Не бывает таких быстрых поездов.
Через сорок минут мальчишки придут в Скалища, где ждет Майя Утан.
И Яри, и Тая – все погибнут.
А все из-за него, Вельки!
И он еще называл Тилля предателем?..
У Тилля и выбора-то не было: дылда его загипнотизировала. Ему же, Вельке, паучий коготь к горлу никто не приставлял. Мог бы и отцу все рассказать, и Волчину, и Алексею Семеновичу.
Он просто мямля и трус, оказывается.
Велька врезал кулаком по стене. Боль ненадолго отвлекла от тягостных мыслей. Но вскоре они вернулись с новой силой, обжигая и давя.
Вот бы ничего этого не было!.. Вновь стать тем, что раньше – беззаботным фантазером, будущим кадетом Береники. И на Лувр не соваться, не разговаривать с вредным стариком де Толлем…
«А кресильон? А Майя? – что-то тихо спросило внутри. – С тобой или нет, ловушка все равно бы захлопнулась. Асури нужен тот, кто превратил Намсу в дакини».
От себя не убежишь.
В прошлое не вернешься.
Хотя…
Мальчишка подошел к дверям в зал ожидания. Вот сейчас они откроются, и Велька окажется возле стойки «Котлеты вечности». На стене – плакаты, и Владислав Борисович изучает их, трогательно похожий на контрразведчика.
Велька шагнул в зал.
На дверях ресторана болтался белый прямоугольник. «Закрыто на инвентаризацию» – сообщала табличка. Плакаты все так же пылились на стене. Владислав Борисович стоял, покачиваясь с носка на каблук, изучая шедевр Луврской полиграфии.
Велькино сердце забилось сильно и часто. На цыпочках он пошел к инспектору, вполголоса напевая:
Не думай о шпионах свысока,
Наступит время, сам поймешь, конечно же
Без них существование – тоска,
Кромешная, унылая, безбрежная.
– Это вы, Велетин?
Инспектор обернулся, и Велька едва не решил, что обознался. Старик здорово сдал за эти дни. Щеки ввалились, теням под глазами позавидовала бы сама Асмодита. Выглядел он не на шестьдесят, но на все восемьдесят.
– А я, как видите, обратно собираюсь… Дела мои здесь закончились.
От его тоскливого взгляда Вельке сделалось не по себе.
– Не надо на вы, – попросил он. – Я еще не такой старый. – И поперхнулся, сообразив, что только что сморозил.
Де Толль улыбнулся одними глазами.
– Да, извини… Все забываю.
– А вы что, на Дачное летите? – торопливо, чтобы сгладить сказанное, поинтересовался Велька. – Это газовый гигант, да?
– Когда-то это было метановое болото. А теперь – смысл моей жизни. Смыслик.
Инспектор сгорбился. Велька чувствовал себя ужасно неловко, но уйти не мог. Его присутствие чем-то было необходимо де Толлю.
– А ты, значит, на Беренику? – после паузы спросил Владислав Борисович. – Обошлось, значит?..
– Да, обошлось… Вы правду тогда сказали: лучше бы я не сходил здесь. Вот только ничего бы это не изменило.
Инспектор обнял мальчишку за плечи:
– Пойдем, – голос его потеплел, – посидим на дорожку… В мире есть множество вещей, которые уже не изменишь.
Не сговариваясь, они пошли в конец зала, противоположный тому, где скучала когда-то асурская шпионка. Де Толль достал планшетку с компьютером:
– Глянь, Велетин. Мне попала в руки одна картина… все не могу понять ее смысл. Может, ты подскажешь?
Велька равнодушно покосился на экран.
– Это Скалища, – сказал он. – Откуда у вас это?..
– Одна юная барышня подарила.
– Красиво нарисовано, но неправильно. – Велька ткнул пальцем в экран. – Видите точки?.. Это паутицы. А они в Скалиoа не залетают, у них в Челесте гнезда. И еще… Я знаю это место. Здесь наши ребята договорились с эмкаушниками встретиться. – Он облизал пересохшие губы. – Через полчаса.
– С эмкаушниками… Скажи, а не было среди них некоего Ярослава?
