Разумеется, все это благополучие зависело от работы на секту, интересы которой простирались далеко за пределы указанных в официальных буклетах задач.
Американские руководители сайентологического движения, пожилые вальяжные дядьки с усталыми глазами кадровых разведчиков, иногда заезжавшие в Россию, сквозь пальцы смотрели на то, что Венечка и ему подобные «прокураторы» на местах хапали из взносов послушников и пускали эти деньги на собственные нужды. Целью стоявших за сектой заместителя директора ЦРУ по разведке, главы АНБ и первого помощника руководителя английской МИ-5 являлись отнюдь не получение материальных средств, а совершенно откровенный шпионаж и подрывная деятельность на территории самой большой и самой невезучей страны в мире.
Псевдорелигия использовалась лишь в качестве удобного прикрытия.
Любой наезд со стороны контрразведывательных или налоговых органов России можно было объявить провокацией со стороны «ортодоксов» и «мракобесов» из традиционных конфессий, опасающихся того, что часть их паствы уйдет в лоно «прогрессивной церкви». Причем здесь уже становилось неважно, какую из религий поливать грязью — православие, ислам, католичество, буддизм или языческие верования северных народов.
Сайентологов не любили все, о чем общественность прекрасно знала…
Кисловский вспомнил те замечательные времена, когда питерским мэром был душка Стульчак, и вздохнул.
С пришедшим ему на смену городским головой у сайентологов не заладилось. Губернатор не желал потворствовать сектантам и дистанцировался от любых нетрадиционных религиозных объединений. Правда, на счастье Венечки и остальных руководителей «церквей нового типа» вроде Храма Солнца или иеговистов, которым Стульчак в последний день своего нахождения в должности подписал-таки акт передачи в пользование огромного особняка недалеко от Невского проспекта, нынешний председатель правительства Санкт-Петербурга не пытался силовым способом отобрать назад объекты городской собственности.
Вениамин покрутил в пальцах карандаш и в очередной раз подумал о том, как все промахнулись, когда посчитали вышедшего на выборы заместителя Стульчака непроходной фигурой. С ним, конечно, боролись, но совсем не так, как следовало бы.
Больше формально, чем по-настоящему, с применением жестких технологий. А под конец, когда до дня выборов осталось три недели и когда рейтинги вдруг показали полный провал «болтуна Толика» и его демократической команды, спохватились.
Но было уже поздно.
Стульчак, конечно, верещал о «коммунистическом реванше», его истеричные сторонники устраивали малолюдные пикеты, супруга мэра мадам Парусова, сияя розовым тюрбаном, прыгала из одной публицистической передачи в другую, потрясала стопкой лежалых квитанций об оплате коммунальных услуг и утверждала, что это компромат на политического противника ее мужа, на время сплотившиеся демократы во главе с Галиной Васильевной Молодухо и бывшими «диссидентами» Рыбаковским и Щекотихиным закатывали скандалы на заседаниях Государственной Думы, однако тщетно.
Большинство горожан, уставших от патетики и бессвязных речей Стульчака, проголосовали за его противника.
Экс-мэр поерепенился, неубедительно изобразил парочку сердечных приступов, залегендировав их беспокойством за дальнейшую судьбу Северной Пальмиры, оставленной на «растерзание» нынешнему губернатору, и срочно отбыл в Париж, спасаясь от дознавателей из РУБО-ПиКа и сотрудников Следственного управления ГУВД, внезапно проявивших интерес к доходам семейства Стульчаков за время пребывания Анатолия Александровича в должности главы города.
С отъездом основного фигуранта двух десятков уголовных дел о коррупции следствие забуксовало, и именно это спасло питерских сайентологов от визита нелюбезных налоговых инспекторов в сопровождении бойцов отдела физической защиты и злых рубоповцев. Ибо бегство Стульчака и уничтожение части документов оставшимися в мэрии его бывшими соратниками обрубило те концы, что выводили на Кисловского и компанию.
Вениамин провел ладонью по гладко выбритому подбородку, сверился с ежедневником и нажал на кнопку вызова секретаря, чтобы та пригласила к нему томящегося в приемной председателя районного жилищного комитета.

* * *
— Витя, — в кабинет Синицына заглянула секретарь коммерческого директора «ККК», — ты чего трубку не снимаешь? Там тебя какой-то Воробьев из губернатория добивается…
— А меня не было. — Виктор только что вернулся из серверной, где обсуждал с компьютерщиками методы «разгона» процессоров. К тому же в экранированном помещении машинного зала не работала мобильная связь. — Он давно звонил?
