Что угодно, но только не этот кабинет. Нет у меня ни директорских способностей, ни надлежащей квалификации; и главное — я не хочу становиться частицей этого всего и всю жизнь провести среди машин, так и не открыв ничего нового. Умру ведь я прежде, чем придет отзыв с Капеллы. И это — жизнь? Какую цель может преследовать такая жизнь? Какое удовлетворение?
Уайт взглянул на Олсена, словно приглашая его подивиться вместе с ним — как этот человек не хочет понять их преданности, самого смысла их жизни. Как достучаться к нему?
— Может, покажем Бобби то самое место? А потом — что ж — пусть уходит.
* * *
Для мальчишки Программа являла собой средоточие тайн и волшебства. Там бывало интересно днем, а ночью же — просто великолепно. Бобби обожал ездить туда, когда в виде исключения ему разрешалось поздно ложиться спать. Сперва ему открывалась железная долина, сияющая в лунном свете, — место, куда забирались эльфы, натирать здесь все до зеркального блеска и ловить звездную пыль. Они собирали ее в бутылочки, и уж затем использовали в своих колдовских целях.
За долиной находилось Ухо — огромное и похожее на чашку. Ухо высоко возвышалось на подставке, — не иначе сама Земля держала в руках эту громадную чашку, пытаясь выведать у Вселенной все ее секреты, — те самые тайны, знать которые так необходимо мальчишкам для исполнения их желаний и замыслов.
Он говорил себе: стоит найти то самое место, где хранятся эти тайны, и все-все как следует разузнать, — и тогда наверняка поймешь все…
И вот однажды отец привел его в зал прослушивания, где Бобби слышал, как кто-то нашептывает тайны. Он отдал бы все, только б ему дали послушать этот шепот в наушниках — шипение и бормотание, слишком тихое, однако, чтобы мальчик мог хоть что-то разобрать. Отец усилил звук, и малыш с разочарованием убедился: говорят на каком-то секретном, не понятном ему языке.
— Этого не понял еще никто, — утешил его отец.
— А я пойму, — упрямился Бобби. Конечно же, мальчик не понимал ничего, но тогда он поклялся; когда-нибудь он выучится всем языкам, какие только есть на Земле, а заодно и под землей, и в небесах, — и поймет все, разгадает все секреты, все тайны. Одним словом, узнает все, что только можно узнать, и, когда отец тоже захочет что-либо узнать, непременно справится об этом у Бобби, и тогда ему не придется больше уезжать из дому к Программе…
«Зачем мальчишке взрослеть? — не раз задавался вопросом Макдональд. — Ведь жизнь для него так понятна и проста, в ней столько безоблачных надежд… Только не для меня», — возразил он себе. В его жизни, полной разочарований, неисполнившихся желаний и надежд, так и не реализовались детские стремления.
Прогулка по этим старым коридорам и залам обернулась для него странствием по некогда чудесной стране, покинутой всеми волшебными существами, ранее ее населявшими, — всеми этими гномами и эльфами, — отданной во власть пыли и грязи, выставленной на солнце, дождь и непогоду… выгорать и ржаветь.
Да, дом этот постарел… сколько же это ему лет?.. Шестьдесят… семьдесят, а может, и все восемьдесят. И, несмотря на то что строили его, как и Программу, на века, — годы сделали свое дело. Обшарпанные стены с потрескавшейся, во много слоев нанесенной краской. Кое-где виднелись цементные заплаты, закрывавшие щербины в местах раскрошившегося бетона. Только терракотовые полы не выглядели изношенными, — впрочем, нет ничего проще, чем заменить плитки.
* * *
Олсен представлял его всем секретарям, техникам, занятым подготовкой к консервации оборудования, и случайно оказавшимся здесь астрономам.
— Это Бобби Макдональд, — неизменно повторял он. — Ну, тот самый, сын Мака.
В ответ следовали приветствия и рукопожатия, сопровождаемые выражением радости и надежды: мол, наконец-то Макдональд навсегда вернулся домой. Он пытался возражать, но это неизменно вызывало обеспокоенность, и он, наконец, перестал отнекиваться и только улыбался.
Старый зал для прослушивания выглядел запущенным, — будто сюда перестали заходить. На потрескавшихся стеклах табличек указателей и индикаторов разобрать что-либо не представлялось возможным; поверхность щитов на пультах покрылась пылью. Бросались в глаза истертые консоли пультов: из-под когда-то черного цвета пластика во многих местах проглядывал металл. Даже наушники казались истертыми целыми поколениями людей, чьи уши соприкасались с их поверхностью.
