– Ах, это? – Раймонд полез в карман. – Позвольте и вам предложить. – Он протянул визитную карточку моему знакомому.
Тот прочитал ее с интересом.
– Хотел бы я иметь такую визитную карточку. А вы не боитесь ее дарить?
– А что? – спросил Раймонд Грот недоуменно.
– Попадется какой-нибудь, знаете… Будет выяснять. Вдруг существует постановление по части визитных карточек, и на них следует печатать то, что соответствует истине.
– Но это примерно и соответствует, – сказал Раймонд. – Мы искали что-либо подходящее и остановились на формулировке «лауреат Нобелевской премии».
– Завидую. – Знакомый вздохнул и начал откланиваться.
Пока Раймонд что-то разглядывал на дне кофейной чашечки, знакомый кивнул в его сторону и постучал пальцем по лбу. Я неопределенно пожал плечами.
– Кстати, – сказал Раймонд, – я дам вам маленький совет по части шаровых молний.
– Слушаю. – Знакомый остановился.
– Представьте, что это мини-планкеон, и поищите в этом направлении.
– Хорошо. – Знакомый улыбнулся. Он пошел к двери, но вдруг остановился как вкопанный. Еще через мгновение он вновь стоял перед нами. – Вы сказали, планкеон?
– Да, крошечный. – Раймонд Грот сложил пальцы в щепотку.
– Так. – Знакомый постоял и ушел с несколько ошеломленным видом.
Этот парень обладает способностью удивлять людей, подумал я. Нет, видно, он не просто шутник.
– Как проводите время? – спросил Раймонд Грот.
– В умеренных хлопотах.
– Побывали в том доме?
– Каком?
– На улице Вестурес. – Он приблизил лицо, как в тот момент, когда спрашивал о сокровенном. – Дом работает только вечером.
– Что?
– Я говорю, он работает вечером, а днем закрыто.
– По-моему, он всегда закрыт. В доме нет никого.
– Уж я-то знаю! И потом, даю вам совет, не впутывайте в это дело других людей.
– Какое еще дело, черт побери! – сказал я, раздраженный его развязным тоном.
– А то все испортите, – добавил он.
– Вы что-нибудь знаете о доме номер семнадцать? – спросил я.
– Еще бы не знать! Это мой курсовой отчет.
– Вы занимались реставрацией?
– Да, – сказал он, – в некотором роде.
– Однако ж вы называетесь физиком.
– Все вокруг нас физика, – сказал он с бесшабашным видом.
– Я, смотрю, вы философ.
– Да-да, вы правы. Философия моя слабость. В конце концов смешение времен – эксперимент не столько физический, сколько философский. Задача достижения Единого Времени вполне корректна с физической точки зрения, но вот нравственный аспект остается спорным. Чего мы достигнем? И нужно ли это в конце концов? Я даже скажу вам, задача моего опыта куда более локальная. Я хочу извлечь побочный эффект, понимаете? Побочный эффект! Они ждут от меня рядовых выводов, на вас глядят, как на подопытного кролика, а я им выложу побочный эффект! И не кто иной, как вы его произведете.
– Благодарю за доверие, – сказал я.
– Да вы всегда мне нравились, – небрежно сказал он.
– Всегда?
– А как вы думали? Слежу за вами несколько лет. Знаю все до единой строчки. У вас опубликовано тридцать четыре рассказа, две повести и восемнадцать статей. В основном ерунда, конечно. Старина, не сердитесь. Но есть три строчки, которые меня обнадежили. Я имею в виду миниатюру «Первый снег», как она напечатана в сборнике «Осень», строки одиннадцать, двенадцать, тринадцать.
На этот раз пришла пора изумиться мне.
– Я им говорю, посмотрите на эти три строчки. Разве за них нельзя зацепиться? Ведь там единственная в своем роде метафора «перевернутая», как мы ее называем. Старик не такой уж болван. Это я о вас, извините. Но у нас в сколариуме такая манера выражаться. Ваш предшественник, живший веком раньше, конечно, был посильнее. Он чепухи не писал и уж, во всяком случае, враньем не занимался. Да-да, старина, есть у вас не вполне искренние статейки. Но я вас ничуть не виню, просто время другое. Ну, они говорят, бери своего парня, ставь эксперимент, а на большее он непригоден. Вот это посмотрим. Я на вас надеюсь, старик. Эксперимент экспериментом, сколько уж тысяч поставлено, но я надеюсь извлечь побочный эффект. Только не путайте в опыт других людей. Ну зачем, например, вы поперлись на улицу Трошню к этому вору и жулику?
Я молчал.
– По-вашему, первый Томас и есть тот самый, которого надо спасать? По этому давно камера плачет, а нужный вам Томас живет минус сто лет отсюда, человек благородный, приличный, и уж не вам заниматься его спасением. Мой друг. Единое Время еще не объявлено, так что живите в своем двадцатом.
