Он предложил приручить, "одомашнить" крыс. В течение нескольких минут Валера нарисовал нам совершенно идиллическую картинку: усталый, только что вернувшийся с операции взвод сидит поздним вечером вокруг коробки с милым, всеми любимым зверьком и отогревает себе душу в общении с живой природой. Кто-то из дембелей попробовал сопротивляться:
- Ну, вот еще! Такую тварь у себя держать!
Но тут на помощь рассудительному и немногословному Доброхвалову пришел Саня Катаев и в течение часа подробно рассказывал нам все, что когда-либо слышал и что смог придумать по ходу рассказа о "крысином короле".
Слабое сопротивление антикрысиной коалиции было задавлено в зародыше. Кто-то припомнил о своих земляках в ремроте, и через пару часов у нас появилась старая клетка-ловушка. Ржавчину быстренько отчистили, Димку Куделю "раскрутили" на банку офицерского сыра, а молодых разогнали по койкам: "Сидеть тихо и дышать по очереди!"
Не прошло и двадцати минут, как в притихшей палатке раздался звонкий щелчок захлопнувшейся дверцы и еще более громкий протестующий писк. С триумфом ловушка была тут же извлечена из-под "обелителя", и перед нашими взорами предстала здоровенная особь серо-песочного цвета, метавшаяся из угла в угол, яростно бьющая хвостом и остервенело грызущая стальные прутья длинной парой табачных зубов. По огромным, подпиравшим основание хвоста придаткам было определено, что сие чудо есть мужик, и, соответственно, он сразу же был окрещен в память о выдающемся литературном герое Васисуалием Лоханкиным.
То ли ему имя пришлось не по душе, то ли чересчур пристальное внимание, но Васисуалий вдруг скрутился калачиком посреди клетки и мгновенно уснул. Минут пять его безуспешно пытались разбудить, несколько раз легонько ткнули автоматным шомполом в бок, а потом и вовсе окатили кружкой ледяной воды. Вроде бы подействовало... Васисуалий вскочил, сделал несколько виражей по стенам и крыше, потом как-то заторможенно прошелся из конца в конец, лег на бок, пару раз конвульсивно дернулся и затих. Мы глазам своим не поверили умер! От чего?! Думали, думали и решили - разрыв сердца!
Мы устроили еще одну засаду. Ловушка простояла всю ночь и весь день... Но - безрезультатно. Мы сменили засохшую приманку. На следующее утро встали и слышим - писк. Откинули полог, смотрим: сидит светленькая пеструшка (по глубокомысленному заявлению Катаева - "черепаховый окрас" размером вдвое меньше своего предшественника и, попискивая, за обе щеки уплетает здоровенный кусок плавленого доппайкового сыра. Под хвостом ничего не выпирает - девочка. Шурик Хрипко тут же прошелся насчет бабской выживаемости и подкинул ей еще кусочек. Подруга взвода, не моргнув, тут же умяла и его. Завидный аппетит!
Через несколько минут после физзарядки молодые приволокли из оружейки пустой деревянный ящик, как раз под размер клетки. Потом откуда-то появилась стружка, потом кто-то из дедушек снял с собственного дембельского ящика навесной замочек (вот уж действительно - подвиг самопожертвования!), а заместитель старшины роты Серега Кот, до этого самый ярый противник идеи содержания крыс в неволе, построил наряд и торжественно объявил:
- Наряд по роте. Внимание! Если с ящиком, стоящим под "главной" койкой, что-либо случится - вешайтесь до моего появления! Всем ясно?!
Деваху назвали Лариской, и с первой минуты появления во взводе она стала центром всеобщего внимания. Проблем с ее содержанием у нас не было. Офицеры с пониманием отнеслись к очередной солдатской блажи и, трезво рассудив, что клуб юннатов лучше, нежели клуб юных любителей анаши, ничего против не имели.
Запаха от нее тоже никакого не было, да и двое назначенных по уходу за любимицей салабонов исправно меняли опилки. Истощение девчушке тем более не грозило - прожорливостью она вполне могла затмить любого из чмырей, и к лету, обогнав по габаритам незабвенного Васисуалия, стала толстенной, матерой крысой.
В руки Ларочка, правда, так и не давалась. Из металлической клетки ее к тому времени уже переселили в снарядный ящик, и при любой попытке даже просто погладить она падала на бок, угрожающе изгибала шею и раскрывала свой розовый ротик. Два нижних зубика у нее были сантиметра по два каждый, и нам на всякий случай каждый раз приходилось отдергивать руку. А так ничего ласковая девочка была...
Однажды нам пришлось серьезно поволноваться за свою боевую подругу. В очередных поисках уклоняющихся от святая святых - физподготовки сачков-старичков, в расположение взвода нагрянул Морпех. И надо же было такому случиться, что ротной "дытынке номер один" Геночке Чернобаю именно в это самое время приспичило в Ларочкином лежбище сменить опилки. Генуля схлопотал пару приличных тумаков и пулей вылетел на кросс. А комбат почему-то задержался...
Мы стояли на передней линейке и мрачно рисовали в своем воображении, что может статься с ненаглядной Ларочкой после встречи с Морпехом.
Первым терпение лопнуло у Косого. С присущей ему бесшабашной дерзостью он ринулся в палатку. Влетев на полном ходу внутрь, он благоразумно остановился у самых дверей и что было сил гаркнул:
- Товарищ капитан! Разрешите начинать утреннюю зарядку?!
Комбат, пораженный столь идиотским вопросом, некоторое время с интересом рассматривал камикадзе, потом, видимо, понял суть происходящего, встал с корточек, медленно расплылся в понимающей улыбке и молча кивнул головой.
Когда Косой отдышался и пришел в себя, то с удивлением выдал нам:
- Заскакиваю... А он сидит перед ней, тычет палец в ящик и говорит: "Уси-пуси..."
Вот уж точно - пронесло!
Но вскоре выяснилось, что кроме Морпеха были у Лорочки и другие ухажеры. Частенько по утрам возле ее ящика мы находили жесткие катышки ночных посетителей, что служило неистощимым источником для шуточек: "Наша цаца лучше всех!" Были даже выдвинуты идеи о продолжении крысиного рода, но потом по соображениям безопасности (а ну как заразится!) мы их отбросили.
Но весной мы Ларочку потеряли. Рота ушла на большой "прогон", а когда через три дня вернулась, насмерть перепуганные дневальные доложили: "Вчера утром открыли ящик, а она готова!"
Пухов, узнав о происшествии, моментально оценил, чем для остававшегося в роте наряда это ЧП может окончиться. Он экстренно построил третий взвод и прочел лекцию о том, что мы, мол, сами виноваты - закормили животное до безобразия, а теперь ищем виновных. Под конец Пухов пообещал "угомонить" любого, кто попытается наказать духов. Отдельно ротный поговорил и со Звонаревым. Серега, естественно, и от себя добавил парочку милых сердцу каждого дедушки обещаний...
Молодят (а весь третий мотострелковый был совершенно уверен в их прямой вине), конечно же, все равно немного побили, но вполне "гуманно". Ни с Пуховым, ни, тем более, со Звонаревым никто по-крупному ссориться не хотел. Офицеры, в свою очередь, тоже оценили сдержанность дедушек и приводить свои угрозы в исполнение не стали.
x x x
Потерю "боевой подруги" мы переживали довольно болезненно. И вполне возможно, что молодята почувствовали бы эти наши переживания на своих шеях, но вдруг в нашей роте объявился толстенький, забавный щенок.
На третий или четвертый день очередного рейда "замок" первого мотострелкового Вовка Блохин в одном из кишлаков вовремя пристрелил кинувшуюся на него огромную псину. Звероподобный волкодав оказался кормящей сукой. Полазив по закромам, ребята нашли упитанного месячного "цуценя". Маленький - не маленький, а уши и хвост заботливый хозяин оттяпать ему уже успел.
Кобелька отнесли на сто сорок первый командирский "борт" и после бурных дебатов назвали его в честь радиопозывного, установленного для четвертой МСР на время проведения операции - Орех.
За три с лишним недели усиленного питания тушенкой и сырым мясом Орех приобрел ярко выраженные округлые формы и по прибытии в часть привел в восторг всех офицеров батальона. И было чем! Довольно короткая для алабая шерсть с несколькими несимметричными серыми и ржавыми пятнами по белоснежному фону, мощный, тяжеловесный костяк, крупная, прямоугольная голова (прозванный Дедом старший прапорщик Марчук, когда видел пса, неизменно говорил ему: "Эй, бродяга! Кирпич выплюнь!"); непропорционально толстые лапы и широченная грудь указывали на то, ЧТО из собачки получится в дальнейшем. Некоторые офицеры вслух сокрушались, мол, жаль такую псину оставлять в полку, а домой, к сожалению, не вывезешь...