Зал оказался пуст. Макдональд обвел взглядом это неживое место, которое давно покинули чудеса и волшебство. Нечто неуловимое, вдохнувшее жизнь в это место, улетучилось куда-то в далекие, неведомые края.
— Хочешь послушать голоса, Бобби? — предложил Олсен. — Давай-ка послушаем послание…
— Не стоит, наверное, — ответил Макдональд. — Я много раз слышал его.
Пожалуй, ему и хотелось бы услышать их снова. Но только не здесь и не теперь.
Олсен прошел к пульту управления.
— А знаешь, мы по-прежнему слушаем, — сообщил он, будто прочитав мысли Роберта. — Все те же поиски знамения в небесах.
Он хихикнул, словно ему рассказали старый анекдот. Потом нажал на кнопку с облупившейся краской, и зал наполнился шепотом. И почти сразу же Макдональд ощутил себя тем самым мальчишкой. Вопреки самому себе, собственному своему скептицизму он вновь почувствовал себя ребенком, внемлющим странным голосам обитателей чужих миров, полным страдания зову непонятных существ, взывающих к вниманию и сочувствию.
«Боже! Как им помочь?.. Возможно ли восстановить разорванную связь, сокрушить непреодолимые барьеры времени и расстояния и в конце концов воссоединить разум с разумом».
Как во сне, он протянул руку, словно желая коснуться отца, и попросил:
— Выключи…
«И, наверное, всему виной не магическая сила голосов, а слабость его как человека». Несостоявшееся создание, а мужчину в нем уничтожили еще когда он был мальчишкой.
— Поймали что-нибудь новенькое? — осведомился он, когда шепот умолк и ему наконец удалось вернуться в свое время.
— Нет, идут одни повторы, — охотно пояснил Олсен, но в голосе его проступила усталость. — Мы слушали пятьдесят лет, пока приняли послание с Капеллы, и вот уже скоро как тридцать все время слышим одно и то же. Послание получено в тот самый год, когда ты, Бобби, родился.
— И с ним вам повезло намного больше, чем со мной, — ответил Макдональд.
Ребенок и послание. Не приходилось сомневаться, какой из новорожденных больше значил для их отца и кого он понимал лучше.
— Может, там уже и нет никого, — сказал он. — Именно так говорили все эти скептики и маловеры: «А может, там никого в нет». Они говорили, мы — слушали и не обращали внимания на их слова. Ну и в конечном счете опровергли их. Приняли послание, прочитали его и отправили ответ. Там наверняка есть и другие, и мы примем их. Как знать, возможно, уже этой ночью. Кому дано представить, какое там пространство, как много звезд и сколькими способами подать о себе сигнал они владеют? Все это нам и предстоит исследовать. Если обнаружились одни, найдутся и другие. Но, даже, если этого не случится, у нас все равно остается Капелла. Когда-то мы получим их ответ, и уже этого достаточно, чтобы сказать: оправдались все наши усилия.
— Да, — вздохнул Макдональд. — Я думаю, так оно и произойдет.
Ему вдруг захотелось тотчас распрощаться с Олсеном и уйти, но что-то внутри удерживало его. Да и старик, казалось, не слушал его.
— Самое интересное я приберег на закуску, — сообщил он. — Покажу-ка я тебе компьютер.
Макдональд предпринял попытку увильнуть.
— Да знаю я этот компьютер.
— Нет, это не тот, — ответил Олсен.
Макдональд вспомнил: когда-то Олсен считался лучшим специалистом по компьютерам.
— А кроме того, там есть еще кое-что.
* * *
В компьютерном зале — самом большом во всем здании — почти на всех стенах размещались таблицы с программами, различные указатели, а на полках под стеклом — катушки с дискетами. Повсюду вспыхивали разноцветными огнями и гасли лампочки, а посреди зала, похожие на чудовищ, пожирающих перфокарты и изрыгающих широкие бумажные полосы, притаились разнообразные устройства. Полосы причудливо извивались, и, если за ними не успевали уследить, они образовывали целые завалы. Компьютер же без устали что-то искал, беседовал сам с собой, хохотал. В стенах оставалось лишь два свободных от компьютера места, там и находились двери — одни, входные, вели в коридор, другие — в кабинет его отца, чтобы при необходимости он в любой момент мог спросить у компьютера или велеть тому что-нибудь сделать. Черные змеи кабелей, отправляясь за информацией, уходили сквозь стены в другие помещения. Компьютер, казалось мальчику, тянулся бесконечно. И еще Бобби подумал тогда: вот, наконец-то он видит перед собой создание, знающее все на свете — даже тайны, нашептываемые в комнате прослушивания, и, стоит его лишь спросить, как он расскажет все.
