А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И еще думаю, что тремя словами она удивительно точно определила амплуа Муси, но она неожиданно прерывает мои мысли — Потому вы все и привыкли использовать ее лишь как сиделку и домработницу. Имя многое определяет в судьбе человека, вот приклеилось в ней это — Муся, и никто за ним уже не видит в ней ничего большего.
— Возможно — быстро соглашаюсь я, и опасливо думаю про себя: « В мыслях надо быть осторожней. Вдруг она и на самом деле умеет их читать» Хотя для того, чтобы сейчас определить ход моих мыслей по поводу Муси-Маши достаточно простой проницательности и логики.
— Походите. — Приглашает меня Кассандра, открывая дверь одной из комнат. — И не удивляйтесь — Замечание более чем уместное, потому что из атмосферы старой, а судя по коридору, даже древней, дореволюционной квартиры, я попадаю в холодный сверкающий мир хромированной стали, белой кожи и матового стекла. Мир самого что ни на есть победившего авангарда.
Предо мной — словно экспозиция на выставке модного интерьера. — Предки мои в этом доме жили еще до революции — продолжает объяснять Кассандра, — и после нее — тоже, однако вместо всего дома занимали только три комнаты, как-то отгороженные в отдельную квартиру. Им еще повезло. Это потому, что дед был профессор медицины, психиатр и пользовал некоторых номенклатурных товарищей и их родню. А когда настали другие времена, и родителям предложили переселиться в новую, по тем временам вполне приличную квартиру, бабушка — она тогда была еще жива встала насмерть: "уезжайте с Богом хоть к черту на кулички ( она дерзкая была: могла и такое завернуть ), а я здесь умирать буду! " И все остались. А потом привыкли, и уж когда бабушка умерла, родители никуда переезжать не захотели. Потом, наверное, и я не пожелаю сдвинуться с места. Ну а пока в этом тереме царя Гороха, единственную дерзость я себе все же позволила: вот, комнату свою оформила по собственному вкусу. Так и живем. Здесь XXI век, а за стеной — Х1Х или того раньше. Но я вас заболтала. Располагайтесь!
Расположиться в этом царстве двадцать первого века было не так-то просто.
Диваны ослепляли кипенной белизной, садиться на них было как-то даже неловко, а тонкие хромированные ножки, удерживающие на себе причудливо изогнутые массивы, не внушали доверия. От этого к неловкости добавлялся еще и страх.
Такими же белоснежно — хрупкими казались и кресла, небрежно расставленные по большой почти пустой комнате.
Остальное убранство ее составляли полки из голубоватого, матового стекла, как гирлянды нанизанные на тонкие стальные нити, свисающие с потолка.
Конструкция тоже казалась шаткой, и удивительно было, как удерживает она на себе изрядное количество книг, какую-то электронную технику — то ли музыкальный центр, то ли что-то еще более хитрое и крутое, но тоже поблескивающее матовым серебром корпуса.
Еще замечаю я в этой белой комнате стол.
Очевидно за ним работает хозяйка, поскольку на столе — раскрыт портативный компьютер, разбросаны дискеты, бумаги и несколько ярких маркеров.
Но и стол, как все здесь, не очень похож на себя.
В том смысле, что очень мало напоминает обычный письменный стол.
Следуя традиции этого авангардного мира, стол тоже сделан из стекла, слегка голубоватого, как и полки на стене, а основанием ему служат три скрещенные толстые стеклянные трубки, тоже, разумеется, голубого прозрачного стекла.
Хозяйское кресло с одной стороны стола — белое кожаное с высокой спинкой, вращается хромированной ножке, а гостю, если он надумает сесть к столу, предлагается почти такое же, но несколько пониже.
Последняя деталь интерьера этой комнаты — телевизор, но корпус и ножки его тоже выполнены из серебристого металла.
Тем не менее, обитель Кассандры мне нравится.
И бегло оглядывая ее, я даже вздыхаю с некоторым облегчением, потому что в душе ожидала и боялась попасть в какую — ни — будь мрачную пещерку, увешанную пучками ядовитых трав, засушенными змеями и крокодилами, или, на крайний случай, мерзкими масками каких-то людоедских племен и фрагментами их же накальной живописи.
У Кассандры, на абсолютно белых стенах, кроме полок-гирлянд висит еще пара картин — в сине-голубых холодных тонах, изображение на них простому смертному понять невозможно, но графический хаос, тем не менее, притягивает взор и требует внимания.
