И не откроется ли она мужу в супружеской постели?
В конце разговора офицеры пришли к выводу, что рисковать не стоит. Большого толку от Веры как от агента все одно не будет, а то, что Комитет захочет узнать — он и так узнает, с ее помощью или без. Если Богомолов на самом деле выдает себя не за того, кто он есть, значит, он достаточно умен и может раскрыть жену. Но, с другой стороны, из-под колпака Комитета ему уже так и так не выйти, а если он заметит двойную игру жены или просто почувствует интерес к своей персоне, то может либо лечь на дно, либо активизироваться и как-то выдать себя. Тут-то Комитет его и повяжет. Однако опять возникало «но». Для начала необходимо было точно уяснить, кем является Богомолов: резидентом иностранной разведки или обычным изменником Родины. А исходя из этого уже и действовать.
Товарищи подбросили Корнеева к самому дому. Они знали, что его жена находится на последнем месяце беременности, и по возможности старались каждый день отправить Валентина домой пораньше.
Корнеев был без ума от жены. Они были созданы друг для друга и плохо переносили разлуку. Но служба есть служба. Зато в редкие минуты счастья супруга забирали у жизни все до последнего.
Познакомились они в горах, во время отпуска. Романтику первой встречи они сохранили и в повседневной жизни.
Катя вышла навстречу мужу. Сейчас она была такая смешная и в тоже время очаровательная, такая беззащитная и любимая. Больше всего Корнеев боялся потерять ее. Но сейчас он боялся еще и того, что схватки могут начаться в его отсутствие, а он даже не будет об этом знать. На всякий случай он оставил жене телефон дежурного по Комитету. Если что, Корнеева обязательно найдут и сообщат.
— Привет. Как у нас дела? — Валентин поцеловал жену и положил ладонь на ее живот.
Как только он узнал, что она беременна, он стал называть ее во множественном числе. Теперь их на самом деле было двое: она и их ребенок. Хотя друзья и подначивали Валентина насчет первенца мальчика, но ему было все равно, кто родится первым. Он знал, что будет любить и девочку, и мальчика. Может быть, девочку даже еще больше, потому что она будет обязательно похожа на мать.
— Умывайся и садись за стол. У меня давно уже все готово.
Он нежно обнял ее за плечи. У нее всегда все было готово, когда бы он ни пришел. Она всегда ждала его.
— Я люблю тебя, — прошептал Валентин в самое ее ушко.
— Даже такую некрасивую?
— Ты прекрасна как никогда.
Она ласково улыбнулась. Каждый день она боялась за него и каждый день молилась, чтобы с ним не случилось ничего плохого.
День подходил к концу. Солнце наполовину спряталось за холмами у горизонта и теперь словно подглядывало за землей кроваво-красным глазом. По саванне заплясали тени и багряные блики, создавая неприятное ощущение одиночества и тревоги.
Фонкин сидел рядом с другом, задумавшись о своем. Через два часа после ухода группы Липов пришел в сознание, но доза змеиного яда оказалась слишком велика даже для такого великана, как капитан. Он был еще очень слаб и должен был отлежаться хотя бы до утра. Сейчас он мирно спал.
Фонкин вспомнил троих ребятишек Липова, как две капли воды похожих на отца, забавных и добрых, вспомнил жену друга, души не чаявшую в муже, и невольно вздрогнул при мысли, что Липов мог умереть. Как бы он посмотрел ей в глаза, что сказал бы ей, просившей украдкой присматривать за любимым?
Сам Фонкин после трагической гибели невесты был одинок. Семья Липова стала и его семьей, и он был благодарен друзьям за то, что они не дали ему в свое время упасть от горя на дно жизни.
Внезапно среди многочисленных звуков саванны натренированный слух Фонкина выявил чуть приметный шорох, послышавшийся сзади. Этот звук, казалось, ничем не отличался от десятка других, но выработанное в старлее за годы службы чувство опасности толкнуло его к действию. Фонкин, перекувырнувшись, за доли секунды переместился вперед и чуть в сторону. Когда он выпрямился, его автомат уже был снят с предохранителя. И тут же перед ним, словно из-под земли, выросли три фигуры. Это было тем более неожиданно, что место ночевки спецназа, как обычно, бьшо заминировано по кругу и пройти его незаметно было практически невозможно. Установленные на головах незнакомцев приборы ночного видения делали их похожими на роботов, а нацеленное на спецназовца оружие не оставляло сомнений в том, что эти «роботы» — боевые.