– Был. Это мой друг Яри. Вы его знаете?.. Он должен был одну вещь передать… амулет Кассада…
– Этот?
В Велькину ладонь скользнула цепочка.
– Откуда он у вас?
– Это долгая история. Но теперь, я думаю, он тебе нужнее.
Немного волнуясь, Велька надел цепочку на шею. Теплая волна накрыла его с головой, волна удачливости и силы, той силы, что помогла когда-то Кассаду отбить атаку асуров.
– Владислав Борисович! Я… – Велька достал карточку де Толля и разломил ее. – Мне нужна ваша помощь!
Глава 35
ТРУС – ЭТО НАВСЕГДА
Последние дни Тилль жил словно во сне. На вопросы отвечал невпопад, офицерам дерзил, чуть не подрался с Витькой Хоббитом. Соседи по кубрику в один голос говорили, что он стал «каким-то странным».
Но странностей в нем было не больше, чем в других. Просто Майя показала ему начало тропы, называемой «путь смельчаков», а он топтался на месте, боясь сделать шаг.
Один-единственный вопрос неотступно преследовал его.
Что значит «быть смелым»?
Вот в Скандинавии берсерки были… Такие рыцари припадочные – думали, что в волков умеют превращаться. Мухоморов наедятся, щиты погрызут, а потом мочат всех в пузыри.
Но это разве смелость? Да нет, отмороженность. Берсерки – они ж тупые, мозги отбиты, вот и не боятся ничего.
А еще в одной книжке вычитал: две тетки из-за графа подрались. Одна фехтовальщица, чуть ли не с рождения бою обучалась, а вторая – так, тихоня. Шпагу хорошо если над камином видела, на стене. И что думаете? Зарезала со второго удара – на психеже. А потом не знала, куда деваться от страха.
Но это девчонки – они правил не понимают. Потому им и драться нельзя: поубивают друг друга на фиг.
А Суворов? Великий же полководец, а тоже дрейфил. И еще говорил себе: «Что, страшно, скелет? Тебе будет еще страшнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу».
И вот как ни крути, получается, что или человек боится, или теряет себя. Совсем без страха никак. Хоть и говорят: управлять, управлять – а как управлять?
Вот позавчера… На полевых учениях моста через ущелье не было. Только сосна с края на край. И что – перебежал спокойно! Никто не сумел, даже Димка не сумел, а он, Тилль, – легко. Воспит ему за это наряд вне очереди врезал, но это же пустяки.
А вчера Димка двинул его на уборку туалетов… В отместку, наверное. Да еще и сполиграфил: мол, ты у нас порядок любишь, вот и порядь… И, главное, ему бы, Тиллю, возмутиться: за что?! Ведь Вадина же очередь! И Димку бы так взять за воротник (вот как Велька только что), мол, ты, Димон, много борзоты взял. Зубы жмут? Сейчас проредим! А это уже как Семен Федоров из второго взвода, когда у него альбом с коллекцией смайликов поперли.
Только у Семки разряд по вольной, а у Тилля – по легкоатлетике. Есть разница?
Получается, что храбрость – это еще и сила. Сильного человека никто не может унижать безнаказанно. Хотя… А вот был такой Милон Кротонский в Греции. Величайший атлет, могучий борец, все его боялись. Когда у него не осталось противников, Милон пошел в лес и разорвал руками дерево. Пальцы застряли в расщепе, и великого атлета сожрали шакалы… или кто там у них водится.
Это ведь позор? Конечно! Торчит силач у дерева, весь распухший, охрипший, штаны, чтобы по нужде сходить, не снять… если у них тогда были штаны, а вокруг – шакалье крутится, жрет. Ну и какая тут смелость?
От мыслей этих начинало ныть в затылке. Возня с экспонатами в музее уже не спасала, да и откуда взять время? Днем Тилль как проклятый драил мозаичные полы, в часы, посвященные самоподготовке, клевал носом над учебником, а вот ночью… Ночью начиналась другая жизнь, полная тайн и запретных, как мороженое при простуде, удовольствий.
Но смелости она ему тоже не прибавляла.
Тилль бежал к садику полковничьего дома, где была назначена встреча с Майей. Ему повезло: никто из офицеров не встретился на пути. Это и к лучшему: попадись навстречу тот же Уфимцев, и Тилль язык бы потерял от страха.
