– Но почему его не боятся птицы? Скажите, товарищи, может быть, он спрятался? По-моему, там нет таких мест.
– Некуда там спрятаться, – ответил Афзалиев и вдруг хлопнул себя по бедрам. – Верно! – воскликнул он. – Но ведь выстрела там не было?!
– Разве у него нет острого ножа? – возразил начальник, указывая на забинтованную руку учителя.
Охраняемые готовыми открыть огонь милиционерами, начальник районной милиции и Афзалиев вскарабкались к пролому в стене.
Потревоженные появлением людей, шумно вспорхнули воробьи. Якуб поспешно обогнул развалины башни и вскрикнул.
Ахмад лежал ничком в уродливой, неестественной позе. Когда перевернули еще не окоченевшее тело, открылось темное опухшее лицо. На земле под ним уже кишели муравьи.
– Отравился, – сказал кто-то.
– Нет, – уверенно возразил Афзалиев. – Это – каракурт. Его укусил каракурт в шею или в голову. Я один раз видел человека, убитого каракуртом. У него было такое же лицо… – И Якуб невольно оглянулся, точно ожидая увидеть небольшого черного паука с белыми точками на волосатом брюшке: каракурты любят развалины…
Через тесный кружок людей пробрался Ибадулла. Он нагнулся, без страха и отвращения вглядываясь в обезображенное черной смертью лицо, как будто искал знакомые черты. Старый шрам на лбу… Нет, он никогда не встречался с этим человеком.
– На днях в Аллакенде, – говорил кому-то начальник районной милиции, – отравили замечательного человека, знатока архивов, ученого-историка Мохаммед-Рахима.
– Что? – перебил Ибадулла. – Мохаммед-Рахим?! Отравлен?! Умер?
– К сожалению, это не слух, – подтвердил начальник. – Три дня тому назад убийцы были арестованы. Диверсию организовал «гость» из-за рубежа, американский воспитанник. Почти одновременно в Карши был арестован человек, давший пристанище диверсантам, возможно этим самым. Враг проявляет активность.
Ибадулла молчал. Он слушал спокойно, опустив сухие, потускневшие глаза, и казался безразличным, потухшим.
Он проводил милиционеров и колхозников до окраины Дуаба и медленно-медленно вернулся обратно к палатке.
– Тебе тяжело, ты очень огорчен, Ибадулла, – встретила его Фатима. Ей хотелось утешить Ибадуллу, но как, она не знала.
Теплого сочувствия девушки было достаточно. Ибадулла поднял голову.
– Благодарю тебя, – сказал он, положив руку на плечо Фатиме. – Мохаммед-Рахим был светлым, мудрым человеком, для меня он остался живым. Он знал истину. Теперь и я знаю ее! Видишь, как трудно найти истину тому, кто ее потерял или не знал… И я познал родину, Фатима. Она не в земле, по которой ходили отцы, не в памятниках, построенных их руками, и не в кладбищах, с пылью которых на поля разносится их прах. Она живая – в сердце, в мудрости народа, в пути его счастья. Кто вне народа – тот не живет. Он мертв, он как призрак…
Ибадулла повернулся и указал на горы, вершины которых, уже освещенные восходящим солнцем, едва виднелись на горизонте.
– Они там, Фатима. Оттуда пришли эти призраки-убийцы. Я знаю! Я сам чуть было не стал таким… И там – народ, среди которого и с которым я жил прежде. Я никогда не забуду о нем потому, что знаю его горе, и потому, что я в долгу перед ним. Но теперь я богат и могу возместить мой долг. Люди ждут. Теперь мой путь прям и ясен. Мусульманин ищет заслуг перед исламом, я хочу иметь заслугу перед людьми. Сегодня я поклялся родиной идти прямым путем, и я никогда не изменю клятве!
Вдали у буровой вышки послышались выхлопы мотора: механик заводил дизель – скоро придут колхозники.
Ефимов вылез из шурфа – за ночь вода поднялась еще на двадцать сантиметров и сохраняла этот уровень.
Был час начала работы.
Москва. Май 1952 года
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Некуда там спрятаться, – ответил Афзалиев и вдруг хлопнул себя по бедрам. – Верно! – воскликнул он. – Но ведь выстрела там не было?!
– Разве у него нет острого ножа? – возразил начальник, указывая на забинтованную руку учителя.
Охраняемые готовыми открыть огонь милиционерами, начальник районной милиции и Афзалиев вскарабкались к пролому в стене.
Потревоженные появлением людей, шумно вспорхнули воробьи. Якуб поспешно обогнул развалины башни и вскрикнул.
Ахмад лежал ничком в уродливой, неестественной позе. Когда перевернули еще не окоченевшее тело, открылось темное опухшее лицо. На земле под ним уже кишели муравьи.
– Отравился, – сказал кто-то.
– Нет, – уверенно возразил Афзалиев. – Это – каракурт. Его укусил каракурт в шею или в голову. Я один раз видел человека, убитого каракуртом. У него было такое же лицо… – И Якуб невольно оглянулся, точно ожидая увидеть небольшого черного паука с белыми точками на волосатом брюшке: каракурты любят развалины…
Через тесный кружок людей пробрался Ибадулла. Он нагнулся, без страха и отвращения вглядываясь в обезображенное черной смертью лицо, как будто искал знакомые черты. Старый шрам на лбу… Нет, он никогда не встречался с этим человеком.
– На днях в Аллакенде, – говорил кому-то начальник районной милиции, – отравили замечательного человека, знатока архивов, ученого-историка Мохаммед-Рахима.
– Что? – перебил Ибадулла. – Мохаммед-Рахим?! Отравлен?! Умер?
– К сожалению, это не слух, – подтвердил начальник. – Три дня тому назад убийцы были арестованы. Диверсию организовал «гость» из-за рубежа, американский воспитанник. Почти одновременно в Карши был арестован человек, давший пристанище диверсантам, возможно этим самым. Враг проявляет активность.
Ибадулла молчал. Он слушал спокойно, опустив сухие, потускневшие глаза, и казался безразличным, потухшим.
Он проводил милиционеров и колхозников до окраины Дуаба и медленно-медленно вернулся обратно к палатке.
– Тебе тяжело, ты очень огорчен, Ибадулла, – встретила его Фатима. Ей хотелось утешить Ибадуллу, но как, она не знала.
Теплого сочувствия девушки было достаточно. Ибадулла поднял голову.
– Благодарю тебя, – сказал он, положив руку на плечо Фатиме. – Мохаммед-Рахим был светлым, мудрым человеком, для меня он остался живым. Он знал истину. Теперь и я знаю ее! Видишь, как трудно найти истину тому, кто ее потерял или не знал… И я познал родину, Фатима. Она не в земле, по которой ходили отцы, не в памятниках, построенных их руками, и не в кладбищах, с пылью которых на поля разносится их прах. Она живая – в сердце, в мудрости народа, в пути его счастья. Кто вне народа – тот не живет. Он мертв, он как призрак…
Ибадулла повернулся и указал на горы, вершины которых, уже освещенные восходящим солнцем, едва виднелись на горизонте.
– Они там, Фатима. Оттуда пришли эти призраки-убийцы. Я знаю! Я сам чуть было не стал таким… И там – народ, среди которого и с которым я жил прежде. Я никогда не забуду о нем потому, что знаю его горе, и потому, что я в долгу перед ним. Но теперь я богат и могу возместить мой долг. Люди ждут. Теперь мой путь прям и ясен. Мусульманин ищет заслуг перед исламом, я хочу иметь заслугу перед людьми. Сегодня я поклялся родиной идти прямым путем, и я никогда не изменю клятве!
Вдали у буровой вышки послышались выхлопы мотора: механик заводил дизель – скоро придут колхозники.
Ефимов вылез из шурфа – за ночь вода поднялась еще на двадцать сантиметров и сохраняла этот уровень.
Был час начала работы.
Москва. Май 1952 года
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42