Бывало, я ставил свое клеймо на годовалых бычках на равнине, но они никому не принадлежали. Теперь их, должно быть, набралось за тысячу, и все бесхозные.
Неожиданно я устал от Браунс Хоул. Пора уезжать, и побыстрее.
И в этот момент понял, что кто-то идет по моему следу. Кто-то охотится за мной.
Когда был мальчуганом, часто уходил в лес и ложился в тени на траву. Я верил, что земля сделает меня мудрым, но ошибался. Тем не менее кое-что узнал о животных и убедился, что стремление не отступать — не всегда мужество. Часто это глупость. Иногда нужно быть смелым, а иногда и рассудительным.
Нет человека более опасного, чем тот, кто не сомневается в своей правоте. Давно в детстве слышал, что справедливый человек всегда сомневается. Голландец Бранненбург не сомневался. И собрал вокруг себя таких же людей. Они были не преступниками, а просто жесткими, хладнокровными людьми, преданными хозяину и клейму и считавшими, что любой новопоселенец или бродяга-ковбой если не явный вор, то потенциальный.
Потеряв след конокрадов, они решили, что я им помогал, а потому вместо них намеревались повесить меня.
Останься я на тропе, и они бы меня схватили, а это были именно они.
Девять крутых парней с веревкой — и я один, с женщинами, которые ждали меня по ту сторону горы.
Передо мной в кустах, скрывавших всадника с головой, открывалась лощина. И я свернул в нее, моля бога, чтобы она не оказалась тупиком. Коня пустил шагом, стараясь экономить силы.
Позади, не более чем в четверти мили, они искали мой след. Конечно, они найдут его. Я хорошо замаскировал тропу, но те, кто шел за мной, были охотниками за людьми и закаленными в стычках с индейцами. Каждый из них мог прочесть любой след.
Неожиданно каньон разветвился. Ярдов двести ехал по меньшему, потом поднялся по откосу в кедровник.
Гряда лежала в полумиле впереди, и я направился к ней, петляя и используя малейшее укрытие, стараясь держаться пониже, чтобы быть не таким заметным. Мой конь был в прекрасной форме. Ему она еще пригодится — я довольно тяжелый, а путь предстоял долгий.
У Эм Тэлон хватает своих неприятностей. Поэтому и повернул в сторону глухих безлюдных мест. Когда проедешь по диким тропам столько, сколько проехал я, начинаешь чувствовать и понимать природу. За той грядой лежали бесчисленные хребты, каньоны и ложбины — целый лабиринт в стране скал и утесов. За пятьдесят ярдов до перевала оглянулся. Они вываливались на край каньона, и далекий торжествующий крик дал понять, что меня видят.
Они понеслись во весь опор и поступили по-дурацки.
Когда человек слишком сильно чего-то хочет, торопливость может помешать. Они скакали вверх по склону, а это гибельная вещь для лошади. Я не торопился, потому что берег коня и хотел показать им, что о преследовании вроде бы и не догадываюсь.
По вершине гряды шла скалистая выемка. Проехав по ней ярдов пятьдесят, выбрался на другую сторону и начал спускаться в тот момент, когда они показались на дальней стороне выемки.
Я пустил коня рысью. Жалея его, гнал только пока не скрылся в ельнике, а там снова повел шагом, с полмили или около того крутясь среди деревьев, спускаясь на несколько ярдов, потом снова поднимаясь и направляя его в такие густые заросли, то приходилось вынимать ногу из стремени, чтобы проехать между деревьями. Несколько раз проезжал по голым скалам, меняя направление и возвращаясь назад.
Если те ребята приготовили мне петлю, то им вначале придется немножко освежиться.
Моя лошадь проявила больше способностей, чем я рассчитывал. Тэлон выращивал лошадей так же хорошо, как строил. У Тэлона, конечно, был талант. Во время одного из наших разговоров Эм рассказала, что он скрещивал жеребцов моргановской породы с лучшими дикими кобылами. Наверное, поэтому чалый сочетал ум моргана и знание природы мустанга. После смерти Тэлона лошади паслись в горах, и чалый вел себя очень уверенно.
