Несколько успокоившись, он снова сосредоточил взгляд на лице молча ожидавшего ответа следователя. Тонкие губы, тонкий прямой нос. Насмешливо-брезгливое выражение лица и манера при разговоре кривить рот. Олег даже удивился, что обратил внимание на такие мелочи. Наверное, потому, что сам следователь старался, чтобы он это заметил.
– Ну так что, говорить будешь? – не выдержал наконец следователь. – Или тебе память освежить?
– Себе освежи! – сплевывая кровь, прорычал Олег. – Без адвоката я тебе и слова не скажу.
– Ну-ну, – кивнул головой Порывайко. – И этот фильмов насмотрелся. Вижу, ты не понимаешь, что тебе грозит. Убийство, расчлененка, сопротивление сотрудникам. Это кроме изготовления и хранения холодного оружия. На пожизненное тянет. Если не на вышку. А если еще и изнасилование подтвердится? Да тебя самого в камере опустят. Дай только заключения экспертиз дождаться. Я уж постараюсь, чтобы сокамерники узнали, за что сидишь. Молить тогда будешь, чтобы…
– Чего?! Да ты сам молись… Насильника нашел, – отмахнулся Чернов. – Охренел, что ли? Вообще, в чем меня… Где… кто… Расскажи толком, а то я ничего не понимаю.
– Да? – усмехнулся следователь. – А вот люди показали, что ты специально сделал так, чтобы Акопян оказалась последней из тех, кого ты развозил.
– Ну и что?
– А то, что дома она не ночевала! Вопрос, где? – Порывайко пристально посмотрел в разбитое лицо Олега.
– У меня, я и не скрываю.
– Вот-вот, и правильно, что не скрываешь, – кивнул Порывайко. – Это умно – говорить, что и так нам известно. Ну, давай дальше, посмотрим, что еще расскажешь добровольно. Что с девкой делал? На твоих простынях, – мы их уже изъяли, – есть следы спермы! Драл ее?
– Ну и что? – Олегу было противно слово «драл», противно обсуждать с этим хамом свою ночь с Кариной, но, как он ни зарекался молчать, пусть хоть убьют, все равно как-то само получилось, что он начал отвечать. – Да, у нас была… любовь…
– Любо-о-вь?! – возмущенно протянул Порывайко. – Любовь? Да уж видел я твою любовь! Как Мальвина от Буратино, от твоей любви, вся… в занозах. Чем девку рубил-то? И где оружие спрятал?
– Я ее не убивал! – Олег тоже перешел на крик. – Она ушла утром, я даже не видел когда… Я спал!
– Ну конечно, у вас же любовь! – Губы следователя сложились в презрительную ухмылку. – Трахнул и отправил? Одну? И даже на машине не подвез? Какая же это любовь?
– Да я спал, когда она ушла! – Олег дернулся и осел, скривившись от боли.
– Что, больно? – взвизгнул Порывайко. – Ничего, когда за тебя возьмутся в камере, еще не так больно будет! В другом месте!
– Да ты чего… Я же говорю… Да не виноват я ни в чем! – закричал Олег. Он повторялся, но как еще объяснить твердолобому следователю, что он не имеет никакого отношения к преступлению? – Понимаешь, не виноват!
– Да? Может быть, может быть. Вполне. – Следователь вновь улыбнулся. – Слушай, а может, тебя кто-нибудь видел в момент совершения убийства? Подумай, наверняка ты с кем-нибудь встречался, разговаривал… Вспомни, это же алиби!
– А в котором часу это произошло? – доверчиво спросил Олег.
– А то ты сам не знаешь! – Порывайко с досадой отметил, что в простую ловушку преступника заманить не удалось.
– Откуда, вы же не сказали… – Задержанный теперь был скуп на жесты.
– Скажи, Олег, а зачем тебе столько оружия? – вдруг спросил следователь. – Сабли, мечи, топоры… Хорошо хоть пулемета нет. – Порывайко внимательно посмотрел на обвиняемого. – Или есть? А? Ну-ка скажи, Чернов, может, у тебя и огнестрельное оружие есть?
– Нет!
– Чего нет?
– Пулемета нет!
– А что есть? – Теперь вопросы следовали один за другим.
– Ничего нет!
– А как же мечи? Сабли? – закричал Порывайко. – Значит, врешь?! Да ты во всем врешь! Это ты убил, и я докажу это! И у меня есть свидетель! Сама несчастная девушка против тебя свидетельствует!
– Как это? – удивился Олег. – Так она жива?
– Нет, но это не важно. Она успела спрятать клочок бумаги с твоим именем! – торжествующим тоном произнес следователь. Видимо, приберег этот аргумент напоследок как самый убийственный, – Наверное, несчастная девчонка чувствовала, что ей не спастись, вот и решила нам весточку дать.
– Да не убивал я ее! – Олег вскочил и тут же, охнув от боли, присел. – Клянусь, не убивал!
– Ну что ж, твоя линия поведения мне понятна, но не советую играть в несознанку. Улики убийственны, и тебе не отвертеться. Уверяю, я и с меньшими фактами людей отправлял. Поехали голубчики куда надо. – Следователь поднял трубку внутреннего телефона. – Геннадий Семенович? Давайте заходите!
В кабинет вошел невысокий суетливый человечек. Быстро поздоровавшись, он сел рядом со следователем.
– Это дежурный адвокат. Геннадий Семенович Сурков. По закону вам положен адвокат. Мы вам предоставляем бесплатного. Есть возражения? Или, может, у тебя есть свой защитник? – Порывайко уставился на Олега своими подрагивающими зрачками.
– Нет, у меня нет защитника, – признался Олег.
– От помощи Суркова не отказываешься?
– Не знаю…
– Но тебе же нужен адвокат? – напирал Порывайко. Ему было очень важно пристроить к Чернову своего, ментовского защитника. – Или нет? Может, у тебя кто-то есть на примете? Давай телефон, позвоним, пригласим! Только тогда тебе придется посидеть в камере, пока он не придет. Так что даже если во время допроса выяснится, что ты не виноват, сегодня я тебя уже отпустить домой не успею. Или все же начнем прямо сейчас? Ну, решай, позвонить? Или вообще отказываешься от защитника?
– Нет…
– Что нет? Адвоката нет или не нужен? – продолжал запутывать подозреваемого Порывайко. Такой метод помогал, помимо внедрения «своего» адвоката, выбить преступника из равновесия. – Ну, решай, мне некогда здесь сидеть и ждать, пока ты определишься. Я думаю, что без него тебе вообще не выкарабкаться.
– Адвокат… нужен… – выдохнул Олег. В глазах у него все плыло, в голове стоял туман.
– Берешь Геннадия Семеновича?
– Да, – выдавил из себя Олег. Сурков ему отчаянно не нравился, но Олег надеялся, что через него можно будет передать весточку ребятам, а те уже постараются нанять кого-нибудь получше. – Беру.
– Вот и хорошо! Вы тогда условия между собой потом обговорите, я вам время на это дам, – пообещал Порывайко. Он был доволен. Одно дело сделано. Свой, карманный защитник к подозреваемому приставлен. Теперь и отсюда работа пойдет. – А теперь давай протокол писать. Фамилия?
Следователь быстро заполнил бланк протокола.
– Менять показания не будешь? – спросил он как бы между прочим.
– Нет, я говорил правду, я…
– Ну и ладно, потом сам запросишься, – недобро ухмыльнулся Порывайко. – Значит, все так и пишем? Отказ от всего?
– Позвольте! – впервые подал голос защитник. – А может, у моего подзащитного есть заявление? Может, у него психическое заболевание?
– Нет у меня заболеваний! – возмутился Олег. Не хватало еще, чтобы из него психа делали. – И не было никогда. Я не болен, я просто ни в чем не виноват.
– Да? – На лице следователя снова появилась кривая ухмылка, которая просто бесила Олега. – Я тоже думаю, что парень ты здоровый. Вот только увлечения у тебя странные. Что за монстров ты рисуешь? Себя с ними ассоциируешь? Вот бы дядька Фрейд где порадовался! Ну ладно, приступим…
* * *
Когда Чернова увели в камеру, Сурков посмотрел на Порывайко.
– Что скажешь, Витек? – спросил защитник. – Расколешь? Паренек крепкий.
– А что его колоть? – Порывайко усмехнулся. – То, что она ночевала у него, не отрицает. Да и выделения нашли на его простынях, экспертиза проверит и наверняка нашу догадку подтвердит. Трахал он ее, вопросов нет. Это раз. Холодного оружия у него полная комната. Это два. Сейчас эксперт колдует, ищет, чем это он Акопян разделывал. Силища неимоверная, что тоже в картину вписывается. Три. Алиби у Чернова нет, говорит, что в машине спал. Четыре. Что еще нужно?
– Ну а если все же не он? – Сейчас Геннадий Семенович сидел, развалившись на стуле, и совсем не напоминал того жалкого типа, каким выглядел, входя в кабинет. Его уверенные повадки показывали, что он чувствует себя здесь равным среди равных. – Что если кто-то другой это сделал?
– А кто?
– Да зачем ему девчонку крошить, если они уже и так переспали? – указал, не выдержав, адвокат на явную неувязку в построениях следователя.
– Да больной он, понимаешь, больной. А значит, его поступки логике не поддаются.
– Ну, под такое объяснение любого из нас подогнать можно, – скривился Геннадий Семенович. – Мне кажется, что ты не ту ниточку тянешь… вот бабки с него получить – это можно, а под дело подвести… вряд ли.
– Да ты посмотри на его рисунки! – Следователь бросил на стол альбом и пачку листов. – Посмотри, посмотри! Это же… зверинец какой-то. Я таких даже представить не могу, а он этих монстров во всех деталях прописал. Как будто живьем их видел.
Адвокат с интересом пролистал альбом, посмотрел рисунки на отдельных листах.
– Мне этого не понять, – наконец сказал он. – А вот дочь, пожалуй, оценит. Дай-ка мне их на вечер. Пусть посмотрит.
– Все не дам, возьми пару листов, – ответил Порывайко. – Я, пожалуй, тоже возьму, может, жена что посоветует, она у меня чертями всякими увлеклась, кучу книг набрала… Я ей после того случая с гипнотизером ни в чем отказать не могу.
– Дай альбом, жадина, – засмеялся Сурков. – Ничего с ним не случится. Да и у тебя вон сколько остается. А завтра обменяемся мнениями.
– Ладно, только не потеряй, – согласился следователь. – Но альбом возьму я. Тоже хочу посидеть, подумать. Все-таки подборку делал сам Чернов, и для психологического портрета это даст больше. А ты возьми эти… Но смотри, только на одну ночь.
Геннадий Семенович взял рисунки и направился к выходу. Не доходя до двери, он вдруг повернулся.
– А что ты будешь говорить, если убийства повторятся? – спросил он. – А Чернов-то в камере? Знал бы адвокат, как он был близок к истине.
* * *
Сурков любил свою дочь глубоко и нежно. Ладненькая, среднего роста, третьекурсница юрфака, она всегда радовалась его возвращению, как маленький ребенок. Знала, чертенок быстроглазый, что Геннадий Семенович души в ней не чает и никогда домой не придет с пустыми руками. Это настолько вошло в привычку, что Нина иногда загадывала, что будет сегодня – лакомство или безделушка? Кассета с американским фильмом или компакт-диск с новым альбомом? А может, книга модного фантаста? Хотя, если папа прихватит коробку конфет, тоже будет неплохо…
– Нина, смотри, что я тебе принес! – с порога закричал Геннадий Семенович. – Только не порви, завтра отдать нужно.
Девушка встряхнула хорошенькой головкой. Пушистые волосы пшеничного цвета мазнули по лицу, и курносый нос окутало ароматом модного шампуня. Вот как, значит, отдавать придется? Что же там такого ценного?
Дежурно чмокнув Суркова в щеку, Нина нетерпеливо выхватила прозрачный полиэтиленовый файл с листами ватмана. На ходу вытаскивая рисунки, она вошла в свою комнату. Небрежно пролистав их, держа пакет за краешек, она в недоумении остановилась. Что за ерунда? Ей-то эти картинки зачем?
Чтобы получше рассмотреть, что же так заинтересовало отца, Нина решила включить люстру, потянулась рукой к выключателю, скользкий пакет, зажатый между пальцами, поехал вниз. Девушка дернулась, пытаясь поймать его на лету, но было поздно. Вспыхнула люстра, и в тот же момент рисунки беспорядочно разлетелись по зеленому коротковорсовому ковру.
Вот безрукая! Папа же предупреждал. Нина, всплеснув руками, стала быстро – как бы он не увидел – собирать листки. И вдруг замерла… На нее смотрело, да-да, именно смотрело странно знакомое и незнакомое существо. Как такое могло быть, она не понимала – ведь знакомым может быть только тот, кого ты видел раньше, а Нина могла поклясться, что этого не было. И все-таки она никак не могла избавиться от ощущения, что знала прежде монстра, смотревшего на нее сейчас с бумажного листа. Нина понимала, что этого не могло быть, но в глубинах сознания зрела уверенность, что где-то когда-то она уже видела эти глаза…
Выпуклые, с тонкой сеткой прожилок, они обжигающе властно притягивали к себе ее взгляд. Девушке даже в какой-то момент, на какое-то неуловимое мгновение показалось, что глаза ожили, но она тут же уверила себя, что это обман зрения. Глаза на бумажке и вдруг ожили? Нет, конечно, все это ей почудилось!
Сердце, словно, предчувствуя беду, бешено колотилось. Лихорадочно собрав рисунки, Нина сунула их в пакет и уже собралась было бросить его на стол, но что-то ее удержало… Она вдруг поняла, что не может этого сделать.
Как это так: взять и не посмотреть остальные картинки? И вообще, чего это она так испугалась? Что случилось? Откуда в ней эта истеричность? Ну, увидела страшные глаза, художник, видимо, очень талантлив и сумел придать реалистичность своей фантазии, но от этого суть не меняется, лист бумаги остается листом и не более.
Нине ужасно захотелось рассмотреть того, чей взгляд ее так поразил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62