Я уже устал слушать, а он все говорил, попыхивая сигарой.
– Мой принцип – ничего не скрывать. Я не строю из себя таинственного кудесника, я всего лишь студент, у меня курсовая работа, и я хочу ее выполнить хорошо. Конечно, вы вправе спросить, какая вам выгода от моего эксперимента? Я бы мог ответить, что дарю несравненные моменты сближения с мечтой, это я о портрете, как понимаете…
– Каком портрете? – перебил я его.
– Ну, этом самом, который у вас в бумажнике. Но, по мне, не в лирике дело. Вы произведете побочный эффект и, бьюсь об заклад, останетесь в выигрыше.
– Кто вы такой? – спросил я. – Откуда вы знаете о портрете?
– Я? – Он изумился. – Хорошенький вопрос. Что за психология в ваши времена! Чуть не так, сразу «кто вы такой». Что же, вам не понятно?
– Нет, не понятно. Кто вам рассказал, что я ношу с собой портрет?
– Кто? Старина, да мы это в первых классах проходим. Ну, не скажу, что случай с вашим портретом слишком известен, но в одной хрестоматии есть на него ссылка. Живет человек, таскает с собой портрет. Мало ему красивых девушек рядом, подавай несуществующую или, вернее, существовавшую совсем в другое время. Все это лирика, старина, и, поверьте мне на слово, чушь собачья. Вы бы посмотрели вокруг себя, ей-богу найдется персона не хуже. Вот закончим эксперимент, и принимайтесь за дело. Сколько вас таких бродит по свету, таская в карманах портреты и не замечая реальных лиц. Вам-то еще повезло, вы с ней столкнулись. И благодарите за это меня. Я вам устрою маленькое развенчание иллюзий, а заодно напишу отчет. Мы сделаем дельце! Но главное – побочный эффект. Я им преподнесу сюрприз на экзамене…
Он говорил и говорил, а у меня страшно ломило виски.
– Суть в том, что вам никто не поверит. Понимаете, старина? Если начнете путать других. Вас сочтут просто за сумасшедшего. Да и сами вы через некоторое время решите, что стали жертвой легкого помешательства. А потом все пройдет. Главное, извлечь побочный эффект. Только не путайте посторонних. Это принесет вам несчастье. Вас просто отправят в сумасшедший дом. У меня сегодня настроение, поэтому я разболтался. Скучновато у вас тут, но командировка скоро кончается.
– Почему вы никогда не снимаете шляпу? – внезапно спросил я.
– Законный вопрос. Понимаете, я не могу ее снять. Приподнять еще в силах, а вот снять ни в какую. Наши оболтусы бутафоры опять намудрили. Черт знает как слепили меня! Что шляпа! Я бы вам показал, что они натворили, да уж не буду расстраивать. Впрочем, другого я и не ждал. Кто я такой? Обыкновенный ученик сколариума, третий курс. В прошлом году я работал на практике в пятнадцатом веке, так, верите ли, вместо кожи они мне сделали панцирь, ну правда только напротив сердца. Согласитесь, ходить с железной блямбой вместо обыкновенного мускула, не совсем приятно. Все должно быть по-человечески.
– Где вы так научились болтать? – спросил я.
– Это уж мелочи, – ответил он. – Между прочим, у вас странное недоверие к моей визитной карточке, но поверьте, любого нобелевского лауреата ваших времен я легко засуну за пояс, точно так же, как вы обскачете самого выдающегося борзописца каменного века.
– Но тогда и писать не умели.
– Вот-вот! В каменном веке вы спокойно можете отпечатать карточку с надписью «академик».
На этом он прекратил свои излияния и простился.
– До встречи, мой Друг, до встречи! – Он вскочил и вприпрыжку покинул кафе.
…Я курил на бульваре и думал. Давно я бросил курить, но сегодня закурил снова. Толку от мыслей не было никакого. Что же я мог понять? Я не понимал ничего. Без сомнения, Раймонд Грот не был простым сумасшедшим. То, что произошло накануне в доме номер семнадцать, вероятно, имело к нему прямое отношение. Если все это поставленный спектакль, то зачем он нужен? И кто режиссер? Неужто этот странный юнец?
Я решил позвонить Иманту и пошел на улицу Эрглю. Не успел открыть дверь, как услышал телефонный зуммер. Это был знакомый Иманта.
– Послушайте, – сказал он, – кто этот тип?
– Хотел бы и сам знать, – ответил я.
– Насчет шаровой молнии он подбросил самую настоящую идею. Она, впрочем, давно носится в воздухе. Я сам к ней подбирался, он же выразил ее в одном слове.
– Ничуть не удивлен, – сказал я.
– Вы можете меня с ним свести?
– Постараюсь, – ответил я.