Сейчас было важно, чтобы он шел туда, куда я правил, и он доказывал, что лошади, которых я знал до него, не шли с ним ни в какое сравнение.
Подъехав к густому кедровнику, обернулся. Они были футов на тысячу ниже и, судя по пути, который им предстояло преодолеть, с полмили позади. Вдруг я увидел огромный валун, он весил, должно быть, с полтонны, нависший над звериной тропой, на которую я поднялся.
Валун свалился с гряды, и его поддерживали два булыжника — каждый не больше моего кулака. Он, вероятно, скатился сюда во время последней грозы, а может быть, и раньше. Если его освободить, камень покатится прямо на них.
Я спешился, нашел длинную жердь — сломанный ствол молодой ели — и рычагом надавил на булыжники. Валун закачался. Я еще раз нажал, и он, хрустя галькой, двинулся вниз по склону.
Он медленно и величаво перевернулся один раз, потом второй — быстрее. Сразу под ним находился уступ футов шести, а за ним — крутой склон холма. Валун перекатился через уступ, тяжело ударился и начал набирать скорость на склоне, увлекая за собой тысячи мелких камней и осколков, размером от кулака до человеческой головы.
Внизу показался Бранненбург со своими людьми. В какое-то мгновение я подумал, что они его не увидят, но тут Голландец посмотрел наверх. И в это время валун подпрыгнул, ударился о землю и подскочил вверх футов на тридцать.
Я услыхал вопль Голландца — как раз вовремя.
Одна лошадь ударилась о скалу и вместе с наездником покатилась по склону, другая упала в то время, когда валун вместе с массой камней пролетел мимо и застрял в деревьях.
Я никого не хотел убивать. Просто пытался задержать их вынудить быть осторожнее. Они были потрясены.
Одного скинула лошадь, и он, поджимая ногу, поднимался с земли. Лошадь убегала с болтающимися стременами. Другие боролись со своими лошадьми, старались успокоить их, но не у всех это получалось. А я обогнул холмик и галопом поскакал по длинному зеленому лугу к краю котловины.
Прежде чем перевалить через нее, проехал широкий, выдающийся над краем уступ, зная, что конь оставит царапины на скалах, но их будет мало, и Бранненбургу придется здесь задержаться, С уступа в котловину, лежащую чуть ниже лугов, вела крутая змеящаяся тропа. На южном склоне котловины поднимались редкие ели и сосны. Я отпустил поводья и позволил чалому самому выбирать дорогу.
Высоко на противоположном склоне заметил полдюжины снежных баранов, наблюдавших за мной. У них очень острые глаза: они все видят. Из кустов вылетела сойка и, перелетая с ветки на ветку, последовала за мной, надеясь, что оброню немного еды. Но у меня не было времени останавливаться и что-то искать в седельных сумках.
Некоторые не выносят соек, а мне нравятся. Часто они составляли мне компанию в долгие дни одиночества, к тому же эти птицы привыкают к человеку. Они могут стянуть еду прямо из-под носа. Но кто я такой, чтобы критиковать образ жизни какой-то птахи? У нее свои принципы, у меня свои.
Я ехал по высокогорью — той земле, на которой чувствую себя уверенно. Мне нравится местность, где деревья исполосованы ветром, где под ногами растут осока и луговые цветы, где горы вгрызаются в небо серыми твердыми зубами, со снежной пеной, собравшиеся в расщелинах.
Все время держал путь на восток, стараясь измотать преследователей или скинуть их со следа, но с каждой милей приближался к «Эмпти» и Эм Тэлон.
Этой ночью я не разводил костер. Пожевал вяленого мяса с шиповником, собранным по дороге, съел оставшийся кусочек хлеба и полдюжины диких луковиц.
Расседлав чалого, с винтовкой в руках обследовал все вокруг. Мой лагерь был незаметен со стороны, если только не подойти совсем близко, а подойти беззвучно невозможно.