— Первый раз — полчаса назад, второй — только что…
— Сказал, куда перезвонить? — Синицын снял телефонную трубку.
— Он дома.
— Хорошо. Спасибо, Верочка.
Виктор набрал номер домашнего телефона юриста пресс-службы правительства города Андрея Валерьевича Воробьева.
Через две минуты Синицын вышел из кабинета, предупредил охрану, что вернется после обеда, сел в «субару» и отправился навестить своего старого приятеля, слегка перетрудившегося накануне в тренажерном зале и потому устроившего себе выходной.

* * *
— Штанга птицам не игрушка, — наставительно произнес Синицын, глядя, как Воробьев мучается с приготовлением кофе, едва ворочая непослушной левой рукой.
Сам Виктор с отрочества занимался тяжелой атлетикой и внешне более напоминал приземистого гиревика или заслуженного братка, чем доктора математических наук. Впечатление усиливали и короткий ежик на голове, который Синицын почитал за истинно мужскую прическу, и широкие кисти рук, и бугрящиеся под любой одеждой мышцы торса, и прямой взгляд серо-стальных глаз.
Воробьев же был мужчиной довольно худощавым, к тому же очкариком с изрядным стажем.
Что, впрочем, не помешало ему посвятить несколько лет рукопашному бою и достичь на том поприще приемлемых для самообороны успехов.
— Почирикай еще, — беззлобно отшутился Андрей, держа джезву над еле тлеющей газовой конфоркой. — На татами вызову…
— Сначала выздоровей, Шварценеггер ты наш. — Синицын оглядел урчащий древний холодильник. — Когда технику поменяешь?
— Я госслужащий, не чета некоторым. — Воробьев разлил кофе по чашкам. — Да и дефолт этот подкосил изрядно.
— Тебя предупреждали. — Виктор за полгода до обвала рубля втолковывал приятелю механизм «обувания» доверчивых вкладчиков и называл примерные сроки задуманной управляющими коммерческих банков операции. — Ты не внял. Теперь можешь не обижаться…
— Да внял я, внял. — Андрей открыл подвесной шкафчик и достал сахарницу. — В июле даже двести баксов купил. Их сейчас и проедаем. Ты на цены посмотри, сразу все вопросы отпадут.
— Цены к январю-февралю устаканятся, а в апреле пойдут вниз. Примерно на пятнадцать-двадцать процентов, в зависимости от группы товаров, — выдал свой прогноз ведущий специалист «ККК». — Курс сейчас задран вдвое против реальной стоимости доллара.
— Я бы Виленова прибил, если б дотянулся, — признался Воробьев, упомянув прежнего премьер-министра, при котором произошел обвал пирамиды ГКО, а вместе с ним и российской валюты.
— Да он-то тут при чем? — улыбнулся Синицын. — Виленов — исполнитель, не более того… Что ему сказали, то он и сделал. А концы ищи в федеральной резервной системе.
— Где это? — нахмурился юрист пресс-службы.
— В Штатах, мой юный друг. Все подробности сделки только Алан Гринспен знает, директор той самой резервной системы, да десяток-другой банкиров. Ну, некоторые аспекты известны и нашим «молодым политикам». Но далеко не все…
— А тебе?
— Что мне?
— Тебе-то подробности известны?
— На уровне интегральной модели, — пожал плечами Синицын и попробовал кофе. — Я ж с математической логикой работаю, а она к житейской почти никакого отношения не имеет. Да мне и не интересны конкретные персоналии. В уравнении от фамилий действующих лиц мало толку, там важны тенденции и аналогии. Хотя организатора и основных исполнителей вычислить можно. Но есть ли в этом толк?
— Философская позиция, — кивнул Воробьев.
— Я по натуре созерцатель, — хмыкнул Виктор. — Мне в Древней Греции жить надо было. Ходил бы в хитоне, жрал оливки, пил молодое вино и по капле воды определял сущность мироздания. Как Аристофан или Диоген Лаэртский… Но ты меня не для того в гости зазвал, чтобы поговорить о вечном.
— Не для того, — согласился Андрей.
— Ну так излагай. — Синицын щелчком выбил из лежавшей на столе пачки «Rl Minima» сигарету и закурил. — Не стесняйся, дядя Витя поможет. Правда, в том случае, если дядя Андрюша сможет внятно сформулировать свои разрозненные мысли.