Такой вот характерец!
Перед тем как нырнуть в дыру в заборе, Тилль подождал, пока выровняется дыхание. Выскакивать перед Майей растрепанным кротом он не собирался. Та умеет так глянуть, что ребенком себя почувствуешь. А какой он ей ребенок? Он эту Майю, если хотите знать…
На этой мысли Тилль запнулся. То, что он проделывал с белокурой полковничьей гостьей, на мальчишечьем языке выражалось словом грубым и незамысловатым. Тилль такие не употреблял. Слова-замены, в изобилии встречавшиеся в книжках, никак не годились.
Любил?
Да о какой любви идет речь! Она же старая.
Спал вместе? Занимался сексом?
Тилль поморщился. Все у взрослых как-то на вранье замешано… Мальчишечий мир честнее, хоть и более жесток.
Когда дыхание успокоилось, Тилль услышал в саду голоса. Майин и еще чей-то. Подслушивать он не стал, достоинство не позволяло.
Мало ли, чем они там занимаются?
– Госпожа Утан, это я, – громко сообщил он.
– А, головастик! – обрадовалась асури. – Ну, входи, не топчись там.
Тилль воробьем юркнул под заросли вьюнка. Опасения (и надежды) его не оправдались. Майя сидела на камне в позе русалочки, подставив лицо вечернему солнцу. Внизу к камню привалился худой небритый человек в хаки. На коленях его лежал автомат.
«Не надо бояться человека с бластером», – всплыли в памяти слова классика. Тилль насупился: небритого он испугался бы даже безоружного. Человек с такими глазами и загрызть может.
Ну, почему, почему, почему он ни о чем, кроме своих страхов, думать не может?!
– Раймон, знакомься, – сказала Майя, – это кадет Брикк. Очень пылкий юноша. И отважный… будет когда-нибудь. Наверное.
Небритый пробурчал нечто непонятное и вновь погрузился в нирвану.
– Что, головастик, – продолжала Майя, – сделал, что я просила?
– Да, – чуть помедлив, отвечал Тилль. Он хоть убей не помнил, о чем спрашивала Майя, знал только, что все выполнил.
– Хорошо. День сегодня тяжелый, головастик… Ты уж не обмани меня, ладно?
Тилль почувствовал себя мышью в холодильнике. Холодно и страшно, а кругом столько соблазнов!
Чтобы избавиться от чувства беспомощности, он перешел в атаку:
– А вы свои обязательства выполнять будете? Соглашения, между прочим… это… обоюдности требуют.
Небритый с интересом посмотрел на Тилля:
– Складно излагаешь. И на что вы договаривались?
– Мальчик трус, – хихикнула титанида (щеки Тилля вспыхнули). – Я обещала научить его храбрости.
– Так учи. Всегда пол-зно.
– Ну, храбрость храбрости рознь.
Майя повернулась к Тиллю. Увидь ее Алексей Семенович, сразу понял бы, что асури надела западное лицо. Но Тилль в таких тонкостях не разбирался.
– Хочешь, – сказала она, – сделаю детенышей, укравших твою удачу, еще большими трусами, чем ты? От тебя ничего не потребуется. Одно слово – и они оцепенеют от ужаса. Ты сотворишь с ними все, что захочешь. Заберешь амулет, унизишь, вырвешь и съешь печень…
– Печень… – с сомнением протянул Тилль. – А что я потом буду делать?
– Ты двурук, детеныш. Сам подумай: когда о тебе пойдет слава бойца, кто в ней усомнится? Рано или поздно ты сам поверишь в это. И станешь храбрецом.
Тилль облизал пересохшие губы.
– Нет. Это заемная слава. Мне такая не нужна.
– Тогда я научу тебя взгляду паука. Никто не сможет смотреть тебе в глаза. Хочешь этого?
– А друзья? Их я тоже буду… так?
– У сильного друзей не бывает.
– Тогда нет. – Сказав это, Тилль почувствовал странное облегчение. Словно зашатался молочный зуб-надоеда, грозя вывалиться. – А если с девушкой? Что, она от меня шарахаться будет?!
– Упрямец… Счастья своего не понимаешь… Ладно, тогда принеси мне старую шкуру бородава. Он сбросил ее во время линьки и теперь сидит на ней безвылазно. Я заверну тебя в нее, и от запаха бородава ты обретешь невиданную свирепость.
– Н-но…
– Парень, – вмешался Насундук. – Бери, что д-ют. А то я слушаю, слушаю, а бизнес-планы все хреновей.
– Учти головастик: второй раз предлагать не буду. Бабочка никогда не возвращается по своим следам.
Тиллю подумалось, что в Майиной манере разговаривать есть некая странность. Раньше он ее не замечал. Но сейчас, дважды отказавшись от ее предложений, он стал видеть свою госпожу кактто иначе.
Свою госпожу?!
Что за глупость!
– Я достану шкуру, – изменившимся голосом ответил он. – Где она?
– В моей комнате.
– Но ведь это в чужом доме!
– Путь бабочки – нелегкий путь. Давай, головастик. И поторопись: время дорого, как паутичьи яйца.
Тилль попробовал каждое слово на вкус. Ничего крамольного… Но все же его не оставляло ощущение, что люди так не говорят.
То, что Майя над ним посмеялась, он понял, лишь поднявшись в ее жилище. Бородав выглядел так, словно только что выпил аквариум с рыбками, закусил всеми котятами и щенками мира, а потом съел всех своих родственников. Его маленькие глазки с ненавистью следили за каждым движением Тилля.
Когда мальчишка подошел поближе, бородав выпустил из ноздри белесый кожистый пузырь. Покачавшись в воздухе, пузырь усох и оформился в еще один глаз. Теперь у бородава их было семь. И все на ниточках.
– Ничего, – сказал себе Тилль, – глаза не зубы, не страшно! – и шагнул к клетке.
Бородав выпустил на пол лужу желудочного сока. Ковер с шипением задымился.
Мальчишка отпрыгнул назад. Тварь словно ждала этого: по Тиллеву запястью сырым тестом шлепнул бородавий язык.
– Мама! – взвизгнул кадет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Через сорок минут мальчишки придут в Скалища, где ждет Майя Утан.
И Яри, и Тая – все погибнут.
А все из-за него, Вельки!
И он еще называл Тилля предателем?..
У Тилля и выбора-то не было: дылда его загипнотизировала. Ему же, Вельке, паучий коготь к горлу никто не приставлял. Мог бы и отцу все рассказать, и Волчину, и Алексею Семеновичу.
Он просто мямля и трус, оказывается.
Велька врезал кулаком по стене. Боль ненадолго отвлекла от тягостных мыслей. Но вскоре они вернулись с новой силой, обжигая и давя.
Вот бы ничего этого не было!.. Вновь стать тем, что раньше – беззаботным фантазером, будущим кадетом Береники. И на Лувр не соваться, не разговаривать с вредным стариком де Толлем…
«А кресильон? А Майя? – что-то тихо спросило внутри. – С тобой или нет, ловушка все равно бы захлопнулась. Асури нужен тот, кто превратил Намсу в дакини».
От себя не убежишь.
В прошлое не вернешься.
Хотя…
Мальчишка подошел к дверям в зал ожидания. Вот сейчас они откроются, и Велька окажется возле стойки «Котлеты вечности». На стене – плакаты, и Владислав Борисович изучает их, трогательно похожий на контрразведчика.
Велька шагнул в зал.
На дверях ресторана болтался белый прямоугольник. «Закрыто на инвентаризацию» – сообщала табличка. Плакаты все так же пылились на стене. Владислав Борисович стоял, покачиваясь с носка на каблук, изучая шедевр Луврской полиграфии.
Велькино сердце забилось сильно и часто. На цыпочках он пошел к инспектору, вполголоса напевая:
Не думай о шпионах свысока,
Наступит время, сам поймешь, конечно же
Без них существование – тоска,
Кромешная, унылая, безбрежная.
– Это вы, Велетин?
Инспектор обернулся, и Велька едва не решил, что обознался. Старик здорово сдал за эти дни. Щеки ввалились, теням под глазами позавидовала бы сама Асмодита. Выглядел он не на шестьдесят, но на все восемьдесят.