— Папа, почему ты не спросишь компьютер, о чем шепчут голоса? — не раз задавал отцу вопрос Бобби.
— Я спрашивал, Бобби, — отвечал отец. — Но мы, наверное, не знаем, о чем и как спросить, вот он и не говорит ничего.
Подхватив сына на руки, отец выходил из кабинета, и они оказывались лицом к лицу с компьютером. Бобби, проникаясь уверенностью отца, говорил:
— Я вырасту и заставлю компьютер все рассказать.
— Я буду счастлив и стану тобой гордиться, — отвечал отец.
* * *
За все эти годы даже компьютерное помещение как-то съежилось. Все, когда-то блестевшее краской и металлом, словно ушло в стены, с какой-то усталой покорностью поддавшись тирании времени. Кое-где оборудование заменили, наверняка подключили новые блоки памяти, считывающие и печатающие устройства, а может, даже целые операционные системы. Однако в главном компьютер оставался тем же: по прошествии целых десятилетий он дождался Макдональда. По объему памяти и сложности системы сетей он по-прежнему оставался самым большим в мире, хотя, наверное, теперь и не самым быстродействующим. Макдональду уже приходилось работать на машинах, которые во многих отношениях превосходили эту.
— Шагаем в ногу с прогрессом, — проговорил сзади Олсен. — На первый взгляд, возможно, и не впечатляет, особенно, если сравнивать его с последними поколениями компьютеров, с их ультрасовременным дизайном и микроминиатюризацией. Однако все стоящее из нового здесь как-нибудь, да учтено. Мы не захотели изменять ни его памяти, ни внешнего вида. После стольких лет, проведенных вместе, это — скорее человек, нежели компьютер. Вот и хочется, заходя сюда всякий раз видеть родное лицо.
Между считывающими и печатающими устройствами и в полутемных углах зала расставили несколько удобных кресел. Макдональд случайно взглянул на один из таких неосвещенных уголков и ему показалось, будто одно из кресел кем-то занято. Впечатление создавалось до невероятного реальное, он даже присмотрелся повнимательнее и только тогда убедился: в кресле никого нет. В безмолвном зале находились он, Олсен и компьютер. Лишь время от времени раздавались постуки и хихиканье компьютера, да расточались вокруг запахи смазки и озона.
— Садись, — пригласил Олсен, указывая на одно из кресел в центре зала. — Ты должен это услышать.
— По правде говоря… — начал Макдональд, — мне бы не хотелось…
Все же ему пришлось присесть, и Олсен, удобно устроившийся в соседнем кресле, нажал кнопку дистанционного пульта.
— Всем нам следует постоянно помнить, для чего мы все тут, собственно, собрались, — произнес голос из прошлого. — Иначе мы окажемся погребенными Ниагарой данных…
— Господа, прошу всех занять свои места у аппаратуры…
Раздался другой голос:
— Может, вот здесь что-то и есть…
И опять — первый голос:
— Мало шансов.
Вступил третий голос, забубнил, будто в жестяную банку:
— Мак, случилось непредвиденное… Это касается Марии.
Потом тот же голос произнес:
— Ты не сделаешь этого, Мак… Ведь речь не только о тебе. Обо всей Программе.
И снова — первый, так хорошо знакомый Макдональду голос:
— Чарли, ведь в жизни-то я банкрот. За что бы я ни брался, все обращалось в прах… Кто я? Бездарный лингвист? Паршивый инженер? Я не обладаю соответствующей квалификацией для этой работы, Чарли… Вам нужен кто-то понаходчивей, чтобы продолжать Программу, кто-то, способный к плодотворной деятельности, некто… осененный благодатью.
— Мак, ты устраиваешь чудные приемы.
Роберту показалось, голос принадлежит Олсену.
Еще один голос. Пятый.
— Мак, вера в тебя заменяет мне веру в Бога.
Шестой голос:
— Программа — это ты. Если уйдешь ты, все рассыплется. Это явится началом конца.
И снова до боли знакомый голос:
— Всегда так кажется, однако в делах развивающихся по своим канонам, такие предсказания, как правило, никогда не сбываются. Программа существовала до меня и продолжится после того, как я уйду. Просто она должна быть долговечнее всех нас, потому как мы — всего лишь одно поколение, она же — на века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Уайт взглянул на Олсена, словно приглашая его подивиться вместе с ним — как этот человек не хочет понять их преданности, самого смысла их жизни. Как достучаться к нему?
— Может, покажем Бобби то самое место? А потом — что ж — пусть уходит.
* * *
Для мальчишки Программа являла собой средоточие тайн и волшебства. Там бывало интересно днем, а ночью же — просто великолепно. Бобби обожал ездить туда, когда в виде исключения ему разрешалось поздно ложиться спать. Сперва ему открывалась железная долина, сияющая в лунном свете, — место, куда забирались эльфы, натирать здесь все до зеркального блеска и ловить звездную пыль. Они собирали ее в бутылочки, и уж затем использовали в своих колдовских целях.
За долиной находилось Ухо — огромное и похожее на чашку. Ухо высоко возвышалось на подставке, — не иначе сама Земля держала в руках эту громадную чашку, пытаясь выведать у Вселенной все ее секреты, — те самые тайны, знать которые так необходимо мальчишкам для исполнения их желаний и замыслов.
Он говорил себе: стоит найти то самое место, где хранятся эти тайны, и все-все как следует разузнать, — и тогда наверняка поймешь все…
И вот однажды отец привел его в зал прослушивания, где Бобби слышал, как кто-то нашептывает тайны. Он отдал бы все, только б ему дали послушать этот шепот в наушниках — шипение и бормотание, слишком тихое, однако, чтобы мальчик мог хоть что-то разобрать. Отец усилил звук, и малыш с разочарованием убедился: говорят на каком-то секретном, не понятном ему языке.
— Этого не понял еще никто, — утешил его отец.
— А я пойму, — упрямился Бобби. Конечно же, мальчик не понимал ничего, но тогда он поклялся; когда-нибудь он выучится всем языкам, какие только есть на Земле, а заодно и под землей, и в небесах, — и поймет все, разгадает все секреты, все тайны. Одним словом, узнает все, что только можно узнать, и, когда отец тоже захочет что-либо узнать, непременно справится об этом у Бобби, и тогда ему не придется больше уезжать из дому к Программе…
«Зачем мальчишке взрослеть? — не раз задавался вопросом Макдональд. — Ведь жизнь для него так понятна и проста, в ней столько безоблачных надежд… Только не для меня», — возразил он себе. В его жизни, полной разочарований, неисполнившихся желаний и надежд, так и не реализовались детские стремления.
Прогулка по этим старым коридорам и залам обернулась для него странствием по некогда чудесной стране, покинутой всеми волшебными существами, ранее ее населявшими, — всеми этими гномами и эльфами, — отданной во власть пыли и грязи, выставленной на солнце, дождь и непогоду… выгорать и ржаветь.
Да, дом этот постарел… сколько же это ему лет?.. Шестьдесят… семьдесят, а может, и все восемьдесят. И, несмотря на то что строили его, как и Программу, на века, — годы сделали свое дело. Обшарпанные стены с потрескавшейся, во много слоев нанесенной краской. Кое-где виднелись цементные заплаты, закрывавшие щербины в местах раскрошившегося бетона. Только терракотовые полы не выглядели изношенными, — впрочем, нет ничего проще, чем заменить плитки.
* * *
Олсен представлял его всем секретарям, техникам, занятым подготовкой к консервации оборудования, и случайно оказавшимся здесь астрономам.
— Это Бобби Макдональд, — неизменно повторял он. — Ну, тот самый, сын Мака.
В ответ следовали приветствия и рукопожатия, сопровождаемые выражением радости и надежды: мол, наконец-то Макдональд навсегда вернулся домой. Он пытался возражать, но это неизменно вызывало обеспокоенность, и он, наконец, перестал отнекиваться и только улыбался.
Старый зал для прослушивания выглядел запущенным, — будто сюда перестали заходить. На потрескавшихся стеклах табличек указателей и индикаторов разобрать что-либо не представлялось возможным; поверхность щитов на пультах покрылась пылью. Бросались в глаза истертые консоли пультов: из-под когда-то черного цвета пластика во многих местах проглядывал металл. Даже наушники казались истертыми целыми поколениями людей, чьи уши соприкасались с их поверхностью.
