И было очень странно, когда он оступался или ударялся обо что-нибудь и чувствовал боль.
Но по мере того, как он начинал овладевать этой сложной массой костей, мускулов и нервов, он заметил, что получает от этого удовольствие. Бесконечная смена сенсорных впечатлений, чувство жизни, движение горячей крови, ощущение голода, холода и тепла – все это его очаровывало.
«Еще раз воплощенный, – думал он, сжимая руки. – Что я сделал? Какое безумие совершил? Нельзя думать об этом, думать о самом себе: надо думать только о той задаче, во имя которой умер Кеог.»
Харкер пришел в себя.
– Простите меня, – пробормотал он. – Но когда я увидел… как вы встали… Но теперь все в порядке. Не беспокойтесь.
Саймон заметил, что Харкер отводит от него глаза, но чувствовал, что тот не лжет.
– Мы должны вернуться, как только вы сможете, – продолжал Харкер. – Мы… Кеог и я, уже давно отсутствуем… Но есть и еще кое-что… А Дион?
– Какой Дион?
– Сын Кеога.
– Мальчику не стоит говорить, – решил Саймон. – Он не поймет и только будет мучиться.
К счастью, все это ненадолго. Но все-таки Саймон жалел, что у Кеога есть сын.
– Саймон, – вмешался Курт. – Я поговорил с Харкером. Совет соберется сегодня вечером. Осталось всего несколько часов. И тебе придется идти во Внутренний Город одному, потому что Харкер не имеет права входить туда. Но Отто и я постараемся обойти Монеб и тайно войти в зал Совета. Харкер сказал, что такова была идея Кеога, и по-моему она хороша… если пройдет. Грэг останется на корабле, чтобы ответить на первый зов, если понадобится. – Он протянул Саймону два предмета: маленький слуховой диск и тяжелый металлический ящик всего десяти сантиметров в длину. – Благодаря дискам мы останемся в контакте. А ящичек быстро настраивается на собственную частоту поля «Кометы», но направлен таким образом, чтобы принимать звуковые вибрации. Что ты об этом скажешь?
Саймон осмотрел крошечный ящичек. Удобное расположение стрелок, кнопок отключения, четыре сложные решетки.
– Рисунок мог быть еще проще, Куртис, но для данных обстоятельств это отличная работа. В случае необходимости это очень пригодится.
– Будем надеяться, – с волнением в голосе сказал Курт, – что такой случай не представится.
Он с гордостью и восхищением посмотрел на Саймона и улыбнулся.
– Удачи тебе!
Саймон протянул ему руку. Как давно он не делал этого жеста! И он с удивлением констатировал, что у него сжалось горло.
– Будьте осторожны. Все.
Он повернулся и вышел еще не вполне уверенным шагом и услышал, как сзади Курт тихо, сквозь зубы сказал Харкеру:
– Если с ним произойдет несчастье по вашей вине, я убью вас собственными руками.
Саймон улыбнулся.
Харкер догнал его, и они углубились в лес лишайников. Ветра не было, и высокая растительность была молчалива. На ходу Харкер рассказывал о Монебе, о людях, которые там живут. Саймон внимательно слушал, зная, что его жизнь зависит от того, запомнит ли он эти сведения.
Но эта необходимость занимала лишь небольшую часть его разума. Остальное было поглощено другим: запахом пыли, укусами холодного воздуха в тени, солнечным теплом на прогалинах, сложной игрой мускулов, нужной для каждого шага, чудом дыхания, пота, радостью схватить предмет пятью пальцами живого тела.
Мелочи, которые были для всех совершенно естественными. Мелочи чудесные, невероятные, которые замечаешь только после того, как их лишишься.
Раньше он видел лес как монохромную серость, слышал его как схему шумов. Лес не имел ни температуры, ни запаха, ни осязаемости – теперь же он имеет все это. Его затопила буря впечатлений, таких острых, что они стали нестерпимыми.
Он быстро набирал силы и уверенность. Когда он атаковал склон гребня, ему доставляло удовольствие карабкаться по пыльным склонам и кашлять, когда едкая пыль проникала в легкие.
Харкер ругался и, как большой медведь, продирался сквозь лишайники. Внезапно Саймон рассмеялся, сам не зная над чем: просто было так здорово снова уметь смеяться.
Спустившись вдоль гребня и выйдя на открытое место, они остановились перевести дух. Харкер окинул Саймона долгим взглядом, полным любопытства.
– Ну, и как вам? Каково снова стать человеком?
Саймон не ответил. Не мог. У него не было для этого слов. Он отвернулся от Харкера и посмотрел на долину – такую мирную под рассеянным светом солнца. В нем кипело страшное возбуждение, бросавшее его тело в трепет.
Как бы испугавшись своего вопроса и того, что за ним скрывалось, Харкер повернулся и почти бегом бросился по склону. Саймон последовал за ним, поскользнулся и ободрал руку о скалу. Он остановился, остолбенело глядя на капли крови, медленно капающей из раны, и Харкеру пришлось трижды окликнуть его именем Кеога и еще раз – его собственным именем.
Они обошли Новый Город.
– Не стоит идти прямо к врагам, – рассудил Харкер, и они пошли в обход по оврагу, но видели издали ансамбль домов на склоне холма, под черным жерлом рудника. Саймон отметил, что город удивительно тих.
– Видите ставни на окнах? – спросил Харкер. – А баррикады на улицах? Они ждут. Ждут сегодняшним вечером.
Больше он ничего не сказал. Они вышли в широкую долину, усеянную букетами сероватых кустов, пересекли ее и направились к предместьям города.
Когда они приблизились к Монебу, им навстречу бросилась группа людей. Во главе их бежал молодой человек – высокий, тонкий, черноволосый.
– Это ваш сын, – шепнул Харкер.
Кожа мальчика была менее бронзовой, а лицо было смесью лица Кеога и другого, более нежного и красивого: глаза смотрели открыто и нежно. Как раз таким Саймон и представлял себе Джона.
Называя мальчика по имени, он испытывал чувство вины, но так же и странную гордость, и неожиданно подумал: «У меня тоже мог быть такой сын – до того, как все изменилось… но я не должен думать об этом! Обольщения плоти потянут меня назад!»
Дион задыхался, и на его лице были заметны бессонные ночи и тревога.
– Отец, мы искали тебя по всей долине! Где ты был?
Саймон приступил к объяснению, которое приготовили они с Харкером, но мальчик перебил его, перескакивая с предмета на предмет в потоке торопливых слов:
– Ты не возвращался, и мы боялись, не случилось ли что с тобой. За твое отсутствие они передвинули час Совета на более раннее время! Они надеялись, что ты не придешь совсем, а если вернешься, то опоздаешь!
Молодая сильная рука схватила руку Саймона.
– Они уже собираются в зале Совета! Пошли, может быть, мы еще успеем, но нам придется поторопиться!
Харкер сумрачно взглянул на Саймона поверх головы мальчика.
– Похоже, мы уже опоздали.
Они поспешили к городу с нетерпеливым сыном Кеога и сопровождающими его людьми.
Стена Внутреннего Города возвышалась над старыми и глинобитными домами; еще выше ее были кровли и массивные башни дворцов и храмов, побеленных известью и окрашенных охрой и малиновой окраской.
Воздух был полон запахов кухни, дровяных печей, резкой пыли, человеческих тел, смазанных маслом и надушенных мускусом, старого разломанного кирпича, домашних животных и незнакомых пряностей. Саймон глубоко вдыхал их и слушал эхо шагов, отражавшееся от стен. Он чувствовал свежесть ветра на своем влажном от пота лице и испытывал глубочайшее почтение к великолепию человеческих ощущений.
«Я столько забыл, – думал он. – А как можно было это забыть?»
Он шел большими шагами по улицам Монеба, высоко подняв голову, с гордым пламенем в глазах. Черноволосое меднокожее население провожало их глазами с порога домов, и со всех сторон, на всех тропинках и извилистых переулках слышалось имя Кеога.
Саймон заметил еще кое-что в воздухе Монеба: страх.
Они дошли до портала внутренней стороны. Харкер и другие остановились, а Саймон с сыном Кеога вошли внутрь.
Перед ними выросли храм и дворец, мощные, впечатляющие, украшенные фресками из героической истории королей Монеба. Саймон почти не заметил их, теперь он весь напрягся, собрав все нервы в комок.
Наступает минута испытания… а он еще не готов. Минута, когда он не должен колебаться, иначе все, что он сделал, окажется напрасным, и Арфистки будут принесены в долину Монеба.
Две круглых кирпичных башни; массивный портал. Сумерки, пронизанные светом факелов, их красный свет заливает медную кожу и церемониальные мантии советников, тут и там виднеются шлемы варварской формы. Смутный шум голосов. Ощущение напряжения настолько сильно, что нервы протестуют.
Дион сжал руку Саймона и сказал что-то, чего Саймон не расслышал, но улыбка мальчика, взгляд, полный любви и гордости, говорили достаточно красноречиво. Затем мальчик исчез в темноте, в рядах для публики, а Саймон остался один.