– А я, как видите, обратно собираюсь… Дела мои здесь закончились.
От его тоскливого взгляда Вельке сделалось не по себе.
– Не надо на вы, – попросил он. – Я еще не такой старый. – И поперхнулся, сообразив, что только что сморозил.
Де Толль улыбнулся одними глазами.
– Да, извини… Все забываю.
– А вы что, на Дачное летите? – торопливо, чтобы сгладить сказанное, поинтересовался Велька. – Это газовый гигант, да?
– Когда-то это было метановое болото. А теперь – смысл моей жизни. Смыслик.
Инспектор сгорбился. Велька чувствовал себя ужасно неловко, но уйти не мог. Его присутствие чем-то было необходимо де Толлю.
– А ты, значит, на Беренику? – после паузы спросил Владислав Борисович. – Обошлось, значит?..
– Да, обошлось… Вы правду тогда сказали: лучше бы я не сходил здесь. Вот только ничего бы это не изменило.
Инспектор обнял мальчишку за плечи:
– Пойдем, – голос его потеплел, – посидим на дорожку… В мире есть множество вещей, которые уже не изменишь.
Не сговариваясь, они пошли в конец зала, противоположный тому, где скучала когда-то асурская шпионка. Де Толль достал планшетку с компьютером:
– Глянь, Велетин. Мне попала в руки одна картина… все не могу понять ее смысл. Может, ты подскажешь?
Велька равнодушно покосился на экран.
– Это Скалища, – сказал он. – Откуда у вас это?..
– Одна юная барышня подарила.
– Красиво нарисовано, но неправильно. – Велька ткнул пальцем в экран. – Видите точки?.. Это паутицы. А они в Скалиoа не залетают, у них в Челесте гнезда. И еще… Я знаю это место. Здесь наши ребята договорились с эмкаушниками встретиться. – Он облизал пересохшие губы. – Через полчаса.
– С эмкаушниками… Скажи, а не было среди них некоего Ярослава?
– Был. Это мой друг Яри. Вы его знаете?.. Он должен был одну вещь передать… амулет Кассада…
– Этот?
В Велькину ладонь скользнула цепочка.
– Откуда он у вас?
– Это долгая история. Но теперь, я думаю, он тебе нужнее.
Немного волнуясь, Велька надел цепочку на шею. Теплая волна накрыла его с головой, волна удачливости и силы, той силы, что помогла когда-то Кассаду отбить атаку асуров.
– Владислав Борисович! Я… – Велька достал карточку де Толля и разломил ее. – Мне нужна ваша помощь!
Глава 35
ТРУС – ЭТО НАВСЕГДА
Последние дни Тилль жил словно во сне. На вопросы отвечал невпопад, офицерам дерзил, чуть не подрался с Витькой Хоббитом. Соседи по кубрику в один голос говорили, что он стал «каким-то странным».
Но странностей в нем было не больше, чем в других. Просто Майя показала ему начало тропы, называемой «путь смельчаков», а он топтался на месте, боясь сделать шаг.
Один-единственный вопрос неотступно преследовал его.
Что значит «быть смелым»?
Вот в Скандинавии берсерки были… Такие рыцари припадочные – думали, что в волков умеют превращаться. Мухоморов наедятся, щиты погрызут, а потом мочат всех в пузыри.
Но это разве смелость? Да нет, отмороженность. Берсерки – они ж тупые, мозги отбиты, вот и не боятся ничего.
А еще в одной книжке вычитал: две тетки из-за графа подрались. Одна фехтовальщица, чуть ли не с рождения бою обучалась, а вторая – так, тихоня. Шпагу хорошо если над камином видела, на стене. И что думаете? Зарезала со второго удара – на психеже. А потом не знала, куда деваться от страха.
Но это девчонки – они правил не понимают. Потому им и драться нельзя: поубивают друг друга на фиг.
А Суворов? Великий же полководец, а тоже дрейфил. И еще говорил себе: «Что, страшно, скелет? Тебе будет еще страшнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу».
И вот как ни крути, получается, что или человек боится, или теряет себя. Совсем без страха никак. Хоть и говорят: управлять, управлять – а как управлять?