Раздался легкий щелчок, и маленький дротик впился в шею Фонкина. Однако он успел сделать выстрел, а затем медленно осел на землю. Перед глазами старлея все поплыло, пальцы стали ватными и уже не могли ни нажимать на спусковой крючок, ни держать в руках ставший вдруг непомерно тяжелым автомат…
…Очнулся он на земле, связанный по рукам и ногам. Ночь уже опустилась на землю, и яркая луна заливала саванну призрачным серебристым светом. Вокруг Фонкина сидели до зубов вооруженные люди и тихо переговаривались. Старлей прислушался и понял, что говорили по-немецки. Он знал, что в родезийской армии полно наемников из других стран. Но почему-то у него неожиданно возникло странное чувство, что он каким-то образом перемахнул в прошлое, в далекий 41-й, и находится в плену у эсэсовцев. Во время войны его отец тоже попал в плен, будучи контуженным, но сумел бежать и почти всю войну провел в партизанском отряде войск НКВД. Впоследствии место службы, а также то, что он героически сражался на полях войны, и спасло отца от советских лагерей. Ни его, ни его семью не постигла участь тех несчастных, кто после немецких лагерей смерти попал в сталинские лагеря. Наконец неизвестные заметили, что Фонкин очнулся, и подошли ближе. Один из них склонился над ним и на довольно хорошем русском произнес:
— Здравствуй, товарищ. Мы не сделаем ни тебе, ни твоему другу ничего плохого, если ты ответишь на все наши вопросы. А точнее, на один из них — где вы должны встретиться со своей группой?
— Кто вы такие? — спросил старлей чуть приглушенным голосом: веревки сильно сдавливали грудь и шею.
— Это вам знать не обязательно. Будьте благоразумны — и останетесь живы.
Как раз в этом-то Фонкин здорово сомневался.
— Я нигде и ни с кем не должен встречаться. Если мой товарищ выживет, то мы должны пробиваться к границе с Замбией своими силами.
Старлей специально назвал совершенно противоположное направление, но допрашивающий его здоровенный детина с арийскими чертами лица был далеко не глуп.
— Вы, русские, очень любите путать направление и страдаете природной, просто патологической, забывчивостью в ответственные периоды своей жизни.
Он махнул рукой одному из своих товарищей. Тот, не развязывая Фонкину ни рук, ни ног, ослабил ремни на его груди и распахнул куртку. Затем вынул аптечку и заправил шприц. После укола Фонкин расслабился, его взгляд стал пустым и безразличным.
— Итак, товарищ, — снова задал вопрос командир группы, — где вы должны встретиться с вашими друзьями?
Выслушав ответ, детина профессиональными движениями перерезал обоим офицерам горла.
Отряд покинул место стоянки, оставив окровавленные трупы Фонтанна и Лилова на съедение гиенам.
Садальский вместе с коллегой вышел из бара и остановил такси.
— Тебе проще, — вздохнул тот, садясь в подъехавшую машину. — Ты для своей — крутой парень с тачкой. А мне все время приходится на перекладных кататься.
Легенда для любовника профессорской жены была более простой, поэтому Теймуразович не счел нужным давать ему машину.
Садальский пожал плечами:
— Если захочешь фраернуть, позвони. Дам порулить.
— Ты настоящий друг, — совсем растрогался его собеседник и неожиданно признался: — А знаешь, мне даже жалко эту профессоршу. Неплохая бабенка оказалась, душевная такая.
— Все они душевные, пока в любовницах ходят. Трогай.
Садальский захлопнул дверцу такси и направился на автостоянку за своей «Волгой». Как-никак, а он все-таки был вторым заместителем министра, и не фиктивным, а вполне настоящим.
Сан Саныч и его новый приятель до встречи на приеме у академика Агапитова не знали о существовании друг друга. Исламбек их не знакомил по вполне понятным причинам и не хотел, чтобы они в конце концов сошлись. Но, видно, недаром мудрость народная гласит, что свой свояка видит издалека: на юбилее академика, куда любовник жены профессора Никифорова рискнул проникнуть (не без помощи любовницы) вопреки инструкциям Исламбека, Садальский и Каркушин не только познакомились, но и почувствовали некоторое родство душ.