Еще одна картина ярким пятном пламенеющая на белой стене, тянет взгляд к себе.
Возможно, она несколько диссонирует с общим стилем и цветовой гаммой комнаты, но, неискушенной в живописи, мне полотно это кажется удивительно сильным.
На холсте сочными и даже несколько мрачными красками изображен крест с распятым на нем Создателем.
Но вид распятия необычен.
Кажется, что художник писал его, паря в высоте строго над крестом, и от того, на полотне запечатлена только низко опушенная голова с буйно вьющимися темными волосами, закрывающими лицо.
Далее изображение, стекается в одну точку, к основанию креста, которое едва касается не тверди земной, а водной поверхности.
И кажется, что водоем этот не имеет дна, так темны его воды.
А крест, одновременно напоминает меч, чудным каким-то образом вонзенный острием в волны.
Странная эта картина влечет меня к себе.
И я даже несколько сожалею, что нет у меня времени рассмотреть ее лучше, и попытаться понять, что же водило кистью художника: Господне откровение или дьявольский мираж.
— Садитесь лучше в кресло — видя мое замешательство, приходит мне на помощь Кссандра — Спасибо — я сажусь очень осторожно, готовая ко всему, но зыбкое сооружение оказывается довольно удобным, позволяющим разместиться комфортно и даже расслабиться. Сама Кассандра легко подкатив ко мне другое, такое же кресло усаживается в нем строго напротив меня и довольно близко.
Теперь я могу рассмотреть ее как следует.
В ярком холодном свете белой комнаты первое мое впечатление усиливается.
Передо мною женщина, которой, по всему, полагалось бы родиться, как в раз в том веке, что господствует за стенами ее устремленной в будущее комнаты.
Ей бы сейчас не сидеть напротив меня в белом кресле странной конструкции, а смотреть из золоченой рамы портрета, подернутого тонкой паутинкой трещинок, как дымкой времени.
А вместо узких черных джинсов от « Версаче» и черного же тонкого свитера, хрупкую фигурку ее должны овивать « упругие шелка» воспетые поэтом, уже тогда, на заре минувшего ныне века, тосковавшего по перьям на шляпах незнакомок.
Ему, надо полагать, было ведомо: скоро незнакомки облачатся в узкие джинсы и простенькие свитерочки.
И вместо шляп, из — под которых тугими спиралями спадали локоны, обрамлявшие чудные лица, явлены будут миру, в котором, не осталось уже настоящих поэтов, небрежно заколотые на затылки «хвостики».
А тонкие запястья Кассандры, единственным украшением которых служат модные нынче маленькие часы от « Гуччи» в стальном корпусе и на стальном же браслете! Разве не для них творили лучшие ювелиры Фаберже?
Нет, определенно, если она не призрак, сошедший с полотен старинного дома, то уж наверняка точная копия одной из своих прабабушек.
Она, между тем, тоже разглядывает меня, и дорого бы я дала теперь, чтобы постичь ее мысли.
— Ну что ж — начинает она между тем своим глубоким и довольно низкими, но замечательно мелодичным голосом — Машенька сказала мне о вас, только то, что вы для ее очень близкий, родной человек. И что у вас возникли какие-то проблемы, понять природу которых вы не можете. Вот и все, что я знаю.
Однако, вы пришли ко мне, и, стало быть, вы согласны принять мою помощь? Так ли я понимаю это?
— Да.
— В таком случае, вы должны будете рассказать мне, что беспокоит вас, хотя бы в самых общих чертах. Вы согласны, что просьба моя уместна?
— Да, конечно — Скажите мне, вам будет легче начать говорить самой или вы хотите, чтобы я задавала вам вопросы? Подумайте. В этом нет никакой разницы для меня, но вы не должны испытывать неловкости или дискомфорта.
— Я думаю, что смогу говорить сама. По крайней мере, сначала.
— Тогда, пожалуйста, расслабьтесь, постарайтесь принять ту позу, в которой вам будет наиболее удобно. Вы можете пересесть на диван, или даже прилечь.
— Нет, мне вполне удобно здесь.