Вот позавчера… На полевых учениях моста через ущелье не было. Только сосна с края на край. И что – перебежал спокойно! Никто не сумел, даже Димка не сумел, а он, Тилль, – легко. Воспит ему за это наряд вне очереди врезал, но это же пустяки.
А вчера Димка двинул его на уборку туалетов… В отместку, наверное. Да еще и сполиграфил: мол, ты у нас порядок любишь, вот и порядь… И, главное, ему бы, Тиллю, возмутиться: за что?! Ведь Вадина же очередь! И Димку бы так взять за воротник (вот как Велька только что), мол, ты, Димон, много борзоты взял. Зубы жмут? Сейчас проредим! А это уже как Семен Федоров из второго взвода, когда у него альбом с коллекцией смайликов поперли.
Только у Семки разряд по вольной, а у Тилля – по легкоатлетике. Есть разница?
Получается, что храбрость – это еще и сила. Сильного человека никто не может унижать безнаказанно. Хотя… А вот был такой Милон Кротонский в Греции. Величайший атлет, могучий борец, все его боялись. Когда у него не осталось противников, Милон пошел в лес и разорвал руками дерево. Пальцы застряли в расщепе, и великого атлета сожрали шакалы… или кто там у них водится.
Это ведь позор? Конечно! Торчит силач у дерева, весь распухший, охрипший, штаны, чтобы по нужде сходить, не снять… если у них тогда были штаны, а вокруг – шакалье крутится, жрет. Ну и какая тут смелость?
От мыслей этих начинало ныть в затылке. Возня с экспонатами в музее уже не спасала, да и откуда взять время? Днем Тилль как проклятый драил мозаичные полы, в часы, посвященные самоподготовке, клевал носом над учебником, а вот ночью… Ночью начиналась другая жизнь, полная тайн и запретных, как мороженое при простуде, удовольствий.
Но смелости она ему тоже не прибавляла.
Тилль бежал к садику полковничьего дома, где была назначена встреча с Майей. Ему повезло: никто из офицеров не встретился на пути. Это и к лучшему: попадись навстречу тот же Уфимцев, и Тилль язык бы потерял от страха.
Такой вот характерец!
Перед тем как нырнуть в дыру в заборе, Тилль подождал, пока выровняется дыхание. Выскакивать перед Майей растрепанным кротом он не собирался. Та умеет так глянуть, что ребенком себя почувствуешь. А какой он ей ребенок? Он эту Майю, если хотите знать…
На этой мысли Тилль запнулся. То, что он проделывал с белокурой полковничьей гостьей, на мальчишечьем языке выражалось словом грубым и незамысловатым. Тилль такие не употреблял. Слова-замены, в изобилии встречавшиеся в книжках, никак не годились.
Любил?
Да о какой любви идет речь! Она же старая.
Спал вместе? Занимался сексом?
Тилль поморщился. Все у взрослых как-то на вранье замешано… Мальчишечий мир честнее, хоть и более жесток.
Когда дыхание успокоилось, Тилль услышал в саду голоса. Майин и еще чей-то. Подслушивать он не стал, достоинство не позволяло.
Мало ли, чем они там занимаются?
– Госпожа Утан, это я, – громко сообщил он.
– А, головастик! – обрадовалась асури. – Ну, входи, не топчись там.
Тилль воробьем юркнул под заросли вьюнка. Опасения (и надежды) его не оправдались. Майя сидела на камне в позе русалочки, подставив лицо вечернему солнцу. Внизу к камню привалился худой небритый человек в хаки. На коленях его лежал автомат.
«Не надо бояться человека с бластером», – всплыли в памяти слова классика. Тилль насупился: небритого он испугался бы даже безоружного. Человек с такими глазами и загрызть может.
Ну, почему, почему, почему он ни о чем, кроме своих страхов, думать не может?!
– Раймон, знакомься, – сказала Майя, – это кадет Брикк. Очень пылкий юноша. И отважный… будет когда-нибудь. Наверное.
Небритый пробурчал нечто непонятное и вновь погрузился в нирвану.
– Что, головастик, – продолжала Майя, – сделал, что я просила?
– Да, – чуть помедлив, отвечал Тилль. Он хоть убей не помнил, о чем спрашивала Майя, знал только, что все выполнил.
– Хорошо. День сегодня тяжелый, головастик… Ты уж не обмани меня, ладно?
Тилль почувствовал себя мышью в холодильнике. Холодно и страшно, а кругом столько соблазнов!
Чтобы избавиться от чувства беспомощности, он перешел в атаку:
– А вы свои обязательства выполнять будете? Соглашения, между прочим… это… обоюдности требуют.
Небритый с интересом посмотрел на Тилля:
– Складно излагаешь. И на что вы договаривались?
– Мальчик трус, – хихикнула титанида (щеки Тилля вспыхнули). – Я обещала научить его храбрости.
– Так учи. Всегда пол-зно.
– Ну, храбрость храбрости рознь.
Майя повернулась к Тиллю. Увидь ее Алексей Семенович, сразу понял бы, что асури надела западное лицо. Но Тилль в таких тонкостях не разбирался.
– Хочешь, – сказала она, – сделаю детенышей, укравших твою удачу, еще большими трусами, чем ты? От тебя ничего не потребуется. Одно слово – и они оцепенеют от ужаса. Ты сотворишь с ними все, что захочешь. Заберешь амулет, унизишь, вырвешь и съешь печень…
– Печень… – с сомнением протянул Тилль. – А что я потом буду делать?
– Ты двурук, детеныш. Сам подумай: когда о тебе пойдет слава бойца, кто в ней усомнится? Рано или поздно ты сам поверишь в это. И станешь храбрецом.
Тилль облизал пересохшие губы.
– Нет. Это заемная слава. Мне такая не нужна.
– Тогда я научу тебя взгляду паука. Никто не сможет смотреть тебе в глаза. Хочешь этого?
– А друзья? Их я тоже буду… так?
– У сильного друзей не бывает.
– Тогда нет. – Сказав это, Тилль почувствовал странное облегчение. Словно зашатался молочный зуб-надоеда, грозя вывалиться. – А если с девушкой? Что, она от меня шарахаться будет?!
– Упрямец… Счастья своего не понимаешь… Ладно, тогда принеси мне старую шкуру бородава. Он сбросил ее во время линьки и теперь сидит на ней безвылазно. Я заверну тебя в нее, и от запаха бородава ты обретешь невиданную свирепость.
– Н-но…
– Парень, – вмешался Насундук. – Бери, что д-ют. А то я слушаю, слушаю, а бизнес-планы все хреновей.
– Учти головастик: второй раз предлагать не буду. Бабочка никогда не возвращается по своим следам.
Тиллю подумалось, что в Майиной манере разговаривать есть некая странность. Раньше он ее не замечал. Но сейчас, дважды отказавшись от ее предложений, он стал видеть свою госпожу кактто иначе.
Свою госпожу?!
Что за глупость!
– Я достану шкуру, – изменившимся голосом ответил он. – Где она?
– В моей комнате.
– Но ведь это в чужом доме!
– Путь бабочки – нелегкий путь. Давай, головастик. И поторопись: время дорого, как паутичьи яйца.
Тилль попробовал каждое слово на вкус. Ничего крамольного… Но все же его не оставляло ощущение, что люди так не говорят.
То, что Майя над ним посмеялась, он понял, лишь поднявшись в ее жилище. Бородав выглядел так, словно только что выпил аквариум с рыбками, закусил всеми котятами и щенками мира, а потом съел всех своих родственников. Его маленькие глазки с ненавистью следили за каждым движением Тилля.
Когда мальчишка подошел поближе, бородав выпустил из ноздри белесый кожистый пузырь. Покачавшись в воздухе, пузырь усох и оформился в еще один глаз. Теперь у бородава их было семь. И все на ниточках.
– Ничего, – сказал себе Тилль, – глаза не зубы, не страшно! – и шагнул к клетке.
Бородав выпустил на пол лужу желудочного сока. Ковер с шипением задымился.
Мальчишка отпрыгнул назад. Тварь словно ждала этого: по Тиллеву запястью сырым тестом шлепнул бородавий язык.
– Мама! – взвизгнул кадет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55