Затем, уже действительно случайно (а может быть, и нет, так как у таких людей — определенная среда обитания, в которой рано или поздно пересекаются все дорожки), мужчины встретились в ресторане гостиницы «Пекин». За бокалом хорошего вина и вкусной закуской родство душ стало еще более ощутимым. За столом мужчины, как правило, говорят о политике, работе или женщинах. Политика ни того, ни другого не интересовала, а работа и женщины объединились в одно целое — в профессию.
Естественно, что ни Садальский, ни Каркушин не раскрывали друг другу свои истинные намерения в отношении дам сердца и не подозревали, что работают на одного хозяина. Но это не мешало им слегка посплетничать. Мужчины любят сплетни не меньше женщин, если не больше.
Короче говоря, обед в «Пекине» прошел душевно несмотря на отсутствие слабого пола. Точнее, девочки были и даже слишком настойчиво предлагали свои услуги, но Сан Саныч с приятелем героически отказались. Работа — прежде всего!
Новое задание пришлось Садальскому по душе.
Отъехавшему на такси Каркушину было несколько легче. С замужними, а по сути своей одинокими, женщинами всегда проще.
А в это время хозяин обоих донжуанов предавался размышлениям. Еще в мае, после разговора с агентом ЦРУ, Шах считал, что дальше профессора Никифорова цепочка не потянется. Но теперь, после разговора с полковником Дорожкиным и доклада Садальского о юбилейном вечере Агапитова, след от профессора слишком явно тянулся через академика к другой примечательной фигуре — Федору Кулакову. И вряд ли то была игра одних американцев, ибо все указывало на то, что сие уже являлось вариацией КГБ и ГРУ и стояли за всем этим очень высокие дяди из Политбюро.
Нельзя сказать, что это сильно смутило Исламбека. Продажность чиновников всех рангов в любом ведомстве — будь то КГБ, МВД, ГРУ или родная коммунистическая партия — и раньше вытаскивала Шаха из всевозможных неприятностей. Погрязшие в коррупции, все они давно испытывали только два сильных чувства — алчность и страх перед возможной расплатой. Никакой совести, долга перед отечеством и народом тут и в мыслях не было. Так что, по большому счету, Исламбек не хотел оказаться пешкой, которую решили разыграть для какого-то ферзя. А Теймуразович уже начал догадываться — для какого именно. Плохо только, что ферзь этот был неподкупен, а потому крайне опасен во всех своих проявлениях и кнута, и пряника.
В конце концов Исламбек выбрал, на чьей стороне будет играть. Теперь оставалось технично войти в долю и внушить товарищам, что он незаменим.
9
«Правда». С телетайпной ленты.
Убито около шестидесяти и ранено двадцать родезийских солдат в результате крупных операций, проведенных партизанами против военных гарнизонов в городах Гокве и Кариба в Северо-Западной Родезии.
«Правда». ТАСС. Мапуту.
Здесь состоялась церемония вручения меокдународной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» председателю Фронта освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО) президенту Народной Республики Мозамбик Саморе Машелу.
Никифоров включил проигрыватель и поставил пластинку с записью Большого органа рижского Домского собора. Профессор любил органную музыку. Под нее хорошо отдыхалось и хорошо думалось, а сейчас она еще и соответствовала его душевному состоянию.
Год назад Никифорову исполнилось сорок. Он вплотную подошел к тому возрасту, когда мужчина задает себе вопросы: к чему он пришел в середине жизни, что сделал и что еще предстоит сделать?
Карьера? С ней проблем не возникало. Никифоров был одним из ведущих специалистов института, с его мнением считались, к нему прислушивались, в него верили. Но сам он вдруг понял, что перестал верить в свою работу. Он прекрасно видел, чем его открытия грозят человечеству. Вместо пользы и исцеления от многих болезней они приносят только горе, и с этим профессор уже ничего не мог поделать.
Нет, он и раньше все понимал, но лишь холодным умом ученого, а не сердцем. Понастоящему чувствовать и задумываться над этим Никифоров стал лишь последние полгода. Что это — возраст, запоздалая совесть и ответственность перед человечеством или что-то еще?
Семья… До недавнего времени Анатолий Сергеевич считал, что с семьей ему тоже повезло. У него была красивая, любящая и заботливая жена. Правда, Господь не дал ей детей, но им вдвоем и без них было хорошо. Да, было…
Как случилось, что она разлюбила его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В конце разговора офицеры пришли к выводу, что рисковать не стоит. Большого толку от Веры как от агента все одно не будет, а то, что Комитет захочет узнать — он и так узнает, с ее помощью или без. Если Богомолов на самом деле выдает себя не за того, кто он есть, значит, он достаточно умен и может раскрыть жену. Но, с другой стороны, из-под колпака Комитета ему уже так и так не выйти, а если он заметит двойную игру жены или просто почувствует интерес к своей персоне, то может либо лечь на дно, либо активизироваться и как-то выдать себя. Тут-то Комитет его и повяжет. Однако опять возникало «но». Для начала необходимо было точно уяснить, кем является Богомолов: резидентом иностранной разведки или обычным изменником Родины. А исходя из этого уже и действовать.
Товарищи подбросили Корнеева к самому дому. Они знали, что его жена находится на последнем месяце беременности, и по возможности старались каждый день отправить Валентина домой пораньше.
Корнеев был без ума от жены. Они были созданы друг для друга и плохо переносили разлуку. Но служба есть служба. Зато в редкие минуты счастья супруга забирали у жизни все до последнего.
Познакомились они в горах, во время отпуска. Романтику первой встречи они сохранили и в повседневной жизни.
Катя вышла навстречу мужу. Сейчас она была такая смешная и в тоже время очаровательная, такая беззащитная и любимая. Больше всего Корнеев боялся потерять ее. Но сейчас он боялся еще и того, что схватки могут начаться в его отсутствие, а он даже не будет об этом знать. На всякий случай он оставил жене телефон дежурного по Комитету. Если что, Корнеева обязательно найдут и сообщат.
— Привет. Как у нас дела? — Валентин поцеловал жену и положил ладонь на ее живот.
Как только он узнал, что она беременна, он стал называть ее во множественном числе. Теперь их на самом деле было двое: она и их ребенок. Хотя друзья и подначивали Валентина насчет первенца мальчика, но ему было все равно, кто родится первым. Он знал, что будет любить и девочку, и мальчика. Может быть, девочку даже еще больше, потому что она будет обязательно похожа на мать.
— Умывайся и садись за стол. У меня давно уже все готово.
Он нежно обнял ее за плечи. У нее всегда все было готово, когда бы он ни пришел. Она всегда ждала его.
— Я люблю тебя, — прошептал Валентин в самое ее ушко.
— Даже такую некрасивую?
— Ты прекрасна как никогда.
Она ласково улыбнулась. Каждый день она боялась за него и каждый день молилась, чтобы с ним не случилось ничего плохого.
День подходил к концу. Солнце наполовину спряталось за холмами у горизонта и теперь словно подглядывало за землей кроваво-красным глазом. По саванне заплясали тени и багряные блики, создавая неприятное ощущение одиночества и тревоги.
Фонкин сидел рядом с другом, задумавшись о своем. Через два часа после ухода группы Липов пришел в сознание, но доза змеиного яда оказалась слишком велика даже для такого великана, как капитан. Он был еще очень слаб и должен был отлежаться хотя бы до утра. Сейчас он мирно спал.
Фонкин вспомнил троих ребятишек Липова, как две капли воды похожих на отца, забавных и добрых, вспомнил жену друга, души не чаявшую в муже, и невольно вздрогнул при мысли, что Липов мог умереть. Как бы он посмотрел ей в глаза, что сказал бы ей, просившей украдкой присматривать за любимым?
Сам Фонкин после трагической гибели невесты был одинок. Семья Липова стала и его семьей, и он был благодарен друзьям за то, что они не дали ему в свое время упасть от горя на дно жизни.
Внезапно среди многочисленных звуков саванны натренированный слух Фонкина выявил чуть приметный шорох, послышавшийся сзади. Этот звук, казалось, ничем не отличался от десятка других, но выработанное в старлее за годы службы чувство опасности толкнуло его к действию. Фонкин, перекувырнувшись, за доли секунды переместился вперед и чуть в сторону. Когда он выпрямился, его автомат уже был снят с предохранителя. И тут же перед ним, словно из-под земли, выросли три фигуры. Это было тем более неожиданно, что место ночевки спецназа, как обычно, бьшо заминировано по кругу и пройти его незаметно было практически невозможно. Установленные на головах незнакомцев приборы ночного видения делали их похожими на роботов, а нацеленное на спецназовца оружие не оставляло сомнений в том, что эти «роботы» — боевые.
Раздался легкий щелчок, и маленький дротик впился в шею Фонкина. Однако он успел сделать выстрел, а затем медленно осел на землю. Перед глазами старлея все поплыло, пальцы стали ватными и уже не могли ни нажимать на спусковой крючок, ни держать в руках ставший вдруг непомерно тяжелым автомат…
…Очнулся он на земле, связанный по рукам и ногам. Ночь уже опустилась на землю, и яркая луна заливала саванну призрачным серебристым светом. Вокруг Фонкина сидели до зубов вооруженные люди и тихо переговаривались. Старлей прислушался и понял, что говорили по-немецки. Он знал, что в родезийской армии полно наемников из других стран. Но почему-то у него неожиданно возникло странное чувство, что он каким-то образом перемахнул в прошлое, в далекий 41-й, и находится в плену у эсэсовцев. Во время войны его отец тоже попал в плен, будучи контуженным, но сумел бежать и почти всю войну провел в партизанском отряде войск НКВД. Впоследствии место службы, а также то, что он героически сражался на полях войны, и спасло отца от советских лагерей. Ни его, ни его семью не постигла участь тех несчастных, кто после немецких лагерей смерти попал в сталинские лагеря. Наконец неизвестные заметили, что Фонкин очнулся, и подошли ближе. Один из них склонился над ним и на довольно хорошем русском произнес:
— Здравствуй, товарищ. Мы не сделаем ни тебе, ни твоему другу ничего плохого, если ты ответишь на все наши вопросы. А точнее, на один из них — где вы должны встретиться со своей группой?
— Кто вы такие? — спросил старлей чуть приглушенным голосом: веревки сильно сдавливали грудь и шею.
— Это вам знать не обязательно. Будьте благоразумны — и останетесь живы.
Как раз в этом-то Фонкин здорово сомневался.
— Я нигде и ни с кем не должен встречаться. Если мой товарищ выживет, то мы должны пробиваться к границе с Замбией своими силами.
Старлей специально назвал совершенно противоположное направление, но допрашивающий его здоровенный детина с арийскими чертами лица был далеко не глуп.
— Вы, русские, очень любите путать направление и страдаете природной, просто патологической, забывчивостью в ответственные периоды своей жизни.
Он махнул рукой одному из своих товарищей. Тот, не развязывая Фонкину ни рук, ни ног, ослабил ремни на его груди и распахнул куртку. Затем вынул аптечку и заправил шприц. После укола Фонкин расслабился, его взгляд стал пустым и безразличным.
— Итак, товарищ, — снова задал вопрос командир группы, — где вы должны встретиться с вашими друзьями?
Выслушав ответ, детина профессиональными движениями перерезал обоим офицерам горла.
Отряд покинул место стоянки, оставив окровавленные трупы Фонтанна и Лилова на съедение гиенам.
Садальский вместе с коллегой вышел из бара и остановил такси.
— Тебе проще, — вздохнул тот, садясь в подъехавшую машину. — Ты для своей — крутой парень с тачкой. А мне все время приходится на перекладных кататься.
Легенда для любовника профессорской жены была более простой, поэтому Теймуразович не счел нужным давать ему машину.
Садальский пожал плечами:
— Если захочешь фраернуть, позвони. Дам порулить.
— Ты настоящий друг, — совсем растрогался его собеседник и неожиданно признался: — А знаешь, мне даже жалко эту профессоршу. Неплохая бабенка оказалась, душевная такая.
— Все они душевные, пока в любовницах ходят. Трогай.
Садальский захлопнул дверцу такси и направился на автостоянку за своей «Волгой». Как-никак, а он все-таки был вторым заместителем министра, и не фиктивным, а вполне настоящим.
Сан Саныч и его новый приятель до встречи на приеме у академика Агапитова не знали о существовании друг друга. Исламбек их не знакомил по вполне понятным причинам и не хотел, чтобы они в конце концов сошлись. Но, видно, недаром мудрость народная гласит, что свой свояка видит издалека: на юбилее академика, куда любовник жены профессора Никифорова рискнул проникнуть (не без помощи любовницы) вопреки инструкциям Исламбека, Садальский и Каркушин не только познакомились, но и почувствовали некоторое родство душ.
Затем, уже действительно случайно (а может быть, и нет, так как у таких людей — определенная среда обитания, в которой рано или поздно пересекаются все дорожки), мужчины встретились в ресторане гостиницы «Пекин». За бокалом хорошего вина и вкусной закуской родство душ стало еще более ощутимым. За столом мужчины, как правило, говорят о политике, работе или женщинах. Политика ни того, ни другого не интересовала, а работа и женщины объединились в одно целое — в профессию.
Естественно, что ни Садальский, ни Каркушин не раскрывали друг другу свои истинные намерения в отношении дам сердца и не подозревали, что работают на одного хозяина. Но это не мешало им слегка посплетничать. Мужчины любят сплетни не меньше женщин, если не больше.
Короче говоря, обед в «Пекине» прошел душевно несмотря на отсутствие слабого пола. Точнее, девочки были и даже слишком настойчиво предлагали свои услуги, но Сан Саныч с приятелем героически отказались. Работа — прежде всего!
Новое задание пришлось Садальскому по душе.
Отъехавшему на такси Каркушину было несколько легче. С замужними, а по сути своей одинокими, женщинами всегда проще.
А в это время хозяин обоих донжуанов предавался размышлениям. Еще в мае, после разговора с агентом ЦРУ, Шах считал, что дальше профессора Никифорова цепочка не потянется. Но теперь, после разговора с полковником Дорожкиным и доклада Садальского о юбилейном вечере Агапитова, след от профессора слишком явно тянулся через академика к другой примечательной фигуре — Федору Кулакову. И вряд ли то была игра одних американцев, ибо все указывало на то, что сие уже являлось вариацией КГБ и ГРУ и стояли за всем этим очень высокие дяди из Политбюро.
Нельзя сказать, что это сильно смутило Исламбека. Продажность чиновников всех рангов в любом ведомстве — будь то КГБ, МВД, ГРУ или родная коммунистическая партия — и раньше вытаскивала Шаха из всевозможных неприятностей. Погрязшие в коррупции, все они давно испытывали только два сильных чувства — алчность и страх перед возможной расплатой. Никакой совести, долга перед отечеством и народом тут и в мыслях не было. Так что, по большому счету, Исламбек не хотел оказаться пешкой, которую решили разыграть для какого-то ферзя. А Теймуразович уже начал догадываться — для какого именно. Плохо только, что ферзь этот был неподкупен, а потому крайне опасен во всех своих проявлениях и кнута, и пряника.
В конце концов Исламбек выбрал, на чьей стороне будет играть. Теперь оставалось технично войти в долю и внушить товарищам, что он незаменим.
9
«Правда». С телетайпной ленты.
Убито около шестидесяти и ранено двадцать родезийских солдат в результате крупных операций, проведенных партизанами против военных гарнизонов в городах Гокве и Кариба в Северо-Западной Родезии.
«Правда». ТАСС. Мапуту.
Здесь состоялась церемония вручения меокдународной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» председателю Фронта освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО) президенту Народной Республики Мозамбик Саморе Машелу.
Никифоров включил проигрыватель и поставил пластинку с записью Большого органа рижского Домского собора. Профессор любил органную музыку. Под нее хорошо отдыхалось и хорошо думалось, а сейчас она еще и соответствовала его душевному состоянию.
Год назад Никифорову исполнилось сорок. Он вплотную подошел к тому возрасту, когда мужчина задает себе вопросы: к чему он пришел в середине жизни, что сделал и что еще предстоит сделать?
Карьера? С ней проблем не возникало. Никифоров был одним из ведущих специалистов института, с его мнением считались, к нему прислушивались, в него верили. Но сам он вдруг понял, что перестал верить в свою работу. Он прекрасно видел, чем его открытия грозят человечеству. Вместо пользы и исцеления от многих болезней они приносят только горе, и с этим профессор уже ничего не мог поделать.
Нет, он и раньше все понимал, но лишь холодным умом ученого, а не сердцем. Понастоящему чувствовать и задумываться над этим Никифоров стал лишь последние полгода. Что это — возраст, запоздалая совесть и ответственность перед человечеством или что-то еще?
Семья… До недавнего времени Анатолий Сергеевич считал, что с семьей ему тоже повезло. У него была красивая, любящая и заботливая жена. Правда, Господь не дал ей детей, но им вдвоем и без них было хорошо. Да, было…
Как случилось, что она разлюбила его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57