Устроился на ночлег на опушке осиновой рощи, выбрав единственное ровное место на пологом склоне.
Тронулся в дорогу еще до рассвета, не пытаясь скрыть следы. Наверху клубились тяжелые тучи, и скоро проливной дождь смоет все.
Еды совсем не осталось, и мне мучительно хотелось выпить кофе, когда показалось незнакомое ранчо, дымившее трубой в дождевые облака. Прежде всего я остановился за деревьями и внимательно осмотрелся. Дом стоял в полумиле и пятьюстами футами выше. Его окружал луг, по которому, огибая ворота ранчо и россыпь осин на холме, пролегла тропа. Объехав вокруг, остановился и минут пять сидел среди деревьев, внимательно глядя на дом. Наконец решил, что, кто бы там ни был, это не преследователь, и въехал во двор.
Шагом подъехал к дому и позвал. Через несколько секунд дверь открылась. Вышедший на мой крик человек был вооружен:
— Поставьте лошадь в конюшню и проходите в дом.
Я завел коня внутрь. Там уже стояли четыре лошади: три сухие, а одна мокрая. Вытерев чалого пучком соломы, накидал в ясли сена. Поискав вокруг с зажженной лампой, нашел мешок овса и засыпал порцию в кормушку.
Я начинал чувствовать беспокойство, но чалому необходимо отдохнуть и поесть, да и мне тоже. Сняв кожаную петлю с рукоятки револьвера, пошел к дому. Как только поравнялся с крыльцом, дверь распахнулась.
На пороге стояла рыжеволосая девчушка лет семнадцати. На носу у нее рассыпались веснушки, и я ей улыбнулся. Она смутилась, но улыбнулась в ответ.
В комнате сидели трое, все с револьверами в кобурах. У одного — высокого, костлявого, сутулого парня — ноги от колен и ниже вымокли. Он скакал под дождем в накидке.
— Путешествую, — сказал я. — Кончилась кормежка.
— Садись к столу. Вот мясо, а вот кофе.
Все кивнули мне, человек с промокшими ногами — последним.
Ничего в окружающем, кроме рыжей девчонки, мне не нравилось. Конечно, ездить верхом никому не запрещается, но то, что мужчины в доме в присутствии женщины не сняли оружие, было необычно… если только они не собирались вскоре выехать.
Человек, которому, видимо, принадлежало ранчо, был плотным мужиком с ржаво-рыжими волосами, темнее, чем у девушки. Похоже, они родственники.
— Меня зовут Уилл Сканлан, — сказал ржавый. — Этот — Поплавок Миллер, а вон тот — Бентон Хэйз.
Ни о Сканлане, ни о Миллере я не слыхал. Бентон Хэйз в моих кругах был человек известный. Охотник за скальпами… а если по-другому — охотник за вознаграждением. У него была репутация умеющего стрелять, но особенно не раздумывающего, в кого стрелять и зачем.
— А леди? — спросил я.
— Она? — Сканлан удивился. — А, так это Зельда. Моя сестра.
— Похожа, — и добавил: — Меня зовут Логан. Я работаю к востоку отсюда.
Кофе был вкусным до невозможности, но я уже думал, как бы отсюда повежливее убраться. Никакой путешественник в здравом уме не подумает взять и уехать из теплого, сухого дома в дождь и темень, и если скажу, что надо ехать, это вызовет подозрение.
Тем временем я укладывал мясо туда, где оно принесет большую пользу. Зельда подала приличный кусок кукурузной лепешки и стакан молока в придачу.
— К востоку много мест, где можно работать, — сказал Хэйз. — Где именно?
Мистер Хэйз мне явно не нравился.
— В «Эмпти», — ответил я. — Я работаю у Эм Тэлон.
— Тэлон? — Бэнтон Хэйз нахмурился. — Слыхал это имя. Ах, да! Майло Тэлон. Он же в списке.
— В списке? — я старался показаться простачком.
— Он в розыске. За него объявлена награда.
— Майло? Он никогда не нарушал никаких законов.
— Все равно он в списке. Кому-то этот парень нужен, и нужен мертвым.
— Ну, — сказал я, улыбаясь вроде как по-дружески, — не очень-то рассчитывайте получать награду. По-моему Майло Тэлон здорово стреляет.
— Мне все равно, — сказал Хэйз, — Таких тоже можно взять. Любого можно взять.
— Уверен, он не станет нарушать закон, — сказал я, все еще улыбаясь. — Майло хороший парень. Может, он нужен еще кому-то, кроме закона?
— Откуда я знаю. За него объявили награду — пятьсот долларов. — Он пролистал какие-то замусоленные бумажки, достав их из внутреннего кармана. — Вот… Джейк Фланнер, мэр Сиваша. Он заплатит за него или за его брата, Барнабаса.
— Кто бы мог подумать, — сказал я, а потом зевнул: — Пожалуй, лягу в амбаре. Не хочу беспокоить вас, ребята.
— Можешь спать здесь, — прежде чем сказать это, Сканлан стрельнул глазами на остальных, и мне показалось, что он озабочен. — Зельда, постели мистеру Логану в другой комнате, — он взглянул на меня. — Ложись спать, мы тебе не будем мешать своими разговорами.
Я взял винтовку и пошел за молодой леди в комнату, где стояла кровать. В комнате не было окна, только дверь, через которую я вошел.
Зельда поставила лампу на стол, потом быстро глянула на меня и прошептала:
— Будьте осторожней. Этот мистер Хэйз мне не нравится. Я ему не доверяю.
— Я тоже. Но вы мне нравитесь, и если утрясу все свои дела, то могу вернуться.
Она серьезно посмотрела на меня:
— Мистер, мне нравятся люди оседлые, а не те, что шляются по ночам.
— Вы правы на сто процентов. А вы умеете готовить колечки?
— Колечки? А, пончики… Конечно, умею.
— Вот и приготовьте. И держите их под рукой. Когда я приеду свататься, угостите меня целым блюдом пончиков.
Она вышла, а я быстро осмотрелся. Тот, кто строил этот дом, строил его на совесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Неожиданно я устал от Браунс Хоул. Пора уезжать, и побыстрее.
И в этот момент понял, что кто-то идет по моему следу. Кто-то охотится за мной.
Когда был мальчуганом, часто уходил в лес и ложился в тени на траву. Я верил, что земля сделает меня мудрым, но ошибался. Тем не менее кое-что узнал о животных и убедился, что стремление не отступать — не всегда мужество. Часто это глупость. Иногда нужно быть смелым, а иногда и рассудительным.
Нет человека более опасного, чем тот, кто не сомневается в своей правоте. Давно в детстве слышал, что справедливый человек всегда сомневается. Голландец Бранненбург не сомневался. И собрал вокруг себя таких же людей. Они были не преступниками, а просто жесткими, хладнокровными людьми, преданными хозяину и клейму и считавшими, что любой новопоселенец или бродяга-ковбой если не явный вор, то потенциальный.
Потеряв след конокрадов, они решили, что я им помогал, а потому вместо них намеревались повесить меня.
Останься я на тропе, и они бы меня схватили, а это были именно они.
Девять крутых парней с веревкой — и я один, с женщинами, которые ждали меня по ту сторону горы.
Передо мной в кустах, скрывавших всадника с головой, открывалась лощина. И я свернул в нее, моля бога, чтобы она не оказалась тупиком. Коня пустил шагом, стараясь экономить силы.
Позади, не более чем в четверти мили, они искали мой след. Конечно, они найдут его. Я хорошо замаскировал тропу, но те, кто шел за мной, были охотниками за людьми и закаленными в стычках с индейцами. Каждый из них мог прочесть любой след.
Неожиданно каньон разветвился. Ярдов двести ехал по меньшему, потом поднялся по откосу в кедровник.
Гряда лежала в полумиле впереди, и я направился к ней, петляя и используя малейшее укрытие, стараясь держаться пониже, чтобы быть не таким заметным. Мой конь был в прекрасной форме. Ему она еще пригодится — я довольно тяжелый, а путь предстоял долгий.
У Эм Тэлон хватает своих неприятностей. Поэтому и повернул в сторону глухих безлюдных мест. Когда проедешь по диким тропам столько, сколько проехал я, начинаешь чувствовать и понимать природу. За той грядой лежали бесчисленные хребты, каньоны и ложбины — целый лабиринт в стране скал и утесов. За пятьдесят ярдов до перевала оглянулся. Они вываливались на край каньона, и далекий торжествующий крик дал понять, что меня видят.
Они понеслись во весь опор и поступили по-дурацки.
Когда человек слишком сильно чего-то хочет, торопливость может помешать. Они скакали вверх по склону, а это гибельная вещь для лошади. Я не торопился, потому что берег коня и хотел показать им, что о преследовании вроде бы и не догадываюсь.
По вершине гряды шла скалистая выемка. Проехав по ней ярдов пятьдесят, выбрался на другую сторону и начал спускаться в тот момент, когда они показались на дальней стороне выемки.
Я пустил коня рысью. Жалея его, гнал только пока не скрылся в ельнике, а там снова повел шагом, с полмили или около того крутясь среди деревьев, спускаясь на несколько ярдов, потом снова поднимаясь и направляя его в такие густые заросли, то приходилось вынимать ногу из стремени, чтобы проехать между деревьями. Несколько раз проезжал по голым скалам, меняя направление и возвращаясь назад.
Если те ребята приготовили мне петлю, то им вначале придется немножко освежиться.
Моя лошадь проявила больше способностей, чем я рассчитывал. Тэлон выращивал лошадей так же хорошо, как строил. У Тэлона, конечно, был талант. Во время одного из наших разговоров Эм рассказала, что он скрещивал жеребцов моргановской породы с лучшими дикими кобылами. Наверное, поэтому чалый сочетал ум моргана и знание природы мустанга. После смерти Тэлона лошади паслись в горах, и чалый вел себя очень уверенно.
Сейчас было важно, чтобы он шел туда, куда я правил, и он доказывал, что лошади, которых я знал до него, не шли с ним ни в какое сравнение.
Подъехав к густому кедровнику, обернулся. Они были футов на тысячу ниже и, судя по пути, который им предстояло преодолеть, с полмили позади. Вдруг я увидел огромный валун, он весил, должно быть, с полтонны, нависший над звериной тропой, на которую я поднялся.
Валун свалился с гряды, и его поддерживали два булыжника — каждый не больше моего кулака. Он, вероятно, скатился сюда во время последней грозы, а может быть, и раньше. Если его освободить, камень покатится прямо на них.
Я спешился, нашел длинную жердь — сломанный ствол молодой ели — и рычагом надавил на булыжники. Валун закачался. Я еще раз нажал, и он, хрустя галькой, двинулся вниз по склону.
Он медленно и величаво перевернулся один раз, потом второй — быстрее. Сразу под ним находился уступ футов шести, а за ним — крутой склон холма. Валун перекатился через уступ, тяжело ударился и начал набирать скорость на склоне, увлекая за собой тысячи мелких камней и осколков, размером от кулака до человеческой головы.
Внизу показался Бранненбург со своими людьми. В какое-то мгновение я подумал, что они его не увидят, но тут Голландец посмотрел наверх. И в это время валун подпрыгнул, ударился о землю и подскочил вверх футов на тридцать.
Я услыхал вопль Голландца — как раз вовремя.
Одна лошадь ударилась о скалу и вместе с наездником покатилась по склону, другая упала в то время, когда валун вместе с массой камней пролетел мимо и застрял в деревьях.
Я никого не хотел убивать. Просто пытался задержать их вынудить быть осторожнее. Они были потрясены.
Одного скинула лошадь, и он, поджимая ногу, поднимался с земли. Лошадь убегала с болтающимися стременами. Другие боролись со своими лошадьми, старались успокоить их, но не у всех это получалось. А я обогнул холмик и галопом поскакал по длинному зеленому лугу к краю котловины.
Прежде чем перевалить через нее, проехал широкий, выдающийся над краем уступ, зная, что конь оставит царапины на скалах, но их будет мало, и Бранненбургу придется здесь задержаться, С уступа в котловину, лежащую чуть ниже лугов, вела крутая змеящаяся тропа. На южном склоне котловины поднимались редкие ели и сосны. Я отпустил поводья и позволил чалому самому выбирать дорогу.
Высоко на противоположном склоне заметил полдюжины снежных баранов, наблюдавших за мной. У них очень острые глаза: они все видят. Из кустов вылетела сойка и, перелетая с ветки на ветку, последовала за мной, надеясь, что оброню немного еды. Но у меня не было времени останавливаться и что-то искать в седельных сумках.
Некоторые не выносят соек, а мне нравятся. Часто они составляли мне компанию в долгие дни одиночества, к тому же эти птицы привыкают к человеку. Они могут стянуть еду прямо из-под носа. Но кто я такой, чтобы критиковать образ жизни какой-то птахи? У нее свои принципы, у меня свои.
Я ехал по высокогорью — той земле, на которой чувствую себя уверенно. Мне нравится местность, где деревья исполосованы ветром, где под ногами растут осока и луговые цветы, где горы вгрызаются в небо серыми твердыми зубами, со снежной пеной, собравшиеся в расщелинах.
Все время держал путь на восток, стараясь измотать преследователей или скинуть их со следа, но с каждой милей приближался к «Эмпти» и Эм Тэлон.
Этой ночью я не разводил костер. Пожевал вяленого мяса с шиповником, собранным по дороге, съел оставшийся кусочек хлеба и полдюжины диких луковиц.
Расседлав чалого, с винтовкой в руках обследовал все вокруг. Мой лагерь был незаметен со стороны, если только не подойти совсем близко, а подойти беззвучно невозможно.
Устроился на ночлег на опушке осиновой рощи, выбрав единственное ровное место на пологом склоне.
Тронулся в дорогу еще до рассвета, не пытаясь скрыть следы. Наверху клубились тяжелые тучи, и скоро проливной дождь смоет все.
Еды совсем не осталось, и мне мучительно хотелось выпить кофе, когда показалось незнакомое ранчо, дымившее трубой в дождевые облака. Прежде всего я остановился за деревьями и внимательно осмотрелся. Дом стоял в полумиле и пятьюстами футами выше. Его окружал луг, по которому, огибая ворота ранчо и россыпь осин на холме, пролегла тропа. Объехав вокруг, остановился и минут пять сидел среди деревьев, внимательно глядя на дом. Наконец решил, что, кто бы там ни был, это не преследователь, и въехал во двор.
Шагом подъехал к дому и позвал. Через несколько секунд дверь открылась. Вышедший на мой крик человек был вооружен:
— Поставьте лошадь в конюшню и проходите в дом.
Я завел коня внутрь. Там уже стояли четыре лошади: три сухие, а одна мокрая. Вытерев чалого пучком соломы, накидал в ясли сена. Поискав вокруг с зажженной лампой, нашел мешок овса и засыпал порцию в кормушку.
Я начинал чувствовать беспокойство, но чалому необходимо отдохнуть и поесть, да и мне тоже. Сняв кожаную петлю с рукоятки револьвера, пошел к дому. Как только поравнялся с крыльцом, дверь распахнулась.
На пороге стояла рыжеволосая девчушка лет семнадцати. На носу у нее рассыпались веснушки, и я ей улыбнулся. Она смутилась, но улыбнулась в ответ.
В комнате сидели трое, все с револьверами в кобурах. У одного — высокого, костлявого, сутулого парня — ноги от колен и ниже вымокли. Он скакал под дождем в накидке.
— Путешествую, — сказал я. — Кончилась кормежка.
— Садись к столу. Вот мясо, а вот кофе.
Все кивнули мне, человек с промокшими ногами — последним.