— Это как раз самое сложное. — Воробьев пожевал нижнюю губу. — Конкретики у меня почти нет, но есть ощущение опасности.
— Для тебя? — насторожился Виктор.
— Нет, мне ничего не грозит.
— Тогда для кого?
— Понимаешь, я и конкретную личность не могу назвать…
— Это диагноз, — развеселился Синицын. — Вас, товарищ, давно психиатры не осматривали? Видимо, время уже настало… Кстати, у тебя твое ружье в железный ящик заперто, как положено, или просто так валяется? Я на всякий случай интересуюсь. Очень хочется еще немного пожить…
— Тебе смешно, — грустно сказал юрист.
— Ну дык елы-палы, — в митьковской манере отреагировал Виктор. — Как же я могу тебе помочь, ежели ты сам еще со своими страхами не определился? — Синицын стряхнул пепел в блюдце и внимательно посмотрел на нахохлившегося Воробьева. — Ладно, ладно, умолкаю… И жду, что поведаешь.
— Ты с прессой подробно знакомишься?
— Достаточно для выполнения своей работы. Определи точнее, что ты имеешь в виду.
— Тему политической жизни города и выборов. — Андрей тоже взял сигарету.
— Выборы на муниципальном уровне меня не интересуют, выше — просматриваю. Но не более того. — Сфера применения знаний Синицына лежала чуть в стороне от чистой политики.
— Я говорю о предстоящих выборах губернатора области и в ЗАКС.
— И что?
— Понимаешь, две недели назад в СМИ стали происходить странные вещи. — Воробьев снял очки и положил их перед собой на вышитую крестом салфетку. — Одновременно с накатом на нашего губера якобы по фактам его связей с криминалитетом к нему же стали обращаться с открытыми письмами, в которых выражается типа беспокойство за чистоту выборов в области…
— Если ты хочешь знать мое мнение, — Виктор выпустил подряд три колечка из дыма, — обвинения Анатольича в сотрудничестве с «тамбовцами» или кем-то еще — бредятина. Отвечаю. Ибо в курсе, кто у кого в нашем городе сидит на довольствии. Сам понимаешь, работа такая… А вот со вторым пунктом твоего выступления — не понял. При чем наш губер к выборам областного?
— Формально — ни при чем…
— А не формально?
— Тоже. Естественно, Анатольичу не все равно, кто возглавит область, но агитировать за какого-то определенного кандидата он не будет.
— Кто выступает с письмами?
— Миша Анисов из «Яблока», Коваль из «ДемРоссии», Козлевич из «Доли Петербурга», Кривнюк из «Демократической российской партии». — Андрей перечислил депутатов городского Законодательного собрания и перешел на Госдуму. — Молодухо, Рыбаковский, Щекотихин, Яблонский… Плюс зашевелились крупные фигуры — Германцов, Бурундуков, Рыжов. Даже Ковалев-Ясный отметился, отвлекся на время от истерик по чеченской теме. Письма написали не все, но каждый обязательно касается областных выборов в своих интервью.
— Какие у них интересы в области? — Синицын удивленно поднял брови. — Там вроде большими деньгами не пахнет. Можно, конечно, и на доставке навоза в поля гешефт делать, но для большинства из тобой перечисленных, согласись, мелковато…
— И я о том же.
— Слияние всей этой сволочи в одну тусовку весьма подозрительно. — Виктор затушил окурок. — Но пока у меня мало информации. А почему у тебя возникло чувство опасности?
— Постоянные намеки на грязные методы конкурентной борьбы. Словно нас готовят к тому, что кого-то обязательно должны завалить.
— Из кандидатов? — спросил Синицын и сам тут же ответил: — Вряд ли… Коммерсанта? Это ближе к действительности. Но прямо к выборам не привязывается… Кого-то из крупных городских политиканов? Так то городских, не областных, опять нет жесткой связи… И при чем тут Анатольич? Ему и так титул губернатора «криминальной столицы» навесили, круче не придумаешь…
— Ход наших мыслей совпадает, — изрек Воробьев.
— Это на предварительном этапе. — Виктор побарабанил пальцами по столу. — Ты вырезки из газет делаешь?
— Обязательно. Но они на работе.
— Завтра я к тебе заеду, покажешь. — Синицын погрозил приятелю пальцем. — И не делай скорбное лицо! Поедешь в Смольный, как миленький. Зато в следующий раз возьмешь штангу не в два раза больше собственного веса, а ту, которую сможешь осилить.
1 2 3 4 5