– А она? Какого х…я она здесь? На чьей стороне? При ком она тут?
– Брось, – посоветовал Сергей. – Ты что, забыл, куда стрелять? Пошли, там уже на нас накашеварили.
Автоматов ни добровольцы, ни белые легионеры так и не получили. До Сергей-Мироновска они добрались только поздно вечером, когда войска конфедератов давно уже оттуда ушли. Для прибывших поставили в парке армейские палатки, а с утра, отобрав имеющееся оружие и вручив лопаты с ломиками, отправили разбирать настроенные конфедерацией по всему городу нужники. Их, увлекшись, построили десятка три, чуть ли не на каждом городском перекрестке.
Однако среди прибывших не оказалось ни Рыси, ни ее конного эскорта.
Собирали конфедератов долго. Несмотря на все вечерние приготовления, кто-то у кого-то отбирал машины, кто-то не туда заехал, и его вытаскивали. Командиры не могли найти своих людей, а люди – командиров, неловко стронутый с места танк развалил два дома, и пришлось срочно улаживать скандал, на базаре очередной раз затеяли свару, и всё разбиралось и улаживалось тем более медленно, что сам Матвей Иванович в делах участия почти не принимал. С утра он проснулся совсем больным, едва разогнулся, а когда попытался встать, со стоном повалился на пол, и прибежавший Ваня, подняв его на руки, как ребенка, уложил на кровать, перетянул руку жгутом, вытянул из ампулы коричневую жижу, уколол. Глаза старика заблестели. Он снова попытался встать – и опять упал на кровать, но не застонал, а рассмеялся.
– Если б это еще и песок из коленок высыпало – цены б снадобью не было. Придется тебе поработать камердинером. Ты уж извини.
– Да не за что, Матвей Иванович. Вот брюки ваши.
Старик попробовал согнуться. Закряхтел.
– Давайте я помогу… вот. И рубашка. Вас в кресло перенести?
Старик кивнул, и Ваня, подхватив его на руки, понес, усадил в кресло.
– Что, жалко смотреть на калеку? Жалко ведь. И неприятно. Я же вижу, как ты виду стараешься не показывать. – Старик усмехнулся. – Ради бога, оправдываться не пытайся, я ж тебя как облупленного знаю. Надо же. Всю жизнь казалось, что до такого не доживу. Тебе дед рассказывал, как я его по буеракам на спине тянул, после того как в засаду попали?
– Конечно. Сколько раз, – сказал Ваня. – Про то, как ему голени пробило, и, если б не вы, его б зондеры взяли.
– А он не рассказывал, что тогда же и зуба лишился? Переднего, вот здесь. – Старик показал пальцем на левую сторону верхней челюсти.
– Мне он говорил, что с приятелем подрался.
– Ведь правду сказал. Не любил он врать, дед твой. Крепкий был человечина. А зуб ему выбил я, ногой. Тогда же, когда ему голени продырявило… За нами зондеры шли. Ты ж знаешь, их из местных набирали, немцы там только офицерили. Леса знали как свои пять пальцев. Я тогда не думал, уйдем или нет. Здоровье было – тянул. И быстро, как оказалось. А твой дед думал. И не хотел, чтоб меня из-за него поймали, а еще больше не хотел, наверное к зондерам живым попасть. И когда я его наземь скинул, отдышаться да отлить, он за пистолет – был у него маленький браунинг, под рубахой носил его. Оборачиваюсь – а он его уже к голове приставил. Я ногой и дал, не долго думая. Пистолет в кусты улетел. Зуб тоже – им твой дед чуть не подавился, выхаркнул с кровью. Матюгался всё время, пока я волок его, всё темя мне слюнями и кровью обрызгал. А я его всё-таки донес. И зондеркоманду обогнал. Я ведь помню, как я тогда на него смотрел. Как ты на меня сейчас. В нашем деле лучше – и перед собой, и перед другими – быть не калекой, а трупом.
– Но дедушка тогда выздоровел. И бегал, и танцевал.
– Да уж. И у меня вон то, что ты теперь под мышкой носишь, выцыганил – за браунинг и зуб… Но, Ваня, от зондеркоманды, которая за мной сейчас идет, еще никто никогда не убегал. И пытаться бежать, цепляться за последние остатки, висеть на лекарствах, вместо того чтобы спокойно ее встретить, – нелепо.
– Вам сейчас нельзя быть трупом, – серьезно сказал Ваня. – Непозволительно. Вам нужно прожить три дня, чтобы увидеть наши танки на улицах Города, – помните, вы же сами недавно говорили?. И еще неделю, чтобы наши не стали друг в друга стрелять. И еще месяц, чтобы перестали стрелять по всей стране. И год, чтобы всё хоть как-то наладилось. И лет пять, чтобы жизнь тут стала нормальной. Я верю – вы-то везде порядок наведете.
Старик рассмеялся:
– Ах ты хитрый, льстивый лис. И ты будешь носить меня на руках, пока я буду всех устрашать и приводить к порядку?
– Рузвельт правил из инвалидной коляски.
– Спасибо за сравнение. – Старик усмехнулся. – Но если мы и сумеем добраться до Города и, самое главное, взять за шкирень главного отечественного колхозника, сравнивать меня нужно будет не с Рузвельтом, а с Пиночетом. Ты же знаешь: ждут и под Смоленском, и под Псковом. Империя – как гидра. Отрубленные головы отрастают снова, как только она набирается сил. Ради восстановления законности, по просьбе братского народа – пожалуйста, принимайте освободителей. А отец нации уже изрядно соседей достал. Как только он распишется в своей неспособности справиться с нами, помощники не задержатся.
– Так почему они до сих пор не пробовали вмешаться?
– Кажется мне, просто они ожидают, что мы сами поднесем им страну на блюдечке. Что мы с тобой затеяли в их представлении? Мятеж старых гэбистов, оказавшихся не у дел. Кто заварил кашу в Городе? Опять же охранка, старая имперская кость. А чего хочет охранка всякой развалившейся империи? Так зачем им вмешиваться?
– А вы в самом деле хотите, чтобы мы снова стали имперской провинцией?
Старик вздохнул.
– Если повезет захватить власть – зачем торопиться ее отдавать, верно? Только вот получится ли… много ведь придется делать, очень много – и очень быстро. Устроить публичное судилище – и суметь это сделать убедительно. И над надоевшим всем отцом отечества с его присными, и над нашими. Ведь обязательно придется и кого-нибудь из своих кинуть на съедение за всё, учиненное в Городе. Вернее, за то, что они обязательно учинят в ближайшем будущем. И выборы организовать, зазвав кучу наблюдателей отовсюду.
– А разве есть из кого выбирать? Что, тянуть из-за границы профессоров истории, которых люди боятся больше, чем нынешнего главу?
– Придется найти. И профессоров, и банкиров. Один умный человек сказал, что на танке можно завоевать страну – но вот управлять ею с танка не получится. Как представишь, сколько еще придется тянуть, – хочется до всего этого не дожить.
– А вы хотели только увидеть победу? Увидеть свои танки в Городе, а остальное оставить другим? Но ведь это… это просто непорядочно! Кто мы без вас? Кто всё это заварил? Да вы просто обязаны жить, вы должны!
– Ну, ну, не горячись, – сказал старик примирительно. – Долг, конечно, – дело первейшее. Как же можно отдать концы, не исполнив. Торжественно тебе обещаю – буду стараться дисциплинировать свою костлявую, чтоб раньше времени не забрала. Честное пионерское. – Старик приложил ладонь к груди. – А если ты мне хочешь помочь в этом трудном деле, завари-ка кофе. И передай потом Федору – пусть без меня собираются. Хоть раз напоследок кофе спокойно выпью.
Колонна выбралась из Сергей-Мироновска только к одиннадцати. Первым пошло охранение на «БМП» и «УАЗах», за ними танки, грузовики с разномастной конфедератской братией, кое-как рассортированной по ротам и взводам, армейские бронетранспортеры и зенитные самоходки, потом пара танков и снова грузовики: с припасами, ремонтниками, бензином и соляркой. Цистерн Матвей Иванович, памятуя военный опыт, брать не велел. Неудобные, громоздкие машины всегда становились первой мишенью. Запас топлива брали в двухсотлитровых железных бочках – на базу свезли их сотни.
Конфедераты горланили песни и передавали друг дружке бутылки. Офицерам велено было смотреть на это сквозь пальцы: Матвей Иванович свято верил во фронтовые сто граммов и, не рассчитывая, что энтузиазма у его войска хватит на большее, чем получасовая стычка, разрешил набираться храбрости кто как сможет. Он, правда, очень надеялся, что получасовым боем всё и ограничится. По всем данным, доставленным многочисленными соглядатаями и агентами из Города и провинций, отражать конфедератов было практически нечем. В Городе продолжались перестрелки. Согласно донесениям, и охранки, и президентские силы понесли огромные потери и погубили большую часть войск, которыми располагали. Оставалась возможность атаки с воздуха – но радиолокационные станции следили за небом над Городом и конфедератами, за всеми ближайшими аэродромами и немедленно оповестили бы об угрозе. И подняли бы по тревоге истребители бобруйского авиаполка.
Остатки двух полков спецназа, лишенных единого командования, ползали где-то вблизи Города и на пути оказаться были не должны – если, конечно, вдруг не решили открыть дорогу танкам безумного капитана из Мяделя или легионерам студента. Старик рассчитывал подойти к Городу третьим – и оказаться в нем первым.
Небо было белесо-синее, пыльное, жаркое – который уже день. Над броней дрожал раскаленный воздух, и, изнемогая, солдаты открыли все люки. Помогало не очень – утих даже всегдашний ветер, застоялая духота душила, стягивала губы. Колонна двигалась медленно. Уже было три часа пополудни, они подошли совсем близко к Городу, а шоссе оставалось пустым. Ни встречной машины, ни вынырнувшего из лесу дачника. Дима дважды приказывал снижать скорость, и теперь машины едва ползли. Жары он не замечал. Беспокойство, не оставлявшее его с утра, после встречи с Рысей, превратилось в цепенящий страх. Беспричинный, странный. Непонятно откуда пробравшийся в душу. Ладони липли к обтянутым резиной поручням. Где-то в ладном, безопасном, знакомом и прочном когда-то мире открылась трещина, и теперь в слитный прежде гул прокралось дребезжание, тянущая нервы фальшь. Ощущаемая не разумом, а нутром, как первые судороги земли перед извержением вулкана.
Охранение шло и впереди, и позади колонны, связь с базой не прерывалась, и на аэродроме под Бобруйском ждало сигнала звено штурмовых вертолетов. Чтобы поддержка с воздуха не перепутала, на крышах своих машин намалевали широкие белые и красные полосы. При малейшей угрозе можно просто повернуть назад, остановиться, дождаться основных сил. Но Димин страх уже перерос всякую видимую логику. Просто двигаться к Городу по шоссе, как покорная корова на бойню, невозможно. Будто лбом в ледяную стену. Что-то нужно делать, а что именно? Месиво смутных подозрений не складывалось в единую связную мысль.
Миновав столбик с синей табличкой «До Города – двадцать три километра», Дима велел остановиться. Шоссе врезалось в гряду поросших соснами песчаных холмов, местами поднимавшихся над ним на добрых полсотни метров. И туда Дима, оставив при себе роту дезертиров, отправил легионеров и егерей под командой Сергея и молодцеватого легионного сотника прочесывать лес по обе стороны шоссе, двигаясь в полукилометре впереди колонны. На следующие три километра ушел почти час. Разведчики, поначалу обрадовавшись возможности выбраться из-под горячего железа на свежий воздух, начали вполголоса материться – в лесу хватало и кустов, и замаскированных ими ям.
С шедшей на километр впереди «БМПшки» охранения уже несколько раз раздраженно осведомлялись, в чем причина задержки. Командовал охранением лейтенант, почти Димин ровесник, только в прошлом году закончивший училище в Городе и вопреки родительским связям угодивший в полузаброшенный военный городок под Оршей. Кто такой Дима, лейтенант не знал и знать не очень хотел, считая его кем-то вроде комиссара-соглядатая, приставленного Матвеем Ивановичем, перед которым лейтенант испытывал суеверный трепет. Приказы лейтенант соглашался принять к сведению и требование указывать, где именно его машина, исполнял – но прибавлял и убавлял пару километров, когда считал нужным.
Осведомившись в очередной раз, куда успела доползти колонна, лейтенант погнал машину вперед и остановился, лишь увидев с вершины очередного холма Город. А потом он различил внизу торчащий из кустов у речушки вкопанный по башню танк и заорал в микрофон, а его механик-водитель рванул машину с места назад от взметнувшегося перед носом фонтана асфальтовых крошек и щебня. Отскочив за гребень холма, «БМП» развернулась, и лейтенант увидел, как, ломая молодые сосенки, на шоссе вываливается пятнистая туша «Т-80-го».
Но первым сгорел не лейтенант. Первым получил в брюхо струю кумулятивного огня головной танк колонны, завертевшийся на одной гусенице, как зверь с перешибленной лапой. Но, умирая, он спас остальных: развернулся боком, перегородив дорогу, и закрыл колонну собой. Самоходки били снизу, из невысокой заросли в полукилометре, мимо которой проскочил беспечный лейтенант. А лейтенант пытался выбраться из перевернутой взрывом «БМП». Она загорелась быстро, башенный люк заклинило, и ноги лейтенанта оказались внизу, в чадном мазутном жару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44