В глубине длинного зала, рядом с большим золотым троном короля, он увидел группу людей в касках: эти люди смотрели на него с почти не скрываемой ненавистью и презрением, которое могло быть внушено только триумфом.
Внезапно из недовольной и шевелящейся толпы вышел человек, положил руки на плечи Саймона и удрученно посмотрел на него.
– Слишком поздно, Джон Кеог, – хрипло сказал старик. – Все было напрасно. Они привезли Арфисток!
4. Арфистки
Саймон отступил под этим ударом. Он этого не ожидал. Он не думал, что все произойдет так быстро, что он сразу и сейчас встретится с Арфистками.
Он видел их однажды, много лет назад. Он знал их неуловимую и ужасную опасность. Он был тогда страшно потрясен, хотя был всего лишь мозгом, отделенным от тела. Что же будет теперь, когда он снова в уязвимом человеческом теле с непредвиденными реакциями?
Его рука сжалась на маленьком металлическом ящичке в кармане. Ему нужна была уверенность в том, что ящичек защитит его от власти Арфисток. Но все-таки, вспоминая опыт прошлого, он страшился испытания.
Он обратился к старому советнику:
– Вы точно знаете, что Арфистки уже здесь?
– Тароса и двух других видели на заре, они появились из леса, и каждый нес что-то закрытое. И они… все в шлемах Молчания.
Старик указал на группу, окружавшую королевский трон и смотревшую с такой торжествующей ненавистью Джоном Кеогом.
– Видите, они и сейчас на них!
Саймон быстро оглядел шлемы. С первого взгляда они казались банальным бронзовым снаряжением воина-варвара. Но теперь он увидел, что шлем имеет любопытную форму, закрывающую уши и всю черепную коробку, и были очень большими, как будто внутри их было много слоев изолирующего материала.
Шлемы Молчания. Теперь Саймон понял, что Кеог был прав, говоря о древних средствах защиты, некогда употреблявшихся людьми Монеба против Арфисток. Эти шлемы, бесспорно, защищали их.
Король Монеба встал. Нервный шум в зале сменился ледяным напряжением.
Король был очень молод. Очень молод, очень испуган. Лицо его выражало слабость и упрямство. Он был с непокрытой головой.
– Мы, Монеб, слишком долго терпели иноземцев в нашей долине, мы даже страдали от того, что один из них сидел в этом Совете и влиял на наши решения.
При этих словах головы с беспокойством повернулись к «Кеогу».
– …обычаи иноземцев все больше и больше проникают в жизнь нашего народа. Они должны уехать! Все! И если они не хотят уехать добровольно, их выгонят силой!
Король выучил свою речь наизусть. Саймон понял это по манере спотыкаться на слове и время от времени оборачиваться к самому главному из людей в шлемах и длинных мантиях – как бы для того, чтобы освежить память или почерпнуть силы. Высокий, мрачный человек, которого Саймон узнал по описанию Харкера, был главным врагом Кеога – Таросом.
– Мы не можем изгнать землян с помощью наших стрел и копий. У них слишком сильное оружие. Но у нас тоже есть оружие, против которого они бессильны! И хотя оно было запрещено нам глупыми королями, которые боялись, что народ повернет его против них, сегодня мы должны им воспользоваться!
Следовательно, я требую, чтобы старое табу было снято! Я требую, чтобы мы призвали силу Арфисток для изгнания землян!
Напряженное, испуганное молчание упало на зал. Саймон видел, что люди поворачиваются к нему, видел доверие в глазах Диона. Он знал, что они видят в нем последнюю надежду, чтобы помешать этому.
Они были правы, потому что в любом случае он должен это сделать один. Курт и Отто уже не имели времени, чтобы тайно проникнуть обходным путем в зал Совета.
Саймон шагнул вперед и оглянулся вокруг. Его охватила дикая экзальтация, радость оказаться еще раз человеком среди людей. Его голос зазвучал под низкими сводами, как труба.
– Правду ли я говорю, что землян боится не ваш король, а Тарос, и что он не собирается освобождать Монеб от мифического ярма, а хочет надеть на ваши шеи свое?
Минута полного молчания, во время которого король и сами советники ошеломленно глядели на Саймона. И в этом молчании Саймон продолжал:
– Я говорю от имени Совета! Табу не будет снято, а те, кто принес Арфисток в Монеб, будут наказаны смертью!
За это короткое время советники обрели свое мужество и выразили его:
1 2 3 4