— Отлично. Тогда, вы можете начинать, и прошу вас, не задумывайтесь над тем, как построены ваши фразы, последовательны ли они, удачно ли подобраны слова. Вы можете говорить и о том, что вдруг возникает у вас в голове, даже если эта мысль, покажется вам, не имеющей отношения к тому, о чем вы хотите мне рассказать. Не отвлекайтесь на то, чтобы попускать ее или анализировать, говорите, это тоже может оказаться важным для меня. Случайных мыслей у нас практически не бывает — Голос Кассандры необычен сам по себе, но сейчас он звучит еще чуднее. Слова льются медленно, плавно, неразрывно, она не делает между ними ни малейшей паузы, словно плетет невидимое искусное кружево. Но речь ее не монотонна, начало фразы звучит несколько выше и чуть быстрее, чем ее конец, к концу она заметно снижает темп, и ощутимо понижает голос — фраза закончена, но тут же плавно вытекает новая только чуть быстрее и чуть выше, чтобы завершится также. Странная эта манера сначала смущает меня, но очень быстро я привыкаю к ней, а Кассандра все говорит и говорит, словно не от меня только что просила она рассказа о моих проблемах. Полностью поглощенная плавным течением ее речи, я пропускаю момент, когда она умудряется каким-то образом включить свой серебристый телевизор, но его экран вдруг начинает светиться. Однако вместо обычных телевизионных кадров на бледно голубом фоне экране появляется совсем другая картинка. Неширокая полоска насыщенного голубого цвета, неспешно закручивается в воронку. Процесс этот бесконечен.
Полоска все тянется и тянется откуда-то из-за границы мерцающего экрана, как змея, сворачивается в кольца, которые, сокращаясь, виток, за витком, убегают вглубь, сливаясь в единую точку. Постепенно мне начинает казаться, что это вовсе и не точка, а крохотная, и не черная, как принято говорить обычно, а темно — темно синяя дыра, в которой исчезают километры голубой ленты. Меня вдруг очень занимает вопрос, куда ведет этот ход, величиной менее иголочного ушка, и я почти уверена, что именно он — то и есть, окно между этим и тем мирами, которое изредка кто-то забывает закрыть, а кто-то отставляет открытым специально.
Время окончательно перестает существовать для меня.
Справедливости ради, следует все же отметить, что оно и ранее пыталось ускользать из сферы моего внимания, и выбрасывало некоторые противоестественные фокусы: то, замедляя свой ход вопреки всем материальным законам, то, напротив, припуская галопом как самая горячая и необузданная лошадка.
Порой мне даже казалось, что это не оно, а я против элементарного человеческого порядка выпадаю из мерного, невозмутимого течения вечности.
Но все это было ничто.
Цветочки и легкие розыгрыши, по сравнению с тем, что испытываю я, когда вдруг снова начинаю осознавать себя посетительницей странной женщины — Кассандры, рожденной явно по ошибке, лет на сто позже положенного ей времени.
«Она, наверное, потому с таким упорством создает вокруг себя атмосферу не только настоящего, но и будущего при помощи своих супер — авангардных штучек, чтобы никто не заподозрил подвоха» — внезапно приходит первая мысль в мою совершенно пустую голову.
И неожиданной мысли этой, надо полагать, там теперь очень одиноко, потому что более ничего в моей голове нет.
Однако память цела, от нее отщипнули только одни фрагмент, запечатлевший нечто, что происходило со мной, после того как на экране телевизора начала плавно струиться гибкая голубая лента, плавно закручиваясь в спираль.
Но сколько времени длилось это завораживающее вращение — час, два, сутки?…
За окном белой комнаты — прозрачные сумерки.
Но не понять: то ли ранний вечер опускается на землю, то ли занимается поздний еще рассвет?
И вообще — сколько раз сгущались сумерки за этим окном, пока меня удерживало в своих объятиях уютное белое кресло?
Кассандра, по — прежнему, сидит напротив меня.
Сжатые кулачки точеных рук подпирают узкий красиво очерченный подбородок.
Глаза широко раскрыты.
И только теперь, хотя в белой комнате царит полумрак, замечаю я их неземную темную синь холодных лесных омутов.
Уставлены они прямо на меня.
Экран телевизора мертв.
Похоже, что и Кассандра, вместе со мной выпадала из времени, потому что теперь, глаза ее не замечают меня, и она не сразу понимает, что я очнулась окончательно.
Потом, в распахнутых ее глазах — омутах что-то меняется, они, словно теряют свою яркость, и я, как и в начале знакомства, вижу перед собой вполне обычные синие глаза, цвет которых в полумраке уже не очень — то и различим.
Зато в них появляется выражение осмысленности. Она снова видит меня, и спешит первой начать разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов