— Отлично. — Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно — он с места ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему вслед горящими глазами.
— А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?
Повернувшись ко мне, он ответил:
— Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он вернется, а может, и нет… Посмотрим. Времени у нас было не так уж много, и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять, что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его соплеменники носят имена, начинающиеся на «Ка». Например: Кали, Кану или Кахир.
— Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.
— Вот-вот, — согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами. — А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.
Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.
— Чушь какая-то. — Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову мысли. — А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.
Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие барабанный бой.
— А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.
— Что-что? — переспросил я.
— Сильный гамиш, — повторил он. — Это слово меня просто убивает. Он повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у «Марафона» очень сильный гамиш. У меня и у Кли Янга — тоже. А вот у капитана Макналти, по его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.
— Так это нечто, чего он боится?
— Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.
— Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.
— Да, это верно. — Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга, который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. — Сейчас твоя вахта?
— До полуночи — моя, а потом заступает Келли.
Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым. Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель. Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли — это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.
— Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, — решил Эл. — Черт с ним, со свежим воздухом.
Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так, будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало, заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.
— Пожалуй, пора закрывать. — С этими словами он повернулся спиной к царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.
В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:
— Ноу байдерс!
Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног. Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.
Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед — туда, где на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю, становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и перед глазами у меня все померкло.
Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза, в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой — мумия Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же способом.
В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился «Марафон», но его самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие люка. Светлое пятно то и дело мигало, — видимо, там происходила какая-то возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие спины.
Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.
Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая про себя Макналти, «Марафон», старика Флетнера, который придумал этот корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и материально.
Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что нехорошие предчувствия сбываются.
Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг пропищал: «Слышь, сержант, а помнишь — ты обещал своей матушке больше не ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что лучше покайся, сержант, пока еще есть время!»
Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то хрупкое.
Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько тел, бросили их на траву и снова растворились во тьме. Я бы с удовольствием пересчитал лежащих спеленутыми на траве людей, но из-за темноты это было практически невозможно. Люди, которых только что принесли, находились без сознания, но очень скоро начали приходить в себя. Я сразу узнал сердитый голос Бренанда и астматическое дыхание капитана.
Как раз когда сражение закончилось, из-за облаков выглянула холодная голубая звезда. Воцарившаяся тишина казалась просто ужасной: ее нарушали только шорох множества босых ног по траве да непрекращающиеся барабанные удары, доносящиеся со стороны леса.
Постепенно вокруг нас собралось довольно много аборигенов. Они буквально заполнили всю поляну. Чьи-то руки подняли меня, проверили прочность пут, плюхнули в плетеный гамак и куда-то понесли. Я чувствовал себя добытым на охоте кабаном, которого на шесте несут к костру носильщики-туземцы. Интересно, простит ли мне Господь тот случай с лопухом-гуппи?
Караван вступил в лес. Несли меня головой вперед. Позади тащили еще один гамак, и я скорее чувствовал, чем видел, что за ним следуют и другие.
Сардиной, плывущей за мной, был Джепсон. Он покачивался в воздухе и громко жаловался на судьбу, которая связала его по рукам и ногам, стояло ему высадиться на эту планету. Не будучи лично знаком с астрономом, который выбрал для исследования именно этот мир, он проклинал его такими словами, которых устыдился бы любой уважающий себя человек, да к тому же то и дело извергал целый шлейф разных неблагозвучных эпитетов.
Осторожно обогнув одно из едва видимых деревьев, наша процессия отважно нырнула под следующее, обошла третье и четвертое. Как туземцы отличали одно дерево от другого при таком паршивом освещении, было выше моего понимания.
Только мы забрались в самую чащобу, как позади нас на поляне раздался оглушительный грохот и в ночное небо взвился высоченный столб пламени.
Даже оно в этом мире выглядело зеленоватым. Наш караван остановился. Тут же жалобно запищали две или три сотни туземных голосов: писк начался где-то за моей головой и прошел по всей цепочке.
Они взорвали «Марафон», подумал я. Ну что ж, всему когда-нибудь приходит конец, в том числе и моей призрачной надежде вернуться домой.
Но писк и щебет затихли сразу же, как только вслед за столбом пламени с поляны донесся сотрясающий землю рев. Мой гамак начал раскачиваться, поскольку носильщики, видимо, растерялись от испуга и готовы были уронить его на землю.
Затем они вдруг припустили вперед так быстро, что я глазам своим не верил. Я чуть ли не летел по воздуху, то и дело огибая огромные деревья, а порой вдруг резко сворачивая в сторону от каких-то зарослей, и вовсе не похожих на деревья. Сердце мое ушло в пятки.
Рев на поляне тем временем завершился мощным ударом, и в небо, прорезав слой облаков, вдруг унеслось алое копье. Это зрелище я видел множество раз и прежде, но сейчас я никак не ожидал полюбоваться им снова. Старт космического корабля! Это взлетел наш «Марафон»!
Может быть, эти странные создания оказались такими умными, что стоило им захватить совершенно незнакомый корабль, как они тут же разобрались в управлении и решили перегнать его куда надо? Наверное, это и были те самые существа, которых Ка считали гораздо могущественнее себя? Но тут я поймал себя на том, что наше нынешнее положение не очень вяжется с подобной мыслью: люди, способные управлять космическим кораблем, тащат своих пленников в примитивных плетеных гамаках. Кроме того, их явный испуг и то, как они припустились бежать, скорее всего, говорили о том, что впечатляющий взлет «Марафона» явился для них полной неожиданностью. По-видимому, от разгадки этой тайны я был весьма далек.
Огненный след корабля, изгибаясь, уходил куда-то на север, а наши носильщики по-прежнему бежали вперед со всех ног. По пути похитители сделали лишь одну остановку, чтобы о чем-то посовещаться. Их непрерывный щебет явственно показывал, что остановились они отнюдь не перекусить. Двадцать минут спустя мы снова остановились, впереди послышался ужасный рев. Вокруг нас сразу же сгрудилась охрана, а из головы колонны послышались крики, перемежающиеся громким мяуканьем и ожесточенным хлопаньем больших веток. Перед моим внутренним взором тут же предстал огромный ярко-зеленый тигр.
Затем послышались звуки, наводящие на мысль о стрелах, втыкающихся в туго натянутую кожу. Мяуканье перешло в визг, сменившийся сдавленным хрипом. Мы двинулись дальше, по широкой дуге огибая какие-то ужасного вида заросли, которые я тщетно пытался разглядеть получше. Как жаль, что у этой планеты не оказалось своей Луны! Здесь были только редкие звезды, проглядывающие среди облаков, да бесконечный враждебный лес, над которым разносились все та же глухая дробь.
Рассвет наступил как раз тогда, когда наши носильщики огибали совершенно безобидные с виду кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30