— А играть надо! — вырвалось у Грачика, но тут же он смущённо осёкся. Он был самым молодым и неопытным, и ему полагалось помалкивать.
— Кабы знать, что у тех на руках, — не в тон этой шутливости, серьёзно проворчал Фадеич. — Но знать сие нам не дано…
Да, знать это не было дано никому из присутствующих. Никто из них не мог проникнуть взором в далёкое прошлое, где начинался путь преступлений каждого из четырех, чьи имена значились на этих карточках. Только одного из них этот путь привёл в стены советских институтов. Кто же он?
Когда вечером Кручинин и Грачик сидели за стаканом чаю, весь вид молодого человека говорил о том, что он ждёт, когда Кручинин заговорит о деле. Но тот делал вид, будто вовсе забыл о нем, и его больше всего интересует новое издание «Истории искусств», в просмотр которого он был погружён.
— Я думаю, — проговорил он задумчиво, — что когда-нибудь, когда не будет больше в нашей стране ни «медвежатников», ни «домушников», ни иных всяких подлецов и мы с вами больше не будем нужны на этом тёмном фронте, нам скажут: «А ну-ка, братцы, займитесь теперь настоящим делом — расследуйте-ка: каким же это образом наш народ оказался изолированным от такого искусства, как французское? Кто тот умник из академиков-разакадеми-ков, кто запер в подвал Ренуара и Ван-Гога, Матисса и Манэ? Кто те невежды или просто вредители, что распродавали всяким там американцам сокровища наших галерей?» Вот, дорогой мой, это будет работа!.. На ней мы отведём душу от копания в грязи, оставленной нам батюшкой царём.
Он захлопнул том и встал из-за стола. Грачик смотрел на него умоляюще.
— Что вы? — обеспокоился Кручинин.
— А как же с медвежатником? — тихо выговорил Грачик.
Кручинин нахмурился:
— Вы хотите знать, кто он?
Грачик молча кивнул головой.
— Если вы ещё когда-нибудь зададите мне такой вопрос в начале дела, — строго сказал Кручинин, — наши пути пойдут врозь.
Грачик опустил глаза и смутился: зачем он задал вопрос, на который никто не может ответить, никто… Даже Нил Платонович!.. Глупо, очень глупо!..

Глава 5
Тётя Катя и её письмо
Кручинин не легко поддавался настроению. За редким исключением, он был ровен с начальниками и с подчинёнными. Мало кому довелось слышать его повышенный голос. И уж во всяком случае никто не мог похвастаться тем, что умеет по его лицу угадывать настроение и судить о ходе дел. Так было и теперь, когда на душе у Кручинина скребли кошки от затянувшегося дела о повторных ограблениях в институтах. Преступник попался на редкость осторожный и опытный. Кручинину было ясно, что это какой-то засидевшийся на свободе «осколок империи». Чем безнадёжнее выглядели поиски, тем твёрже становилось решение Кручинина не складывать оружия, пока он не поймает преступника и не отрапортует, что последний «медвежатник» в Советском Союзе посажен под замок.
Иногда вечерами, когда расходились последние сотрудники отдела, Кручинин задерживал Грачика и в тиши своего кабинета буква за буквой, строка за строкой, вновь и вновь проходил с ним все дело. Казалось, он советуется с молодым человеком и с интересом вслушивается в его ответы.
Не всегда они радовали старого розыскника: подчас бывали неверны, иногда даже наивны. Но это не смущало Кручинина. Он терпеливо объяснял Грачику ошибки и снова толкал его на поиски решения. Если бы этот случай не представлял такого интереса для всего московского розыска, Кручинин, может быть, пошёл бы на то, чтобы целиком поручить дело Грачику и только наблюдать за работой молодого друга. Но на этот раз сделать так было невозможно, хотя подобное дело и было бы прекрасной школой для начинающего оперативную деятельность, но уже совершенно ясно обнаружившего большие способности Грачика. Кручинин верил в него, так как видел со стороны молодого человека не только усердие и внимание, но и умение проникать в сущность расследования, не скользя по его внешней, видимой поверхности. Кручинин потому и вёл Грачика день за днём по следствию о «медвежатнике», что оно требовало от оперативного работника не столько быстрых и смелых решений, за которыми у Грачика никогда не было остановки, сколько углублённой разработки, почти исследовательской работы, под стать Институту криминалистики.
Верный принципу держать своих помощников в курсе каждого происшествия, Кручинин часто собирал оперативные совещания и внимательно выслушивал мнения стариков, давал советы молодым.