Я лег на диван и хотел подремать, но сна не было ни в одном глазу. Я набрал московский номер.
– Имант?
– Привет! – крикнул он. – Ты поймал меня в дверях. Иду в театр.
– Когда ты собираешься вернуться в Ригу?
– Через неделю, как говорил.
– Ты очень мне нужен, Имант.
– Я тебя слушаю, старина.
И этот говорит «старина», подумал я.
– У тебя не выпадает свободного дня?
– Суббота.
– Мне очень важно, чтобы ты приехал на этот день.
Молчание.
– Важно?
– Исключительно важно, Имант.
– А что случилось?
– Это невозможно рассказать, тем более по телефону. У меня голова кругом идет. Боюсь, что попал в переделку.
– В таком случае я выеду сегодня же, а завтрашнюю встречу перенесу на субботу.
– Я был бы тебе благодарен, Имант.
– Что ж, иду собираться. Жди меня утром.
– Спасибо, Имант.
Я положил трубку, но через мгновение телефон дал несколько коротких гудков.
– Але?
– Послушайте, старина, – вкрадчивый голос Раймонда Грота, я сразу его узнал, – ведь мы же договорились не путать других. Какого черта вы всем названиваете?
Холодок пробежал по моей спине. Ведь я не давал ему телефона!
– Что вам нужно? – спросил я.
– Соблюдайте договор, старина. Кончится эксперимент, можете звонить налево-направо. Имант ваш не приедет, уж я позабочусь об этом. Во всяком случае, до конца нашего опыта.
– Идите вы к черту! – Я бросил трубку.
Так! Значит, телефон прослушивается. Кто же такой этот Раймонд? Я вышел на улицу и, кружа по улочкам, добрался до вокзала. Здесь я вошел в стеклянную будку и снова набрал московский номер.
– Это вновь я, Имант.
– Да, слушаю.
– Каким поездом ты собираешься ехать?
– Тройкой. На первый уже опоздал.
– Я встречу тебя на вокзале в начале перрона.
– Прекрасно. А что все-таки произошло?
– Сам не могу понять.
– Я беспокоюсь! У тебя голос совсем изменился!
– Приезжай, Имант.
– Уже в дверях. До встречи.
– Будь осторожнее, Имант.
– В каком смысле?
– Ну так, вообще…
– Хорошо, хорошо. Привет.
Стемнело, и я отправился на улицу Вестурес. Я долго ходил под окнами, пока не увидел наконец, что в одном из них затеплилась свеча. Поднялся по ступенькам и толкнул дверь. Она отворилась.
Вот и другая дверь, тоже не заперта. Еще мгновение, и я оказываюсь в комнате, освещенной свечой.
Она читала.
Едва я вошел, она захлопнула книгу и посмотрела на меня с улыбкой.
– Сегодня мне лучше, помогли ваши пилюли.
Я сел возле кровати.
– И какая у нас получилась странная встреча, – сказала она.
– Да уж… – промямлил я.
– Так зачем вы пожаловали в Ригу?
– Отдохнуть. Но, может быть, и поработать немного.
– Вы пишете что-нибудь новое?
– Хочу написать.
– Что ж, пишете вы хорошо. Смело, полезно. Наверное, у вас неприятности. Помните тот номер журнала, где в вашем рассказе была пустая страница с надписью поперек «изъято цензурой».
Я промолчал.
– Мы говорили о вас на курсах, у вас есть поклонницы. Приятно, наверное, иметь поклонниц? Так о чем вы хотите теперь написать?
– Пока размышляю.
– Вот если б я вам рассказала дело Томаса! Но об этом никак не напишешь. У них кружок, с убеждениями. Но я случайно узнала, что Томасу грозит опасность. Совершенно случайно, и в тот же вечер отправилась в Ригу. Понимаете, у одной из моих подруг есть поклонник, человек оттуда. Он проговорился, Томаса хотят арестовать. Я села на поезд и оказалась в Риге. Почему я открыто вам говорю? Да просто уверена, что вы вполне разделяете наши взгляды. Вчера у меня даже мысль мелькнула обратиться к вам за помощью. Ведь я совсем не могла стоять на ногах, а Томаса надо было предупредить. Но слава богу, я собралась с силами и все сумела сделать сама.
– Вы выходили из дома?
– Да, ночью. В каком-то бреду. Но Томаса я нашла, и он уехал утром.
Я смотрел и смотрел на ее лицо. Как она молода! Ей, конечно, нет двадцати. На портрете она выглядит старше. Впрочем, быть может, он сделан значительно позже, этот портрет.
– У вас есть знакомые художники? – спросил я.
– Конечно! Разве не помните, что последний раз мы встретились с вами на выставке. И тот длинноволосый в косоворотке, с которым я говорила, как раз художник, на выставке были его работы.
– А он не собирается писать ваш портрет?
1 2 3 4 5