Зал оказался пуст. Макдональд обвел взглядом это неживое место, которое давно покинули чудеса и волшебство. Нечто неуловимое, вдохнувшее жизнь в это место, улетучилось куда-то в далекие, неведомые края.
— Хочешь послушать голоса, Бобби? — предложил Олсен. — Давай-ка послушаем послание…
— Не стоит, наверное, — ответил Макдональд. — Я много раз слышал его.
Пожалуй, ему и хотелось бы услышать их снова. Но только не здесь и не теперь.
Олсен прошел к пульту управления.
— А знаешь, мы по-прежнему слушаем, — сообщил он, будто прочитав мысли Роберта. — Все те же поиски знамения в небесах.
Он хихикнул, словно ему рассказали старый анекдот. Потом нажал на кнопку с облупившейся краской, и зал наполнился шепотом. И почти сразу же Макдональд ощутил себя тем самым мальчишкой. Вопреки самому себе, собственному своему скептицизму он вновь почувствовал себя ребенком, внемлющим странным голосам обитателей чужих миров, полным страдания зову непонятных существ, взывающих к вниманию и сочувствию.
«Боже! Как им помочь?.. Возможно ли восстановить разорванную связь, сокрушить непреодолимые барьеры времени и расстояния и в конце концов воссоединить разум с разумом».
Как во сне, он протянул руку, словно желая коснуться отца, и попросил:
— Выключи…
«И, наверное, всему виной не магическая сила голосов, а слабость его как человека». Несостоявшееся создание, а мужчину в нем уничтожили еще когда он был мальчишкой.
— Поймали что-нибудь новенькое? — осведомился он, когда шепот умолк и ему наконец удалось вернуться в свое время.
— Нет, идут одни повторы, — охотно пояснил Олсен, но в голосе его проступила усталость. — Мы слушали пятьдесят лет, пока приняли послание с Капеллы, и вот уже скоро как тридцать все время слышим одно и то же. Послание получено в тот самый год, когда ты, Бобби, родился.
— И с ним вам повезло намного больше, чем со мной, — ответил Макдональд.
Ребенок и послание. Не приходилось сомневаться, какой из новорожденных больше значил для их отца и кого он понимал лучше.
— Может, там уже и нет никого, — сказал он. — Именно так говорили все эти скептики и маловеры: «А может, там никого в нет». Они говорили, мы — слушали и не обращали внимания на их слова. Ну и в конечном счете опровергли их. Приняли послание, прочитали его и отправили ответ. Там наверняка есть и другие, и мы примем их. Как знать, возможно, уже этой ночью. Кому дано представить, какое там пространство, как много звезд и сколькими способами подать о себе сигнал они владеют? Все это нам и предстоит исследовать. Если обнаружились одни, найдутся и другие. Но, даже, если этого не случится, у нас все равно остается Капелла. Когда-то мы получим их ответ, и уже этого достаточно, чтобы сказать: оправдались все наши усилия.
— Да, — вздохнул Макдональд. — Я думаю, так оно и произойдет.
Ему вдруг захотелось тотчас распрощаться с Олсеном и уйти, но что-то внутри удерживало его. Да и старик, казалось, не слушал его.
— Самое интересное я приберег на закуску, — сообщил он. — Покажу-ка я тебе компьютер.
Макдональд предпринял попытку увильнуть.
— Да знаю я этот компьютер.
— Нет, это не тот, — ответил Олсен.
Макдональд вспомнил: когда-то Олсен считался лучшим специалистом по компьютерам.
— А кроме того, там есть еще кое-что.
* * *
В компьютерном зале — самом большом во всем здании — почти на всех стенах размещались таблицы с программами, различные указатели, а на полках под стеклом — катушки с дискетами. Повсюду вспыхивали разноцветными огнями и гасли лампочки, а посреди зала, похожие на чудовищ, пожирающих перфокарты и изрыгающих широкие бумажные полосы, притаились разнообразные устройства. Полосы причудливо извивались, и, если за ними не успевали уследить, они образовывали целые завалы. Компьютер же без устали что-то искал, беседовал сам с собой, хохотал. В стенах оставалось лишь два свободных от компьютера места, там и находились двери — одни, входные, вели в коридор, другие — в кабинет его отца, чтобы при необходимости он в любой момент мог спросить у компьютера или велеть тому что-нибудь сделать. Черные змеи кабелей, отправляясь за информацией, уходили сквозь стены в другие помещения. Компьютер, казалось мальчику, тянулся бесконечно. И еще Бобби подумал тогда: вот, наконец-то он видит перед собой создание, знающее все на свете — даже тайны, нашептываемые в комнате прослушивания, и, стоит его лишь спросить, как он расскажет все.