На вершину своей армейской славы Орех вознесся после визита к Пухову командира саперной роты старшего лейтенанта Пилипишина. Внимательно оглядев пса, тот предложил передать щенка в "псовую команду". А это уже не просто вершина - пик признания! Скрепя сердце, Пухов отказал. Во-первых, Орех прославил не только себя, но и всю роту. А во-вторых, солдаты и офицеры такого предательства Пухову бы не простили.
Жилось Ореху у нас более чем привольно. Пять раз в день он "от пуза" лопал кашу, на три четверти состоявшую из тушенки, и раз десять в сутки гадил в самых неподходящих местах палаточного городка. Спал Орех там, где ему больше нравилось. Но, как правило, почему-то предпочитал койки не дедушек, а самых последних и запущенных чмырей. Саня Катаев тут же обосновал такое поведение Ореха теоретически, мол, собаки всегда жмутся к дерьму, помойкам и вообще ко всякой падали.
Пример четвертой мотострелковой оказался заразителен, и к середине лета еще в нескольких рейдовых подразделениях полка появились щенки туркменских овчарок. По слухам, разведрота даже специально провела маленький скоростной шмон в близлежащих кишлаках, лишь бы обзавестись своим волкодавом. Но наш, понятно, - лучший!
Слух о новом повальном увлечении достиг наконец самого Сидорова. Реакция его была мгновенной, а решение безапелляционным: "В течение суток очистить территорию части от неслужебных собак и прочее". Больше всего нам понравилось это "прочее". Не от крыс ли, случайно? Или, может, от вшей?!
Пухов, построил подразделение, довел приказ до общего сведения, в двух-трех словах прошелся по личности любимого командира, но так беззлобно, походя - привыкли уже, а в заключение подвел итог:
- Значит, так... Где хотите, там и прячьте, то есть - в парке. Если найдут и у меня будут неприятности - повешу. Если с псиной что случится расстреляю на месте! Все понятно?
К вечеру в закрытых бронетранспортерах и БМП парка тоскливо поскуливало с десяток незаслуженно обиженных питомцев. Через неделю буря окончилась, щенков вернули в палатки, и все пошло своим чередом.
К концу лета 1984 года четвертая МСР ушла в колонну. Ореха взяли с собой. На второй или третий день где-то под Артенджелау щенка случайно переехали гусеницей сто сорок второй машины. Бедняга даже взвизгнуть толком не успел. Водитель, хоть и не виноват был в случившемся, так расстроился, что его собирались в тот день в колонне заменить. Представляю, что бы было, окажись на его месте кто-либо из молодых механиков.
x x x
Перед самым увольнением в начале января восемьдесят пятого к взводу прибилась молоденькая рыжая кошечка. Прозвали ее Машкой, но потом, оценив привязанность дембелей к этой странной особе, спешно переименовали в Манюню.
Кошка и в самом деле была со странностями. Во-первых, она была однозначно глуха, а потому имела ужасный, гнусаво-скрипучий, надрывный голос. Еще как-то неестественно выгибала голову: если ей надо было посмотреть назад, она просто закидывала ее на спину и перевернутое изображение, судя по всему, Манюне нравилось больше, чем обычное. Передвигалась она тоже не вполне естественно - чуть боком да еще и какими-то нелепыми полускачками. А в остальном Манюня была настоящей кошкой: любила тушенку в неограниченных количествах, обожала поспать на руках или под бушлатом и настойчиво требовала к себе внимания. Кроме того, Манюня отличалась редкой, просто феноменальной чистоплотностью и еще более удивительной осторожностью. Будучи совершенно глухой, она тем не менее чувствовала начальство еще на подходе, мгновенно исчезала, и я не уверен, знали ли офицеры вообще о ее существовании в подразделении.
Период повального увлечения крысами, собаками и вообще животными к тому времени в полку упал, и особого ажиотажа вокруг Манюни уже не было. Старослужащие кошечку нежили, баловали и всячески ей потакали, а молодежь больше смотрела, как бы ненароком не наступить всеобщей любимице на хвост, когда в самый неподходящий момент она крутилась под ногами. Помню, как-то раз Манюню неловко задел Васек Либоза. На что он там ей наступил, не знаю, но завопила Манюня как всегда - истошно. И хотя Васька был уже дедушка, но по опыту он хорошо знал, что время иногда течет и в обратном направлении. Насмерть перепугавшись, он подхватил дико орущую кошку на руки и с бессвязным лепетом: "Ой, моя птичка! Ой, моя ласточка!" несколько раз с чувством чмокнул ее в нос. Хохот от очередной Васькиной выходки стоял в палатке такой, что его, наверное, слышали и в офицерских модулях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
- Ну, вот еще! Такую тварь у себя держать!
Но тут на помощь рассудительному и немногословному Доброхвалову пришел Саня Катаев и в течение часа подробно рассказывал нам все, что когда-либо слышал и что смог придумать по ходу рассказа о "крысином короле".
Слабое сопротивление антикрысиной коалиции было задавлено в зародыше. Кто-то припомнил о своих земляках в ремроте, и через пару часов у нас появилась старая клетка-ловушка. Ржавчину быстренько отчистили, Димку Куделю "раскрутили" на банку офицерского сыра, а молодых разогнали по койкам: "Сидеть тихо и дышать по очереди!"
Не прошло и двадцати минут, как в притихшей палатке раздался звонкий щелчок захлопнувшейся дверцы и еще более громкий протестующий писк. С триумфом ловушка была тут же извлечена из-под "обелителя", и перед нашими взорами предстала здоровенная особь серо-песочного цвета, метавшаяся из угла в угол, яростно бьющая хвостом и остервенело грызущая стальные прутья длинной парой табачных зубов. По огромным, подпиравшим основание хвоста придаткам было определено, что сие чудо есть мужик, и, соответственно, он сразу же был окрещен в память о выдающемся литературном герое Васисуалием Лоханкиным.
То ли ему имя пришлось не по душе, то ли чересчур пристальное внимание, но Васисуалий вдруг скрутился калачиком посреди клетки и мгновенно уснул. Минут пять его безуспешно пытались разбудить, несколько раз легонько ткнули автоматным шомполом в бок, а потом и вовсе окатили кружкой ледяной воды. Вроде бы подействовало... Васисуалий вскочил, сделал несколько виражей по стенам и крыше, потом как-то заторможенно прошелся из конца в конец, лег на бок, пару раз конвульсивно дернулся и затих. Мы глазам своим не поверили умер! От чего?! Думали, думали и решили - разрыв сердца!
Мы устроили еще одну засаду. Ловушка простояла всю ночь и весь день... Но - безрезультатно. Мы сменили засохшую приманку. На следующее утро встали и слышим - писк. Откинули полог, смотрим: сидит светленькая пеструшка (по глубокомысленному заявлению Катаева - "черепаховый окрас" размером вдвое меньше своего предшественника и, попискивая, за обе щеки уплетает здоровенный кусок плавленого доппайкового сыра. Под хвостом ничего не выпирает - девочка. Шурик Хрипко тут же прошелся насчет бабской выживаемости и подкинул ей еще кусочек. Подруга взвода, не моргнув, тут же умяла и его. Завидный аппетит!
Через несколько минут после физзарядки молодые приволокли из оружейки пустой деревянный ящик, как раз под размер клетки. Потом откуда-то появилась стружка, потом кто-то из дедушек снял с собственного дембельского ящика навесной замочек (вот уж действительно - подвиг самопожертвования!), а заместитель старшины роты Серега Кот, до этого самый ярый противник идеи содержания крыс в неволе, построил наряд и торжественно объявил:
- Наряд по роте. Внимание! Если с ящиком, стоящим под "главной" койкой, что-либо случится - вешайтесь до моего появления! Всем ясно?!
Деваху назвали Лариской, и с первой минуты появления во взводе она стала центром всеобщего внимания. Проблем с ее содержанием у нас не было. Офицеры с пониманием отнеслись к очередной солдатской блажи и, трезво рассудив, что клуб юннатов лучше, нежели клуб юных любителей анаши, ничего против не имели.
Запаха от нее тоже никакого не было, да и двое назначенных по уходу за любимицей салабонов исправно меняли опилки. Истощение девчушке тем более не грозило - прожорливостью она вполне могла затмить любого из чмырей, и к лету, обогнав по габаритам незабвенного Васисуалия, стала толстенной, матерой крысой.
В руки Ларочка, правда, так и не давалась. Из металлической клетки ее к тому времени уже переселили в снарядный ящик, и при любой попытке даже просто погладить она падала на бок, угрожающе изгибала шею и раскрывала свой розовый ротик. Два нижних зубика у нее были сантиметра по два каждый, и нам на всякий случай каждый раз приходилось отдергивать руку. А так ничего ласковая девочка была...
Однажды нам пришлось серьезно поволноваться за свою боевую подругу. В очередных поисках уклоняющихся от святая святых - физподготовки сачков-старичков, в расположение взвода нагрянул Морпех. И надо же было такому случиться, что ротной "дытынке номер один" Геночке Чернобаю именно в это самое время приспичило в Ларочкином лежбище сменить опилки. Генуля схлопотал пару приличных тумаков и пулей вылетел на кросс. А комбат почему-то задержался...
Мы стояли на передней линейке и мрачно рисовали в своем воображении, что может статься с ненаглядной Ларочкой после встречи с Морпехом.
Первым терпение лопнуло у Косого. С присущей ему бесшабашной дерзостью он ринулся в палатку. Влетев на полном ходу внутрь, он благоразумно остановился у самых дверей и что было сил гаркнул:
- Товарищ капитан! Разрешите начинать утреннюю зарядку?!
Комбат, пораженный столь идиотским вопросом, некоторое время с интересом рассматривал камикадзе, потом, видимо, понял суть происходящего, встал с корточек, медленно расплылся в понимающей улыбке и молча кивнул головой.
Когда Косой отдышался и пришел в себя, то с удивлением выдал нам:
- Заскакиваю... А он сидит перед ней, тычет палец в ящик и говорит: "Уси-пуси..."
Вот уж точно - пронесло!
Но вскоре выяснилось, что кроме Морпеха были у Лорочки и другие ухажеры. Частенько по утрам возле ее ящика мы находили жесткие катышки ночных посетителей, что служило неистощимым источником для шуточек: "Наша цаца лучше всех!" Были даже выдвинуты идеи о продолжении крысиного рода, но потом по соображениям безопасности (а ну как заразится!) мы их отбросили.
Но весной мы Ларочку потеряли. Рота ушла на большой "прогон", а когда через три дня вернулась, насмерть перепуганные дневальные доложили: "Вчера утром открыли ящик, а она готова!"
Пухов, узнав о происшествии, моментально оценил, чем для остававшегося в роте наряда это ЧП может окончиться. Он экстренно построил третий взвод и прочел лекцию о том, что мы, мол, сами виноваты - закормили животное до безобразия, а теперь ищем виновных. Под конец Пухов пообещал "угомонить" любого, кто попытается наказать духов. Отдельно ротный поговорил и со Звонаревым. Серега, естественно, и от себя добавил парочку милых сердцу каждого дедушки обещаний...
Молодят (а весь третий мотострелковый был совершенно уверен в их прямой вине), конечно же, все равно немного побили, но вполне "гуманно". Ни с Пуховым, ни, тем более, со Звонаревым никто по-крупному ссориться не хотел. Офицеры, в свою очередь, тоже оценили сдержанность дедушек и приводить свои угрозы в исполнение не стали.
x x x
Потерю "боевой подруги" мы переживали довольно болезненно. И вполне возможно, что молодята почувствовали бы эти наши переживания на своих шеях, но вдруг в нашей роте объявился толстенький, забавный щенок.
На третий или четвертый день очередного рейда "замок" первого мотострелкового Вовка Блохин в одном из кишлаков вовремя пристрелил кинувшуюся на него огромную псину. Звероподобный волкодав оказался кормящей сукой. Полазив по закромам, ребята нашли упитанного месячного "цуценя". Маленький - не маленький, а уши и хвост заботливый хозяин оттяпать ему уже успел.
Кобелька отнесли на сто сорок первый командирский "борт" и после бурных дебатов назвали его в честь радиопозывного, установленного для четвертой МСР на время проведения операции - Орех.
За три с лишним недели усиленного питания тушенкой и сырым мясом Орех приобрел ярко выраженные округлые формы и по прибытии в часть привел в восторг всех офицеров батальона. И было чем! Довольно короткая для алабая шерсть с несколькими несимметричными серыми и ржавыми пятнами по белоснежному фону, мощный, тяжеловесный костяк, крупная, прямоугольная голова (прозванный Дедом старший прапорщик Марчук, когда видел пса, неизменно говорил ему: "Эй, бродяга! Кирпич выплюнь!"); непропорционально толстые лапы и широченная грудь указывали на то, ЧТО из собачки получится в дальнейшем. Некоторые офицеры вслух сокрушались, мол, жаль такую псину оставлять в полку, а домой, к сожалению, не вывезешь...
На вершину своей армейской славы Орех вознесся после визита к Пухову командира саперной роты старшего лейтенанта Пилипишина. Внимательно оглядев пса, тот предложил передать щенка в "псовую команду". А это уже не просто вершина - пик признания! Скрепя сердце, Пухов отказал. Во-первых, Орех прославил не только себя, но и всю роту. А во-вторых, солдаты и офицеры такого предательства Пухову бы не простили.
Жилось Ореху у нас более чем привольно. Пять раз в день он "от пуза" лопал кашу, на три четверти состоявшую из тушенки, и раз десять в сутки гадил в самых неподходящих местах палаточного городка. Спал Орех там, где ему больше нравилось. Но, как правило, почему-то предпочитал койки не дедушек, а самых последних и запущенных чмырей. Саня Катаев тут же обосновал такое поведение Ореха теоретически, мол, собаки всегда жмутся к дерьму, помойкам и вообще ко всякой падали.
Пример четвертой мотострелковой оказался заразителен, и к середине лета еще в нескольких рейдовых подразделениях полка появились щенки туркменских овчарок. По слухам, разведрота даже специально провела маленький скоростной шмон в близлежащих кишлаках, лишь бы обзавестись своим волкодавом. Но наш, понятно, - лучший!
Слух о новом повальном увлечении достиг наконец самого Сидорова. Реакция его была мгновенной, а решение безапелляционным: "В течение суток очистить территорию части от неслужебных собак и прочее". Больше всего нам понравилось это "прочее". Не от крыс ли, случайно? Или, может, от вшей?!
Пухов, построил подразделение, довел приказ до общего сведения, в двух-трех словах прошелся по личности любимого командира, но так беззлобно, походя - привыкли уже, а в заключение подвел итог:
- Значит, так... Где хотите, там и прячьте, то есть - в парке. Если найдут и у меня будут неприятности - повешу. Если с псиной что случится расстреляю на месте! Все понятно?
К вечеру в закрытых бронетранспортерах и БМП парка тоскливо поскуливало с десяток незаслуженно обиженных питомцев. Через неделю буря окончилась, щенков вернули в палатки, и все пошло своим чередом.
К концу лета 1984 года четвертая МСР ушла в колонну. Ореха взяли с собой. На второй или третий день где-то под Артенджелау щенка случайно переехали гусеницей сто сорок второй машины. Бедняга даже взвизгнуть толком не успел. Водитель, хоть и не виноват был в случившемся, так расстроился, что его собирались в тот день в колонне заменить. Представляю, что бы было, окажись на его месте кто-либо из молодых механиков.
x x x
Перед самым увольнением в начале января восемьдесят пятого к взводу прибилась молоденькая рыжая кошечка. Прозвали ее Машкой, но потом, оценив привязанность дембелей к этой странной особе, спешно переименовали в Манюню.
Кошка и в самом деле была со странностями. Во-первых, она была однозначно глуха, а потому имела ужасный, гнусаво-скрипучий, надрывный голос. Еще как-то неестественно выгибала голову: если ей надо было посмотреть назад, она просто закидывала ее на спину и перевернутое изображение, судя по всему, Манюне нравилось больше, чем обычное. Передвигалась она тоже не вполне естественно - чуть боком да еще и какими-то нелепыми полускачками. А в остальном Манюня была настоящей кошкой: любила тушенку в неограниченных количествах, обожала поспать на руках или под бушлатом и настойчиво требовала к себе внимания. Кроме того, Манюня отличалась редкой, просто феноменальной чистоплотностью и еще более удивительной осторожностью. Будучи совершенно глухой, она тем не менее чувствовала начальство еще на подходе, мгновенно исчезала, и я не уверен, знали ли офицеры вообще о ее существовании в подразделении.
Период повального увлечения крысами, собаками и вообще животными к тому времени в полку упал, и особого ажиотажа вокруг Манюни уже не было. Старослужащие кошечку нежили, баловали и всячески ей потакали, а молодежь больше смотрела, как бы ненароком не наступить всеобщей любимице на хвост, когда в самый неподходящий момент она крутилась под ногами. Помню, как-то раз Манюню неловко задел Васек Либоза. На что он там ей наступил, не знаю, но завопила Манюня как всегда - истошно. И хотя Васька был уже дедушка, но по опыту он хорошо знал, что время иногда течет и в обратном направлении. Насмерть перепугавшись, он подхватил дико орущую кошку на руки и с бессвязным лепетом: "Ой, моя птичка! Ой, моя ласточка!" несколько раз с чувством чмокнул ее в нос. Хохот от очередной Васькиной выходки стоял в палатке такой, что его, наверное, слышали и в офицерских модулях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21