Ничего в окружающем, кроме рыжей девчонки, мне не нравилось. Конечно, ездить верхом никому не запрещается, но то, что мужчины в доме в присутствии женщины не сняли оружие, было необычно… если только они не собирались вскоре выехать.
Человек, которому, видимо, принадлежало ранчо, был плотным мужиком с ржаво-рыжими волосами, темнее, чем у девушки. Похоже, они родственники.
— Меня зовут Уилл Сканлан, — сказал ржавый. — Этот — Поплавок Миллер, а вон тот — Бентон Хэйз.
Ни о Сканлане, ни о Миллере я не слыхал. Бентон Хэйз в моих кругах был человек известный. Охотник за скальпами… а если по-другому — охотник за вознаграждением. У него была репутация умеющего стрелять, но особенно не раздумывающего, в кого стрелять и зачем.
— А леди? — спросил я.
— Она? — Сканлан удивился. — А, так это Зельда. Моя сестра.
— Похожа, — и добавил: — Меня зовут Логан. Я работаю к востоку отсюда.
Кофе был вкусным до невозможности, но я уже думал, как бы отсюда повежливее убраться. Никакой путешественник в здравом уме не подумает взять и уехать из теплого, сухого дома в дождь и темень, и если скажу, что надо ехать, это вызовет подозрение.
Тем временем я укладывал мясо туда, где оно принесет большую пользу. Зельда подала приличный кусок кукурузной лепешки и стакан молока в придачу.
— К востоку много мест, где можно работать, — сказал Хэйз. — Где именно?
Мистер Хэйз мне явно не нравился.
— В «Эмпти», — ответил я. — Я работаю у Эм Тэлон.
— Тэлон? — Бэнтон Хэйз нахмурился. — Слыхал это имя. Ах, да! Майло Тэлон. Он же в списке.
— В списке? — я старался показаться простачком.
— Он в розыске. За него объявлена награда.
— Майло? Он никогда не нарушал никаких законов.
— Все равно он в списке. Кому-то этот парень нужен, и нужен мертвым.
— Ну, — сказал я, улыбаясь вроде как по-дружески, — не очень-то рассчитывайте получать награду. По-моему Майло Тэлон здорово стреляет.
— Мне все равно, — сказал Хэйз, — Таких тоже можно взять. Любого можно взять.
— Уверен, он не станет нарушать закон, — сказал я, все еще улыбаясь. — Майло хороший парень. Может, он нужен еще кому-то, кроме закона?
— Откуда я знаю. За него объявили награду — пятьсот долларов. — Он пролистал какие-то замусоленные бумажки, достав их из внутреннего кармана. — Вот… Джейк Фланнер, мэр Сиваша. Он заплатит за него или за его брата, Барнабаса.
— Кто бы мог подумать, — сказал я, а потом зевнул: — Пожалуй, лягу в амбаре. Не хочу беспокоить вас, ребята.
— Можешь спать здесь, — прежде чем сказать это, Сканлан стрельнул глазами на остальных, и мне показалось, что он озабочен. — Зельда, постели мистеру Логану в другой комнате, — он взглянул на меня. — Ложись спать, мы тебе не будем мешать своими разговорами.
Я взял винтовку и пошел за молодой леди в комнату, где стояла кровать. В комнате не было окна, только дверь, через которую я вошел.
Зельда поставила лампу на стол, потом быстро глянула на меня и прошептала:
— Будьте осторожней. Этот мистер Хэйз мне не нравится. Я ему не доверяю.
— Я тоже. Но вы мне нравитесь, и если утрясу все свои дела, то могу вернуться.
Она серьезно посмотрела на меня:
— Мистер, мне нравятся люди оседлые, а не те, что шляются по ночам.
— Вы правы на сто процентов. А вы умеете готовить колечки?
— Колечки? А, пончики… Конечно, умею.
— Вот и приготовьте. И держите их под рукой. Когда я приеду свататься, угостите меня целым блюдом пончиков.
Она вышла, а я быстро осмотрелся. Тот, кто строил этот дом, строил его на совесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20