— спросил я.
— От его имени, — он улыбнулся, — или только от моего, я не могу вам открыться, не нарушив договора о доверии, но, надо полагать, вам известен Эль Конде — этот номинальный правитель Нахара?
— Из профессионального любопытства я знакомилась с государственным устройством колонии и читала о Гебель-Нахаре еще до того, как возникла необходимость моего появления здесь, — ответила Аманда.
И тут я увидел, что она хочет остаться с Падмой наедине. Аманда дала мне это понять, слегка повернув голову и еле заметно выпрямив спину. Экзоты наблюдательны, но вряд ли ему открылся смысл тайных знаков.
— Прошу извинить, — произнес я, вставая. — Так давно не видел Мигеля, что не терпится поделиться нашими домашними новостями. — После этих слов осталось лишь пройти в кабину пилота и плотно закрыть за собой дверь.
Расслабленно откинув голову на спинку командирского кресла, одной рукой придерживал Мигель штурвал аэробуса; я занял место второго пилота.
— Как дела дома, сэр? — спросил он, не поворачивая головы.
— С тех пор как ты оставил отчий дом, я и сам был на планете всего однажды, — сказал я. — Но с тех пор мало что изменилось. В прошлом году умер мой отец.
— Мне грустно слышать эту печальную весть.
— Твой отец и мать здоровы. И еще только хорошее слышал я о твоих братьях и их делах на далеких звездах. Но думаю, что ты и сам об этом знаешь.
— Нет, — тихо произнес он, так и не оторвав взгляда от неба. — Долгое время я ничего не слышал об их судьбе.
Гнетущая тишина окутала нас.
— Как вышло, что ты оказался здесь? — прервал я затянувшееся молчание. Традиционный вопрос, когда дорсайцы встречаются вдали от дома.
— Случайно услышал о Нахаре. Решил взглянуть на него поближе.
— Ты знал, что эта страна — жалкая карикатура на Испанию?
— Не карикатура, — ответил Мигель. — Вернее... не совсем.
— Да, — согласился я. — Пожалуй, мне не следовало употреблять слово «карикатура». Образ жизни здесь — как и везде, — без сомнения, связан с древними корнями народа.
И тут он впервые встретился со мною взглядом. С тех пор как не стало Элизы, я научился понимать эти странные взгляды. Сейчас Мигель намеревался поведать мне такое, что никогда бы не решился открыть другому. Медленно текли секунды, юноша молчал, а потом вновь отвернулся к ветровому стеклу.
— Вы знаете, что здесь происходит? — спросил он.
— Нет. Это в основном забота Аманды. В этой прогулке я всего лишь извозчик. Может быть, ты посвятишь меня?
— Пожалуй, вам действительно будет полезно иметь некоторое представление о наших делах, — согласился Мигель. — А Ян и Кейси доскажут остальное. Но в любом случае... Конде лишь «лицо» страны. Отцу его пожаловали титул первые переселенцы, ставшие все без исключения богатыми землевладельцами — ранчерами. Они мечтали установить здесь институт наследственной аристократии, но сделать этого не удалось, хотя по местным законам Конде — наследственный суверен Нахара, и армия должна подчиняться ему как главнокомандующему. Нахарские солдаты — всегда самая бедная часть населения; они ненавидят ранчеров. Нахар стоит на пороге революции, а армия так и не решила, чью сторону она примет.
— Понятно, — вставил я, когда Мигель замолчал. — Грядет насильственная смена власти, а мы заключили контракты с правительством, которое уже завтра могут свергнуть. Аманде есть о чем подумать.
— Нам всем есть о чем подумать, — поправил Мигель. — В армии нет согласия, и это единственная причина, по которой она еще не встала на сторону революции. Ты человек здесь новый и первое, что бросится тебе в глаза, — это нелепость здешних армейских традиций. Но что самое необъяснимое: традиции эти процветают в среде людей вовсе не богатых. Культ знамен, формы... музыка, дуэли за один только косо брошенный взгляд, болезненное чувство превосходства именно твоего полка и готовность по бездумному сигналу вцепиться в горло «чужакам» из другого...
— Постой, — удивленно произнес я. — Армия, о которой ты говоришь, просто не может называться армией.
— Правильно. Вот почему с Кейси и Яном заключен контракт для превращения всего этого разномастного сброда под громким названием «нахарская армия» в некое подобие реальной оборонительной силы. Государства, окружающие Нахар, изнемогают от нетерпения поскорее прибрать к своим рукам эти земли. Будь ситуация нормальной, Гримы уже давно добились бы успеха. Но все осложняется тем, что простые солдаты видят в братьях не что иное, как «инструмент» упрочения власти ранчеров; революционеры на всех углах призывают немедленно вышвырнуть дорсайцев из страны, а полковые командиры не могут или не хотят найти с Гримами общий язык. Сомневаюсь, что в подобной ситуации можно сделать для армии что-нибудь полезное. Напротив, с каждым днем положение братьев, а теперь и ваше с Амандой, будет становиться все более непредсказуемым и угрожающим. Реальный выход, по моему убеждению, один: Кейси и Ян поступят мудро, если разорвут контракт, оплатят издержки и покинут страну и планету.
— Если бы все ограничивалось возмещением убытков по расторгнутому контракту, то здесь бы никогда не оказался профессионал, подобный Аманде, — заметил я. — Тут, возможно, все запутаннее и сложнее, чем может показаться на первый взгляд, а прежде всего потому, что конфликт может затронуть честь Дорсая.
Мигель промолчал.
— А как ты? Каково твое положение здесь? Ты ведь тоже дорсаец?
— Я?.. — прошептал он, не отрывая взгляда от ветрового стекла. И, глядя на его потемневшее лицо, я отчетливо понял, что осталось недосказанным между нами. Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все — неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший Академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.
— Я капельмейстер Третьего нахарского полка, — сказал он. — Однополчане меня любят. Наверное потому, что не видят во мне дорсайца, хотя... — Он снова улыбнулся своей грустной легкой улыбкой:
— ...хотя на дуэли не вызывают.
— Понятно.
— Да-а. — Мигель коротко взглянул на меня. — Если формально считается, что армия верна Конде, то на самом деле везде царит разброд. Вот почему с таким трудом мне удалось раздобыть это средство передвижения.
— Понятно, — снова повторил я и приготовился задать новый вопрос, как дверь позади нас открылась и в кабину шагнула Аманда.
— Корунна, — обратилась она ко мне, — ничего, если я немного поболтаю с молодым человеком?
Взгляд ее, скользнув по моему лицу, задержался на Мигеле. Аманда улыбалась, и он улыбался ей в ответ. А я, глядя на них, думал, что Мигель в таком душевном состоянии вряд ли сможет увлечься Амандой. Но то, что она была рядом, будило воспоминания о доме, а значит, согревало душу.
— Не возражаю, — сказал я, вставая. — Пойду поговорю с Посланником.
— Он стоит того. — Слова Аманды догнали меня в дверях кабины.
Падма смотрел в окно на однообразную в своей бескрайности степную равнину, тянущуюся до горного кряжа, давшего имя Гебель-Нахару. Аэробус, по конструкции своей предназначенный для полетов над землей, хотя и допускал возможность подъема к границам атмосферной зоны, сейчас летел на высоте не более трехсот метров.
Стоило с легким щелчком захлопнуться за мной двери пилотской кабины, как Падма отвернулся от окна и взглянул на меня.
— Ваша Аманда просто восхитительна, — произнес он, стоило мне занять сиденье напротив. — Особенно это должны понимать те, кто молод.
— Аманда то же самое сказала о вас. Да, кстати, она не так молода, как выглядит.
— Я знаю, — Падма улыбнулся, — и говорю так с высоты прожитых мною лет. Для меня даже ты кажешься юношей.
Я рассмеялся. Молодость моя осталась лишь в воспоминаниях о тех счастливых годах, что оборвались страшным именем — Баунпор... Хотя с полным правом можно утверждать, что я не достиг даже зрелого возраста.
— Мигель говорил, что Нахар стоит на пороге социальных потрясений, — начал я.
— Он прав. — Улыбка медленно покинула лицо экзота.
— Не это ли привело такого человека, как вы, в Гебель-Нахар?
Лицо Падмы оставалось серьезным, а в глазах мелькнула усмешка.
— А я думал, только Аманда способна на подобные вопросы...
— Вы удивлены моим вопросом? Извините, но все же кажется странным, что Посланник выбрал для своей резиденции такую глухую провинцию, как Гебель-Нахар.
— Ты прав. — Падма покачал головой. — Но причины, приведшие меня сюда, интересны прежде всего экзотам. Боюсь, я не вправе обсуждать их.
— Но вы ведь видите, что страна неумолимо движется к революционному взрыву?
— О, конечно. — В его осанке, в положении рук, темным загорелым пятном выделявшихся на голубом, чувствовался удивительный внутренний покой. Таким же бесстрастным было и его лицо. — События в Нахаре есть отражения общих законов развития этого мира.
— Только этого мира?
Глядя мне прямо в глаза, Падма улыбался.
— Наука экзотов — онтогенгтика изучает закономерности во взаимодействии всех известных нам сил природы и общества, сталкивающихся в мирах Вселенной. Но ситуация, сложившаяся в Нахаре, и в особенности в Гебель-Нахаре, без сомнения, результат столкновения местных, сетанских интересов:
— Международная планетарная политика...
— Именно так, — подтвердил он кивком головы. — Нахар окружен пятью государствами, не имеющими столь обширных свободных территорий. Соседи вряд ли откажутся от возможности установить над частью или даже над всей колонией свой контроль.
— А кто поддерживает местных революционеров?
Падма резко отвернулся к окну и несколько мгновений молча и сосредоточенно изучал проплывающий под нами ландшафт. Пожалуй, было бы большим нахальством предполагать, что моя своеобразная внешность, невольно подталкивающая людей к откровенности, сможет оказать подобное воздействие на экзота. Но сейчас, правда лишь на мгновение, я снова испытал то знакомое чувство готовности собеседника доверить мне глубоко сокровенное.
— Извини меня, — наконец нарушил молчание Падма. — Наверное, из-за возраста, но в последнее время я ловлю себя на мысли, что часто думаю об окружающих как о маленьких детях.
— Сколько же вам лет?
Он улыбнулся:
— Я стар... и продолжаю стареть.
— В любом случае я недостоин ваших извинений. Согласитесь, было бы нелепо ожидать, что пограничные страны не примут участия в революционных событиях, происходящих вблизи их рубежей.
— Разумеется, — подтвердил Падма. — Но как ни плохо сейчас в Нахаре, страну ждут страшные времена, если революция закончится успешно. Когда победители начнут борьбу за власть, страна превратится в груду дымящихся развалин. Соседи выжидают и готовятся к тому благоприятному моменту, когда можно будет начать вторжение и извлечь для себя максимум выгод. И ты был абсолютно прав, когда упомянул планетарный комитет. Политики работают, но слишком серьезные задачи стоят сейчас перед ними.
— Но тогда кто подогревает эту угрожающую ситуацию?
— Уильям. — Падма смотрел прямо мне в глаза, и, наверное, в первый раз за все время беседы я ощутил истинную силу гипнотизирующего взгляда его карих глаз. Настолько умиротворенно было его лицо, что казалось, именно глаза вместили в себя всю его жизненную силу, и только по ним можно было догадаться, какие страсти бушевали в душе этого старого человека.
— Уильям? — переспросил я.
— Да, Уильям с Сеты.
— Все правильно. — Я вспомнил, что уже слышал это имя. — Если я не ошибаюсь, именно он владеет этой планетой?
— Наверное, не совсем будет правильно сказать — владеет. Он контролирует большую часть этой планеты, а также множество других миров. Но не все находится в его руках — даже здесь, на Сете. Вот тебе один пример: нахарские ранчеры в сделках с Уильямом, забывая внутренние распри, всегда выступают единым фронтом, и все его попытки внести в их ряды раскол и установить полный контроль над Нахаром до сей поры заканчивались неудачей. Его влияние здесь весьма ограниченно и существует лишь благодаря ловкому манипулированию внешними силами, с которыми приходится иметь дело ранчерам.
— Так значит, он — главный идеолог революции?
— Да.
Только теперь я понял, что именно происки Уильяма привели Падму в эту, некогда «тихую обитель». Экзоты всегда преувеличенно серьезно относились к той части онтогенетики, которая занималась изучением взаимодействия социальных слоев общества и ее отдельных личностей; а Уильям, как один из современных «потрясателей устоев» с его махинациями и интригами, безусловно, попадал в сферу их самого пристального внимания.
— Все это понятно, но интересов Дорсая, если не считать сложностей с контрактом Гримов, происходящее, по большому счету, не затрагивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— От его имени, — он улыбнулся, — или только от моего, я не могу вам открыться, не нарушив договора о доверии, но, надо полагать, вам известен Эль Конде — этот номинальный правитель Нахара?
— Из профессионального любопытства я знакомилась с государственным устройством колонии и читала о Гебель-Нахаре еще до того, как возникла необходимость моего появления здесь, — ответила Аманда.
И тут я увидел, что она хочет остаться с Падмой наедине. Аманда дала мне это понять, слегка повернув голову и еле заметно выпрямив спину. Экзоты наблюдательны, но вряд ли ему открылся смысл тайных знаков.
— Прошу извинить, — произнес я, вставая. — Так давно не видел Мигеля, что не терпится поделиться нашими домашними новостями. — После этих слов осталось лишь пройти в кабину пилота и плотно закрыть за собой дверь.
Расслабленно откинув голову на спинку командирского кресла, одной рукой придерживал Мигель штурвал аэробуса; я занял место второго пилота.
— Как дела дома, сэр? — спросил он, не поворачивая головы.
— С тех пор как ты оставил отчий дом, я и сам был на планете всего однажды, — сказал я. — Но с тех пор мало что изменилось. В прошлом году умер мой отец.
— Мне грустно слышать эту печальную весть.
— Твой отец и мать здоровы. И еще только хорошее слышал я о твоих братьях и их делах на далеких звездах. Но думаю, что ты и сам об этом знаешь.
— Нет, — тихо произнес он, так и не оторвав взгляда от неба. — Долгое время я ничего не слышал об их судьбе.
Гнетущая тишина окутала нас.
— Как вышло, что ты оказался здесь? — прервал я затянувшееся молчание. Традиционный вопрос, когда дорсайцы встречаются вдали от дома.
— Случайно услышал о Нахаре. Решил взглянуть на него поближе.
— Ты знал, что эта страна — жалкая карикатура на Испанию?
— Не карикатура, — ответил Мигель. — Вернее... не совсем.
— Да, — согласился я. — Пожалуй, мне не следовало употреблять слово «карикатура». Образ жизни здесь — как и везде, — без сомнения, связан с древними корнями народа.
И тут он впервые встретился со мною взглядом. С тех пор как не стало Элизы, я научился понимать эти странные взгляды. Сейчас Мигель намеревался поведать мне такое, что никогда бы не решился открыть другому. Медленно текли секунды, юноша молчал, а потом вновь отвернулся к ветровому стеклу.
— Вы знаете, что здесь происходит? — спросил он.
— Нет. Это в основном забота Аманды. В этой прогулке я всего лишь извозчик. Может быть, ты посвятишь меня?
— Пожалуй, вам действительно будет полезно иметь некоторое представление о наших делах, — согласился Мигель. — А Ян и Кейси доскажут остальное. Но в любом случае... Конде лишь «лицо» страны. Отцу его пожаловали титул первые переселенцы, ставшие все без исключения богатыми землевладельцами — ранчерами. Они мечтали установить здесь институт наследственной аристократии, но сделать этого не удалось, хотя по местным законам Конде — наследственный суверен Нахара, и армия должна подчиняться ему как главнокомандующему. Нахарские солдаты — всегда самая бедная часть населения; они ненавидят ранчеров. Нахар стоит на пороге революции, а армия так и не решила, чью сторону она примет.
— Понятно, — вставил я, когда Мигель замолчал. — Грядет насильственная смена власти, а мы заключили контракты с правительством, которое уже завтра могут свергнуть. Аманде есть о чем подумать.
— Нам всем есть о чем подумать, — поправил Мигель. — В армии нет согласия, и это единственная причина, по которой она еще не встала на сторону революции. Ты человек здесь новый и первое, что бросится тебе в глаза, — это нелепость здешних армейских традиций. Но что самое необъяснимое: традиции эти процветают в среде людей вовсе не богатых. Культ знамен, формы... музыка, дуэли за один только косо брошенный взгляд, болезненное чувство превосходства именно твоего полка и готовность по бездумному сигналу вцепиться в горло «чужакам» из другого...
— Постой, — удивленно произнес я. — Армия, о которой ты говоришь, просто не может называться армией.
— Правильно. Вот почему с Кейси и Яном заключен контракт для превращения всего этого разномастного сброда под громким названием «нахарская армия» в некое подобие реальной оборонительной силы. Государства, окружающие Нахар, изнемогают от нетерпения поскорее прибрать к своим рукам эти земли. Будь ситуация нормальной, Гримы уже давно добились бы успеха. Но все осложняется тем, что простые солдаты видят в братьях не что иное, как «инструмент» упрочения власти ранчеров; революционеры на всех углах призывают немедленно вышвырнуть дорсайцев из страны, а полковые командиры не могут или не хотят найти с Гримами общий язык. Сомневаюсь, что в подобной ситуации можно сделать для армии что-нибудь полезное. Напротив, с каждым днем положение братьев, а теперь и ваше с Амандой, будет становиться все более непредсказуемым и угрожающим. Реальный выход, по моему убеждению, один: Кейси и Ян поступят мудро, если разорвут контракт, оплатят издержки и покинут страну и планету.
— Если бы все ограничивалось возмещением убытков по расторгнутому контракту, то здесь бы никогда не оказался профессионал, подобный Аманде, — заметил я. — Тут, возможно, все запутаннее и сложнее, чем может показаться на первый взгляд, а прежде всего потому, что конфликт может затронуть честь Дорсая.
Мигель промолчал.
— А как ты? Каково твое положение здесь? Ты ведь тоже дорсаец?
— Я?.. — прошептал он, не отрывая взгляда от ветрового стекла. И, глядя на его потемневшее лицо, я отчетливо понял, что осталось недосказанным между нами. Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все — неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший Академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.
— Я капельмейстер Третьего нахарского полка, — сказал он. — Однополчане меня любят. Наверное потому, что не видят во мне дорсайца, хотя... — Он снова улыбнулся своей грустной легкой улыбкой:
— ...хотя на дуэли не вызывают.
— Понятно.
— Да-а. — Мигель коротко взглянул на меня. — Если формально считается, что армия верна Конде, то на самом деле везде царит разброд. Вот почему с таким трудом мне удалось раздобыть это средство передвижения.
— Понятно, — снова повторил я и приготовился задать новый вопрос, как дверь позади нас открылась и в кабину шагнула Аманда.
— Корунна, — обратилась она ко мне, — ничего, если я немного поболтаю с молодым человеком?
Взгляд ее, скользнув по моему лицу, задержался на Мигеле. Аманда улыбалась, и он улыбался ей в ответ. А я, глядя на них, думал, что Мигель в таком душевном состоянии вряд ли сможет увлечься Амандой. Но то, что она была рядом, будило воспоминания о доме, а значит, согревало душу.
— Не возражаю, — сказал я, вставая. — Пойду поговорю с Посланником.
— Он стоит того. — Слова Аманды догнали меня в дверях кабины.
Падма смотрел в окно на однообразную в своей бескрайности степную равнину, тянущуюся до горного кряжа, давшего имя Гебель-Нахару. Аэробус, по конструкции своей предназначенный для полетов над землей, хотя и допускал возможность подъема к границам атмосферной зоны, сейчас летел на высоте не более трехсот метров.
Стоило с легким щелчком захлопнуться за мной двери пилотской кабины, как Падма отвернулся от окна и взглянул на меня.
— Ваша Аманда просто восхитительна, — произнес он, стоило мне занять сиденье напротив. — Особенно это должны понимать те, кто молод.
— Аманда то же самое сказала о вас. Да, кстати, она не так молода, как выглядит.
— Я знаю, — Падма улыбнулся, — и говорю так с высоты прожитых мною лет. Для меня даже ты кажешься юношей.
Я рассмеялся. Молодость моя осталась лишь в воспоминаниях о тех счастливых годах, что оборвались страшным именем — Баунпор... Хотя с полным правом можно утверждать, что я не достиг даже зрелого возраста.
— Мигель говорил, что Нахар стоит на пороге социальных потрясений, — начал я.
— Он прав. — Улыбка медленно покинула лицо экзота.
— Не это ли привело такого человека, как вы, в Гебель-Нахар?
Лицо Падмы оставалось серьезным, а в глазах мелькнула усмешка.
— А я думал, только Аманда способна на подобные вопросы...
— Вы удивлены моим вопросом? Извините, но все же кажется странным, что Посланник выбрал для своей резиденции такую глухую провинцию, как Гебель-Нахар.
— Ты прав. — Падма покачал головой. — Но причины, приведшие меня сюда, интересны прежде всего экзотам. Боюсь, я не вправе обсуждать их.
— Но вы ведь видите, что страна неумолимо движется к революционному взрыву?
— О, конечно. — В его осанке, в положении рук, темным загорелым пятном выделявшихся на голубом, чувствовался удивительный внутренний покой. Таким же бесстрастным было и его лицо. — События в Нахаре есть отражения общих законов развития этого мира.
— Только этого мира?
Глядя мне прямо в глаза, Падма улыбался.
— Наука экзотов — онтогенгтика изучает закономерности во взаимодействии всех известных нам сил природы и общества, сталкивающихся в мирах Вселенной. Но ситуация, сложившаяся в Нахаре, и в особенности в Гебель-Нахаре, без сомнения, результат столкновения местных, сетанских интересов:
— Международная планетарная политика...
— Именно так, — подтвердил он кивком головы. — Нахар окружен пятью государствами, не имеющими столь обширных свободных территорий. Соседи вряд ли откажутся от возможности установить над частью или даже над всей колонией свой контроль.
— А кто поддерживает местных революционеров?
Падма резко отвернулся к окну и несколько мгновений молча и сосредоточенно изучал проплывающий под нами ландшафт. Пожалуй, было бы большим нахальством предполагать, что моя своеобразная внешность, невольно подталкивающая людей к откровенности, сможет оказать подобное воздействие на экзота. Но сейчас, правда лишь на мгновение, я снова испытал то знакомое чувство готовности собеседника доверить мне глубоко сокровенное.
— Извини меня, — наконец нарушил молчание Падма. — Наверное, из-за возраста, но в последнее время я ловлю себя на мысли, что часто думаю об окружающих как о маленьких детях.
— Сколько же вам лет?
Он улыбнулся:
— Я стар... и продолжаю стареть.
— В любом случае я недостоин ваших извинений. Согласитесь, было бы нелепо ожидать, что пограничные страны не примут участия в революционных событиях, происходящих вблизи их рубежей.
— Разумеется, — подтвердил Падма. — Но как ни плохо сейчас в Нахаре, страну ждут страшные времена, если революция закончится успешно. Когда победители начнут борьбу за власть, страна превратится в груду дымящихся развалин. Соседи выжидают и готовятся к тому благоприятному моменту, когда можно будет начать вторжение и извлечь для себя максимум выгод. И ты был абсолютно прав, когда упомянул планетарный комитет. Политики работают, но слишком серьезные задачи стоят сейчас перед ними.
— Но тогда кто подогревает эту угрожающую ситуацию?
— Уильям. — Падма смотрел прямо мне в глаза, и, наверное, в первый раз за все время беседы я ощутил истинную силу гипнотизирующего взгляда его карих глаз. Настолько умиротворенно было его лицо, что казалось, именно глаза вместили в себя всю его жизненную силу, и только по ним можно было догадаться, какие страсти бушевали в душе этого старого человека.
— Уильям? — переспросил я.
— Да, Уильям с Сеты.
— Все правильно. — Я вспомнил, что уже слышал это имя. — Если я не ошибаюсь, именно он владеет этой планетой?
— Наверное, не совсем будет правильно сказать — владеет. Он контролирует большую часть этой планеты, а также множество других миров. Но не все находится в его руках — даже здесь, на Сете. Вот тебе один пример: нахарские ранчеры в сделках с Уильямом, забывая внутренние распри, всегда выступают единым фронтом, и все его попытки внести в их ряды раскол и установить полный контроль над Нахаром до сей поры заканчивались неудачей. Его влияние здесь весьма ограниченно и существует лишь благодаря ловкому манипулированию внешними силами, с которыми приходится иметь дело ранчерам.
— Так значит, он — главный идеолог революции?
— Да.
Только теперь я понял, что именно происки Уильяма привели Падму в эту, некогда «тихую обитель». Экзоты всегда преувеличенно серьезно относились к той части онтогенетики, которая занималась изучением взаимодействия социальных слоев общества и ее отдельных личностей; а Уильям, как один из современных «потрясателей устоев» с его махинациями и интригами, безусловно, попадал в сферу их самого пристального внимания.
— Все это понятно, но интересов Дорсая, если не считать сложностей с контрактом Гримов, происходящее, по большому счету, не затрагивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16