— Папа, почему ты не спросишь компьютер, о чем шепчут голоса? — не раз задавал отцу вопрос Бобби.
— Я спрашивал, Бобби, — отвечал отец. — Но мы, наверное, не знаем, о чем и как спросить, вот он и не говорит ничего.
Подхватив сына на руки, отец выходил из кабинета, и они оказывались лицом к лицу с компьютером. Бобби, проникаясь уверенностью отца, говорил:
— Я вырасту и заставлю компьютер все рассказать.
— Я буду счастлив и стану тобой гордиться, — отвечал отец.
* * *
За все эти годы даже компьютерное помещение как-то съежилось. Все, когда-то блестевшее краской и металлом, словно ушло в стены, с какой-то усталой покорностью поддавшись тирании времени. Кое-где оборудование заменили, наверняка подключили новые блоки памяти, считывающие и печатающие устройства, а может, даже целые операционные системы. Однако в главном компьютер оставался тем же: по прошествии целых десятилетий он дождался Макдональда. По объему памяти и сложности системы сетей он по-прежнему оставался самым большим в мире, хотя, наверное, теперь и не самым быстродействующим. Макдональду уже приходилось работать на машинах, которые во многих отношениях превосходили эту.
— Шагаем в ногу с прогрессом, — проговорил сзади Олсен. — На первый взгляд, возможно, и не впечатляет, особенно, если сравнивать его с последними поколениями компьютеров, с их ультрасовременным дизайном и микроминиатюризацией. Однако все стоящее из нового здесь как-нибудь, да учтено. Мы не захотели изменять ни его памяти, ни внешнего вида. После стольких лет, проведенных вместе, это — скорее человек, нежели компьютер. Вот и хочется, заходя сюда всякий раз видеть родное лицо.
Между считывающими и печатающими устройствами и в полутемных углах зала расставили несколько удобных кресел. Макдональд случайно взглянул на один из таких неосвещенных уголков и ему показалось, будто одно из кресел кем-то занято. Впечатление создавалось до невероятного реальное, он даже присмотрелся повнимательнее и только тогда убедился: в кресле никого нет. В безмолвном зале находились он, Олсен и компьютер. Лишь время от времени раздавались постуки и хихиканье компьютера, да расточались вокруг запахи смазки и озона.
— Садись, — пригласил Олсен, указывая на одно из кресел в центре зала. — Ты должен это услышать.
— По правде говоря… — начал Макдональд, — мне бы не хотелось…
Все же ему пришлось присесть, и Олсен, удобно устроившийся в соседнем кресле, нажал кнопку дистанционного пульта.
— Всем нам следует постоянно помнить, для чего мы все тут, собственно, собрались, — произнес голос из прошлого. — Иначе мы окажемся погребенными Ниагарой данных…
— Господа, прошу всех занять свои места у аппаратуры…
Раздался другой голос:
— Может, вот здесь что-то и есть…
И опять — первый голос:
— Мало шансов.
Вступил третий голос, забубнил, будто в жестяную банку:
— Мак, случилось непредвиденное… Это касается Марии.
Потом тот же голос произнес:
— Ты не сделаешь этого, Мак… Ведь речь не только о тебе. Обо всей Программе.
И снова — первый, так хорошо знакомый Макдональду голос:
— Чарли, ведь в жизни-то я банкрот. За что бы я ни брался, все обращалось в прах… Кто я? Бездарный лингвист? Паршивый инженер? Я не обладаю соответствующей квалификацией для этой работы, Чарли… Вам нужен кто-то понаходчивей, чтобы продолжать Программу, кто-то, способный к плодотворной деятельности, некто… осененный благодатью.
— Мак, ты устраиваешь чудные приемы.
Роберту показалось, голос принадлежит Олсену.
Еще один голос. Пятый.
— Мак, вера в тебя заменяет мне веру в Бога.
Шестой голос:
— Программа — это ты. Если уйдешь ты, все рассыплется. Это явится началом конца.
И снова до боли знакомый голос:
— Всегда так кажется, однако в делах развивающихся по своим канонам, такие предсказания, как правило, никогда не сбываются. Программа существовала до меня и продолжится после того, как я уйду. Просто она должна быть долговечнее всех нас, потому как мы — всего лишь одно поколение, она же — на века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35