Но кардиналам, понимаете ли, нельзя жениться… Но я прервала ваш рассказ! Что случилось потом?
– В сентябре они расстались… дав клятвы, которые сейчас едва ли имеют значение… и юноша отправился в Гатинэ, чтобы заслужить звание рыцаря при дворе старого видама де Суаэкура. И там-то… о, задолго до Рождества!.. пришло известие, что Доротея ла Желанэ вышла замуж за богача гетмана Михаила.
– Но к этому-то меня и призывают! И, как вы знаете, существует некий гетман Михаил, который вечно мне досаждает. Разве не странно? Ведь вы утверждаете, что все это произошло много лет тому назад.
– В самом деле, история очень стара, она была стара еще тогда, когда у Мафусаила только резались зубы. Нет более старой и более типичной истории. В качестве высокопарного продолжения можно было бы сказать вам, что жизнь этого юноши оказалась сломана. Но не думаю, что было так. Скорее всего, он внезапно узнал то, что для двадцатилетнего является опьяняющим знанием. Тот час научил его печали и гневу, но также и насмешке ради спасения. О, именно это оружие принес ему тот час, да еще склонность использовать его, и теперь ни одна женщина не смогла бы причинить ему серьезную боль. Нет, больше уже никогда!
– Ах, бедный юноша! – сказала девушка нежно, с улыбкой богини, улыбающейся не совсем от радости.
– В общем, женщины, как он узнал теперь из собственного опыта, были приятнейшими сотоварищами по играм. И он начал играть. Он отправился буйствовать по свету с гордостью молодости и во всеоружии боли. И он слагал песни для удовольствия королей, и фехтовал для удовольствия мужчин, и нашептывал комплименты для удовольствия женщин в местах, где был знаменит, и смело самоутверждался, доставляя всем удовольствие в те прекрасные дни. Но нашептывание и все, что следовало за нашептыванием, было самой лучшей игрой – игрой, в которую он играл дольше всего со многими ярко раскрашенными партнершами, воспринимавшими игру более серьезно, нежели он. И их веру в важность игры, в него и его высокопарный вздор он очень часто находил занятной. А от других их достоинств он также получал естественное удовольствие. Затем, когда он вполне наигрался, то прибегнул к советам рассудительных людей, советам остепенившегося влечения. И он женился на миловидной дочери достойного уважения ростовщика, честно ведшего свое дело. И жил с женой так, как обычно живут вместе два человека. И, в конце концов, я не сказал бы, что его жизнь была сломана.
– Что ж, значит, так и было, – сказала Доротея. Она с нетерпеливым вздохом беспокойно передернула плечами, и было видно, что она крайне смущена. – О, но мне почему-то думается, что вы весьма жуткий старикашка. И вы кажетесь еще более жутким в этом странном блестящем одеянии.
– Ни одна женщина никогда еще не хвалила дело рук другой женщины, и каждая из вас особенно бранит свое собственное. Но вы прервали мое сказание.
– Не понимаю, – сказала девушка, и большие сияющие глаза, цвет которых был так неопределенен и так дорог Юргену, казались теперь еще больше. – Я не понимаю, как все это могло обрести счастливый конец.
– Тем не менее человеческие сердца переживают благословение священника, что вы можете видеть каждый день. Этот человек в конце концов унаследовал дело своего тестя и нашел это, совершенно так, как и предвкушал, занятием, наиболее подходящим для отставного поэта. И этим, предполагаю я, он был удовлетворен. О да, но через некоторое время из чужих краев вернулся гетман Михаил вместе со своими лакеями, столовым серебром и сундуками добра, с прекрасными лошадьми и женой. И юноша, бывший некогда ее возлюбленным, мог теперь видеть ее, после многих лет, когда ему вздумается. Теперь она стала для него некоей миловидной незнакомкой. Вот и все. Она была весьма глупа. В ней, так или иначе, не было ничего замечательного. Уважаемый всеми ростовщик видел это совершенно ясно: изо дня в день он терзался осознанием этого, поскольку, как я должен вам сказать, он не мог сохранять самообладание в ее присутствии даже теперь. Нет, он никогда на это не был способен.
При этом известии девушка нахмурилась.
– Вы имеете в виду, что он ее по-прежнему любил. Ну, конечно же!
– Дитя мое, – отвечал Юрген, в порицательном жесте подняв указательный палец, – ты – неизлечимый романтик. Человек ее больше не любил и даже презирал. В любом случае, он уверил себя, что это так. Но миловидная и глупая незнакомка все равно приковывала его взгляд, путала его мысли и вносила ошибки в его расчеты, а когда днем он касался ее руки, то не спал ночами. Так он видел ее изо дня в день. А люди шептались, что эта миловидная и глупая незнакомка имеет расположение к молодым людям, помогавшим ей искусно обманывать мужа. Но она ни разу не выказала какого-либо благоволения уважаемому всеми ростовщику. Ибо его юность прошла, и казалось, что ничего особенного не случилось. В общем, вот его сказание. О ней я ничего не знаю. И никогда не узнаю! Но определенно поговаривали, что она обманывала гетмана Михаила с двумя молодыми людьми или, может, с пятью молодыми людьми, но ни разу с уважаемым всеми ростовщиком.
– Полагаю, что это чрезвычайно циничная и глупая история, – заметила девушка. – А я отправляюсь на поиски Юргена. В любви он весьма занятен, – проговорила Доротея со сладчайшей и прелестнейшей задумчивой улыбкой, достойной рая.
И там, в саду между рассветом и закатом, на Юргена нашло безумие и неверие в такую несправедливость, которая теперь казалась немыслимой.
– Нет, Желанье Сердца! – воскликнул он. – Я не отпущу тебя. Ты – дорога мне, чиста и верна, и все мои дурные сны, в которых ты распутничала и дурачила меня, не были правдой. Наверняка мои сны никогда и не могли быть правдой, пока на земле существует справедливость. Можно ли вообразить себе Бога, который бы позволил, чтобы у юноши украли то, что в моих дурных снах было у меня отобрано!
– И все же я не понимаю ваших речей об этих снах!..
– Что ж, мне кажется, я потерял многие свои достоинства, и остался лишь мозг, играющий идеями, да тело, слабо идущее вперед удобными путями. И я не мог верить в лучшее, как верили мои товарищи, и не мог их любить, и не мог обнаружить ничего в том, что они говорили или делали, кроме их чрезвычайной глупости, потому что я потерял их общую искреннюю веру в важность использования ими получаса, месяца или многих лет. И потому, что одна ветреница открыла мне глаза и я увидел слишком много, я потерял веру и в важность своих собственных поступков. Было мало времени, за которое прошлое могло бы стать приемлемым, по ту сторону зияющей непредсказуемой тьмы: а это все, что где-либо определенно существовало. Скажи мне, Желанье Сердца, разве это всего лишь не дурацкая мечта? Ведь всего этого никогда не происходило. Что ж, было бы нечестно, если б такое когда-либо произошло!
Глаза девушки были широко открыты, а она смущена и немного напугана.
– Я не понимаю того, что вы говорите, и в вас есть нечто такое, что невыразимо меня тревожит. Вы называете меня именем, которым пользовался лишь Юрген, и мне кажется, что вы – Юрген. И, однако, вы – не Юрген.
– Но я поистине Юрген. И посмотрите же, я сделал то, чего не делал прежде ни один человек: я добрался до той первой любви, которую каждый должен потерять, неважно, на ком он женат. Я вновь вернулся, очень быстро промчавшись над могилой мечты и через злобу времени к Желанью Сердца Моего! И насколько странным кажется то, что я не знал, что такое неизбежно!
– Все же, мой друг, я вас не понимаю.
– А я зевал и мучился в приготовлениях к некоему великому и прекрасному приключению, которое вскоре должно было со мной произойти, и с изумлением продолжал трудиться. Тогда как позади меня все это время находился сад между рассветом и закатом, в котором меня ждала ты! Теперь несомненно, что жизнь каждого человека есть причудливо построенный рассказ, в котором справедливая и соответствующая концовка появляется в самом начале. Поэтому время бежит вперед не как в схоластической притче, по прямой, но по замкнутой кривой, возвращаясь к месту своего начала. И именно благодаря смутному предвидению этого и некоему слабому предвкушению вскоре даруемой им справедливости люди имеют силы жить. И теперь я уверен, что всегда это знал. Зачем еще было жить праведно, если это не привело бы меня назад к тебе?
Но девушка очень грустно покачала своей великолепной головкой.
– Я не понимаю вас и боюсь. Вы говорите глупости, а в вашем лице я вижу лицо Юргена, как можно видеть лицо мертвеца, утонувшего в мутной воде.
– Однако я поистине Юрген, и, как мне кажется, впервые с тех пор, как мы расстались. Я силен и восхитителен – даже я, который так долго насмехался и играл, поскольку думал о себе, как о вообще никчемном человеке. То, что случилось с тех пор, как мы с тобой были молоды, – лишь растаявший туман. И все мое существо полно неутолимой жажды тебя, моя дорогая, и я не отпущу тебя, потому что лишь ты, ты одна – Желанье Сердца Моего.
Девушка взглянула на него очень серьезно и смущенно нахмурилась, а ее нежные юные губы слегка раскрылись. И вся ее мягкая прелесть была озарена светом небес, приобретавших цвет золотого песка.
– Но вы говорите, что вы – сильны и восхитительны, а я могу лишь дивиться таким речам, так как вижу то, что видят все люди.
И тут Доротея показала ему зеркальце, висевшее на длинной бирюзовой цепочке у нее на шее. И Юрген внимательно всмотрелся в испуганное глуповатое лицо пожилого человека, которое он обнаружил в зеркале.
С ужасающей внезапностью к Юргену вернулся здравый рассудок: и пыл его страсти угас, и жар, буря и стремительное кружение затихли, и человек почувствовал себя очень утомленным. А в тишине он услышал пронзительный крик птицы, которая, казалось, искала то, чего никак не могла найти.
– Я получил ответ, – сказал ростовщик, – однако я знаю, что он не окончательный. Дороже любой небесной надежды был тот миг, когда впервые проснулись устрашающие догадки при виде незнакомых прелестных черт на лице Доротеи. Тогда-то я и заметил нежный румянец, покрывавший ее лицо от подбородка до лба, когда наши глаза встретились, и обнаружил новый свет в сияющих глазах, которые больше не могли совершенно честно встретиться с моим взглядом. Пусть будет так, я не люблю жену гетмана Михаила…
…Горько вспоминать, как мы предавались нашей любви и находили служение ей прелестным. Мучительно воскрешать в памяти сладость тех клятв, что объявили ее моей навеки, – клятв, что прерывались долгими, незабываемыми поцелуями. Мы тогда обычно смеялись над гетманом Михаилом, мы смеялись вообще надо всем. И некоторое время, целое лето, мы были такой прекрасной, привлекательной и чистой парой возлюбленных, какая только известна миру. Но пусть будет так, потому что я не люблю больше жену гетмана Михаила…
…Наша любовь была честна, но недолговечна. Никто не может оживить ее, поскольку ножки Доротеи растоптали жизнь этой любви. Однако раз эта наша жизнь тоже завершилась – эгоистичная жизнь, которая не могла позволить нам любить кого-либо другого, – не должны ли мы каким-то образом добраться до той веры, которой мы поклялись перед вечностью, и вновь ощутить удовлетворение в некоем сказочно-красочном царстве? Я думаю, это несомненно произойдет. Пусть будет так, я не люблю жену гетмана Михаила.
– Что ж, слушать вас – одно удовольствие, – заметила Доротея, – поскольку я вижу, как вы обращаете свою печаль в сырье для стихов. А я отправляюсь на поиски Юргена, так как он любит совершенно иначе и намного занятнее.
И опять, каким бы ни был предмет, о котором задумалась девушка, мысль о нем нежно окрасила ее щеки, а воспоминание придало взору бесконечную радость.
Это длилось лишь мгновение. Девушка оставила Юргена, дружески помахав ему рукой, и ушла от него, больше не думая об этом старике (как он мог видеть) уже в тот миг, когда отвернулась от него. И она направилась в сторону рассвета на поиски того юного Юргена, которого она, будучи во всем совершенна, любила, хотя и весьма недолго, но вполне заслуженно.
Глава V
Требования хлеба с маслом
– Несс, – говорит Юрген, – неужели я так изменился? Ведь та Доротея, которую я любил в юности, не узнала меня.
– У добра и зла очень точные расчеты, – отвечал кентавр, – и лицо каждого человека – своеобразный гроссбух. Между тем солнце встает, начинается новый день. А когда тени тех двоих, что придут сюда, упадут на сад, предупреждаю тебя, поразительные перемены будут вызваны требованиями хлеба с маслом. У тебя нет времени оживлять старые воспоминания беседами с теми, с кем ты был в саду прежде.
– О, кентавр, в саду между рассветом и закатом никогда не было никого, кроме Доротеи ла Желанэ. Кентавр пожал плечами.
– Возможно, ты все забыл. Определенно, ты недооцениваешь окружающих людей. Тех случайных посетителей, которых ты видел. Вдобавок поблизости круглый год обитают все разновидности воображаемых существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– В сентябре они расстались… дав клятвы, которые сейчас едва ли имеют значение… и юноша отправился в Гатинэ, чтобы заслужить звание рыцаря при дворе старого видама де Суаэкура. И там-то… о, задолго до Рождества!.. пришло известие, что Доротея ла Желанэ вышла замуж за богача гетмана Михаила.
– Но к этому-то меня и призывают! И, как вы знаете, существует некий гетман Михаил, который вечно мне досаждает. Разве не странно? Ведь вы утверждаете, что все это произошло много лет тому назад.
– В самом деле, история очень стара, она была стара еще тогда, когда у Мафусаила только резались зубы. Нет более старой и более типичной истории. В качестве высокопарного продолжения можно было бы сказать вам, что жизнь этого юноши оказалась сломана. Но не думаю, что было так. Скорее всего, он внезапно узнал то, что для двадцатилетнего является опьяняющим знанием. Тот час научил его печали и гневу, но также и насмешке ради спасения. О, именно это оружие принес ему тот час, да еще склонность использовать его, и теперь ни одна женщина не смогла бы причинить ему серьезную боль. Нет, больше уже никогда!
– Ах, бедный юноша! – сказала девушка нежно, с улыбкой богини, улыбающейся не совсем от радости.
– В общем, женщины, как он узнал теперь из собственного опыта, были приятнейшими сотоварищами по играм. И он начал играть. Он отправился буйствовать по свету с гордостью молодости и во всеоружии боли. И он слагал песни для удовольствия королей, и фехтовал для удовольствия мужчин, и нашептывал комплименты для удовольствия женщин в местах, где был знаменит, и смело самоутверждался, доставляя всем удовольствие в те прекрасные дни. Но нашептывание и все, что следовало за нашептыванием, было самой лучшей игрой – игрой, в которую он играл дольше всего со многими ярко раскрашенными партнершами, воспринимавшими игру более серьезно, нежели он. И их веру в важность игры, в него и его высокопарный вздор он очень часто находил занятной. А от других их достоинств он также получал естественное удовольствие. Затем, когда он вполне наигрался, то прибегнул к советам рассудительных людей, советам остепенившегося влечения. И он женился на миловидной дочери достойного уважения ростовщика, честно ведшего свое дело. И жил с женой так, как обычно живут вместе два человека. И, в конце концов, я не сказал бы, что его жизнь была сломана.
– Что ж, значит, так и было, – сказала Доротея. Она с нетерпеливым вздохом беспокойно передернула плечами, и было видно, что она крайне смущена. – О, но мне почему-то думается, что вы весьма жуткий старикашка. И вы кажетесь еще более жутким в этом странном блестящем одеянии.
– Ни одна женщина никогда еще не хвалила дело рук другой женщины, и каждая из вас особенно бранит свое собственное. Но вы прервали мое сказание.
– Не понимаю, – сказала девушка, и большие сияющие глаза, цвет которых был так неопределенен и так дорог Юргену, казались теперь еще больше. – Я не понимаю, как все это могло обрести счастливый конец.
– Тем не менее человеческие сердца переживают благословение священника, что вы можете видеть каждый день. Этот человек в конце концов унаследовал дело своего тестя и нашел это, совершенно так, как и предвкушал, занятием, наиболее подходящим для отставного поэта. И этим, предполагаю я, он был удовлетворен. О да, но через некоторое время из чужих краев вернулся гетман Михаил вместе со своими лакеями, столовым серебром и сундуками добра, с прекрасными лошадьми и женой. И юноша, бывший некогда ее возлюбленным, мог теперь видеть ее, после многих лет, когда ему вздумается. Теперь она стала для него некоей миловидной незнакомкой. Вот и все. Она была весьма глупа. В ней, так или иначе, не было ничего замечательного. Уважаемый всеми ростовщик видел это совершенно ясно: изо дня в день он терзался осознанием этого, поскольку, как я должен вам сказать, он не мог сохранять самообладание в ее присутствии даже теперь. Нет, он никогда на это не был способен.
При этом известии девушка нахмурилась.
– Вы имеете в виду, что он ее по-прежнему любил. Ну, конечно же!
– Дитя мое, – отвечал Юрген, в порицательном жесте подняв указательный палец, – ты – неизлечимый романтик. Человек ее больше не любил и даже презирал. В любом случае, он уверил себя, что это так. Но миловидная и глупая незнакомка все равно приковывала его взгляд, путала его мысли и вносила ошибки в его расчеты, а когда днем он касался ее руки, то не спал ночами. Так он видел ее изо дня в день. А люди шептались, что эта миловидная и глупая незнакомка имеет расположение к молодым людям, помогавшим ей искусно обманывать мужа. Но она ни разу не выказала какого-либо благоволения уважаемому всеми ростовщику. Ибо его юность прошла, и казалось, что ничего особенного не случилось. В общем, вот его сказание. О ней я ничего не знаю. И никогда не узнаю! Но определенно поговаривали, что она обманывала гетмана Михаила с двумя молодыми людьми или, может, с пятью молодыми людьми, но ни разу с уважаемым всеми ростовщиком.
– Полагаю, что это чрезвычайно циничная и глупая история, – заметила девушка. – А я отправляюсь на поиски Юргена. В любви он весьма занятен, – проговорила Доротея со сладчайшей и прелестнейшей задумчивой улыбкой, достойной рая.
И там, в саду между рассветом и закатом, на Юргена нашло безумие и неверие в такую несправедливость, которая теперь казалась немыслимой.
– Нет, Желанье Сердца! – воскликнул он. – Я не отпущу тебя. Ты – дорога мне, чиста и верна, и все мои дурные сны, в которых ты распутничала и дурачила меня, не были правдой. Наверняка мои сны никогда и не могли быть правдой, пока на земле существует справедливость. Можно ли вообразить себе Бога, который бы позволил, чтобы у юноши украли то, что в моих дурных снах было у меня отобрано!
– И все же я не понимаю ваших речей об этих снах!..
– Что ж, мне кажется, я потерял многие свои достоинства, и остался лишь мозг, играющий идеями, да тело, слабо идущее вперед удобными путями. И я не мог верить в лучшее, как верили мои товарищи, и не мог их любить, и не мог обнаружить ничего в том, что они говорили или делали, кроме их чрезвычайной глупости, потому что я потерял их общую искреннюю веру в важность использования ими получаса, месяца или многих лет. И потому, что одна ветреница открыла мне глаза и я увидел слишком много, я потерял веру и в важность своих собственных поступков. Было мало времени, за которое прошлое могло бы стать приемлемым, по ту сторону зияющей непредсказуемой тьмы: а это все, что где-либо определенно существовало. Скажи мне, Желанье Сердца, разве это всего лишь не дурацкая мечта? Ведь всего этого никогда не происходило. Что ж, было бы нечестно, если б такое когда-либо произошло!
Глаза девушки были широко открыты, а она смущена и немного напугана.
– Я не понимаю того, что вы говорите, и в вас есть нечто такое, что невыразимо меня тревожит. Вы называете меня именем, которым пользовался лишь Юрген, и мне кажется, что вы – Юрген. И, однако, вы – не Юрген.
– Но я поистине Юрген. И посмотрите же, я сделал то, чего не делал прежде ни один человек: я добрался до той первой любви, которую каждый должен потерять, неважно, на ком он женат. Я вновь вернулся, очень быстро промчавшись над могилой мечты и через злобу времени к Желанью Сердца Моего! И насколько странным кажется то, что я не знал, что такое неизбежно!
– Все же, мой друг, я вас не понимаю.
– А я зевал и мучился в приготовлениях к некоему великому и прекрасному приключению, которое вскоре должно было со мной произойти, и с изумлением продолжал трудиться. Тогда как позади меня все это время находился сад между рассветом и закатом, в котором меня ждала ты! Теперь несомненно, что жизнь каждого человека есть причудливо построенный рассказ, в котором справедливая и соответствующая концовка появляется в самом начале. Поэтому время бежит вперед не как в схоластической притче, по прямой, но по замкнутой кривой, возвращаясь к месту своего начала. И именно благодаря смутному предвидению этого и некоему слабому предвкушению вскоре даруемой им справедливости люди имеют силы жить. И теперь я уверен, что всегда это знал. Зачем еще было жить праведно, если это не привело бы меня назад к тебе?
Но девушка очень грустно покачала своей великолепной головкой.
– Я не понимаю вас и боюсь. Вы говорите глупости, а в вашем лице я вижу лицо Юргена, как можно видеть лицо мертвеца, утонувшего в мутной воде.
– Однако я поистине Юрген, и, как мне кажется, впервые с тех пор, как мы расстались. Я силен и восхитителен – даже я, который так долго насмехался и играл, поскольку думал о себе, как о вообще никчемном человеке. То, что случилось с тех пор, как мы с тобой были молоды, – лишь растаявший туман. И все мое существо полно неутолимой жажды тебя, моя дорогая, и я не отпущу тебя, потому что лишь ты, ты одна – Желанье Сердца Моего.
Девушка взглянула на него очень серьезно и смущенно нахмурилась, а ее нежные юные губы слегка раскрылись. И вся ее мягкая прелесть была озарена светом небес, приобретавших цвет золотого песка.
– Но вы говорите, что вы – сильны и восхитительны, а я могу лишь дивиться таким речам, так как вижу то, что видят все люди.
И тут Доротея показала ему зеркальце, висевшее на длинной бирюзовой цепочке у нее на шее. И Юрген внимательно всмотрелся в испуганное глуповатое лицо пожилого человека, которое он обнаружил в зеркале.
С ужасающей внезапностью к Юргену вернулся здравый рассудок: и пыл его страсти угас, и жар, буря и стремительное кружение затихли, и человек почувствовал себя очень утомленным. А в тишине он услышал пронзительный крик птицы, которая, казалось, искала то, чего никак не могла найти.
– Я получил ответ, – сказал ростовщик, – однако я знаю, что он не окончательный. Дороже любой небесной надежды был тот миг, когда впервые проснулись устрашающие догадки при виде незнакомых прелестных черт на лице Доротеи. Тогда-то я и заметил нежный румянец, покрывавший ее лицо от подбородка до лба, когда наши глаза встретились, и обнаружил новый свет в сияющих глазах, которые больше не могли совершенно честно встретиться с моим взглядом. Пусть будет так, я не люблю жену гетмана Михаила…
…Горько вспоминать, как мы предавались нашей любви и находили служение ей прелестным. Мучительно воскрешать в памяти сладость тех клятв, что объявили ее моей навеки, – клятв, что прерывались долгими, незабываемыми поцелуями. Мы тогда обычно смеялись над гетманом Михаилом, мы смеялись вообще надо всем. И некоторое время, целое лето, мы были такой прекрасной, привлекательной и чистой парой возлюбленных, какая только известна миру. Но пусть будет так, потому что я не люблю больше жену гетмана Михаила…
…Наша любовь была честна, но недолговечна. Никто не может оживить ее, поскольку ножки Доротеи растоптали жизнь этой любви. Однако раз эта наша жизнь тоже завершилась – эгоистичная жизнь, которая не могла позволить нам любить кого-либо другого, – не должны ли мы каким-то образом добраться до той веры, которой мы поклялись перед вечностью, и вновь ощутить удовлетворение в некоем сказочно-красочном царстве? Я думаю, это несомненно произойдет. Пусть будет так, я не люблю жену гетмана Михаила.
– Что ж, слушать вас – одно удовольствие, – заметила Доротея, – поскольку я вижу, как вы обращаете свою печаль в сырье для стихов. А я отправляюсь на поиски Юргена, так как он любит совершенно иначе и намного занятнее.
И опять, каким бы ни был предмет, о котором задумалась девушка, мысль о нем нежно окрасила ее щеки, а воспоминание придало взору бесконечную радость.
Это длилось лишь мгновение. Девушка оставила Юргена, дружески помахав ему рукой, и ушла от него, больше не думая об этом старике (как он мог видеть) уже в тот миг, когда отвернулась от него. И она направилась в сторону рассвета на поиски того юного Юргена, которого она, будучи во всем совершенна, любила, хотя и весьма недолго, но вполне заслуженно.
Глава V
Требования хлеба с маслом
– Несс, – говорит Юрген, – неужели я так изменился? Ведь та Доротея, которую я любил в юности, не узнала меня.
– У добра и зла очень точные расчеты, – отвечал кентавр, – и лицо каждого человека – своеобразный гроссбух. Между тем солнце встает, начинается новый день. А когда тени тех двоих, что придут сюда, упадут на сад, предупреждаю тебя, поразительные перемены будут вызваны требованиями хлеба с маслом. У тебя нет времени оживлять старые воспоминания беседами с теми, с кем ты был в саду прежде.
– О, кентавр, в саду между рассветом и закатом никогда не было никого, кроме Доротеи ла Желанэ. Кентавр пожал плечами.
– Возможно, ты все забыл. Определенно, ты недооцениваешь окружающих людей. Тех случайных посетителей, которых ты видел. Вдобавок поблизости круглый год обитают все разновидности воображаемых существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41