— Итак, — сказал он однажды, заканчивая очередное совещание со своими сотрудниками, — перед нами четыре «медвежатника»: Малышев, Вершинин, Горин и Паршин. Экспертиза говорит, что все три «дела» принадлежат одному из них. Кого же «разрабатывать»?
— Видать, всех по очереди, — со вздохом проговорил Фадеичев.
— Хотелось бы мне знать — почему этот дьявол с таким упорством «обрабатывает» именно институты? — проворчал себе под нос Кручинин.
— Я бы сделал засады во всех институтах. В одном из них мы его возьмём, — предложил Грачик.
Кручинин поглядел на него с нескрываемой иронией.
— Если бы вы знали, сколько в Москве институтов, то вряд ли предложили бы такой способ. — Он подумал. — Но, по-видимому, нам действительно не избежать «разработки» всех четырех «медвежатников». Шансы совершенно одинаковы в отношении каждого из них. Единственная логика, какую можно найти, — алфавит: Вершинин, Горин, Малышев, Паршин. Так и начнём. Вершинин. На нем первом — максимальное внимание. Одновременно в разработку пустить Горина. Вам, Грачик, тем временем подготовлять все возможное по Малышеву и Паршину. Дважды в день мне докладывать о ходе разработки. В экстренных случаях — прямо ко мне, не считаясь со временем, хоть с постели тащите! А конспект отработки, в виде дневничка за сутки, — ко мне на стол. Так, чтобы я мог по следам каждого из вас в точности сам пройти. Два глаза хорошо, а четыре лучше.
Оперативное совещание было, собственно говоря, уже закончено. Как всегда, возле самой двери, прямой и строгий, на кончике стула сидел дед Фадеич. Словно рассуждая сам с собой, он бормотал под нос:
— При советской власти Вершинин судился единожды, проходил по делу художественного фонда; в царское время не судился, но по всему видать, что рыло у него в пуху; работал только в Москве, значит, надо думать, москвич. Годами не мальчик, следственно…
Его рассуждения подхватил Кручинин:
— Трудно допустить, чтобы долгую жизнь человек прожил в Москве один-одинёшенек. Были же связи. Жена…
— По данным — холост, — подал голос Фадеичев.
— Жалко, а то бы мы по детям добрались… Э, не может же быть, чтобы у москвича не было в Москве сестёр, братьев, племянников, тётушек да дядюшек. Хоть какие-нибудь родственнички должны же быть! Копайте его дело, Фадеич, каждую строку, все протоколы — от первого до последнего. Ищите родственников…
Прошло несколько дней, прежде чем торжествующий Фадеичев появился в кабинете начальника с растрёпанной архивной папкой. То было дело по обвинению Вершинина Ф. И. в покушении на ограбление Государственного фонда художественных ценностей в помещении бывшего Английского клуба на Тверской улице, в Москве. На листке 112-м имелся протокол обыска в комнате, принадлежащей некоей гражданке Субботиной Екатерине Ивановне. Как было сказано в протоколе, «обыск произведён по подозрению в хранении краденых вещей брата Субботиной Екатерины Ивановны — Вершинина Федора Ивановича». Обыск был безрезультатный.
Кручинин тотчас отправил Фадеичева и Грачика по указанному адресу.
Грачик не спеша шёл по Малой Ордынке, отыскивая нужный номер. За ним, шаркая подошвами, плёлся Фадеичев. Старик ворчал себе под нос что-то о ревматизме, старости и прочих обстоятельствах, в силу которых ему пора бы давно на печку, ежели бы не его собственный беспокойный характер.
Внимание Грачика привлекла мраморная доска с золотыми буквами, укреплённая на стене маленького полутораэтажного домика с палисадничком. Грачик не мог отказать себе в удовольствии узнать, что за реликвией могла быть такая хибарка, и с удивлением прочёл, что в этом доме жил и работал великий русский драматург Александр Николаевич Островский. Грачик не поленился обойти домик вокруг. Он показался ему до смешного тесным, жалким. Да, живя здесь, драматург мог понять, что такое «Замоскворечье»!
Ребятишки с интересом глядели на франтоватого армянина, разглядывающего исторический домик, и оживлённо, перебивая друг друга, давали ему пояснения. Слово за слово — разговорились. Ребята, конечно, знали всех, кто жил в соседних домах.
— А кого вам нужно, дяденька?
— Мне-то?.. Да никого не нужно, дружок. А вот дедушка ищет одного старого знакомого, — ответил Грачик, указывая на Фадеичева.
