласились ей мышьяку в суп насыпать… Или Антону Ивановичу предъявят ультиматум: уходите, дескать, в отставку, а то дочь ваша скончается нынче к вечеру в страшных муках… Да что вы, не понимаете, что ли…
— Но это же бред! Вам доктора не позвать ли?
Капитан мигнул, подумал и заговорил угрожающе:
— А то, что вы, милостивый государь, поддерживаете связь с опасной преступницей, находящейся под надзором полиции, — тоже бред? Мы ведь получаем отчёты с мест, любезный. Вот почему не надо бы вам звонить Анджею Януарьевичу. Ему неприятно будет.
— С кем я связь поддерживаю, не ваше дело.
— А в свете вышесказанного? Мышьяку в суп?
— А в ухо за оскорбление?
— А если о вашей связи с антиправительственной личностью узнает господин Деникин? Что он подумает?
— Когда буду в следующий раз гостить у Антона Иваныча, спрошу его мнение.
Капитан опять мигнул. Он явно был в затруднении.
— Сколько вам лет, господин Гроховецкий? — спросил он, немного подумав.
Ах вот в чём дело! — понял Стас. Он меня запутать хотел, в каких-то своих шпионских целях, рассчитывая, что говорит с наивным доверчивым юношей. А нарвался на старшину десятских князя Ондрия.
— Сколько мне лет? — с сарказмом переспросил он. — Интересный вопрос, но для капитана полиции недостаточно глупый. Если бы вы подумали подольше, то спросили бы: «Как ваша фамилия, господин Гроховецкий?» Вот это был бы окончательно глупый вопрос, достойный сотрудника бюро МВД. А лет? Всего мне чуть больше сорока.
Цындяйкин мигнул два раза подряд:
— Шутим-с?
— Хватит уже шуток, — встал Стас. — Вы убираете шпиков, а я, так и быть, закрываю глаза на произошедшее. Пока закрываю.
— Вы так ничего и не поняли, — огорчился капитан. — Снять наблюдение я не могу, а кроме того, прошу вас никуда из города не уезжать.
— Это ещё почему? — удивился Стас. — Я под домашним арестом, что ли? Тогда давайте обоснования.
— С вами в ближайшее время намерено говорить очень высокое должностное лицо, — торжественно сказал капитан. — Очень высокое. Очень. Когда вы понадобитесь, мы будем знать, где вы, и организуем встречу. Вот в этом и все обоснования.
— А мне наплевать на ваше лицо. Простите за невольный каламбур.
— Это лицо, искренне желающее вам добра и руководствующееся исключительно государ…
— Да идите вы с вашими пятикопеечными тайнами! — сказал Стас и вышел столь стремительно, что ни в чём не повинный стул с грохотом завалился набок.
Своих шпиков капитан Цындяйкин не отозвал, а к вечеру, как оказалось, их стало даже больше. Стас валялся на диване в своей комнате, слушал какой-то джаз из радиоприёмника фирмы «Sherwood» и размышлял о том о сём. Матушка с отчимом отбыли на приём в английское посольство, и раньше полуночи их вряд ли следовало ожидать. Домработница, что жила в комнатке за кухней, ушла в синематограф.
Изредка он высовывался в окно — стены в их доме были в метр толщиной и, чтобы глянуть вниз, приходилось ложиться на подоконник. Двор жил своей обычной жизнью: откуда-то доносилась музыка, стрёкот пишущей машинки, голоса; семейная парочка напротив, наискось от его окон, опять устраивала склоку. Стас видел сверху, что у подъезда стоит длинный лакированный «ровер», а в нём — минимум двое, судя по дыму папирос. «Пасут», как сказал бы Дорофей.
— In my solitude I'm praying… — пел по радио Дюк Эллингтон.
А подписку-то я не давал, — подумал он в такт музыке. — Ничего князь Гроховецкий не подписывал! Ла-ла-ла, ла-ла-ла! «А Я говорю вам: не клянись вовсе»! Непростой был парень Иисус. Все ветхозаветные максимы переиначил. «Не приноси свидетельства ложна» — «А Я говорю вам: не клянись вовсе».
А никто ни в чём этим кретинам и не клялся…
Любопытно знать, на чёрный ход они тоже соглядатая поставили? Одного, интересно, или тоже двоих? Чёрный ход начинался с кухни и выходил, как и сама кухня, на зады. Свесившись в окно, выходившее на эту сторону, Стас разглядел человека во френче и сапогах, топтавшегося возле мусорных баков и тоже курившего папиросу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов