Услышав о расправе, учинённой над Владимиром Константиновичем и другими, Харлампий нахмурился: он был лучшего мнения об этих людях. Тем более, что перед смертью дьякон Никифор клятвенно отрицал свою причастность к заговору против веры… Нет ли здесь ошибки? С другой стороны, поведение Владимира Константиновича было в высшей степени подозрительным.
Впрочем, раздумывать некогда! Если князья во главе с подлым отравителем Андреем и вправду вступили в сговор с врагами Руси и Божьей веры, если язва сатанизма уже перекинулась из Владимира и Боголюбова аж на Углич, остаётся одно
– действовать без промедления.
Через четверть часа во всех храмах города загудели набатные колокола. Люди выскакивали из домов, испуганно спрашивая друг у друга, что случилось: то ли потоп, то ли пожар, то ли вновь татарва налетела, не приведи Господи.
– На вече, на вече, на центральную площадь! – кричали всадники в пропылённых одеждах, которые сновали по улицам взад-вперёд, рискуя сбить с ног и растоптать прохожих.
Люди прижимались к стенам домов, пропуская вестовых, а затем спешили к вновь отстроенному княжьему дворцу, в котором прежде жил Святослав Всеволодович, а теперь останавливался во время нечастых наездов в Суздаль князь Андрей.
Вече!.. Здешние князья не позволяли народу «вольничать» и зорко следили за тем, чтобы горожане невзначай не последовал примеру новгородцев и псковитян. Значит, если кто-то решил скликать вече, произошло нечто действительно из ряда вон выходящее.
Когда толпа заполнила площадь и прилегающие ко дворцу улицы, на крыльцо взошёл архиепископ и рассказал о том, что узнал от послушника и углицких гридней. Речь Харлампия вызвала настоящий взрыв возмущения. Суздальцы не слишком доверяли Андрею с тех пор, как Святослав Всеволодович, которого они считали законным князем и истинным героем битвы под Киевом, не доехал домой живым. Возможно, люди смирились бы с таким положением дел и постепенно привыкли к новому правителю, однако он, не в пример покойному дяде, гораздо больше заботился о пополнении собственной казны, чем о восстановлении сожжённого татарами города. Ясное дело, по мере роста поборов росло всеобщее недовольство его правлением. И словно мало было князю Андрею этих «подвигов», надо было ещё замахнуться на святую веру?! Не бывать тому!..
В общем, в отличие от апостола Фомы суздальцы сразу же уверовали в отступничество великого князя. Харлампию едва удалось удержать разбушевавшуюся толпу от немедленного разгрома княжьего дворца с тем, чтобы направить её энергию в нужное русло.
– Не камням надлежит держать ответ, но злонравному негодному владыке! – провозгласил он, от волнения мешая церковный язык с нормальным русским. – Одумайтесь, люде, исполните суд праведный над аспидом Андреем и иже с ним! Не расточайте сил попусту, люде-е-е!.. Покарайте слуг диаволовых!.. Анафема христопродавцам!
Увещевания Харлампия наконец возымели действие. Вече дружно постановило: надлежит отстоять Божью веру и свободу земли Русской всем миром! Архиепископ одобрил решение народа и немедленно благословил всех на борьбу с супостатами. Более того, призвал ополчиться на христопродавцев не только мирян, но также монахов, поставив им в пример послушника Илью.
– Всяк бери дреколье и загоняй антихристов, аки зверей лютых! – гремел над площадью ораторский голос Харлампия, натренированный на многочисленных проповедях. – Кто не враг супостатам земли Русской, тот враг Господу нашему Иисусу! Идите же и будьте благословенны во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь!
первым делом мятежники решили наведаться в стольный град Владимир, дабы скликать вече и там. Если же Андрей до сих пор прохлаждается в Боголюбове – податься в Боголюбов. Пока суздальцы вооружались и седлали коней, угличане наскоро перекусили, напоили лошадей, и не больше чем через полчаса по владимирскому тракту уже неслось не менее трёхсот всадников. Остальные ехали или шли следом.
Однако на полдороге всё тот же Яцко сообразил, что в Суздале могли быть и сочувствующие богоотступнику-князю, и даже его соглядатаи. За всеми не уследишь, каждого не проверишь, и пока поборники веры будут поднимать владимирцев, сторонники великого князя успеют предупредить его о грозящей опасности. Поэтому головной отряд разделился. Человек сто продолжали следовать во Владимир, среди них были и главные обвинители – ловчий Никита и послушник Илья. Остальные же во главе с Яцком должны были окружить Боголюбовский замок и перерезать все идущие от него дороги, «чтоб и мышь не проскочила». Ну а когда из столицы прибудет подкрепление, князю из Боголюбова не вырваться. Если же Андрей всё-таки уехал во Владимир, Никита надеялся, что в городе найдётся достаточное число недовольных. На том и порешили.
Князя в столице не оказалось. Известие о заговоре антихристов мигом облетело город и возымело на владимирцев должное действие: отсюда в Боголюбов отправилось примерно втрое больше людей, чем из Суздали. Никита поторапливал их: скорее! дело близится к вечеру, не ровён час, солнце сядет. Где тогда искать князя?
По прибытии же в Боголюбов выяснилось, что Андрея действительно предупредили. Ворота замка были надёжно заперты, а гридни приготовились защищать своего господина до последнего вздоха. И никакие уговоры, никакие угрозы на них не действовали! На чём свет стоит кляня упрямство этих глупцов, мятежники принялись разрабатывать план штурма. Откладывать взятие крепости до утра они не собирались, опасаясь, как бы Андрей не выскользнул оттуда под покровом ночи.
На приготовления к штурму ушло около часа. Как вдруг выяснилось, что возмездие уже свершилось! Оказывается, Андрей, в сопровождении всего трёх слуг, давно покинул Боголюбовский замок, чтобы переправившись через Нерль, бежать в Кострому или ещё дальше на северо-восток, во Владимирский Галич. Гридням же велено было вести себя так, будто их повелитель по-прежнему находится в крепости.
И он таки удрал бы в Кострому, если бы не предусмотрительность Яцка. Теперь же гонец звал с собой Илью и кого-нибудь из владимирцев, дабы удостовериться, что в ловушку попался именно Андрей. Ясное дело, штурм был отложен. Вместе с Ильёй за реку отправился владимирский боярин Глеб, недавно осуждённый Андреем на изгнание из столицы, ибо князь никак не мог простить ему памятного разговора в Новгороде. К месту схватки прибыли уже ночью. Тела троих погибших лежали на обочине лесной тропинки, рядом под присмотром вооружённых угличан сидел раненый в плечо княжеский слуга.
– Он, собака, – сказал Глеб, склоняясь над утыканным стрелами трупом и поднося факел поближе к лицу мертвеца. – Без сомнения, он.
Илья не проронил ни слова. Он лишь кивнул, узнав в покойнике человека, над которым посланец «святейшего отца» совершил богомерзкий обряд. Раненый слуга застонал от досады.
К Боголюбову вернулись уже перед первыми петухами. Разумеется, осада была снята, поскольку мятежники не имели к княжеским гридням никаких претензий.
– Выходите, не бойтесь. И если вы оступились вслед за вашим господином, чистосердечно покайтесь. Господь да простит вас через архиепископа Харлампия! – крикнули они на прощанье.
Замок ответил гробовым молчанием.
Наутро перед княжеским дворцом во Владимире уже возвышался столб с поперечной перекладиной и здоровенным мясницким крюком на конце. На крюке висело зацепленное под ребро тело богомерзкого сатаниста Андрея Ярославовича, и каждый прохожий мог вволю пялиться на него, удивляясь неожиданным поворотам судьбы, по воле которой люди запросто перемещаются с княжеского престола на позорный столб. Но если князь-отравитель нашёл свой безвременный и бесславный конец, то, к сожалению, посланцы «святейшего отца» скрылись в неизвестном направлении.
– В воздухе растаяли, дьявольские отродья, – шутили русичи, чтобы скрыть досаду.
Зато на Радоницу были пойманы дьяконы церквей Покрова на Нерли и Богородицкой, а также протоиерей Калистрат. Всех троих священнослужителей, продавшихся сатане вместе с нечестивым князем, опознал Илья, и все три отступника как лица духовного звания были отданы в распоряжение Харлампия, который намеревался учинить над ними церковный суд. Они не отрицали причастность к планам Андрея, хотя и виновными себя не считали.
И кстати, протоиерей Калистрат начисто отрицал участие в заговоре углицкого князя! Это известие, упрямо подтверждённое несколько раз подряд и другими священнослужителями, поставило взбунтовавшихся угличан в тупик. Выходит, они в самом деле ошиблись и утопили Владимира Константиновича ни за что. Слава Богу, хоть княгиню с детками-сиротами не тронули!
Наибольшее впечатление эта новость произвела на послушника Илью. Всего за несколько часов он побледнел, осунулся и сгорбился, ходил как в воду опущенный, а затем наскоро простившись с ловчим Никитой и остальными мятежниками, радовавшимися успеху богоугодного дела, отправился в Антониев монастырь.
– Да не переживай ты так, – пытался утешить послушника Никита. – В конце концов, ты-то и пальцем князя не тронул. Наоборот, нелёгкая дёрнула Владимира Константиныча бросить тебя в поруб, так что это князь тебя обидел! Вот и поделом ему.
– Это мы князю и прочим камни на шеи навязали да в Волгу кинули, а не ты,
– поддакивали углицкие гридни. – Нам ответ держать, а и то мы радуемся победе над нечистым.
– Не-ет, загубили мы невинные души, – вздыхал послушник.
Так и ушёл, не утешившись. По возвращении в монастырь, куда о случившемся доходили лишь самые смутные слухи, он исповедал грехи перед всей братией. Антоний был рад запоздалому появлению Ильи, поскольку уже начал опасаться за жизнь невесть где запропастившегося послушника. Но в то же время игумен страшно опечалился. Его монастырь пострадал в этой кутерьме самым непосредственным образом: ясно же, что труд грамотея Феодула по переписыванию Октоиха не будет оплачен, и новых ряс отшельникам не видать, как своих ушей. Но рясы – дело наживное, тем более вот-вот начнётся лето, будет жарко, и до наступления осени монахи как-нибудь заработают на ткань. А вот невинно загубленных жизней не вернуть, как не вернуть малолетним княжичам отца.
Рассудив так, игумен наложил на Илью суровую епитимью. Кроме того, что срок его послушничества был продлён на три года, в течение всех этих лет Илья обязан был молчать четыре дня в неделю (чтобы впредь болтал поменьше), а в остальные три дня читать во время утрени, обедни и вечерни двадцать раз «Богородицу» и десять раз «Отче наш», отбивая земные поклоны. Ну и поскольку князя и остальных утопили в Светлую субботу, по субботам послушник должен был «сидеть на воде», то есть вообще не принимать пищи, выпивая утром и вечером по одной чаше воды из Колокши. Вот так.
Между тем положение в северных землях ухудшалось день ото дня.
Вдова Владимира Константиновича обратилась за защитой и поддержкой к племяннику Ярославу Святославовичу. Тот явился в осиротевший Углич во главе трёх тысяч воинов и принялся требовать выдачи виновных в убийстве князя. Вслед за Ярославом сюда прибыл ростовский князь Борис Василькович, также племянник, но не вдовы, а невинно убиенного Владимира Константиновича. И этот привёл с собой тысячи две с половиной войска и в свою очередь занялся поисками смутьянов.
Впрочем, очень скоро выяснилось, что оба князя пекутся не так о восстановлении попранной справедливости, как о собственной выгоде. Каждый рассчитывал посадить на опустевший углицкий стол своего сына вместо несовершеннолетнего Андрея Владимировича. Очень скоро и Ярослав Святославович, и Борис Василькович забыли о поисках убийц и сцепились друг с другом в борьбе за власть в княжестве.
Им не помешало даже то обстоятельство, что Борис Василькович был женат на дочери Ярослава Святославовича. Объятые жаждой власти, зять и тесть стоили друг друга. Ну а Мария Ярославна приняла в их борьбе сторону мужа, стремясь обеспечить будущее своих детей. К тому же она зорко следила, чтобы Евдокия Ингваровна не обратилась за помощью к кому-нибудь ещё.
Хотя к кому обратишься, ежели остальных северных владык занимает одно-единственное дело: война за освободившийся со смертью Андрея Ярославовича великокняжеский престол. Вот где бушевали истинные страсти! Временно покинув родные уделы, во Владимир съехались все многочисленные потомки Всеволода Большое Гнездо, все оставшиеся в живых дети, внуки и подросшие правнуки. Даже самый младший сын основателя династии, Иван Всеволодович, примчался из своего Стародуба, расположенного больше чем за тысячу вёрст от центра событий, чтобы предъявить очередные законные претензии на великокняжеское наследство.
Если бы хищные птицы, появившиеся на свет в одном гнезде, вдруг слетелись вместе и принялись драться, эта драка выглядела бы небольшим недоразумением по сравнению с безобразной свалкой, которую устроили люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57