Это нечто совсем особенное, мистическое, выходящее за грань науки. Связь времен и эпох, ниточка, протянувшаяся из прошлого. Воскрешение, вызов духа во плоти – колдовство.
– Наложение психической матрицы прошло успешно. Объект находится без сознания. Мы можем начать вывод зондов?
– Начинайте. Осторожно, – добавила Аника.
Она следила за тем, как один за другим отходят в сторону черные щупальца биозонда. Множество тонких гибких струн были присоединены к голове человека. Аника знала, что каждое щупальце оканчивается тончайшей иглой, невидимой для человеческого глаза. Миллионы игл во время подготовки операции были введены в ткань мозга – на это ушло больше месяца. Потом в одно-единственное мгновение по ним прошел импульс, и каждая игла уколола разрядом тока нитку нейронов, и миллионы участков коры подверглись напряжению, активировавшему нервные импульсы именно так, как они передавались двести лет назад в голове давным-давно умершего человека.
Аника посмотрела на монитор, показывавший картину активности мозга. Хорошая картина, устойчивая. Стабильные колебания биотоков; спящий мозг ожил, принял характерный рисунок человеческого мозга, рисунок в то же время уникальный, как уникальна душа каждого из людей… Аника пожала плечами, отвечая на собственный незаданный вопрос. Ничего нельзя сказать, пока объект не будет разбужен. Трансплантация психоматрицы – сложнейший процесс, и никто не застрахован от ошибок. Теоретически механизм трансплантации был разработан еще в позапрошлом веке, но осуществить его на практике удалось только недавно, да и то пока в единичных случаях. Другой вопрос, что потребности в таких операциях почти нет – только в исследовательских целях, ведь Комиссия по этике постановила не использовать методы переноса сознания для продления жизни. Так было до сегодняшнего дня.
Аника встала со своего места и подошла вплотную к камере. Посмотрела сквозь украшенное пятнышками отражений стекло на лежащего человека. Каким он будет, этот новорожденный? Новый старый человек… Несколько дней уйдет на извлечение зондов, на установление нормального биоритма. Потом можно будет рискнуть разбудить его. И узнать, был ли успешен эксперимент, длившийся два столетия.
В лабораторию вошла женщина в зеленом платье, украшенном изумрудами. Аника непроизвольно подтянулась – ранг В-3 вызывал почтение до дрожи в коленях.
– Как он?
– Пока все указывает на нормальный ход операции, Госпожа Старшая Советница, – почтительно ответила Аника. – Мы планируем вывод объекта из бессознательного состояния через четыре дня. Желаете ознакомиться с текущими результатами?
– Спасибо, не стоит. Продолжайте работу. Я полагаюсь на вас, – с этими словами женщина в зеленом вышла, задержавшись на мгновение, чтобы бросить взгляд на лежащее под стеклом тело.
Аника наклонила голову, выжидая, пока Советница покинет комнату, потом уселась на место. Хорошо бы эксперимент завершился удачно, потому что слишком внимательное наблюдение руководства, как правило, сулит неприятности. Вплоть до понижения в ранте. А Советница Дейдра – птица высокого полета. Она обошла Анику на четыре ранга, будучи пятью годами младше.
* * *
Он ничего не помнил. Он вообще не знал, что такое – помнить. Он не умел различать «сейчас» и «тогда». Для него было только «сейчас». Но внезапно он понял, что время есть – что бьется сердце, и течет кровь по большому и малому кругам, и новые клетки рождаются и умирают, и электроны вращаются вокруг ядер атомов. Он понял, что «сейчас» остается вместе с ним, а «тогда» отступает в небытие, в прошлое, в ту эфемерную реальность, которая существует только в его памяти.
Память. Он помнил, что было «тогда». Вернее, он знал, что помнит, но не мог разглядеть ничего из того, что помнил. Он мог с уверенностью сказать лишь то, когда началось «сейчас». Оно началось на белом столе в комнате с белыми стенами и ярким освещением. Как долго он лежал на этом столе, невозможно сказать, но он осознал, что лежит на столе – и наступило «сейчас».
«Сейчас» он стоял, осторожно держась за край стола. Первая попытка встать на ноги закончилась падением. Пол был мягкий, теплый, слегка пружинистый – человек не ушибся, но вспомнил, что мог бы ушибиться. Он неуверенно двигался, шевелил руками и пальцами на руках. Он помнил, что мог делать это лучше, и оттого испытывал тревогу. Но движения постепенно становились все точнее и тверже.
Он обошел комнату вдоль стен, вернулся к столу и сел на него. Он разглядывал свое тело и осознавал, что это и есть он. Он не помнил названия, но знал, что это правильно – быть живым, с бледной, местами розоватой кожей, двумя руками и двумя ногами, с головой, в которой помещается центр его существа. Быть живым. Да, так и должно быть. Разве он помнил, чтобы было иначе?
Раздался звук, и он вскинул голову. Да, он знает, что такое звук, это признак движения. В комнате открылась дверь, в которую вошла женщина. Он сразу принял то, что это существо зовется женщиной, точно так же как и то, что он сам – мужчина, и оба они – люди. Он был человеком – «тогда».
На женщине был белый халат. Он ощутил смутное неудобство – на нем самом должно быть что-то подобное. Оглядевшись, он потянул на себя простыню со стола и обернул ее вокруг бедер. Потом посмотрел на женщину – у нее было лицо, глаза, нос, волосы. Он знал, что все это должно быть и у него, но он не знал, каково его лицо. Ему захотелось увидеть это, и он стал искать предмет, который позволил бы ему увидеть себя. Он не помнил названия, но такой предмет был «тогда».
– Добрый день, – сказала женщина.
Он снова посмотрел на нее. Люди разговаривают, издают звуки, которые складываются в речь. Он тоже так умеет… умел. Нужно только вспомнить, как это делается.
– Зды… здар… зрадсытву… – пробормотал он.
– Попробуйте что-нибудь короткое, – подсказала женщина.
Короткое. Короткое приветствие.
– Привет, – сказал он и с удивлением понял, что вспоминает, как это было «тогда», когда он говорил «привет» множеству различных людей.
– Очень хорошо, – улыбнулась женщина. – Как вы себя чувствуете?
Он задумался. Как он себя чувствует? Он чувствует себя живым, он может ходить, слушать и разговаривать, он помнит кое-что и продолжает вспоминать.
– Хорошо, – ответил он.
Она достала из кармана какой-то блестящий предмет и протянула ему.
– Это зеркало. Посмотрите на себя.
Он посмотрел и увидел мужское лицо. Он знал, что это его лицо, и ему казалось правильным, что он видит в зеркале именно это лицо. Значит, это лицо и он сам – единое целое.
– Вы помните свое имя?
Он покачал головой. Имя? Да, у него было имя, должно быть имя, кроме самоопределения «я». Что-то такое, о чем можно говорить отвлеченно, но что связано с ним лично. Имя.
– Я… не знаю.
– Вас звали… вас зовут Алексей Михайлов. Лекс.
Он долго вдумывался в это слово. Так его звали, так он сам называл себя. «Тогда»… и «сейчас» он – Лекс.
– Да. Это так, – согласился он.
* * *
Следующие дни он проводил в нескольких комнатах, которые стали его местом обитания. Комнаты были вполне уютные, с выкрашенными в светлые тона стенами, обшитыми мягким покрытием, с теплым деревянным полом и мягкой мебелью. Он ел, спал, отправлял естественные потребности, слушал обучающие программы. Он жил и вспоминал, что было «тогда». Он учился быть собою.
На третий день после того как наступило «сейчас», он уже знал почти все, что знал раньше. Он знал, что находится в лаборатории, и он знал, что такое лаборатория; он знал, что лаборатория находится на территории Гайанской Республики, и он знал, что такое Республика. Он знал, что это государство, он знал историю этого государства, он знал историю других государств и историю всего человечества. Он не знал только свою историю, свое прошлое, которое было «тогда».
В его комнату вошла женщина с веселым румяным лицом и рассыпающимся надвое ворохом черных волос, похожих на иглы дикобраза. Она приходила по несколько раз в день и беседовала с ним, а также приносила компьютерные кристаллы с обучающими программами.
– Элла? Здравствуй, – улыбнулся Лекс.
– Привет. Как спалось?
– Замечательно. Сплю, как новорожденный, – усмехнулся он. – И позавтракал я вкусно. И, предвосхищая последующие вопросы, скажу, что по нужде сходил тоже неплохо. Так что я вполне готов к новой порции информации.
– Отлично, – сказала Элла и, невзирая на его сопротивление, пощупала пульс, заглянула под веко и заставила открыть рот. – Информация на этом инфокристалле. Это курс нашего языка, я имею в виду новый язык, на котором разговаривают сейчас, а не тот, на котором говорим мы с тобой. Ты сможешь сам запустить программу?
– Конечно, – ответил Лекс. – Не первый день на свете живу.
Он имел в виду свою новую жизнь, начавшуюся на лабораторном столе. Но шутка осталась неоцененной.
– Ты вспомнил, кем был раньше? – спросила Элла.
Лекс пожал плечами.
– Пока нет. Я помню, что я был, но кем?..
– Ладно. Прости, мне запрещено об этом говорить. Позже тебе дадут специальную программу.
Он кивнул.
– Ладно, подождем. Кстати говоря, ты не будешь меня сегодня осматривать?
Элла заколебалась.
– В этом, наверное, нет необходимости. Ты выглядишь вполне здоровым.
Лекс скинул халат, а затем снял шорты – его гардероб ограничивался только этими вещами.
– Смотри, я не жадный, – сказал он, великодушно улыбаясь.
– Ну что ж, раз ты настаиваешь, – пожала плечами Элла и подошла к нему, пощупала мышцы в отдельных местах, провела над телом биосканером. – Все в порядке. Ты полностью здоров, без всяких отклонений. Я думаю, надобности в ежедневном медицинском контроле больше нет.
– Прекрасно, – сказал Лекс.
«Интересно, что он задумал?» – подумала Элла. Как врач, она разбиралась в психологии, но предугадать направление мыслей Лекса не смогла.
– Ну что ж, а теперь я хочу попросить тебя кое о чем. Я тоже хочу тебя осмотреть, – с невинной улыбкой сказал Лекс. – Исключительно в познавательных целях.
– О… осмотреть?
– Ну да, как ты меня. В смысле, без одежды.
Элла облизнула губы. Вот это фокус! И главное, как ему откажешь? Потом скажут, что она нанесла урон его психике, отказавшись удовлетворить естественное любопытство. Она оглянулась на дверь, но никто и не думал прийти ей на помощь – ведь она единственная была уполномочена вести медицинский надзор и обучение Лекса.
– А ты разве не видел этого в обучающем разделе? – осторожно спросила она, стараясь смотреть в лицо Лексу, а не куда-то ниже.
– Видел, конечно, – пожал он плечами. – Но хочется наглядности. Мне кажется, что тебе, как врачу, нечего скрывать.
– В самом деле, – пробормотала Элла.
Она вздохнула и начала раздеваться. Лекс заметил, что она покраснела, и с каждым последующим предметом одежды, повисавшим на спинке кресла, ее движения становились все неувереннее. Наконец, она полностью разоблачилась, и осталась стоять перед Лексом с неким подобием улыбки на пунцовом лице. Но к тому времени, как она осмелилась взглянуть на него, он уже совершил самый хитроумный маневр в своей новой жизни – встал между женщиной и креслом, на котором она сложила одежду.
– Понимаешь, Элла, – сказал он, стараясь изо всех сил не выдать раньше времени свое возбуждение. – Я многому научился из того, что умел раньше. Ходить, прыгать, кувыркаться, принимать пищу, читать и разговаривать, посещать эту веселую комнату с журчащей водой, и так далее. Но я знаю об одной вещи, которую я точно должен уметь делать и которой до сих пор не научился.
Пока Элла соображала, что же имел в виду Лекс, он шаг за шагом оттеснил ее к дивану. Внимание обоих было приковано к последствиям, вызванным бурным приливом крови к отдельным частям тела Лекса. Элла продолжала гореть от стыда.
«Сорок шесть хромосом! Как же я вляпалась! – подумала она. – Сейчас он завалит меня… На третий день своего пребывания в новом теле! На глазах у всей группы, вот ужас! Наблюдение-то ведется круглосуточно… Потом весь отдел будет сплетничать у меня за спиной. Чего доброго, сделают видеозапись и пустят по рукам. Кошмар!» И она сказала старые, как мир, слова:
– Может, не надо?
В следующее мгновение они оказались на диване, и Лекс, преодолевая слабое сопротивление Эллы, отметил с удовлетворением, что вспомнил, каково это – заниматься старым добрым сексом. А Элла подумала о том, что большинство из ее подруг дорого бы дали, чтобы поменяться с ней местами, и эта мысль ее несколько успокоила. Она, правда, еще пробормотала какую-то глупость, вроде «у меня это плохо получается, лучше я приведу кого-нибудь другого», на что Лекс ответил:
– Кого-нибудь другого обязательно приводи. Будет, с чем сравнивать, – и полностью отдался ритмичным движениям поступательно-возвратного характера.
* * *
Обещанный кристалл с воспоминаниями так и не принесли. Вернее, его приносили – Элла вошла с кристаллом в руках, но не успела она передать его Лексу, как ворвалась какая-то женщина в черном комбинезоне, вытолкнула Эллу за дверь и стала расспрашивать, – Лекс слышал разговор из-за двери, – кто и как передал этот инфокристалл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Наложение психической матрицы прошло успешно. Объект находится без сознания. Мы можем начать вывод зондов?
– Начинайте. Осторожно, – добавила Аника.
Она следила за тем, как один за другим отходят в сторону черные щупальца биозонда. Множество тонких гибких струн были присоединены к голове человека. Аника знала, что каждое щупальце оканчивается тончайшей иглой, невидимой для человеческого глаза. Миллионы игл во время подготовки операции были введены в ткань мозга – на это ушло больше месяца. Потом в одно-единственное мгновение по ним прошел импульс, и каждая игла уколола разрядом тока нитку нейронов, и миллионы участков коры подверглись напряжению, активировавшему нервные импульсы именно так, как они передавались двести лет назад в голове давным-давно умершего человека.
Аника посмотрела на монитор, показывавший картину активности мозга. Хорошая картина, устойчивая. Стабильные колебания биотоков; спящий мозг ожил, принял характерный рисунок человеческого мозга, рисунок в то же время уникальный, как уникальна душа каждого из людей… Аника пожала плечами, отвечая на собственный незаданный вопрос. Ничего нельзя сказать, пока объект не будет разбужен. Трансплантация психоматрицы – сложнейший процесс, и никто не застрахован от ошибок. Теоретически механизм трансплантации был разработан еще в позапрошлом веке, но осуществить его на практике удалось только недавно, да и то пока в единичных случаях. Другой вопрос, что потребности в таких операциях почти нет – только в исследовательских целях, ведь Комиссия по этике постановила не использовать методы переноса сознания для продления жизни. Так было до сегодняшнего дня.
Аника встала со своего места и подошла вплотную к камере. Посмотрела сквозь украшенное пятнышками отражений стекло на лежащего человека. Каким он будет, этот новорожденный? Новый старый человек… Несколько дней уйдет на извлечение зондов, на установление нормального биоритма. Потом можно будет рискнуть разбудить его. И узнать, был ли успешен эксперимент, длившийся два столетия.
В лабораторию вошла женщина в зеленом платье, украшенном изумрудами. Аника непроизвольно подтянулась – ранг В-3 вызывал почтение до дрожи в коленях.
– Как он?
– Пока все указывает на нормальный ход операции, Госпожа Старшая Советница, – почтительно ответила Аника. – Мы планируем вывод объекта из бессознательного состояния через четыре дня. Желаете ознакомиться с текущими результатами?
– Спасибо, не стоит. Продолжайте работу. Я полагаюсь на вас, – с этими словами женщина в зеленом вышла, задержавшись на мгновение, чтобы бросить взгляд на лежащее под стеклом тело.
Аника наклонила голову, выжидая, пока Советница покинет комнату, потом уселась на место. Хорошо бы эксперимент завершился удачно, потому что слишком внимательное наблюдение руководства, как правило, сулит неприятности. Вплоть до понижения в ранте. А Советница Дейдра – птица высокого полета. Она обошла Анику на четыре ранга, будучи пятью годами младше.
* * *
Он ничего не помнил. Он вообще не знал, что такое – помнить. Он не умел различать «сейчас» и «тогда». Для него было только «сейчас». Но внезапно он понял, что время есть – что бьется сердце, и течет кровь по большому и малому кругам, и новые клетки рождаются и умирают, и электроны вращаются вокруг ядер атомов. Он понял, что «сейчас» остается вместе с ним, а «тогда» отступает в небытие, в прошлое, в ту эфемерную реальность, которая существует только в его памяти.
Память. Он помнил, что было «тогда». Вернее, он знал, что помнит, но не мог разглядеть ничего из того, что помнил. Он мог с уверенностью сказать лишь то, когда началось «сейчас». Оно началось на белом столе в комнате с белыми стенами и ярким освещением. Как долго он лежал на этом столе, невозможно сказать, но он осознал, что лежит на столе – и наступило «сейчас».
«Сейчас» он стоял, осторожно держась за край стола. Первая попытка встать на ноги закончилась падением. Пол был мягкий, теплый, слегка пружинистый – человек не ушибся, но вспомнил, что мог бы ушибиться. Он неуверенно двигался, шевелил руками и пальцами на руках. Он помнил, что мог делать это лучше, и оттого испытывал тревогу. Но движения постепенно становились все точнее и тверже.
Он обошел комнату вдоль стен, вернулся к столу и сел на него. Он разглядывал свое тело и осознавал, что это и есть он. Он не помнил названия, но знал, что это правильно – быть живым, с бледной, местами розоватой кожей, двумя руками и двумя ногами, с головой, в которой помещается центр его существа. Быть живым. Да, так и должно быть. Разве он помнил, чтобы было иначе?
Раздался звук, и он вскинул голову. Да, он знает, что такое звук, это признак движения. В комнате открылась дверь, в которую вошла женщина. Он сразу принял то, что это существо зовется женщиной, точно так же как и то, что он сам – мужчина, и оба они – люди. Он был человеком – «тогда».
На женщине был белый халат. Он ощутил смутное неудобство – на нем самом должно быть что-то подобное. Оглядевшись, он потянул на себя простыню со стола и обернул ее вокруг бедер. Потом посмотрел на женщину – у нее было лицо, глаза, нос, волосы. Он знал, что все это должно быть и у него, но он не знал, каково его лицо. Ему захотелось увидеть это, и он стал искать предмет, который позволил бы ему увидеть себя. Он не помнил названия, но такой предмет был «тогда».
– Добрый день, – сказала женщина.
Он снова посмотрел на нее. Люди разговаривают, издают звуки, которые складываются в речь. Он тоже так умеет… умел. Нужно только вспомнить, как это делается.
– Зды… здар… зрадсытву… – пробормотал он.
– Попробуйте что-нибудь короткое, – подсказала женщина.
Короткое. Короткое приветствие.
– Привет, – сказал он и с удивлением понял, что вспоминает, как это было «тогда», когда он говорил «привет» множеству различных людей.
– Очень хорошо, – улыбнулась женщина. – Как вы себя чувствуете?
Он задумался. Как он себя чувствует? Он чувствует себя живым, он может ходить, слушать и разговаривать, он помнит кое-что и продолжает вспоминать.
– Хорошо, – ответил он.
Она достала из кармана какой-то блестящий предмет и протянула ему.
– Это зеркало. Посмотрите на себя.
Он посмотрел и увидел мужское лицо. Он знал, что это его лицо, и ему казалось правильным, что он видит в зеркале именно это лицо. Значит, это лицо и он сам – единое целое.
– Вы помните свое имя?
Он покачал головой. Имя? Да, у него было имя, должно быть имя, кроме самоопределения «я». Что-то такое, о чем можно говорить отвлеченно, но что связано с ним лично. Имя.
– Я… не знаю.
– Вас звали… вас зовут Алексей Михайлов. Лекс.
Он долго вдумывался в это слово. Так его звали, так он сам называл себя. «Тогда»… и «сейчас» он – Лекс.
– Да. Это так, – согласился он.
* * *
Следующие дни он проводил в нескольких комнатах, которые стали его местом обитания. Комнаты были вполне уютные, с выкрашенными в светлые тона стенами, обшитыми мягким покрытием, с теплым деревянным полом и мягкой мебелью. Он ел, спал, отправлял естественные потребности, слушал обучающие программы. Он жил и вспоминал, что было «тогда». Он учился быть собою.
На третий день после того как наступило «сейчас», он уже знал почти все, что знал раньше. Он знал, что находится в лаборатории, и он знал, что такое лаборатория; он знал, что лаборатория находится на территории Гайанской Республики, и он знал, что такое Республика. Он знал, что это государство, он знал историю этого государства, он знал историю других государств и историю всего человечества. Он не знал только свою историю, свое прошлое, которое было «тогда».
В его комнату вошла женщина с веселым румяным лицом и рассыпающимся надвое ворохом черных волос, похожих на иглы дикобраза. Она приходила по несколько раз в день и беседовала с ним, а также приносила компьютерные кристаллы с обучающими программами.
– Элла? Здравствуй, – улыбнулся Лекс.
– Привет. Как спалось?
– Замечательно. Сплю, как новорожденный, – усмехнулся он. – И позавтракал я вкусно. И, предвосхищая последующие вопросы, скажу, что по нужде сходил тоже неплохо. Так что я вполне готов к новой порции информации.
– Отлично, – сказала Элла и, невзирая на его сопротивление, пощупала пульс, заглянула под веко и заставила открыть рот. – Информация на этом инфокристалле. Это курс нашего языка, я имею в виду новый язык, на котором разговаривают сейчас, а не тот, на котором говорим мы с тобой. Ты сможешь сам запустить программу?
– Конечно, – ответил Лекс. – Не первый день на свете живу.
Он имел в виду свою новую жизнь, начавшуюся на лабораторном столе. Но шутка осталась неоцененной.
– Ты вспомнил, кем был раньше? – спросила Элла.
Лекс пожал плечами.
– Пока нет. Я помню, что я был, но кем?..
– Ладно. Прости, мне запрещено об этом говорить. Позже тебе дадут специальную программу.
Он кивнул.
– Ладно, подождем. Кстати говоря, ты не будешь меня сегодня осматривать?
Элла заколебалась.
– В этом, наверное, нет необходимости. Ты выглядишь вполне здоровым.
Лекс скинул халат, а затем снял шорты – его гардероб ограничивался только этими вещами.
– Смотри, я не жадный, – сказал он, великодушно улыбаясь.
– Ну что ж, раз ты настаиваешь, – пожала плечами Элла и подошла к нему, пощупала мышцы в отдельных местах, провела над телом биосканером. – Все в порядке. Ты полностью здоров, без всяких отклонений. Я думаю, надобности в ежедневном медицинском контроле больше нет.
– Прекрасно, – сказал Лекс.
«Интересно, что он задумал?» – подумала Элла. Как врач, она разбиралась в психологии, но предугадать направление мыслей Лекса не смогла.
– Ну что ж, а теперь я хочу попросить тебя кое о чем. Я тоже хочу тебя осмотреть, – с невинной улыбкой сказал Лекс. – Исключительно в познавательных целях.
– О… осмотреть?
– Ну да, как ты меня. В смысле, без одежды.
Элла облизнула губы. Вот это фокус! И главное, как ему откажешь? Потом скажут, что она нанесла урон его психике, отказавшись удовлетворить естественное любопытство. Она оглянулась на дверь, но никто и не думал прийти ей на помощь – ведь она единственная была уполномочена вести медицинский надзор и обучение Лекса.
– А ты разве не видел этого в обучающем разделе? – осторожно спросила она, стараясь смотреть в лицо Лексу, а не куда-то ниже.
– Видел, конечно, – пожал он плечами. – Но хочется наглядности. Мне кажется, что тебе, как врачу, нечего скрывать.
– В самом деле, – пробормотала Элла.
Она вздохнула и начала раздеваться. Лекс заметил, что она покраснела, и с каждым последующим предметом одежды, повисавшим на спинке кресла, ее движения становились все неувереннее. Наконец, она полностью разоблачилась, и осталась стоять перед Лексом с неким подобием улыбки на пунцовом лице. Но к тому времени, как она осмелилась взглянуть на него, он уже совершил самый хитроумный маневр в своей новой жизни – встал между женщиной и креслом, на котором она сложила одежду.
– Понимаешь, Элла, – сказал он, стараясь изо всех сил не выдать раньше времени свое возбуждение. – Я многому научился из того, что умел раньше. Ходить, прыгать, кувыркаться, принимать пищу, читать и разговаривать, посещать эту веселую комнату с журчащей водой, и так далее. Но я знаю об одной вещи, которую я точно должен уметь делать и которой до сих пор не научился.
Пока Элла соображала, что же имел в виду Лекс, он шаг за шагом оттеснил ее к дивану. Внимание обоих было приковано к последствиям, вызванным бурным приливом крови к отдельным частям тела Лекса. Элла продолжала гореть от стыда.
«Сорок шесть хромосом! Как же я вляпалась! – подумала она. – Сейчас он завалит меня… На третий день своего пребывания в новом теле! На глазах у всей группы, вот ужас! Наблюдение-то ведется круглосуточно… Потом весь отдел будет сплетничать у меня за спиной. Чего доброго, сделают видеозапись и пустят по рукам. Кошмар!» И она сказала старые, как мир, слова:
– Может, не надо?
В следующее мгновение они оказались на диване, и Лекс, преодолевая слабое сопротивление Эллы, отметил с удовлетворением, что вспомнил, каково это – заниматься старым добрым сексом. А Элла подумала о том, что большинство из ее подруг дорого бы дали, чтобы поменяться с ней местами, и эта мысль ее несколько успокоила. Она, правда, еще пробормотала какую-то глупость, вроде «у меня это плохо получается, лучше я приведу кого-нибудь другого», на что Лекс ответил:
– Кого-нибудь другого обязательно приводи. Будет, с чем сравнивать, – и полностью отдался ритмичным движениям поступательно-возвратного характера.
* * *
Обещанный кристалл с воспоминаниями так и не принесли. Вернее, его приносили – Элла вошла с кристаллом в руках, но не успела она передать его Лексу, как ворвалась какая-то женщина в черном комбинезоне, вытолкнула Эллу за дверь и стала расспрашивать, – Лекс слышал разговор из-за двери, – кто и как передал этот инфокристалл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39