— А вон идёт бабушка Катя, она тут всех вокруг за сто лет знает, — заявил какой-то мальчик.
— Это что же за всезнающая бабушка? — поинтересовался Грачик. — Старожилка?
— Бабушка Катя Субботина, — высоким голоском пояснила девочка.
Грачик со вниманием поглядел на плетущуюся по тротуару старушонку. Разговор с ребятами был наскоро закончен, и Грачик с Фадеичевым с независимым видом последовали за Субботиной. Аккуратненькая, седенькая особа в старомодной шубке, опираясь на трость с нарядной ручкой слоновой кости, медленно, мелкими-мелкими шажками направлялась к небольшому старинному домику.
Оперативники проводили её до подъезда. Фадеичев пошёл звонить в МУР, а Грачик остался у домика. К тому времени, когда приехал Кручинин, Грачик уже знал, куда выходит старушкино окошко. Кручинин с интересом выслушал доклад и осторожно обошёл домик Субботиной. Было решено установить за Субботиной наблюдение.
В течение трех дней Субботина, как гриб, сидела дома. Один только раз вышла в булочную и тотчас вернулась. Кручинин не снимал наблюдения.
Вечером четвёртого дня Грачик пошёл проверить наблюдение. Было уже совсем темно, когда он позвонил Кручинину по телефону и доложил, что Субботина пишет.
Кручинин не сразу понял Грачика.
— Пишет? — переспросил он. — Ну и что?
— Письмо пишет, — пояснил Грачик.
— Откуда вы знаете, что именно письмо?
— Она надписала адрес на конверте и, отложив конверт в сторонку, принялась за самое письмо.
— А что за адрес? — спросил Кручинин.
— Не видно, товарищ начальник, — виновато ответил Грачик, не поняв, что Кручинин пошутил.
— «Не видно»! — передразнил Кручинин. — Какой же вы после этого сыщик!.. Ладно, быстренько возвращайтесь в отдел. Наблюдение продолжать!
Между тем Кручинин был заинтересован вовсе не на шутку, ему во что бы то ни стало нужно было знать адрес, написанный старухой.
«Адрес, адрес», — гвоздём сидело в голове Кручинина. Он поглядел на часы. Восемь. Можно ли допустить, что старуха ещё сегодня опустит письмо в ящик? Впрочем, почему бы ей перед сном и не прогуляться? А ведь с того момента, как письмо будет опущено в узкую щель почтового ящика, оно исчезнет с горизонта Кручинина. Значит, надо увидеть конверт раньше!
Едва дождавшись Грачика и заставив его повторить доклад, Кручинин поспешно оделся и вместе с Грачиком поехал на Ордынку. Сотрудника он застал неподалёку от старушкиного окна.
— Ну что? — спросил Кручинин.
— Все пишет, товарищ начальник.
— Довольно длинное письмо, черт его побери! — проворчал Кручинин и поглядел в окошко.
Старушка медленно водила пером, далеко отклонив от листка голову.
Кручинин переминался на снегу: он не надел калош, начинали мёрзнуть ноги. В душе он бранил словообильную старуху. Наконец вздохнул с облегчением: она закончила и, отстранив листок на расстояние вытянутой руки, стала перечитывать написанное. «Старческая дальнозоркость», — отметил про себя Кручинин.
Письмо оказалось состоящим из нескольких листков. Лишь перечтя их все, старуха стала старательно заклеивать конверт.
Она поглядела на висящие за её спиной восьмигранные часы в деревянном футляре, какие прежде вешались в кухнях, и губы её беззвучно зашевелились. «Молится, что ли? — подумал Кручинин. — Нет, вероятно, рассчитывает время». Действительно, подумав, старуха принялась одеваться. Кручинин понял, что даже если он тем или иным способом получит на короткое время конверт в руки, то в темноте, царящей на улице, всё равно не сможет прочесть адрес. Значит, он должен получить письмо на какой-то более длительный срок.
— Полцарства за конверт и лист любой бумаги! — тихо сказал он Грачику.
Тот только недоуменно развёл руками.
— Конверт… Слышите, конверт во что бы то ни стало! — поспешно повторил Кручинин. — Тогда я смогу «помочь», старушке опустить её письмо в ящик… Я-то повыше ростом, — усмехнулся он.
Грачик стал ощупывать карманы и чуть не свистнул от радости: в одном из них лежал конверт с деньгами — зарплата, положенная сегодня ему на стол кассиром. Грачик быстро опорожнил конверт, но теперь он оказался совсем тощим, а ведь в свой старуха вложила несколько листков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18